Джавид Алакбарли
Кофе по-турецки
– Удивительно, что за все эти годы он ни разу не подал какой-либо весточки о себе.
– Тебя он точно не искал. Если бы пытался, то я бы знал об этом. А о моём существовании, наверное, он даже не подозревает. Но я знаю, что он так и не женился. Словом, он жив, здоров и, видимо, считает, что всё, что связано с тобой, осталось в его далёком прошлом.
– Что и следовало ожидать. Такие люди, как он, слишком горды для того, чтобы признавать свои собственные ошибки. Бог ему судья.
– Я, собственно говоря, не считаю его виноватым в вашем расставании. Ты сама была столь юна и неопытна, что попалась в чисто женскую ловушку. Он же был просто убеждён в том, что это ты его бросаешь. Мстишь ему за его измену. В результате же оказалось, что судьбе было угодно сделать мне царский подарок. Я вечный должник графа.
Всем было хорошо известно, что Паша не любил быть должником. Он не стал ей разъяснять, что нынешнее стабильное материальное положение графа является делом его рук. Тот же был искренне убеждён в том, что это прекрасное имение досталось ему от какого-то дальнего родственника, о существовании которого он и не подозревал до момента оглашения завещания.
Когда после окончания Второй мировой войны отступавшие немцы уничтожали французские виноградники, то досталось и графскому имуществу. Паша ему вновь помог. Правда в этот раз привлёк страховые фонды. Но, конечно же, бывшей жене графа не полагалось ничего знать обо всём этом.
Но всё же спустя неделю Паша задал ей весьма странный вопрос:
– Почему ты вдруг, спустя столько лет, спрашиваешь о графе? Ты по-прежнему его любишь?
– Он просто мне приснился в ту ночь. А наутро я тебя спросила о нём. Я никогда и ничего не рассказывала тебе о нём. Было просто очень больно говорить об этом. Теперь боли нет. И я хочу кое-что рассказать. Но только если ты готов выслушать меня.
– Я готов.
Она начала рассказывать всё, начиная с того бала, когда она впервые его увидела. Рассказывала о том, как она стала невестой, а потом женой графа.
– Я должна была умереть на том корабле. Он спас меня. Такое нельзя забыть. Через это нельзя переступить.
Потом она замолчала. Снова заговорила лишь три дня спустя. И начала говорить о Крымской трагедии. – Он назвал нас живыми трупами. Говорил, что лучше бы мы умерли в Севастополе, чем жить так, как мы живём. Мне стало страшно. Я подумала, что во всём этом хаосе, что нас окружает, его страсть может угаснуть, а любовь просто умереть. Тогда моя жизнь потеряет всякий смысл. Эта певичка, что пришла ко мне, лишь подтвердила мои самые страшные опасения. Я его оттолкнула, чтобы спасти.
– Ты в этом уверена?
– Конечно же, как все женщины, я до последнего мгновенья всё же на что-то надеялась. Думала, что он войдёт в этот злосчастный отель, обнимет меня за плечи и скажет:
– Какая же ты дурочка, милая моя! Ты думаешь, я поверю этому идиотскому письму? Немедленно вставай! Пошли домой!
Этого не произошло. Думаю, что он просто перегорел. Слишком много негатива было вокруг нас. Этот груз его раздавил. Сейчас мне порой кажется, что он меня бросил просто потому, что умерла его любовь ко мне. И это было очень больно. Я же жить не могла без него, без его сумасшедшей любви, без… Да разве всё перечислишь!!! Кто знает, может быть, ты действительно забрал с той грязной улицы просто живой труп.
– Значит, всё-таки ты любишь его до сих пор. Прости его и отпусти. Не держи в себе эту боль.
– Нет, это не любовь. Я обвиняю его в измене, но ведь, по-существу, со временем я сама разлюбила его. Моя любовь к нему как-то испарилась, исчезла, умерла, растворилась в той обстановке обожания, которую ты создал вокруг меня. Мне трудно найти такие слова, которые могут отразить мои чувства к тебе. Ты безусловно понимаешь, что чувства двадцатилетней девушки и сорокалетней женщины разительно отличаются друг от друга. За эти годы ты стал для меня всем. Каждое утро я благодарю всевышнего за то, что в моей жизни, в самый трагический её момент, появился ты. Я не верю в судьбу, в предопределение, в предначертанность того, что может случиться с нами. Но я твёрдо знаю одно: тебя мне послали небеса.
– Странно. Никогда не думал, что ты способна так пафосно выражаться.
– Я тоже. Но постарайся это понять и простить меня.
Больше они не возвращались к этому разговору. Не было нужды. Всё уже было сказано.
Беда пришла совершенно неожиданно. Та аневризма, которая, оказывается, жила в её мозгу с самого рождения, вдруг дала о себе знать. Однажды утром она просто не проснулась. Он же никак не мог привыкнуть к тому, что отныне он будет жить без неё. А он и не смог. И незадолго до своей смерти он говорил друзьям:
– Удивительно. Когда мы поженились, я был вдвое старше неё. И всё время переживал о том, что она будет делать после моей смерти. А она взяла и умерла. Что же делать мне теперь?
На этом стамбульском кладбище все воспринимают эти четыре могилы как могилы отца, матери, дочери и сына. Просто исходят из возраста похороненных здесь людей. Удивляются лишь имени дочери. Но, как известно, у богатых свои причуды.
Их сын приезжает сюда. Раз в год. Ходит на это кладбище, посещает все те места, где когда-то бывал с родителями. Они ему так ничего и не рассказали о графе, который был его биологическим отцом. Как правило, во время этих визитов он остаётся в отеле. Не ночует в их особняке. Сюда он приходит днём, на пару часов. Ходит по комнатам и вспоминает о том времени, когда были живы его красавица-мать и самый мудрый из отцов, который когда-либо существовал в этом мире.
Этот дом он сохранил просто как память о них. Всё остальное же имущество он распродал, исходя из того принципа, что деньги должны работать. А ещё он очень удивлялся, узнав после смерти отца о том, что, оказывается, его родители были очень небедными людьми.
Он любит говорить о Стамбуле, как о городе, который постоянно дарит ему свою потрясающую энергетику. Несмотря на всю свою рациональность, он уверен в том, что этот мистический город способен выстраивать все людские судьбы по одному ему ведомым сценариям. Все. В том числе и его судьбу.
А ещё он всегда завтракает, обедает и ужинает на берегу Босфора. Пьёт много кофе. И всё время говорит о том, что такой подают только в Стамбуле. Кофе по-турецки. Когда он направляется к берегу, а его кто-то спрашивает, куда же он идёт, то он произносит очень странную фразу:
– Надо пошептаться.
И говорит это по-русски. И тайной за семью печатями остаётся всё, о чём же этот красивый молодой человек хочет пошептаться с Босфором. Видимо, ему ещё очень нравится само звучание этих слов. Он произносит их точно так же, как когда-то произносила его мать. И, конечно же, не догадывается о том, что когда-то в Стамбуле жил какой-то граф, придумавший такую форму общения с Босфором. А о том, что этот граф имел какое-то отношение к их семье, помнит только Босфор. А он так хорошо умеет хранить любые тайны. Особенно чужие.
Но даже Босфор не был посвящён в ту тайну графа-гуляки, что вынудила его начать раз в год посещать могилу своей бывшей жены. Для этого он всегда выбирает тот день, когда он впервые её увидел. Всегда приносит на кладбище четыре одинаковых букета. И просиживает здесь практически весь день. Это его паломничество началось с того времени, когда он получил письмо из греческого монастыря. От женщины, которая уже давно прекратила свою певческую карьеру и постриглась в монахини. Узнав о смерти его бывшей жены, она написала графу очень длинное и весьма сумбурное письмо.
В этом послании она, в деталях и подробностях, пересказывала свою поездку в Бюро, беседу с его женой и практически слово в слово воспроизводила то письмо, которое она заставила написать ему.
– Я была уверена, что спасаю тебя. Дарю тебе возможность жить дальше. Хорошо и счастливо. Без этих кандалов на ногах в виде этой безумно влюблённой в тебя, восторженной девчушки. Жизнь показала мне, что я совершила поступок, который являлся ужасным преступлением по отношению к вашей любви. А это был грех. Непростительный грех. Я разлучила вас, но не смогла уничтожить вашу любовь. Уверена, что ты до сих пор любишь её, а она сошла в могилу, храня в своём сердце море любви к тебе. Так любить можно лишь раз в жизни.
Я не прошу у тебя прощения. Такое нельзя простить. Пишу лишь потому, что уверена в твоём праве знать истину. Пытаюсь в молитвах искупить свою вину. И знаю, что всё это не поможет мне. И в Судный день мои грехи не будут прощены.
Это письмо он сжёг в своём камине. Как мерзость. Как нечто, что недостойно того, чтобы пребывать в том пространстве, где он обитает. Как свидетельство того, на что способно коварство тех людей, которые часто уверяют себя и нас в том, что они желают нам добра. Но ведь там, где вступает в права большая любовь, грань между добром и злом, в понимании и трактовке обывателей, становится такой призрачной.
Граф проводит в Стамбуле всего три дня: день приезда, день отъезда и день на кладбище. И старается избегать встреч с Босфором. Просто потому, что тот напоминает ему о тех днях, когда он был настолько счастлив, что просто не понимал этого.
