Джеймс С. А. Кори
Падение Левиафана
Наоми, задействовав управление эпштейновским двигателем, слегка подправила его работу. Никто из находящихся вблизи «бутылки» ничего бы не заметил – все вполне укладывалось в рамки нормальных флуктуаций двигателя. А датчики на поверхности бутылки распознали пароль.
Сошлось.
Бутылка коротко вскрикнула, выпустив пакет плотно упакованных данных в эфир, открытый для всех кораблей в Медленной зоне. Направленный луч, сумей кто-то его проследить, сошел бы за указующий перст. Возможно, подслушать их мог бы любой из десятков находящихся здесь кораблей. На такой случай подполье время от времени подбрасывало то во врата, то в Медленную зону фальшивые «бутылки» – чтобы запутать следы и для дезинформации.
Система «Роси» всосала выплеск радиосигнала и тихонько принялась его распаковывать, а «бутылка» на краю пространства колец тем временем запустила свой двигатель и шмыгнула в ближайшие врата. Подпольщики Наоми увидят ее взрыв и поймут, что при первой возможности надо будет установить новую. Если же взрыв увидят лаконцы – даже если поймут, что он означает, ничего исправить уже не сумеют.
Такой способ, действующий по образцу расширенной ячейки АВП, изобрела сама Наоми. Полезное применение для грехов молодости.
– Что же, могло быть много хуже, – заговорил Джим. – Теперь вопрос, куда нам дальше.
– Зависит от принятых данных, – сказала Наоми. – Я бы не стала дольше необходимого задерживаться в пространстве колец.
– А мне бы не хотелось прежде времени попасть в зубы силам вне пространства и времени, – заметил Джим.
Прежняя легкость, прежний юмор – все на месте, но за ними ничего не было. «Нет, это не пустота, – подумала Наоми. – Огромная усталость».
– Если придется, – сказала она, – всегда можно… Ее прервал голос Терезы по корабельной связи:
– Мне нужна помощь. В машинном. Нужна помощь, срочно.
Джим отстегнулся раньше, чем она договорила фразу. В нем не осталось ни следа усталости. Дожидаться лифта он не стал, свалился в шахту, перебирая руками скобы, как ступени лестницы. Наоми отстала от него совсем ненамного. Что бы там ни было, она порадовалась вернувшейся к нему уверенности движений. Словно на минуту увидела прежнего Джима. Пусть он большей частью прячется, но где-то еще жив.
– Что у вас? – спросил из кабины Алекс.
– Что-то с Амосом, – отозвалась Тереза. Она говорила с напряженным спокойствием диспетчера скорой помощи.
– Мы на подходе, – сказала Наоми. Джим промолчал.
Они поравнялись с машинной палубой, когда Наоми услышала. Голос. Голос Амоса, но в нем не было слов. Тихий влажный звук: то ли рычание, то ли бульканье. Почему-то ей подумалось об утопленниках. Они с Джимом вместе шагнули в мастерскую машинного зала.
Тереза, поджав ноги, сидела прямо на палубе, держа на коленях большую лысую голову Амоса. Он дрожал, подергивался. На губах пузырилась светлая пена, сплошь черные глаза были пустыми, круглыми. И в воздухе стоял тошнотворный запах – не столько органики, сколько металла.
– У него припадок, – сказал Джим.
Тереза откликнулась дрожащим голосом:
– Почему? Ну почему все так?
Глава 4. Элви
– Выводим ее, – сказала Элви. – Отключаю.
– Нет, – ответила Кара. Голос у нее еще вздрагивал, но говорила девочка четко. – Я справлюсь.
Работа ее мозга отображалась в семи различных сводках на таком же количестве экранов. Данные БИЧ (так техники прозвали массу зеленого кристаллического вещества величиной с Юпитер – единственный объект системы Адро) отображались рядом. Усовершенствованная программа сопоставления данных сравнивала их по шести параметрам. В обеих колонках изменения сходили на нет, припадок – если это был он – после всплеска показывал более ровное течение.
Научные сотрудники и лаборанты обращали к Элви взволнованные, неуверенные взгляды. Она разделяла их чувства. Вспомнилось, как ей, старшей по общежитию, приходилось разгонять шумную вечеринку.
– Я – глава лаборатории. Она – объект исследования. Если я сказала: отключаю, – значит, отключаю.
Ее группа ожила, занялась завершением эксперимента, а Элви повернулась к плавающей над датчиками изображения Каре.
– Извини. Я не то чтобы тебе не доверяла – я в этом деле ничему не доверяю.
Девочка с залитыми чернотой глазами кивнула, но ее уже отвлекло что-то другое. Зрительные и слуховые участки коры у нее светились, как новогодний Париж, а через поперечную извилину проходили медленные глубинные импульсы, совпадающие с поступающими от южного полушария БИЧ энергетическими всплесками. Что бы ни испытывала сейчас Кара, переживание целиком завладело ее вниманием. Элви казалось, крикни она сейчас прямо в ухо Каре, до мозга дойдет ничтожно малая часть информации. Кстати сказать, и до тела тоже, потому что оно в полной мере участвовало в происходящем. Элви была знакома с теорией соматического сознания, однако БИЧ так усердно гнал информацию на всю нервную систему разом, что это сильно осложняло дело. Пока ее сотрудники выполняли процедуру выхода, возвращая Кару в простую человеческую реальность, Элви открутила показания к началу.
Созданный на государственные средства персональный корабль Элви «Сокол» – самая совершенная на тринадцать сотен миров лаборатория – был нацелен на единственный объект. Звучало это внушительно – пока не вспомнишь, что большая часть этих тринадцати сотен подобна крестьянским хозяйствам Европы конца девятнадцатого века: едва-едва умудряются себя прокормить, чтобы не пришлось к началу зимы забивать половину скота. После удара, убившего «Тайфун» и «Медину», уцелел только «Сокол», да и он был весь в шрамах. Обшивка пестрела темными швами, казавшимися почему-то реальнее той реальности, что оторвала от корабля треть его массы. Энергосистема и жизнеобеспечение были где залатаны, где переустановлены заново. И у Элви на бедре выделялась поперечная линия там, где нарастили кожу и мышцы взамен вырванного атакой куска с теннисный мяч величиной. Работа на «Соколе» походила на жизнь внутри травмирующего воспоминания. Элви делалось легче, когда удавалось сосредоточиться на данных, на БИЧ и на Каре с Ксаном.
Заместитель Элви, доктор Харшаан Ли, поймал ее взгляд и кивнул. Ей нравился этот энергичный молодой ученый. Больше того, она ему доверяла. Он знал, чего хочет, и его жест, предлагавший проследить выход Кары из эксперимента, соответствовал процедуре. Она кивком выразила согласие.
– Давайте, леди и джентльмены, – хлопнув в ладоши, заговорил Ли. – По порядку и по инструкции.
Элви подтянулась через пустое пространство до лифтовой шахты и двинулась к корме, где располагались двигатель и изоляционная камера младшего брата Кары, Ксана.
Фаиз плавал у стены, зацепившись коленом за крепление, а его руки были заняты терминалом с мерцающим на экране текстом. Рядом, пристегнутое к каталке, находилось то, что у них называлось «катализатором», – тело женщины, пропитанное ослабленным, но живым образцом протомолекулы. Незрячие глаза катализатора остановились на Элви, и Фаиз обернулся вслед за их взглядом.
– Как он? – спросила Элви, кивнув на камеру и, следовательно, на Ксана.
Большую часть времени в камере хранили катализатор, но, когда задействовали древние технологии чужаков, место катализатора занимал Ксан. Мальчуган и протомолекула взаимодействовали, только пока менялись местами.
Фаиз вывел на экран вид с камеры наблюдения. В изоляционной камере парил Ксан. Глаза закрыты, рот приоткрыт, как у спящего или утопленника.
– Послушал музыку, почитал про «Наку и Ковалиса» и уснул, – перечислил Фаиз. – Точь-в-точь обычный малец, чуток не дотянувший до подростка.
Элви толкнулась к мужу. Поступавшие из лаборатории данные высвечивались на ее ручном терминале рядом с мониторингом Ксана. Она с первого взгляда убедилась: никакой корреляции. Что бы ни произошло с Карой, Ксана это не коснулось. Во всяком случае, никак не проявилось. Надо будет еще прогнать программу сравнения.
Она не заметила, что вздыхает, но, судя по тому, как погладил ее по руке Фаиз, вздохнула.
– Слыхала про систему Гедара?
Она кивнула.
– Изменилась скорость света. Темные боги стучатся с чердака. Похоже, это происходит все чаще.
– Для анализа частотности понадобится больше данных, – возразил он. – Но и ты права. Очень мне не нравится это чувство, будто что-то огромное и свирепое скребется на краю реальности, выискивая, как бы меня прикончить.
– Потому оно и пугает, что правда.
Он расчесал пальцами волосы. Серебристая седина в невесомости придавала ему сходство с каким-то героем детского мультика.
У Элви тоже прибавилось седины, но она стриглась коротко – в основном потому, что жидкость в амортизаторах для высокой перегрузки страшно воняла, а отмывать ее от длинных волос приходилось куда дольше.
– Ты сегодня рано закруглилась.
– Выявилась нестабильность, синхронизированная с БИЧ.
Теперь уже вздохнул Фаиз.
– Не нравится мне эта кличка. К тому же эта чертовщина алмазная, а не изумрудная. Звали бы попросту «хрень зеленая», даже смешнее было бы, – без особого пыла продолжал он.
Их брак состоял из шуточек для своих, комических сценок, общего любопытства и общей травмы. Они десятилетиями создавали закрытый от других код. Она знала, как звучит его голос, когда Фаиз чем-то заинтересован, и как отличить любопытство от злости. И видела, когда он пытается ее защитить, а когда бьется над чем-то непонятным.
– Что у тебя на уме? – спросила она.
– Синхронности не заметила?
– Какой?
Фаиз снова вывел показания датчиков. С одной стороны, состояние мозга и тела девочки, застрявшей в возрасте, в котором ее после смерти восстановила техника чужой цивилизации. С другой – колебания частиц и магнитный резонанс в гигантском кристалле, который – если их не обманывает надежда – содержит историю галактической цивилизации, по чьим следам они идут к гибели. Элви могла пальцем ткнуть в точки совпадений. Но Фаиз, подняв брови, ждал, пока она заметит что-то еще. Элви покачала головой. Тогда он указал на крошечный индикатор на краю экрана.
«Встроенная коррекция светового лага – 0,985».
Она нахмурилась.
– Мы в девятисот восьмидесяти пяти тысячных световой секунды от алмаза, – пояснил Фаиз. – На гладкой орбите, не приближаемся к звезде и не удаляемся. При прошлой попытке Кара переговаривалась с алмазом. Вызов – ответ. А тут они пели хором. Без светового лага.
Выводы из сказанного просачивались ей в мозг, как вода сквозь тонкую трещинку. Они и раньше знали, какие странные штуки вытворяет протомолекула с пространством, но связывали это с квантовой запутанностью частиц. Кара, насколько было известно, никакими частицами с БИЧ не обменивалась, так что псевдомгновенный обмен информацией был новостью. И основательным ударом по фундаментальной теории протомолекулы.
А еще это означало, что не только они дотянулись до артефакта, но и он до них. Эксперимент удался.
Элви не думала, что успех так ее напугает.
Работу на Лаконскую империю Элви начинала под нажимом. Уинстон Дуарте накрыл человечество как чума – быстро и целиком. И когда пригласил ее на высокую должность в своем научном директорате, Элви ответила согласием. Работа мечты – если забыть, чем грозит отказ.
Замысел Дуарте – дать отпор силам, убившим цивилизацию строителей врат, – пошел наперекосяк. Дуарте он искалечил. Ее непосредственный начальник Паоло Кортасар превратился в прозрачный туман с запашком гемоглобина.
Элви, которой нравилась работа, но не нравились работодатели, получила новое назначение – главы лаконского научного директората, причем ей дали понять, что основная ее задача – найти средство противодействия атакам, вырубавшим сознание то в отдельной системе, то по всей империи. Если не считать основной задачей восстановить рассудок Дуарте. Или прекратить исчезновение кораблей при переходе из нормальной вселенной в невероятное пространство колец.
В ее распоряжении оказались практически бесконечные ресурсы империи, на плечи легла ответственность за выживание человечества, а научный протокол начисто избавили от этических соображений.
Ей приходилось думать на двух уровнях: во-первых, о создавшей протомолекулу и врата цивилизации, во-вторых, об уничтоживших ее силах. В удачные дни Элви сравнивала себя со средневековыми монахами, силившимися понять святых, чтобы посредством их узреть лик Господа. Но чаще она виделась себе термитом, пытающимся объяснить равнокрылым сородичам, что такое собака, чтобы дать им возможность рассуждать с собаками о джазе фьюжн.
Она лучше любого другого представителя человечества понимала создателей протомолекулы. Это если не считать Кары. И Ксана.
* * *
– Это словно сон, – сказала Кара, – только больше. Знаете, я не помню, чтобы во сне когда-то чувствовала вкус. А здесь были и вкус, и звуки, и ощущение, как меняется мое тело. Там было… все.
– А я ничего не почувствовал, – огорчился Ксан.
Обычно Элви опрашивала брата и сестру порознь, говорила сперва с Карой, потом с Ксаном, чтобы их отчеты не влияли друг на друга, хотя дети тяжело переносили разлуку.
Но сейчас она привела в свою личную лабораторию обоих и оставила детей парить в воздухе, а сама пристегнулась к рабочему столу, чтобы вести записи. Обстановка была как в кабинете богатого психиатра: мягкая обивка цвета светлой травы, вьющиеся растения в нишах с капиллярной подкормкой, тихое гудение исправной вентиляции.
Все говорило о том, что работающая здесь женщина – весьма важная особа. И вызывало у нее немалое отвращение, хотя Элви не тратила сил на разгадку его причины.
– А были отличия от прошлого раза? – спросила Элви.
– Были вроде как… запинки? Мгновения, когда все разваливалось, а когда собиралось заново – делалось ярче и ближе. Нет, не то слово. Не знаю, есть ли правильные слова.
– А если сравнить с опытом в библиотеке? – спросила Элви.
Кара на миг замерла – такие жутковатые паузы случались и у нее, и у Ксана. Элви успела сделать вдох, прежде чем Кара вернулась.
– С библиотекой вовсе ничего не чувствуется. Там просто знаешь. А здесь? Это не библиотека, но туда стекается информация. Я в этом уверена.
Ксан тихонько хныкнул, и Кара за плечи привлекла братишку к себе. Инстинкт примата – утешать объятиями – не изменился с переходом через световые годы пустоты в пузырьках из керамики, стали и карбонного кружева.
– А взаимодействовать с этим ты хоть как-то могла?
– По-моему, да, – ответила девочка. – То есть я не понимала, что делаю, но, по-моему, сумею разобраться.
Я хорошо себя чувствую. И готова туда вернуться.
Элви напечатала: «Объект выказывает сильное желание вернуться к взаимодействию сообразно падению уровня дофамина и серотонина с прекращением эксперимента. Зависимость?»
– Это хорошо, – вслух сказала она. – Нам надо кое-что подстроить, но через пару смен можно будет повторить. А пока я хотела бы вас обоих просканировать.
Проверить основные показатели.
– Хорошо, – ответила Кара, почти не выдав нетерпения. – Как хотите.
Ксан поерзал в объятиях сестры, отчего обоих немного раскрутило в воздухе.
– Я есть хочу.
– Давайте, – сказала Элви. – Мне надо все записать, а вам обоим стоит поесть и отдохнуть. Я скоро подойду.
Кара, отрывисто кивнув, прижала к себе Ксана.
– Спасибо, доктор.
Она длинной изящной ножкой оттолкнулась от стола Элви. Дети – или подопытные образцы, или гибриды человека с пришельцами, как бы ни воспринимала их сейчас Элви, – закрыли за собой дверь. Элви зажала глаза ладонями до цветных пятен под веками и выдохнула. Ее трясло от изнеможения, возбуждения, беспокойства. Так бывает, если перебрать с кофе, но кофе она вообще не пила.
Она дописала наблюдения по Каре с Ксаном и приложила к отчету необработанные данные. Осталось только добавить свое резюме. Ноги просили потянуться, а заодно угрожали судорогой. Такое иногда случалось после того, как ей зарастили дыру в бедре.
– Мы наблюдаем несомненный прогресс, – заговорила она, следя, как ложатся на экран ее слова. – В трехсторонних отношениях между катализатором протомолекулы, сознающим субъектом и БИЧ… – Элви поморщилась и цокнула языком, стирая последнее слово, – и предполагаемым носителем данных иной цивилизации, по-видимому, завершилась процедура знакомства. Вызывает озабоченность, что первичный субъект с интерфейсом не предназначены друг для друга и их взаимодействие может оказаться… – она опять цокнула языком – дважды, – потенциально деструктивно для одного из них или для обоих.
Открылась дверь, и в кабинет вплыл Фаиз. Когда он ухватился за ладонник, останавливая движение, она вскинула руку – просьба помолчать. И, прежде чем продолжить, дождалась, когда дверь закроется.
– Следующей стадией станет попытка подтвердить уже имеющуюся информацию. В частности, я попрошу субъект задать ряд простых вопросов по данным обследования артефакта и по археологическим данным из нескольких систем, к которым она, по всей вероятности, не могла иметь доступа. Если она сумеет подтвердить имеющуюся информацию, это даст некоторую уверенность в надежности новых полученных от нее сведений. Однако, поскольку она находилась в частной лаборатории Кортасара и нам неизвестно, насколько он поддерживал информационную гигиену образцов, мне придется соблюдать особую осторожность в выборе проверочных вопросов.
Ни один из субъектов, по-видимому, не затронут событиями в системе Гедары. Мои сотрудники, включая и меня, не испытывали отключения или потери сознания со времени всесистемной атаки несколько месяцев назад. Не зная, что ограничивает действия противника, я интерпретирую ограниченность атаки на Гедару как признак, что он еще находится в стадии эксперимента, в поиске взаимодействий, которые нас эффективно разоружат. Или что эта последняя атака затребовала больших усилий и противник не желает распространять ее шире. Или что нам пока не хватает ума понять, что мы видели, а я тут просто языком болтаю.
Она поцокала языком, стирая последнее саркастическое замечание, и закончила отчет. Когда Элви стала прокручивать текст, проверяя на ошибки и опечатки, Фаиз передвинулся так, чтобы через ее плечо видеть экран.
– Ты не сказала: «А если мы в скором времени не разберемся, злодей задует наши сознания, как столько-то миллиардов свечек, и с ответами придется подождать, пока тараканы не эволюционируют до нашего места».
– Мне кажется, муравьи опередят тараканов, – возразила Элви. – Хищный сверхорганизм. Тараканы для них просто передвижные тележки со жратвой.
– Вижу, ты об этом немало думала.
Она отправила копии отчета доктору Очиде в лаконский научный директорат и лично адмиралу Антону Трехо, который в данный момент, насколько то было возможно, управлял разумом их собственного хищного сверхорганизма. Откуда-то с «Сокола» ударил направленный луч, выплеснул свет в трансляторы, оставленные ими по пути, – в надежде, что те еще целы и функционируют. Информация, распространяясь со скоростью света, за час достигнет врат и проскочит за них, в сляпанную наспех, потрепанную войной, ненадежную сеть связи, оплетающую пространство колец, а уж оттуда, бог весть когда, доберется до Трехо.
Элви архивировала еще одну копию, пометила понятным подпольщикам значком и адресовала Наоми Нагате. И отослала.
– Когда-нибудь это для нас плохо кончится, – заметил Фаиз.
– А сейчас хорошо?
– Ну, сейчас у нас проблема со смертоносными космическими силами вне пространства и времени. А отправляя данные подполью, ты накличешь проблему с расстрельной командой корабельной службы безопасности.
Элви рассмеялась, но смешок вышел натянутый и сердитый.
– То, чем мы здесь занимаемся, важнее политики.
– Знаю, – согласился он. – Надеюсь только, что политики это тоже понимают.
Словно в ответ ему звякнула ее система. Внеочередной вызов с Лаконии. Только для Элви.
– Охренеть, как странно, – сказал Фаиз. – Хочешь, я выйду?
– Не хочу, – ответила она. – Но надо.
Он скрылся за дверью, а она включила воспроизведение. К камере склонялся Келли, личный слуга Уинстона Дуарте. Губы у него стянулись и побледнели. Новость, какой бы ни была, явно не из приятных.
– Доктор Окойе, адмирал Трехо уполномочил меня передать вам сведения службы безопасности, возможно, связанные с вашей работой. В состоянии верховного консула Дуарте произошли изменения…
Глава 5. Танака
Скафандр лаконской механизированной пехоты, «особый разведывательный», а в просторечье «Сталкер», – чудо инженерной мысли. Созданный для широких разведывательных целей, он был легче и быстрее стандартной модели и не щетинился стволами; его покрывали датчики и системы трекинга. Для боя на передовой он не годился. Его работа – проскользнуть за линию фронта, обнаружить врага, пометить цели и выскользнуть обратно до прибытия тяжеловооруженных ударных сил. Мелкокалиберный пулемет Гатлинга в правом рукаве позволял «Сталкеру» при необходимости самостоятельно справляться с мелкими задачами.
Танака за десятилетия службы, начиная с Марсианского десанта в составе элитного батальона разведки на базе Геката, потом боевым офицером в созданном с нуля лаконском десанте, на себе испытала все модели силовой брони. И всем им предпочитала «Сталкер» – длинный, стройный, быстрый как борзая и крепкий как ноготь, – она всегда видела в этом скафандре механическую версию самой себя.
Тот, что был на ней сейчас, выкрасили в неприметную пеструю зелень, переходы оттенков сливались с красками лаконского леса и кустарников, в которые сейчас всматривалась дающая увеличение от трех до шестидесяти оптика скафандра. Два больших аккумулятора в наспинном ранце обеспечивали шестьдесят часов автономности. Пулемет зарядили лентой, где бронебойные чередовались с мощными разрывными патронами. Танака кружила по лесу на ненапряжных двадцати километрах в час, распугивая перед собой мелкую живность. Соблюдать осторожность не было нужды. Пока она не разыщет верховного консула, опасаться ей здесь некого.
Она начала работу с просмотра файлов и материалов, к которым прежде не имела допуска.
Актуальная информация по личной жизни консула была небогата даже в открытых ей статусом «Омега» файлах. И медицинский анамнез был неполным и двусмысленным. Прежде всего, его приватность и поддерживалась отсутствием записей. Зато жизнь любого другого лаконца подробно документировалась. Готовясь к вылазке, Танака захватила грязное белье верховного консула и позволила датчикам скафандра его «обнюхать». Теперь надетый на ней скафандр опознал бы химические маркеры всех, кто контактировал с тканью. Все, кроме одного, уже были установлены. Методом исключения она вычленила маркер верховного консула.
Негативное пространство для охотящегося зверя.
Она взяла след.
По записям системы наблюдения она сумела проследить Дуарте до края территории и еще немного. Дальше след стал трудноуловимым. Ветер развеял запахи, дождь смыл остальное.
Лакония – планета не из крупных, но все же это целая планета. Несколько дней назад Дуарте просто ушел. Хорошо, если он и дальше передвигался пешком, тогда она сумеет разыскать его за день. Однако мирыколонии обыкновенно сохраняли транспортные сети древних – средства доставки треклятых чужаков. Если он проник в такую сеть, то мог попасть по ней в любую точку на Лаконии или на мили под ее поверхностью. Она, если отыщет место его входа, должна будет перейти к следующей стадии. Только и всего – делать шаг за шагом, пока не придешь к цели задания.
Ее внезапное появление застало врасплох семейство костяных оленей, своими внушительными рогами выкапывавших пропитание из почвы. Олени вскинулись и брызнули в разные стороны. Ее скафандр проследил всех, отметил угрозу как незначительную. Стоило ей отменить эту оценку и обозначить угрозу как высокую, пулемет в рукаве в считаные секунды покрошил бы стадо в лапшу.
Она не стала этого делать.
Поначалу она руководствовалась смутными признаками. Пятипроцентная вероятность – немногим лучше обоснованной догадки – вывела ее на звериную тропу через кустарник с серебристой листвой. Двадцатипроцентная вероятность направляла прямиком на отвесную скалу – этот путь она отбросила как ошибочный. Крест-накрест прочесывая местность, она расслабилась в привычном поиске, и освобожденное сознание утратило ощущение времени. Она слышала, что такое случается с глубоко погрузившимися в работу художниками. Приятное чувство – наедине с собой, сосредоточенной исключительно на деле.
На той же скорости она пересекла узкую лесную полосу и углубилась в холмистые предгорья. К этому времени она уже предчувствовала, куда попадет. Топографическая карта увела ее в извилистый каньон и по нему вверх, к устью пещеры. Пещера была неплохо скрыта от случайных глаз. Неудивительно, что ее не обнаружили, пока не стали искать. Тереза, наверное, считала, что нашла лучший в мире тайник.
У входа то ли дрались, то ли спаривались два крупных грызуна – черных и черноглазых, с мозолистыми челюстями и ушами в форме морских раковин. Прервав свое занятие, они зашипели на подошедшую Танаку, оскалили кривые иголки темных зубов. Она пинком отбросила их с дороги. Зверьки с влажным хлюпаньем ударились о стену пещеры и замерли. Ненадолго задержав взгляд на маленьких тушках, Танака нырнула в темноту.
В начинающемся от входа туннеле много лет прожил вражеский шпион. Здесь им все провоняло. Также скафандр уловил запахи Терезы и двух десятков других лаконцев. Команда ликвидации, убившая Тимоти, Амоса Бартона или как там его, и, позднее, поисковая группа, разыскивавшая труп и снаряжение. Согласно отчету, он все это время просидел на портативном ядерном заряде. Согласно основной версии – дожидался возможности выдернуть Холдена до использования заряда. Ей в человеке, способном, держа смерть в руках, терпеливо выжидать подходящее время, виделось подобие непорочности.
Костюм полагал, что выделил и запах Дуарте, но, если верховный консул здесь побывал, его след остыл или так переплелся с другими, что уверенности у скафандра не было. Танака продвигалась вглубь пещеры, пытаясь восстановить в себе чистоту сознания, однако убийство мелких псевдокрыс и остатки шпионского логова расшевелили ее мысли. Прекрасная пустота ушла, хотя охота продолжалась.
Камни здесь были светлые, крошащиеся, ненадежные. Сквозь такие можно прорыть ход усиленными перчатками скафандра. В голове зашевелились опасения насчет обвалов, особенно когда она, миновав заброшенный лагерь, углубилась в лабиринт тоннелей. Трекинговая система скафандра позволяла ему построить трехмерную карту пройденного маршрута, но гора была велика. Если она сплошь изрыта тоннелями, здесь можно потерять не один день. И, если Танака не ошиблась и Дуарте здесь действительно побывал, непросто будет найти место выхода.
Эффективнее было бы вызвать рой микродронов и наполнить ими пещеру. Но Трехо особо подчеркнул необходимость действовать скрытно, так что подключение технической команды для управления дронами представлялось излишним риском. И все-таки она оставила дроны как запасной вариант, если сама не доберется до разыскиваемого.
Хотя пока она не собиралась сдаваться. Рано.
Чем дальше она углублялась в тоннели, тем менее естественными они выглядели. У входа они напоминали случайную игру геологических сил, а здесь в стенах начали проступать необычные формы и фактуры, и такие же вырастали из пола пещерных залов. Черные и серебристые спирали как будто светились изнутри. Танака немало времени провела на лаконских кораблях, построенных орбитальными верфями чужаков, и узнавала технику создателей протомолекулы.
Эти пещеры определенно были созданы древними, но их цель затерялась во времени. Отчет поисковой группы говорил о необходимости дальнейших исследований, но атака на Лаконию заставила об этом забыть. Это дело ни у кого не числилось первоочередным. Кроме разве что Дуарте.
Она миновала сложную развилку: тоннель с востока на запад пересекался изгибом подошедшего снизу, с севера на юго-восток. Костюм выдал предупреждение. Взглянув на экран, она увидела семидесятипятипроцентное совпадение с образцом в верхнем проходе.
– Попался! – сказала она.
Только это был еще не факт. Она по подсказке скафандра следовала изгибам и поворотам тоннелей, а химический сигнал оставался в пределах от семидесяти пяти до шестидесяти процентов соответствия, пока не вывел ее в большой зал, заросший сложными кристаллами. Они поднимались от пола стройными пятиметровыми башнями стеклянного кружева и светились в луче фонаря мягкими пастельными тонами. В другой обстановке от такой красоты захватило бы дух. Этакая абстрактная скульптура периода поствозрождения. Танака задумалась, созданы они разумом чужаков или слепыми, бессмысленными силами природы. Неизвестность, прекрасная или пугающая, для нее ничего не меняла.
Скафандр не сомневался, что в этом зале верховный консул побывал. Первое стопроцентное попадание. Дуарте, даже если сейчас его здесь не было, определенно постоял на ее месте или совсем рядом. Видел эти кристаллы своим чудовищно измененным зрением. У нее чуть ускорился пульс при мысли, что, может быть, его действительно удастся разыскать. Облегчение от реальной надежды на успех показало, как старательно она игнорировала вероятность неудачи.
След вывел ее к основанию одной из башен. Пара собакоподобных механизмов возилась с лежащим рядом обломком кристалла. Танака разглядела на башне место, от которого он отломился. В досье лаконской разведслужбы такие штуковины назывались ремонтными дронами и считались неопасными. Они иногда забредали на окраины города, воровали неисправные устройства, чтобы со временем вернуть их починенными, но измененными. Среди забытых по нынешним временам проектов научного директората была попытка разобраться, каким образом они угадывали первоначальные функции изделия.
Скафандр распознал на одном из дронов запах верховного консула. Танака поморщилась. Если Дуарте, коснувшись механизма, оставил на нем свой запах и она шла по следу дрона, все труды насмарку. Где бы он ни повстречался с дроном, она уже не сумеет установить место встречи.
Танака готова была отправиться на поиски нового следа, когда одна из собак, выговорив «ки-ка-ко», подхватила обломок своей на удивление щенячьей пастью и побрела куда-то. Танака пошла следом.
Ряд головоломных поворотов вывел их в новый зал, раз в десять просторнее всех, что попадались до сих пор. Она словно в собор шагнула. Откуда-то доносился звук флейты или, может быть, ветра, насвистывающего в горлышки пустых бутылок. Из пола вырастали странные, почти живые на вид механизмы, поднимались над ней на высоту десяти или пятнадцати этажей. На миг она ощутила что-то очень похожее на благоговение.
Между механизмами виднелось полдюжины углублений, наполненных вязкой бурой жижей, вроде сточных вод, перемешанных с нефтяными маслами. Собака подошла к такому прудику, опустила в него обломок кристалла и замерла без движения. Скафандр сообщил Танаке о присутствии в зале еще одиннадцати подвижных объектов. Все – такие же собакоподобные дроны. Ни один не проявлял враждебности. Она видела, как они подносят к прудикам и роняют в них разные вещи. Одна собака достала из пруда что-то похожее на полуметровый отрезок водопроводной трубы и ушла с ним.
