Дем Михайлов
ПереКРЕСТок одиночества

Как это происходит?

Проскальзывает бесшумная тень?

Или он входит тяжелой, уверенной поступью?

Их несколько?

Они молчат?

Отдают узнику приказы?

Когда это происходит?

А вот тут предположение у меня есть – не при нашей жизни это происходит.

Даже если у узника есть наркота или оружие, или другие опасные или лишние предметы. Что с того? Он сидит в одиночной камере. Единственный кому он может причинить вред – он сам. Но куда хуже, если предметы от одного узника, по наследству передаются следующему. Это все увеличивающаяся волна накопительства. Предметов все больше. И это уже, теоретически, может создать угрозу… угрозу чему? Опять тупик…

Если я прав, то ОН приходил сразу после смерти моего предшественника. Прошелся по камере. Возможно, что-то забрал. Не притронулся к сухарям и бутылкам. Не коснулся трупа. И ушел. Затем появился я. И скорей всего, в следующий раз ОН придет сюда только после моей кончины…

Но это теория… не больше. Только теория.

Я наведался к рычагу. Свет тут же мигнул и погас. Дернул за рычаг. Вернулся к столу. До следующего «бонуса» мне надо продержаться несколько часов. Займусь делом.

Вооружившись тряпками, я взялся очищать лежак и стену рядом с ним от грязи. Чистил с тщательностью. Черные наслоения отходили пластами. Обмотав пальцы тряпкой, я проходил по швам между кирпичами, надраивал каменный стол. Грязь летела к полу дождем. Сходив за водой, напился сам, обильно полил стол и стену. Прошелся тряпками еще раз. Вскоре зона моего обитания вернула себе девственную чистоту. Я приступил к мытью пола вокруг стола. Отскреб полукруг, бросил тряпку для вытирания ног. Готово. Сходил дернуть за рычаг.

Дернувшись, остановился, замер. Прислушался. Нет. Показалось. Вернее, почудилось – будто слышу чей-то далекий шепот. Одиночество творит с человеком странные вещи. Говорят, нет способа лучше понять самого себя, чем оказаться в долгой изоляции наедине только с собой.

Сняв рубашку, продел нитку в иголку, заштопал дыру. Прошелся по всем швам. Нашел те, что грозились расползтись. Добавил там пару стежков. Старался делать все аккуратно. Вытянув из рукавов пару ниток, отложил их в сторону. Проверил джинсы. Штанины снизу давно уже начали лохматиться. Там мне на это было плевать. Сейчас это даже модно. Здесь же подобное неприемлемо. Я подшил штанины, проверил ткань на крепость. Джинса это джинса. Если носить бережно джинсы служат годами.

Одна задача выполнена. Иголку и надерганные нитки убрал в тайник. Хотел взять игральные карты, но решил убить время более практично.

Для начала сделал из небольшой пластиковой бутылки стакан. Плеснул туда на палец вина. Щедро разбавил водой. Темно-красное превратилось в светло-розовое. Пригубил. Вкусно. Правда, вкусно. Выудил из банки сухарь. Встал напротив стола и принялся разглядывать очищенную от грязи стену.

Тут было на что посмотреть. И не на что.

Стена исцарапана, исчерчена. Тут постарались многие. Но большинство не старались дать какую-то информацию следующим узникам. Нет. Они просто чиркали что-то от скуки или тоски.

Вот изображен деревенский домик, как его рисуют дети – треугольник поверх прямоугольника. Сверху труба с дымком. Окошко. Рядом прилеплена дверь. Чуть в стороне собачья конура. И косоватая надпись «Дом родной».

Несколько кирпичей испещрены косыми короткими линиями. Каждые шесть штук перечеркнуты по горизонтали. Календарь. Заброшенный календарь. Ведший его либо разочаровался и разуверился. Либо умер. Но тут никак не меньше сорока недель.

«Железные колеса рокочут за стеной».

«Смирение – опора моя».

«Верьте – велика цель наша!»

«Дисциплина и железный распорядок – ключи к выживанию! Знай! Помни!»

– Знаю, – отозвался я давно умершему мудрецу. – Помню.

«Все мы устаем. Потому запасайте пищу! Сушите сухари!»

«Сухари лучше всего сушить на тряпичном пологе, поднятом под потолком».

«Вино и ягоды – царское угощенье!»

«Пищи много не бывает!»

«Лень – главная угроза!»

И снова рисунки. Причем один даже талантливый. Легко можно было увидеть широкий луг и небольшую рощу у горизонта. И контуры деревенской хатки, окруженной плетнем.

Сколько людей стояли за этим столом и смотрели на стену? Смотрели часами. Тут особо нечем заняться.

«Лень – главная угроза!» – вот эта надпись особенно актуальна для меня.

Одиночное заключение. Монотонное дерганье за рычаг. Свет потух. Свет зажегся. Рваный ритм сна. Никакой перспективы впереди. Как долго человек продержится в таких условиях? Как скоро он решит послать все к чертям собачьим и для начала хорошенько выспаться? Проспит часов десять. И получит за такую дерзость сполна – придется начинать с самого начала.

Взявшись за тряпку, я продолжил уборку коридора, равномерно расширяя пятно чистоты в стороны. Отчистил противоположную стену коридора. Вымыл пол в пяти водах. Два раза дергал за рычаг. Съел еще один сухарь. Положил на стол сложенную несколько раз тряпку. Сверху поставил гирю. Повесил на место веревку. Рядом ремень. Потратил час на тщательнейшую очистку гири от ржавчины и грязи. Прямо тщательнейшую – то есть любовно и крайне неспешно очистил спортивный инвентарь от каждого пятнышка.

Я не торопился.

Почему?

Потому что начал осознавать – у меня впереди, возможно, целая жизнь в этих стенах.

Нет. Я не смирился. В голове уйма мыслей. Уйма планов. Уйма замыслов. Но спрятал их в глубокую мысленную кладовку и запер на пять замков. Рано еще пока. Но я не смирился.

Однако глупо отмахиваться от реальности и верить, что вот сейчас скрипнет замаскированная дверь, и пригласят на выход, пригласят в свободу. Пусть в душе я рвусь на волю. Но придется здесь задержаться.

Ограниченное пространство.

Мало действий.

Море рутинной работы – дерганье рычагов иначе не назвать.

Скоро только она и останется – навязанная рутина.

Побочные действия быстро кончатся – уборка, штопка, чистка стена и так далее.

И начнется безделье…

А безделье – отец всех пороков.

Не знаю, как для женщин, но для мужчины нет врага страшнее, чем безделье.

Стоит мужчине закиснуть – и ему конец! Из слитка закаленной стали он превратится в брусок сливочного масла, лежащий на солнцепеке.

Для себя такого исхода я не допущу. Я всегда найду себе работу. И выполню ее предельно хорошо!

Взяв гирю, отнес ее к ледяной стене, перегородившей коридор. Потратил пять минут на разминку мышц. Примерился к истончавшему ледяному языку. Расставил ноги для устойчивости. Рывком поднял гирю на плечо. И с замахом опустил ее на ледяной горб языка. Лед поддался легко. С легким треском промялся. Глубокая вмятина наполовину заполнилась водой. Я повторил процедуру. Всего десять раз. Десять ударов по разным местам ледяного языка. Во все стороны разлетелись брызги и ледяное крошево. Мог бы сделать еще несколько взмахов пудовой гирей. Но предпочел поберечь силы. Взялся за гирю другой рукой и потащил ее обратно к столу. Там поднял. Поставил на край и накрыл просыхающей тряпкой.

Отдыхая, чуть посидел на краю стола, свесив ноги и легонько ударяя пятками о кирпичи.

Когда свет погас, я был готов и уверенно потянул за рычаг.

Пятнадцатый раз с интервалом в двадцать четыре минуты.

Свет зажегся.

Что изменилось?

Внешне – ничего. Тот же поток теплого воздуха. Та же яркость освещения.

Но, если все идет как задумано, теперь временной интервал увеличился с двадцати четырех до сорока восьми минут.

И еще – когда я потянул рычаг, произошло кое-что новое. Я отчетливо услышал металлический щелчок, донесшийся от раздвижного люка «клетки». Главное не терять времени. Тут все завязано на секунды. Дойдя до туалета, я первым делом проверил люк. Все нормально. Открывается и закрывается. Стало быть, это рычаг номер два.

Взявшись за холодную рукоять, вздохнул и потянул заблокированный рычаг. Он поддался. Плавно пошел вниз. Щелкнул. Вернулся назад.

Меня мягко толкнуло в ноги и шатнуло спиной назад.

Так бывает, когда стоишь в трогающемся с остановки автобусе.

Взмахнув руками, я сохранил равновесие. Замер в неподвижности, прислушиваясь к коридору и собственным ощущением. Не изменилось ничего… хотя… меня толкнуло в ноги еще раз. Опять потянуло назад. Скорость увеличилась…

Если я все правильно понял, то едва дернул за второй рычаг, как вся моя тюремная камера пришла в движение. Вся целиком. Как железнодорожный вагон с единственным пассажиром.

Рывок. Толчок. И поехали…

Я стоял совершенно свободно. Не ощущал больше никаких колебаний стен и пола – имевших место только что.

«Кто работает – тот ест! Работает, когда келья в движении!»

Это настенное изречение обрело смысл и актуальность в моих глазах.

Я сделал огромный шаг вперед. Довел временной интервал до сорока восьми минут. Разблокировал второй рычаг. С его помощью привел в движение келью тюремную. И вот я в пути…

И теперь должна открыться кормильня. Вопрос в том ког…

Раздался мелодичный протяжный звон. Он донесся с противоположной стороны коридора. И там же, в стене, вспыхнула три раза зеленая искра. Заметит глухой, услышит слепой.

Через четыре секунды – машинально отсчитал про себя – звон и вспышки зеленого света повторились. А следом послышался отчетливый металлический лязг. Открылась?!

Я рванул с места, как олимпийский спринтер. Я так старался. И будет глупо, если попросту не успею к моменту закрытия кормильни – а она вряд ли будет стоять открытой долго.

Посмотрим, что мне послали тюремщики.

Посмотрим, что за яства приготовили они мне для первого ужина.

Глава третья

Лишившись всего, человек быстро понимает, что для счастья ему на самом-то деле нужно совсем немного. Он вполне может довольствоваться малым. И при этом удовлетворять все свои нужды.

Я привык питаться фастфудом, но периодически захаживал в дорогие рестораны. Наслаждался кулинарными творениями признанных шефов, мастерами высокой кухни. Каких только блюд не пробовал. Чего только не едал и не пивал. Настолько себя избаловал, что, казалось, навсегда утратил то чувство детского восторга, когда пробуешь новое для себя блюдо и внезапно ощущаешь взрыв невероятного вкуса, заполнившего рот.

Когда пробуешь…

А тут я ощутил ликующий восторг еще до того, как прикоснулся к посланному кушанью.

Я ощутил подлинную незамутненную радость еще за три шага до открывшейся кормильни.

Рот наполнился слюной. Я вновь ощутил себя ребенком, что в нетерпении приплясывает подле матери, готовящей ему вкуснейший бутерброд с колбасой.

Протянув руки, я взял еду. Мелодичный звон. Последняя зеленая вспышка – свет исходил из заросшей темной грязевой пленкой щели между кирпичами над нишей. С лязгом кормильня захлопнулась.

Состоялось.

Узник получил еду.

Повернувшись, я поторопился к столу. Меня снедало нетерпение разглядеть угощение. Еда жгла мне руки – в буквальном и переносном смысле.

Опустив еду на чистую тряпку, служащую мне полотенцем, я отступил на шаг и впервые рассмотрел «паек». Еда удивляла внешним видом. И еда выполняла роль посуды для себя самой.

Толстая прямоугольная лепешка, что обжигала мне руки. Она запечена до темной румяной корочки. Поверх первой лепешки стоит лепешка поменьше. Именно стоит – вторая лепешка запечена в виде неглубокой тарелки. В тарелке какое-то густое зеленоватое пюре с темными вкраплениями. Рядом с тарелкой солидный кусок уже знакомого мне хлеба с добавлением трав. Поверх него лежит кусок рыбы. Размером с мой указательный палец.

Это все.

Поднос. Тарелка. Пюре. Кусок хлеба. Кусок рыбы. Причем и поднос, и тарелку следует съесть.

Настоящая посуда и столовые приборы узникам не полагались.

Я прикоснулся к лепешке-«подносу». До сих пор горячая. Она только что из духовки. Принюхался. Удивленно вздернул брови и втянул воздух еще раз. Дым. Мой обед отчетливо пахнет дымом. Так пахла еда, приготовленная в дровяной печи моей прабабушки, родившейся и умершей в глухой деревушке под Тулой. Любимый ею край. Который она так и не захотела покинуть. Раз в год я обязательно ездил на ее могилку на запущенном и почти заброшенном деревенском кладбище. Сидя у ее могилы, потихоньку поцеживая любимый ею дешевый кагор, что она пила по праздникам, я постоянно вспоминал те завтраки, обеды и ужины, что она готовила мне. Думал, никогда больше не ощущу ничего подобного – ни запаха, ни вкуса.

Но запах – вот он.

Исходит от полученной от неизвестных тюремщиков пищи.

Вкус…

Состав…

Более трезвая мысль – сколько энергии в этой пище?

Углеводов здесь хватает. Судя по цвету пюре, если это не искусственные красители, то в него добавлены какие-то овощи и зелень. Клетчатка. Витамины. Что за темные вкрапления еще не знаю. Но есть надежда, что это мясо. Тогда еще и белок. Рыба – это отдельная песня. Не знаю, откуда она выловлена, из реки или моря, но продукт это однозначно полезный.

Может ли быть еда отравлена? Нет. Бред. Если только пища не подходит моему организму в силу естественных причин. Есть у некоторых племен такие обыденные ежедневные блюда, отведав которые, любой европеец прямиком отправится в больницу. Или сразу на кладбище.

Но вряд ли здесь тот же случай – пища выглядит «по-нашему». И пахнет по-нашему – я отчетливо ощущаю запах картошки.

Количество?

Да. Порция подкачала. Если такое я буду получать хотя бы три раза в день – норм. Два раза – сойдет с натяжкой. А вот если это на весь день… для взрослого мужика маловато будет.

Как кушать без ложки?

Легко и просто. Многие народы мира решили эту проблему века назад. Отломил от края тарелки кусок. Зачерпнул им зеленоватого пюре. Всмотрелся. Темные вкрапления – это мясо. Его совсем немного. Мелко-мелко накрошено, брошено скупой щепотью сверху на пюре. Но это мясо! Я убежденный мясоед. Нейтрально отношусь к людям с иными предпочтениями.

Попробовал. Горячо. Вкусно!

Прямо вкусно!

Овощное пюре оказалось густым, в меру соленым, очень приятным на вкус. Организм принял его без колебаний. Сейчас полагалось выждать полчаса – проверить реакцию. Вдруг аллергия? Тогда мне каюк. Но я ждать не стал – хлебная тарелка вот-вот размякнет. А еда остынет.

У меня здесь мало радостей.

А горячая пища… в былые времена одно воспоминание о горячей еде наполняло сердца измотанных путешественников радостью и силой. Я, конечно, не путешественник… хотя… куда-то ведь я движусь! – вместе с тюремной камерой. Что за непостижимые вещи происходят со мной и вокруг меня…

Пока поражался, пюре закончилось. Вместе с тарелкой перебралось в мой желудок, где и свернулось горячим комком. На лбу выступила испарина. Язык слегка покалывало – была в пюре некая остринка. Совсем чуть-чуть. Просто чтобы повысить аппетит.

Отложив кусок «травяного» хлеба и рыбу, взялся за «поднос». Отломил край. И обнаружил внутри начинку. Поднос оказался хрустким пирогом с овощной начинкой. Присутствовали и кислые ягоды – что-то вроде клюквы, наверно. Ее вкус еще свеж в моей памяти – недавно пил клюквенный морс с водкой. Еще витамины. Отлично. Я съел вторую лепешку до крошки. Прислушался к своим ощущениям. Почти сыт.

А это всегда было моей строгой нормой – есть до состояния «почти сыт», но не больше. Если наесться до отвала – сразу пропадает желание делать что-либо, все дела откладываются на потом, появляется тяжесть в ногах, осоловелый взгляд с тупым равнодушием смотрит куда угодно, но только не на работу.

Кусок хлеба и рыба.

Начну с рыбы. Взяв кусок, принюхался. Пощупал. Хорошо помял в пальцах. Не копченая. Скорее вареная. Но если судить по виду, сначала рыбу все же засолили и высушили. А потом бросил в кипяток, чуть поварили, достали, разделили на порции и отправили узникам.

Узникам…

Откуда эта мысль у меня в голове?

Откуда множественное число? Я здесь один. И камера тюремная здесь одна. Никаких звуков, голосов или иных признаков людского присутствия я не слышал. И не видел – если не считать свидетельств, оставшихся от моих померших предшественников.

Откуда же у меня такая уверенность, что я не один здесь такой?

Из-за продуманности полученной пищи? Ну, кто будет так стараться ради одного единственного узника? Бросили бы сухую, как доска, рыбу, сверху кусок черствого хлеба. И хватит. А тут скудный, но обед.

И снова проклятье. И снова никаких доводов в пользу этой теории.

Ладно…

Рыба…

Я откусил крохотный кусочек и, тщательно прожевав, проглотил. Вкус приятный. Рыба, кажется, речная. Совсем немного отдает тиной. Рыба простецкая, это очевидно. Сомятина? Возможно. Рыбу съел. Облизал пальцы. Выпил в меру воды. Прикрыл полотенцем кусок хлеба. И, следуя советам прежних сидельцев и доверяя их опыту, сходил к тайнику, откуда вытащил нож. Вернувшись, нарезал хлеб ломтиками. Взобравшись на стол, сумел закрепить и растянуть там тряпку. Уложил нарезанный хлеб. Скоро он подсохнет. Мои запасы пищи пополнятся. Нож вытер, сложил, убрал в тайник.

Подошло время, и я дернул рычаг номер один.

И снова металлический звон от рычага номер два.

Прихватив с собой гирю, дошел до люка. Дернул второй рычаг. Приготовился… но на этот раз толчок оказался куда мягче, едва ощутимым – будто локомотив не тронулся с места, а просто чуть-чуть прибавил скорости. Локомотив… да, у меня по-прежнему прочные ассоциации с железнодорожным транспортом. Я воспринимаю свою камеру как огромный железнодорожный вагон.

Повернулся в сторону кормильни. Подождал. А вдруг?

Но нет. Ни звона, ни зеленого света. Дураков там нет и никто не собирается кормить меня каждые сорок восемь минут. Кстати, мне надо дернуть за рычаг еще четырнадцать раз, чтобы перейти на больший временной интервал. Если точнее… то это случится через одиннадцать часов с небольшим.

Пройдя дальше, я взялся за гирю и разметал остатки ледяного языка. После чего нанес несколько ударов по все темнеющей и темнеющей ледяной стене. Под ногами хлюпала вода. Мне бы кирку. Но ничего похожего не видел. Мне бы тесак тот мясницкий оторвать от цепи… что там за металл? Сталь? Что-то очень прочное. Голыми руками не взять.

Избегая портить обувь, куски льда пинать не стал. Собрал и оттащил к дренажному стоку. Вернувшись к столу, выполнил несколько базовых упражнений с гирей. Работал с тяжестью предельно аккуратно. Травмы недопустимы. Но я обязан стать сильнее как можно скорее. Обязан вернуть свою прежнюю форму – которую поддерживал в те далекие времена, когда у меня была ЦЕЛЬ, достигнув которую, забросил все. Сюда бы еще боксерский мешок. Я бы с радостью покидал в него удары. Надо подумать, как можно его соорудить самостоятельно. Закончив занятия, вытер гирю, убрал на ее место.

Уперев руки в бока, оценивающе оглядел свое имущество. Оно все лежало передо мной – не считая вещей в тайнике.

Продовольствие. Хлеб. Вино. Водка.

Одеяло. Две разные по размеру простыни. Все сшито из лоскутков. Все нуждается в починке.

Пустая тара. Различная. Бутылки стеклянные. Пара бутылок пластиковых. Два пластиковых стакана.

Тряпье. Просто тряпье. Оставил такое, что еще не прогнило. Планирую из всего этого сделать что-нибудь путное или пустить на заплаты.

Веревка тряпичная.

Ремень поясной.

Телефон намокший. Высушенный. Неработающий.

Гиря. Пудовая. Инструмент, спортивный инвентарь. Оружие обороны. Да. Оружие обороны. Нападать ни на кого не собираюсь. Но если вдруг появится здесь недруг, что ясно выразит агрессию – я живо приголублю его гирей.

Вот вроде бы и все мое имущество.

Много это или мало?

Я считаю, что пока хватает – имеющегося более чем достаточно для относительно комфортной жизни в моей тюремной «келье».

Нужно ли мне больше вещей? Да. Нужно.

Почему?

Потому что я не собираюсь оставаться смиренным узником, исправно дергающим за рычаги. Да. Я продолжу это делать. Час за часом. День за днем. Но помимо непонятной работы на благо непонятных тюремщиков, я буду лелеять в голове замысел побега. Я вырвусь отсюда. Вся моя жизнь не пройдет в этих мрачных стенах. Этого не будет!

Поставленная цель и желание идти к ней – страшная сила. Такая, что способна проломить любую стену, сокрушить любого противника, преодолеть любую пропасть, достичь любой вершины. В свое время я убедился в этом. Равно как и в том, что нужно быть хорошо подготовленным.

А в понятие «подготовленность» входит много чего.

Физическое состояние – мое тело должно превратиться в стальной закаленный слиток. Я не знаю, что меня ждет за стеной и крутящимися в багровом свете шестернями. И физически я должен быть готов к любой дороге. Будь то узкие тюремные коридоры, темные трубы, отвесные стены или все это вместе взятое. Я должен быть способен пробежать без отдыха десять километров самое малое. Подтянуться и взобраться на стену. Перепрыгнуть яму. Придушить охранника и забрать у него оружие. Да. Вплоть до «придушить». В охранники абы кого не берут. Можно ожидать, что он подготовлен к такого рода ситуациям и даст отпор. К тому же он наверняка будет вооружен. Поэтому я должен, я обязан быть сильнее него!

Духовное состояние – душа и разум должны быть сильны как никогда. Я вижу только кирпичные стены вокруг себя. Я не знаю, где нахожусь. Не понимаю ничего. Все скрыто туманом. И это жутко давит на психику. Одно дело знать, что ты натворил и каков твой приговор – пусть даже пожизненный – вот тогда можно вздохнуть и расслабиться. Но я не знаю ничего. Но мне уже пришлось видеть и даже расчленять трупы. Нерадостное дело. Водка помогла. Но постоянно полагаться на водку для достижения крепости духа? Так поступают только слабаки. Это не мой путь. Я закалю дух постоянной работой, не позволю себе превратиться в слюнявую тряпку, у которой только и хватает сил, чтобы дергать за рычаг и как собака ждать подачки. Когда-то прочитал несколько книг о медитации – прекрасном упражнении для успокоения мыслей, умении отстраниться от происходящего и для очистки мозгов. Даже пробовал. Но все времени не находилось. Что ж – теперь времени у меня вагон, а за ним пять таких же.

Материальное состояние – вот этот пункт критичен для меня. Я могу многое. Наберусь сил духовных и физических. Закалю душу и тело. Но это никак не поможет мне заполучить еще пять метров крепкой веревки, дубинку, хороший нож, удобные прочные ботинки. Никакие молитвы не помогут мне обзавестись пилой, чтобы прорезать себе путь сквозь решетки, что за кирпичной стеной. Никто не сбросит молящемуся молоток и зубило. Не одарит монтировкой. И уж точно не снабдит пистолетом с парой полных магазинов.

Последний пункт – материальный – серьезнейшая проблема. Поэтому я и рассматривал критически свое имущество, стоя перед столом, охватывая все взглядом и держа в уме спрятанное в тайнике.

Что мне требуется в первую очередь?

Теплая одежда? Вот вроде бы и не требуется – в камере установилась стабильная температура. Ровный поток теплого воздуха не утихает. Лед тает. Когда исчезнет ледовая пробка, здесь станет еще теплее. Сейчас, обутый в легкие мокасины на тонкие носки, одетый в джинсы и рубашку, я ощущаю себя комфортно. Во время сна хватает одеяла. Но кто знает, что будет ожидать меня снаружи? Судя по не желающему быстро сдаться льду, где-то там, за стеной, решеткой и шестернями, меня может ожидать лютый мороз. И без теплой одежды у меня не будет надежды выжить.

Оружие? О да. Очень нужно. Я не строю иллюзий. Если я столкнусь с теми, кто меня сюда запер – без драки дело не обойдется. Мне нужно оружие. Причем такое, которым я умею пользоваться. Дай дураку гранату, и он подорвет сам себя. Дай ему же нож – и он его либо уронит, либо поранится, либо упадет на него животом и сдохнет. Поэтому я бы предпочел дубинку, легкий топор или пистолет. Раньше ходил в тир. Стрелял по мишеням. Звезд с неба не хватал, едва вошел в первую тридцатку лучших стрелков, но при стрельбе на малых расстояниях не промахнусь. Однако верить, что я раздобуду пистолет… смешно… только если он есть у охранника, и я смогу оружие отобрать. Топор и дубинка – опыта боевого само собой не имею. Просто они мне больше «по руке». Привычны.

Что мне еще нужно?

Куча всего… целая куча всего… Я бы мечтал оказаться на месте Робинзона Крузо или Морского Волчонка. В их распоряжении было немало всяких отличных штуковин. Но я оказался на месте Эдмона Дантеса – запертым в одиночной тюремной камере и не имеющим почти ничего. И ведь вряд ли скоро за стеной раздадутся звуки копаемой земли, и вряд ли ко мне наведается добрый мудрый наставник.

Хорошо…

Хватит мечтать и горевать.

Мне может помочь только действие, подкрепленное острым критическим мышлением.

В коридоре оказался тайник. Общий тайник. Скорей всего, информация о нем передавалась по цепочке от одного узника к другому. Возможно, передавалась разным способом. Кто-то ставил крохотную отметку на карте. Кто-то мог умереть рядом с тайником, указывая на него рукой. Способов передать информацию много. Главное, чтобы способ оказался не слишком мудреным – а то ведь можно и не догадаться! С другой стороны, пусть тайник служит достойному и умному – какой смысл передавать секрет общего тайника глупцу? Такой оставит тайник вскрытым, уничтожит общее достояние…

Тайник – вот ключевое слово.

Тут побывали разные люди. С разным мышлением. С разным характером. С разной судьбой, а стало быть, и с разным прошлым. Все это откладывает глубокий отпечаток на наши поступки.

И отсюда предположение – могло ли быть так, что кто-то из моих предшественников предпочел бы создать собственный тайник? Личный. Известный только ему одному и никому более.

Второе предположение – могло ли быть так, что кто-то из моих предшественников тоже замышлял побег из ненавистного узилища?

Ответ на оба предположения – да, могло быть.

Это вполне логично.

И следовательно, я только что нашел себе действительно важное и действительно долгое занятие – тотальный обыск камеры. Мне предстоит осмотреть немалую территорию. Ощупать каждый шов между кирпичами. Попутно наведу чистоту. Мне торопиться некуда. У меня в голове не то что цельного плана – нет пока даже наметок.

Я в самом начале долгого пути.

А каждый путь начинается с первого шага.

И первый шаг зачастую самый важный. Поэтому сделать его надо с умом.

Сходив к тайнику, взял книгу со сказками и карандашный огрызок. Проверил торчащий грифель. Нормально. Заточки карандаш пока не требует. Усевшись на лежак, я раскрыл книгу на последней странице. И на задней стороне обложки начертил часть коридора с кормильней. Вид сверху. Немного кривовато, но для моих целей вполне нормально.

В следующую очередь, едва давя на карандаш, я разделил нарисованную часть коридора на крохотные клетки – сектора. Готов. Оставив книгу, сходил за небогатым своим инструментом, глянул на схему и, опустившись на колени, принялся отскребать пол. Сектора я сделал небольшие – полметра на полметра. И начать решил с пола. Потом очередь дойдет и до стен. Для них нарисую новые схемы с таким же разделением на сектора.

Четверть часа на один квадрат – примерно столько времени я потратил.

Ладони начало жечь. Колени ломить. Намек ясен. Сходил к столу, набрал тряпок. Замотал руки, подложил под колени. Опять взялся за дело. Я отскребал пол и нижний ряд стенных кирпичей тщательно и последовательно. Проверял швы, давил кирпичи, цеплял их кончиками пальцев и тянул, пытался расшатать. Кирпичи сидели намертво. С огромным трудом отскребя чуть-чуть от одного из швов, я с уважением глянул на крепительную смесь. Что это? Не бетон уж точно. Невероятно прочный состав. Теперь представляю, каких трудов стоило сделать тот тайник за лежаком. Впрочем, у узников хватает свободного времени. Я продолжил работу.

Закончив еще два квадрата, собрал мусор, отправился к рычагу. Дернул его. Выбросил мусор в отхожее место. Задумчиво подергал цепь с тесаком. Если у меня не получится – однажды это лезвие испробует на прочность и мое тело, верно?

Вернувшись, заглянул в схему, аккуратно заштриховал три очищенных и проверенных напольных квадрата. Приступил к четвертому. Проработаю сорок минут и попытаюсь очистить еще три квадрата. Затем дам себе отдых. Осмотрю ладони и колени. Перекушу. Никакого трудового подвига. Никаких трудовых геройств. Размеренная неспешная работа без особых напряжений. Поясница уже ноет – тут ничего не поделать, придется изредка ее разминать. Пусть привыкает.

Спустя почти час работы я получил несколько квадратов чистого пола, немного покрасневшие пальцы и ладони, опыт по очистки пола подручными средствами и нулевой результат в плане отыскания тайников. Но не могу сказать, что все прошло впустую – кое-что я все же нашел и был рад находкам.

Заржавленная английская булавка хороших таких размеров – с мой безымянный палец. Поймал себя на мысли, что приспособившийся мозг перешел на иные способы измерения длины, ширины и величины в целом. Булавка крепкая. И какая-то кустарная… не похожа на предмет заводского изготовления.

Крохотная деревянная фигурка какого-то страшненького идола с огромными зубами и клыками, большущей головой и несоразмерно маленьким туловищем, и конечностями. В макушку идола вкручено железное кольцо с обрывком цепочки. Уродливый брелок для ключей?

Была и третья находка. Но я предпочел оставить ее в разряде «мусор» – человеческий зуб. С кариесом. Огромная такая дырища. Длинные искривленные корни зуба одним своим видом заставили меня содрогнуться. Коренной заболевший зуб. Который здесь не запломбируешь, не очистишь, нерв не убьешь. Его можно только удалить. Но вряд ли придет стоматолог. Как бедолага избавился от такого зуба- переростка? Чем он его выдергивал? Выбивал? Даже думать боюсь…

Но думать придется – а что у меня самого с состоянием зубов?

Последний раз был на приеме у стоматолога полгода назад. Профилактический осмотр, отбеливание. Все было в порядке. Зубы меня не беспокоят и сейчас. Главное их беречь. И надо подумать об аналоге зубной щетки и пасты.

Дьявол кроется в мелочах.

Помню нашумевшую в узких кругах историю, знакомую мне по блогу знакомого выживальщика. Парень фанатично верит в грядущий и неизбежный конец света. И запасается всем необходимым. Заодно где-то в глуши заповедной роет глубокий бункер. Так вот. Он активный пропагандист, с помощью блога вербует в ряды выживальщиков новых сторонников. И он же клеймит позором тех, кто, по его мнению, лишь прикидывается истинным выживальщиком. Поэтому он с восторгом поддержал и раздул эту историю.

Суть – парни и суровые девчата собрались в лесу на три дня.

Палатки, рыбалка, вино, гитара и мечты о том, что за опушкой давно уж отгремел ядерный армагеддон и вот-вот на лагерь набегут мутанты. Помимо отдыха и мечтаний была имитация учений. Еще стреляли из огнестрельного оружия по разным банкам и склянкам – мусор потом собрали и захоронили. Так вот. Был там мужичок неприметный. Первые два дня он сидел у огонька и просто слушал громогласную похвальбу особо крутых. А затем встал внезапно и начал говорить, поочередно тыкая пальцем. И каждый его тычок был будто шилом по воздушному шарику сделан. Тычок – и парень сдулся. Тычок – и очередной выживальщик со стыдом опускает голову. Ибо возразить мужичку было нечего.