Джон Перри
Эра великих географических открытий. История европейских морских экспедиций к неизведанным континентам в XV—XVII веках
Исследователи, инвесторы, которые отправляли их за моря, публика, которая аплодировала их подвигам и извлекала выгоду из их открытий, были побуждаемы сложной смесью мотивов и чувств. Поколения историков пытались разложить эту смесь по полочкам, выделить в ней элементы, на которые можно навесить ярлык «средневековый», «эпохи Возрождения», «современный» и т. д.; но она так и остается смесью. Возрождение в общепринятом понимании этого слова было в основном достижением Средиземноморья, а разведывательные исследования – Атлантики. Заманчиво было бы описывать Иберийский полуостров, с которого отплывало большинство первых исследователей, как место, где соединились средиземноморские знания, любознательность и изобретательность и вдохновили храбрых и умелых на переход через Атлантику. В этом тезисе есть много правды, но это не полное объяснение, и, связывая друг с другом Возрождение и разведывательные исследования, мы должны проявлять осторожность и не предвосхищать события. Португальские капитаны выходили в Атлантику с целью разведать обстановку задолго до того, как итальянское Возрождение оказало серьезное влияние на культуру Иберийского полуострова. Большинство этих первых плаваний – по крайней мере, те из них, о которых остались записи, – предпринимались по приказу или при поддержке португальского принца Энрике (Генриха) Мореплавателя – самого известного из предшественников и вдохновителей разведывательных исследований. Воды между мысом Святого Винсента (Сан-Винсенти) на юго-западе Португалии, Канарскими островами и северо-западным побережьем Марокко были уже известны при его жизни отважным португальским рыбакам. Принц Энрике сделал своих собственных приближенных капитанами кораблей и поставил им задачу – достичь и пройти определенные географические объекты. Так, из привычки совершать повседневные выходы в море с целью рыбной ловли и торговли вдоль сравнительно короткой полосы побережья выросла программа последовательных, хотя и прерывистых исследовательских плаваний дальше на юг. Конечно, принц Генрих (Энрике) сам не выходил в море, разве что в качестве главнокомандующего в войне с мавританским государством со столицей в городе Фес[9]. Позднесредневековые представления о поведении, подобающем королевской особе, помешало бы принцу крови принимать участие, даже если он захотел бы, в длительных исследовательских плаваниях на небольших судах, плохо приспособленных для особы его положения. Его задачей было предоставить корабли, обеспечить поддержку, организацию и награду. Можно предположить, что по крайней мере официальные цели были продиктованы личными желаниями принца. Современник принца Энрике Зурара – летописец его достижений – перечисляет мотивы, которые побудили начать исследование западных берегов Африки, и утверждает, что первым из них было желание узнать, что находится дальше Канарских островов и мыса Бохадор. Однако нет и намека на научное или бескорыстное любопытство, цель была сугубо практической. Диогу Гомиш – один из капитанов принца Энрике – вполне определенно писал об этом. В его отчете о своих плаваниях он утверждал, что принц хотел найти страны, откуда шло золото, попадавшее в Марокко по путям, проходившим через пустыню, чтобы «торговать с ними и таким образом содержать его двор». Снова знакомая формула: служи Богу и богатей. Вторым побудительным мотивом принца Энрике Зурара ставит желание открыть новые выгодные виды торговли, но настаивает, что торговля должна быть налажена только с христианскими народами, которых исследователи надеялись встретить за пределами страны мавров. Это была обычная средневековая теория. Хотя некоторые борцы за чистоту нравов полагали, что любая торговля несовместима с рыцарским званием, считалось законным лишать нехристи – ан ресурсов для разжигания войны косвенными средствами, если прямыми средствами цель не была достигнута. Третьей, четвертой и пятой целями принца, которые упоминает Зурара, были обычные цели Крестового похода: собрать сведения о силе мавров, обратить неверных в христиан и попытаться заключить союз с любыми христианскими правителями, которые, возможно, им встретятся. К этому времени по Африке распространилась старая легенда о пресвитере Иоанне, подпитываемая, без сомнения, слухами о коптском королевстве Абиссиния, и надежда вступить в контакт с каким-нибудь таким правителем связывала исследование Африки в прежними средиземноморскими Крестовыми походами.
Шестым и, по мнению Зурары, самым сильным побудительным мотивом было желание принца Энрике исполнить предсказания своего гороскопа, которые обязывали его «совершить великие и благородные завоевания и прежде всего… попытаться найти то, что было скрыто от других людей». Это тоже была общепринятая средневековая практика и напоминание о том, что во времена принца Энрике знания астрономии все еще применялись больше для предсказания судьбы, нежели для навигации. Фигура принца Энрике остается загадкой для историка, но хроника нам рисует портрет консервативной, непреклонной средневековой личности. Чертами характера, которые в наибольшей степени подчеркивали знавшие его современники – Зурара, Диогу Гомиш и венецианский купец капитан Кадамосто, были строгая набожность, личный аскетизм и одержимость идеей Крестового похода. Зурара действительно при жизни Энрике писал ему панегирики, но тем более это причина предположить, что он подчеркивал черты характера, которыми гордился сам Энрике. Что касается Кадамосто, он явно восхищался принцем; причем он не зависел от него, и у него не было причин лукавить. В том, что Энрике был одержим идеей Крестового похода, не может быть никаких сомнений. Несмотря на свою постоянную нужду в деньгах – нужду, которую духовный рыцарский орден Христа удовлетворял лишь частично, принц смирился лишь к концу жизни, да и тогда неохотно, как и с торговлей, которую начали вести его капитаны (ввиду отсутствия христианских монархов в Западной Африке) с язычниками. Он всегда был готов в любой момент прекратить непрямой Крестовый поход в форме плаваний к африканским берегам ради прямых военных походов на Марокко, если бы его августейших родственников можно было убедить участвовать в этих дорогостоящих и бесплодных авантюрах. Памятная записка, которую принц написал в 1436 г., настаивая на нападении на Танжер, и его собственное отважное и непреклонное поведение при командовании этой операцией вызывают в памяти страницы из Фруассара. Все это было далеко от Возрождения с его искренним, живым любопытством, четким практичным чувством целесообразности, страстным желанием человеческой славы, любовью к учению и искусствам. Свидетельства того, что Энрике оказывал поддержку образованию, далеко не ясны. Сам он не был особенно образованным и, в отличие от своих августейших братьев, не оставил письменных сочинений. И хотя он был щедрым покровителем моряков и картографов, история о школе астрономии и математики в Сагрише – чистая выдумка[10]. Безусловно, этот богобоязненный аскет-рыцарь не был гуманистом эпохи Возрождения.
Понятие Возрождения само по себе неуловимо, ему трудно дать определение. Один выдающийся ученый недавно напомнил нам, что Возрождение в некоторых аспектах было более «средневековым», чем считают многие историки. Однако какое бы определение ему ни давали, разведывательные исследования – начальный процесс открытий – пошли независимо от принца с его средневековыми побудительными мотивами и допущениями. Принц Энрике и его капитаны были из эпохи Средних веков. Даже Колумб, как мы увидим, начал свое знаменитое предприятие с интеллектуальным багажом, который был в основе своей средневековым и традиционным. Во второй половине XV в. движение стало набирать скорость и силу благодаря ряду жизненно важных технических усовершенствований и изобретений. К концу XV – началу XVI в. оно еще ускорилось и глубоко изменилось благодаря идеям, связанным с Возрождением в Италии и завезенным оттуда на Иберийский полуостров. Была сделана попытка определить эти идеи. Остается описать технические аспекты вопроса: финансы, организацию и инструменты.
Глава 2
Опыт торговли и финансовая поддержка
На протяжении XV в., да и большей части XVI в. Средиземное море и морская торговля на нем оставались самой важной составной частью оживленной торговой и морской жизни Западной Европы. В середине XV в. Средиземное море во многом все еще было отдельным миром. Это был большой мир, еще не уменьшившийся благодаря сравнению с миром огромных океанов за пределами Суэца и Гибралтара. Кораблю – обычному торговому судну при нормальной погоде – могло потребоваться два месяца, чтобы пройти, скажем, от Барселоны до Александрии; возможно, две-три недели – из Мессины до берберского Триполи; 10–12 дней – из Генуи до Туниса. На нем было много свободного места, да и само судно могло почти полностью само себя обеспечивать. Около 60 миллионов человек, населявших страны, граничившие с этим внутренним морем, все вместе производили большую часть продуктов, многие виды сырья и почти все товары промышленного производства, которые потребляли. Они строили свои суда и корабли и вели свою торговлю. Самая богатая, оживленная и разнообразная экономическая деятельность этого региона была сосредоточена на сравнительно небольшой площади Северной Италии, включавшей Милан, Флоренцию, Геную, Венецию и их более мелких соседей и сателлитов. Милан и Флоренция были в основном промышленными центрами с процветающей экспортной торговлей. Венеция и Генуя, крупные промышленные центры, были также и главными морскими базами огромных торговых (и военных) флотов.
Большая часть морских перевозок Северной Италии и Западного Средиземноморья вообще, как и большая часть морских перевозок везде, была связана с перевозкой банальных крупногабаритных необходимых грузов, из которых зерно было, вероятно, самым важным. Большинство крупных городов должны были ввозить необходимую его часть по морю и рекам через значительные расстояния, а во времена местного неурожая – увеличивать свой импорт по первому требованию. На Востоке Константинополь – огромный по европейским стандартам город – был большой утробой, поглощающей все зерно, которое привозили туда таким путем. Но Константинополь мог обращаться и к плодородным регионам на берегах Черного моря. Другой колосс урбанизации, Каир, имел даже еще лучшее местонахождение. Долина Нила всегда могла прокормить Каир и Александрию, и много еще оставалось. Аналогичным образом процветающие торговые города Сирии имели запасы зерна у самого своего порога. На Западе, более населенном и менее продуктивном, ситуация была более сложная. Флоренция, Генуя, Венеция, Рагуза (Дубровник), Неаполь, города восточного побережья Испании – последние в основном производили вино, или оливковое масло, или шерсть – все они импортировали зерно по морю, так как местного его производства было недостаточно или оно было ненадежным, а местный наземный транспорт дорогим. Главными поставщиками зерна для Западного Средиземноморья были Апулия и Сицилия (обе контролировались правителями Арагона, которые регулярно его импортировали). Но Западное Средиземноморье в целом редко само себя обеспечивало зерном, и города-импортеры часто прибегали к дешевому зерну из Леванта, имевшемуся там в изобилии. Венеция особенно рассчитывала на зерно с Востока; ее колонии в Эгейском море были удобным источником снабжения, и республика также регулярно ввозила зерно из Египта. Поэтому в Западном Средиземноморье существовала специализированная, сложная и неизменно гибкая морская торговля зерном. Венецианские, генуэзские, рагузские суда были большими, предназначенными для перевозки больших грузов.
И хотя зерно было самым жизненно необходимым товаром, оно было далеко не единственным крупногабаритным пищевым продуктом, который перевозили по Средиземному морю. Соль и засоленные продукты были важными статьями торговли. Венецианцы были главными перевозчиками соли, Истрия и Сицилия – главными источниками экспорта. Рыболовство было распространено повсеместно; рыбный промысел тунца в Мессинском проливе и прибрежных водах Прованса был богатейшим источником рыбы для засолки. Однако запасы средиземноморской соленой рыбы никогда полностью не удовлетворяли спрос на нее, и города Италии и Испании импортировали еще и рыбу, пойманную и засоленную в атлантических водах. На протяжении XV в. португальцы привозили тунца, выловленного в своих водах, а в самом конце века они обнаружили, что средиземноморский рынок жаждет соленой трески, выловленной у берегов Ньюфаундленда.
Другими главными пищевыми товарами, перевозимыми по морю в больших количествах, были оливковое масло, вино и сыр. Сыр разнообразных сортов возили сложными перекрестными путями из французской исторической провинци Овернь, Пармы, Милана и больше всего с Сардинии, откуда он целыми кораблями прибывал в Италию, Францию и Испанию. Южная Италия и Южная Испания были главными поставщиками оливкового масла. И та и другая, но особенно Италия, экспортировали его в обмен на зерно даже в Египет. Однако ближе к концу века экспорт оливкового масла из Андалусии получил новое направление – на Канарские острова, а еще позже – в Вест-Индию, где оно продавалось по очень высоким ценам. Средиземноморская торговля вином, раз уж виноградарство было распространено в этом регионе, не могла сравниться с целыми огромными флотилиями судов, которые отплывали из Жиронды, а позднее из Гвадалквивира и уходили в пункты назначения в Атлантике; но Неаполь обеспечивал морскими перевозками потребности Рима и городов, расположенных еще севернее. Неаполитанские вина предназначались для каждодневного использования. Выше ценились, как предметы роскоши, сладкие крепкие вина с Кипра и Крита – с родины знаменитого семейства сортов винограда мальвазия, – которые продавали по высокой цене по всему Средиземноморью от Константинополя до Генуи, а за пределами Гибралтара – в Англию. Наряду с этими более редкими сортами вин шла торговля сушеным виноградом – испанским изюмом и греческой сабзой, а также миндалем и апельсинами по тем же самым путям на венецианских и генуэзских судах. Сахар в XV в. даже в Средиземноморье по-прежнему был дорогим предметом роскоши. Крит и Кипр были его главными поставщиками, но во второй половине XV в. Сицилия и некоторые регионы Восточной Испании тоже производили его в небольших количествах. Сахар отправляли в Венецию из Мессины, в Геную – из Аликанте, Картахены и (после захвата Гранады) Малаги.
Оживленный и по меркам того времени такой густонаселенный урбанизированный регион, как Северная Италия, был вынужден ввозить не только продовольствие, но и многие виды промышленного сырья, особенно для текстильного производства. Суконное производство, основа богатства Флоренции, уже не зависело так сильно от английской шерсти, которой на самом деле уже не хватало в необходимых количествах. В основном шерсть во Флоренцию поставляли из Испании – Аликанте или Картахены, реже – из Барселоны и Валенсии. В этой торговле выделялись большие рагузские, а также венецианские и генуэзские суда. Квасцы, необходимые как протравка и дезинфицирующее средство, тоже импортировались в больших количествах; по тоннажу поставок они, вероятно, превосходили любой другой товар, за исключением, возможно, зерна. Большие залежи квасцов в Тольфе неподалеку от портового города Чивитавеккья начали широко разрабатывать в начале XVI в. В XV в. большую часть квасцов, используемых в Северной Италии, привозили из Малой Азии. Их перевозки были монополизированы генуэзскими грузоотправителями, которые осуществляли их не только в Италию, но и в Англию и Нидерланды. Сам большой размер многих генуэзских торговых судов был следствием необходимости перевозить этот объемный и сравнительно дешевый товар.
Шерстяное сукно было не единственной тканью, производимой в больших количествах в Северной Италии. Города Ломбардии, особенно Кремона, специализировались на легких и дешевых хлопчатобумажных тканях, которые широко шли на экспорт: в Германию через альпийские перевалы, в Северную Африку и Левант. Но более важным был все же шелк. В эпоху Возрождения расточительство в одежде сделало шелк серьезным соперником шерстяным тканям. И хотя импортировать шелк-сырец из Китая и Туркестана в XV в. становилось все труднее, итальянцы пытались преодолеть эти трудности, развивая шелководство у себя на родине. Верхняя Италия – крупнейший в Европе производитель шелка-сырца в наше время – тогда производила его очень мало. Сицилия и Калабрия были главными регионами, производившими шелк, который отправляли в Северную Италию из Мессины.
В то время как Флоренция была главным текстильным центром Средиземноморья, Милан был центром металлургии и производства металлоизделий, особенно оружия и доспехов. Залежи железа были настолько широко распространены, что большинство средиземноморских железообрабатывающих центров могли использовать руду, найденную поблизости, а вот медь, олово и свинец были ценными статьями дальней торговли. Медь привозили в основном с юга Германии по суше и большую ее часть реэкспортировали в Восточное Средиземноморье на венецианских судах. Англия была уже на протяжении многих веков главным поставщиком свинца и олова, которые доставляли в Средиземноморье на венецианских и генуэзских судах.
Эта торговля продовольствием, сырьем и промышленными товарами была повседневной основой процветания Средиземноморья. Более известной, к которой стремились, и для немногих удачливых купцов и капиталистов более выгодной была торговля предметами роскоши с Востока: китайскими и персидскими шелками, гораздо лучшими, чем итальянские шелка; индийскими хлопчатобумажными тканями; ревенем, выращиваемым в Китае и очень ценившимся как лекарство; драгоценными камнями – изумрудами из Индии, рубинами из Бирмы, сапфирами с Цейлона; и больше всего – пряностями. Общий термин «пряности» в позднем Средневековье включал не только приправы для консервирования и придания вкуса пище, но и лекарства, красители, парфюмерию, мази, косметику и всякие дорогие виды продуктов. Пеголотти, чья купеческая торговая книга XIV в. уже была упомянута, приводит перечень из двухсот восьмидесяти восьми различных «пряностей», включая одиннадцать видов сахара, много видов воска и смол и, что удивительно, клея. Однако самыми значимыми специями, по крайней мере по своей ценности, были те, которые в наше время и носят такое название, – ароматические приправы и консерванты, почти все выращиваемые на Востоке. Самой распространенной специей был перец. Виды стручкового (красного) перца выращивали во многих уголках тропических стран, включая (как суждено было узнать португальцам и испанцам) Африку и Новый Свет; но самые ценные виды белого и черного перца в Средние века получали из плодов piper nigrum, который выращивали на Востоке и использовали там как приправу с очень древних времен. В XV в. большую часть перца привозили в Европу из Западной Индии, но самый лучший перец рос на Суматре. Корица и тогда, и сейчас ограничивается почти одним Цейлоном. Мускатный орех (а также получаемые из его сушеной шелухи ароматные специи) выращивали главным образом на островах Банда. Гвоздику, пользовавшуюся самым большим спросом из всех специй, выращивали только на нескольких небольших островах Молуккского архипелага. Эти разнообразные и ценные товары пользовались неутолимым спросом на Ближнем Востоке и по всей Европе. Все их можно было купить на рынках специй в Западной Индии. В Средиземном море их торговлей занимались в основном венецианцы и генуэзцы, но итальянцы были только последними звеньями длинной, хорошо налаженной цепочки посредников.
Во времена расцвета владычества монгольских ханов большую часть товаров из Китая, предназначенных для Европы, перевозили по суше на спинах верблюдов и ослов по многочисленным караванным путям до конечных пунктов – портов Леванта и Черного моря. И европейские купцы довольно часто сами путешествовали вместе со своими товарами по этим путям. Г[роцветающие колонии итальянских купцов выросли в главных пунктах назначения – Константинополе и его торговом предместье – Пере, в Тане (Азов), Каффе (Феодосия) в Крыму и других черноморских портах. В XIV в. безопасный путь Пеголотти в Пекин стал чрезвычайно опасным, и поездки европейцев на Восток прекратились. Сухопутные маршруты в целом утратили свою значимость не только из-за неспокойной политической обстановки, но и по тем же физическим причинам, которые заставляли грабителей-кочевников постоянно передвигаться с места на место. Растущее обезвоживание земель Центральной Азии делало выпас скота ненадежным. Поток товаров, перевозимых по суше, уменьшился, и древние города, через которые проходили караваны, обеднели. И хотя в XV в. персидские шелка все еще привозили из Тебриза в Трапезунд, а оттуда – в Константинополь, основная торговля предметами роскоши между Европой и Дальним Востоком шла на большинстве ее этапов по морю. На ее восточном конце были китайцы, джонки которых собирали гвоздику и мускатный орех с островов Ост-Индии и доставляли их на продажу в огромный малайский порт Малакку. Торговый путь из Малакки через Бенгальский залив в Индию находился в руках купцов-мусульман, будь они индийцами, малайцами или арабами. В Индии дальневосточные грузы вместе с корицей с Цейлона и перцем из самой Индии продавались в портах Малабарского берега – Каликуте, Кочине, Каннануре, Гоа и далее севернее в портах Гуджарата. Торговля этих портов с остальным побережьем Индийского океана находилась в основном в руках арабов. От Малабарского берега их построенные из тикового дерева океанские baghlas (багалы) направлялись со своим драгоценным грузом в гавани Персии (Ирана), Аравии и Восточной Африки, совершая плавания, частота которых была связана с регулярным чередованием северо-восточного и юго-западного муссонов. Существовали два альтернативных пути из Индийского океана в Средиземное море и два главных перевалочных порта – Аден и Ормуз. Из Адена путь на север по Красному морю – этой горячей воронке, полной рифов, был медленным и опасным, и большие baghlas редко отваживались заходить в Баб-эль-Мандебский пролив. Торговлю в Красном море вели небольшие прибрежные суденышки, ходившие там в огромном количестве, – zaruqs, sambuqs и суда латинского типа, в основном египетские, курсировавшие из одного порта в другой до Суэцкого залива Красного моря, который был гаванью для Каира и долины Нила. В Персидском заливе большие корабли-бумы с двумя торцами, и по сей день являющиеся характерной чертой этого региона, возили восточные пряности и такие восточноафриканские товары, как слоновая кость, из Ормуза в Шатт-эль-Араб. Оттуда транспортировка товаров проходила речными судами и караванами верблюдов по Евфрату в Алеппо, через Багдад в Дамаск или даже через всю Малую Азию в Константинополь в зависимости от политической обстановки и преобладающего спроса. Из Константинополя, Александрии и Антиохии, Триполи и Бейрута – средиземноморских торговых гаваней для Алеппо и Дамаска – итальянские корабли везли грузы шелка и специй в Венецию и Геную. Торговые издержки и налоги на торговлю были огромными, но такими же были и прибыли. Говорили, что купец мог отправить шесть грузов и потерять пять, но при этом остаться с прибылью при продаже шестого груза.
В Константинополе итальянцы – особенно венецианцы – были доминирующей и привилегированной группой, по крайней мере до 1453 г. На Эгейском море венецианские колонии были колониями в современном смысле этого слова с действующей территориальной администрацией. На Черном море в большей степени строго торговые колонии – самоуправляемые общины деловых людей – пережили упадок сухопутной торговли шелком. Самая значимая из них – Каффа, хоть и не была уже конечным пунктом пути в Китай, оставалась крупной торговой столицей, часто посещаемой турками и татарами, а также русскими, поляками и различными балканскими народами. Здесь и на многих более мелких черноморских рынках итальянцы научились вести дела со сравнительно примитивными кочевыми народами, которым они продавали соль, грубое полотно и даже готовую одежду и покупали у них черную икру и рабов. В Алеппо, Дамаске, Александрии, с другой стороны, итальянцы были чужаками в городах, управляемых могущественными, цивилизованными, но зачастую своенравными мусульманскими правителями. Их образ жизни, условия, на которых они могли заниматься бизнесом, да и само право его вести вообще зависели от договоренностей, заключенных с правителем, которые тот мог пересмотреть или даже – как крайний случай – объявить недействительными. Основные группы торговцев занимали fondaci (от арабского слова funduq) – огороженную территорию фактории, где купцы жили и хранили свои товары. У венецианцев были две такие огороженные территории в Александрии. В пределах своей территории каждая торговая община во многих отношениях была самоуправляемой, но чиновники fondaco могли нести корпоративную ответственность за долги по договорам или преступления, совершенные членами их общины за ее пределами. Эта модель экстерриториальных факторий, иногда открытых, иногда укрепленных в зависимости от эффективности местной власти, стала знакомой характерной чертой торговой экспансии европейцев на Востоке. Если коротко, то все виды поселений, которые основывали португальцы и другие европейцы на Востоке в XVI и XVII вв., имели своих предшественников в виде итальянских поселений в позднем Средневековье на Средиземном и Черном морях.
Своей манерой вести, а также финансировать свой бизнес итальянцы демонстрировали методы, которые позднее стали использовать на Востоке все. Чтобы заплатить за ценные товары, ввозимые с Востока, они экспортировали шестяные и льняные ткани, оружие и доспехи, всю продукцию, производимую в Северной Италии, и реэкспортировали металлы – медь, свинец и олово – из Северной Европы. Их торговый баланс с восточными партнерами, однако, был обычно отрицательный, так что они также экспортировали кружева с золотой или серебряной нитью. Чтобы покрыть отрицательный баланс, итальянцы развивали в значительной степени местную торговлю, предназначенную (в предвосхищении «провинциальной торговли» на Востоке в следующем веке или двух) поддержать основную дальнюю торговлю предметами роскоши. Рабов с Кавказа, купленных в Каффе, генуэзские торговцы продавали в Александрии, где цены на них были высоки. Из североафриканских портов итальянские купцы вывозили кораллы, ценившиеся почти как драгоценные камни в Восточной Африке и поставлявшиеся туда через Александрию. Итальянцы участвовали во внутренней торговле Магриба с королевствами Южной Сахары (по крайней мере, один предприимчивый флорентинец продал ткань из Ломбардии в Томбукту) и получали благодаря этой торговле часть золота, которым они оплачивали еще более драгоценные «пряности».
Венеция и Генуя – Венеция особенно – на протяжении XV в. были центрами, из которых восточные предметы роскоши попадали в Западную и Северную Европу. Эти товары транспортировали по рекам или караванами вьючных животных через Италию, через альпийские перевалы в Южную Германию, которая в этом и многих других отношениях образовала часть внутренних территорий Венецианской республики, по морю в Марсель и вверх по течению Роны в Центральную Францию, по морю в Аликанте, Малагу, Барселону, а оттуда караванами вьючных животных – на большие ярмарки Центральной Испании, через Гибралтар ежегодными караванами итальянских торговых галер в Англию, Нидерланды и на Север. Эти ежегодные караваны торговых судов, так называемых фландрских галер, начали ходить в 1314 г. и ходили более двухсот лет. Они были одной из самых характерных черт позднесредневековой торговли и являли собой поразительный пример сотрудничества власти и частного предпринимательства. Власть обеспечивала организацию и обычно часть вооружения, хотя вооруженные корабли Венецианской республики тоже возили товары, а большинство судов каравана находились в частной собственности.
Морская торговля Италии с Левантом, Западной и Северной Европой с ее возможностями больших потерь, равно как и высоких прибылей, поддерживалась огромными накоплениями капитала. Если Венеция (опередившая Геную) была главным морским портом западного мира, то Флоренция была величайшим банковским центром с банком Медичи – на протяжении XV в. крупнейшей финансовой организацией. Его деятельность добралась до каждого уголка Европы, Леванта и Северной Африки; сюда входили не только банковские операции и обширная торговля предметами роскоши, но и торговля основными продуктами питания, особенно зерном, контроль за многими предприятиями текстильного производства и разработка месторождений квасцов. Многие другие банки во Флоренции и других городах Северной и Центральной Италии обладали огромным капиталом и широкими деловыми интересами и имели своих представителей во всех крупных городах. Размеры и эффективность организации торговли и финансов в Италии, превосходство произведенной в Италии продукции, монополия Италии на торговлю восточными товарами – все это соединилось, чтобы в большей или меньшей степени привязать в коммерческом отношении всю Европу к Северной Италии.
На протяжении века итальянская торговля неуклонно увеличивалась в объеме. Так как Италия была колыбелью торгового роста перед эпидемией «черной смерти» (чумы) и депрессией XIV в., то Италия же указала путь и к восстановлению в XV в. Однако к середине века начали появляться конкуренты; и экономические, технологические и политические изменения были благоприятны для этих конкурентов и заставляли итальянцев прибегать к все более изобретательным уловкам, чтобы поддерживать свои лидерские позиции. Северная Европа, как и Средиземноморье, имела процветающий и хорошо развитый промышленный – в основном текстильный – регион в Южных Нидерландах, который импортировал большую часть сырья. Так как поставки английской шерсти сокращались, фламандцы все больше и больше обращались к Испании и конкурировали с итальянскими покупателями высококачественной испанской шерсти. В начале века политическая связь между Испанией и Нидерландами дала фламандцам преимущество в этой конкуренции. Еще более серьезной была конкуренция в городах Южной Германии в производстве дешевого полотна и металлообработке, особенно в производстве оружия. Южная Германия была горнодобывающим районом и имела хорошие запасы и серебра, и меди. Войны и отрицательный баланс торговли с Левантом постоянно повышали потребность Италии и в драгоценных, и недрагоценных металлах, но растущий спрос на огнестрельное оружие в конце XV в. подтолкнул оружейников в Нюрнберге, вместо того чтобы экспортировать медь в Италию, импортировать олово по Рейну, отливать и экспортировать бронзовые пушки, а также доспехи и оружие из железа и стали. Немецкие оружие и доспехи – и изделия из металла вообще – были, наверное, несколько хуже итальянских, но они были дешевле.
