Джанина Скарлет
Я и моя боль. Как справиться с сильными переживаниями и принять то, чего не можешь изменить

Некоторые люди с депрессией бывают гневливы, вспыльчивы и склонны к спорам, потому что они пытаются подавить свою эмоциональную боль, одновременно осуждая себя за нее.

В результате депрессия, тревога или другие трудности вынуждают человека набрасываться на людей или изолироваться от общества именно тогда, когда больше всего на свете он нуждается в поддержке и сострадании.

Попав в плен иллюзии контроля, мы считаем, что обязаны уметь контролировать все, что с нами происходит, и делать все правильно, чтобы не допустить ошибки. Такого рода мышление приводит нас к, казалось бы, логичному выводу: мы виноваты во всем, что идет не так. Когда происходит что-то плохое, мы рвем себя на части и думаем: «Если бы я поступил по-другому, этого бы не произошло».

Когда кто-то неожиданно умирает, некоторые ловят себя на мысли, что могли каким-то образом предотвратить эту безвременную смерть, или даже обвиняют в трагедии себя. Когда в семье происходит утрата, некоторые ее члены могут придумать собственную версию произошедшего, в которой в чужой смерти виноваты они сами. И далеко не всегда родственники делятся своими мыслями и ощущениями друг с другом, не осознавая, что другие члены семьи могут винить себя не в меньшей мере. Семейная психотерапия иногда дает возможность рассказать о своем горе и точке зрения на трагическое событие. И тогда многие удивляются, что их родные тоже винят себя в произошедшем. В этот момент люди спешат заверить близких, что они ни в чем не виноваты. Возможность увидеть, что другие могут переживать похожие чувства, и в том числе могут так же обвинять во всем себя, помогает ослабить тяжесть собственного стыда и отчуждения.

Иногда мы виним себя не только в конкретной трагедии, но и в потере своих способностей, какими бы они ни были. Именно это произошло с одним человеком, который несколько лет назад ходил ко мне на психотерапию. Назовем его Чаком, хотя это не его настоящее имя.

Чак был морским пехотинцем и на службе видел много смертей и разрушений. В бою он потерял нескольких друзей, в гибели которых винил себя, и сам был так серьезно ранен, что должен был вернуться в США в инвалидном кресле. Но Чаку было так стыдно, что он от него отказался. Отказался он и от специальной наклейки на автомобиль, сказав, что и инвалидное кресло, и наклейка нужны «настоящим инвалидам».

Обычно Чак опаздывал ко мне на 20–30 минут: из-за отказа парковаться в местах для инвалидов ему приходилось долго искать свободное место. Инвалидное кресло он заменил двумя тростями, из-за чего часто падал и получал еще больше травм. Добираясь до моего кабинета, Чак испытывал ужасную боль. Он падал в кресло и мучительно сжимал губы.

Он смотрел в пол пустым, мертвым взглядом, рассказывал о своем ранении и обвинял себя в неспособности его предотвратить. Когда я спросила, как именно он мог это сделать, Чак сказал:

– Я не должен был идти в бой в тот день и не должен был отпускать моих ребят.

На мой вопрос, почему он не должен был так поступать, Чак ответил:

– Весь день у меня было плохое предчувствие, я должен был к нему прислушаться.

– Разве морским пехотинцам на службе позволяют принимать решения, основываясь на плохих предчувствиях?

Чак вздохнул и покачал головой.

– Нет, но… Я просто хотел бы… Хотел бы что-нибудь сделать… Что угодно, лишь бы не допустить этого.

Конечно, в его словах есть смысл. Все мы хотели бы изменить что-то, что предотвратило бы ужасные события.

Находясь во власти иллюзии контроля, мы предполагаем, что ничего плохого не случится, пока мы все делаем «правильно».

Но такое мышление приводит лишь к самобичеванию, когда мы попадаем в ситуации, в которых исход не может измениться, что бы мы ни делали.

Чаку потребовалось время, но он все-таки осознал, что в тот день он никак не мог предотвратить смерть своих друзей. Однако свою инвалидность он принять не мог. Он заявил, что из-за инвалидности начал смотреть на себя иначе. До травмы Чак гордился тем, что он «отец-супергерой» и «муж-супергерой». Когда я спросила, что для него значит быть супергероем, Чак привел в пример возможность проводить время с семьей, бегать с маленьким сыном на заднем дворе и помогать жене по дому. Из-за боли и трудностей при ходьбе все это было ему недоступно. Ему было так стыдно, что он закрывался один в своей спальне, считая себя «слабым» и «бракованным».

Тогда мы продолжили разговор о супергероях: Чак считал, что они должны быть «сильными» и способными в любой момент помочь другим. Я спросила, всем ли супергероям нужно уметь ходить, чтобы быть сильными и помогать другим.

Чак посмотрел на меня. Повисло молчание. И затем он сказал:

– Не всем.

Он начал перечислять супергероев в инвалидных креслах, например, Чарльза Ксавье^[13] из «Людей Икс», Бэтгерл^[14] и других. Всех этих персонажей объединяло одно: со временем они приняли свою инвалидность и сосредоточились на том, что для них действительно важно, – на помощи другим людям.

В следующий раз Чак пришел на прием вовремя – с широкой улыбкой на лице и в инвалидном кресле. Он вкатился в кабинет и воскликнул:

– Вы не поверите, какой я быстрый на этой штуке. Я как Флэш^[15]!

Чак рассказал, как лихо догонял сына на заднем дворе, играя с ним в салки, и помогал жене донести продукты. Он начал составлять список интересных ему профессий и занятий, которым хотел бы уделять свободное время, – по медицинским показаниям путь в армию для него был закрыт. Способность принять свое новое состояние помогла ему начать жить заново, хотя раньше он на это даже не надеялся.

Из-за потери чего угодно – физических возможностей, дома или отношений – мы можем чувствовать себя подавленными, разбитыми, выбитыми из колеи. И это вполне объяснимо. Мы родились, чтобы чувствовать, быть частью чего-то и выстраивать близкие отношения^[16]. Наше тело реагирует положительно на взаимодействие с любимыми людьми и болезненно на разрыв таких связей^[17]. Мучительная боль от потери побуждает нас социализироваться и искать поддержки у окружающих.

Наша физическая и эмоциональная боль может ослабевать, когда мы разговариваем с небезразличными для нас людьми, когда нас обнимают или эмоционально поддерживают^[18]. И причина тому кроется не только в психологии, но и в физиологии. Когда мы взаимодействуем со значимыми для нас людьми или животными, поддерживаем других или получаем поддержку, наше тело выделяет особый гормон – окситоцин. Этот гормон вызывает чувство тепла и эмоциональной безопасности. Более того, окситоцин важен для нашего физического и эмоционального здоровья: он способен влиять на работу сердца, нервной системы и даже продолжительность жизни^[19].

Чувство пустоты возникает вполне закономерно после того, как мы теряем близкого человека – в результате разрыва отношений, из-за его болезни или смерти. Даже если человек остается жив, но страдает болезнью Альцгеймера или другим заболеванием, из-за которого мы лишаемся его поддержки, мы переживаем потерю. «Разбитое сердце» – это не просто фразеологизм. Когда любимый человек – партнер, ребенок или кто-то из родителей – умирает или покидает нас, горе от этой утраты может сказаться на сердце, а в некоторых случаях даже привести к летальному исходу^[20]. Но чаще всего мы переживаем эту разлуку как изнуряющую боль.

Забота любимого человека во многих случаях может облегчить боль утраты, но не избавить от нее.

Когда близкий добр, терпелив, поддерживает и понимает, и когда мы находимся в физически или эмоционально комфортном окружении, наше тело вырабатывает окситоцин, который со временем может немного облегчить боль. Мы словно наносим специальную мазь на сильный ожог, чтобы со временем научиться справляться с болью самостоятельно. Если обнять человека на похоронах, физический и эмоциональный комфорт не вернет умершего. Но есть шанс, что эта поддержка поможет скорбящему пережить худший день в его жизни.

Большинство из нас рано или поздно переживает мучительный, оглушительный разрыв, после которого кажется, что украли саму нашу сущность и что мы уже никогда не оправимся. Именно это произошло с Кэрри (имя вымышлено). Стив, с которым они были помолвлены два года, внезапно потерял к ней интерес. Он сказал, что разлюбил ее, и на следующий день выехал из их квартиры, отказавшись что-либо обсуждать. Он заблокировал ее во всех социальных сетях и добавил ее номер в черный список.

Когда Кэрри пришла ко мне на психотерапию, с момента расставания прошел уже год. Но она не могла двигаться дальше, потому что не понимала причину ухода Стива. До этого он ни разу не дал ей понять, что хочет расстаться, поэтому его решение застало ее врасплох и сбило с толку. Целый год она провела в раздумьях о том, где могла оступиться.

– Все должно было быть не так, – твердила она. – Сейчас мы уже должны были быть женаты. Каждый день в своих заметках и календарях я вижу напоминания о той жизни, которую я должна была иметь, о жизни, которую у меня украли. Мои друзья постоянно советуют мне просто двигаться дальше. Забыть о нем и найти кого-то еще. Но я так запуталась. Я чувствую себя брошенной. И одинокой. Мне до сих пор кажется, что поступи я как-то иначе, мы бы до сих пор были вместе.

Боль Кэрри можно объяснить: она не просто пережила мучительный разрыв, но и не получила возможности его принять, поскольку Стив везде ее заблокировал, не позволил обсудить ситуацию и закончить эту историю.

Когда расставание или потеря чего‐то важного случаются неожиданно, нам приходится самим собирать осколки своего разбитого сердца.

У нас остается миллион вопросов, которые часто возникают из-за иллюзии, что мы можем все контролировать: «Что я мог сделать иначе, чтобы это предотвратить?». Оставшись без четких ответов, мы часто придумываем их сами и, как правило, обвиняем себя. Так мы обретаем надежду, что в следующий раз учтем этот разрушительный опыт и не допустим подобной ситуации.

Но правда в том, что при любой значимой потере мы должны горевать. Горе – это естественная и важная эмоция, благодаря которой мы исцеляемся. Некоторые могут посоветовать «думать позитивно» или «просто радоваться тому, что имеешь». Но эти пристыжения неблагодарностью и токсичный позитив не только бесполезны, но и могут навредить, препятствуя процессу выздоровления.

Я смотрю на горе, на любое горе – по умершему, по законченным отношениям, дружбе или упущенной возможности – как на пищевое отравление. Чтобы от него избавиться, нужно дать процессу завершиться. Поэтому ваш инстинкт горевать – правильный. Если вы хотите полежать день или два, или семь, или двенадцать и просто поплакать, разрешите себе это сделать. Но постарайтесь прочувствовать свою боль, а не избегать ее.

Ваши реакции на горе и утрату необходимы и понятны: вам не просто можно, а нужно по-своему воспринимать чужое поведение, в том числе расизм, сексизм, гомофобию, трансфобию, фэтшейминг^[21], слатшейминг^[22], насилие и неверность. И вы можете чувствовать себя определенным образом столько, сколько вам понадобится.

Разрешите себе не пытаться поскорей избавиться от боли.

У исцеления нет четкого графика.

Не существует единственного верного способа справиться с болью. Логично, что вам будет трудно просто отпустить произошедшее.

Разрешите себе искренне погоревать над своей потерей, испытать все возникающие чувства, понаблюдать за ними и распознать их, хотя бы ненадолго. Это уже большой шаг. Так вы начнете постепенно восстанавливаться и перестанете подавлять внутренние процессы.

Итак, попробуйте понаблюдать за своими мыслями и чувствами по поводу конкретной ситуации, которая вызывает у вас физическую или эмоциональную боль – и записывайте свои мысли и чувства в таблицу.