Даниил Сергеевич Гарбушев
Девушка с короткой стрижкой. «Последний путь к себе»
– Ладно, – сказала Соня успокоившись, и выпустив его из объятий, – и на том спасибо, главное приходи ещё, не оставляй меня, иначе я просто сойду с ума.
– Конечно Сонь, мы тебя не оставим, за это не беспокойся, – сказал Андрей, допив свой остывший кофе.
***
Наступила зима. Покрылись снегом дома, зелёная трава, поля, нечищеные проулочки и нехоженые дворы. Московская квартира Софьи и Альфреда обогревалась, как и любая другая в доме их элитного района. Но Соне все ровно было холодно и одиноко в ней, даже при живом и вполне присутствующем в её жизни муже, больше уже участвующий в её бытии, как символ, нежели что-то родное, и тёплое, как горячий душ. Они уже и разговаривали меньше, и когда всё же разговор доходил до них, ничего важного он не терпел, по крайней мере, со стороны Альфреда.
Она пыталась и дальше любить его, и каким бы то ни было способом заставить задуматься о многом. Но Альфред либо смотрел на неё пустыми глазами, либо заявлял, что очень устал, и не хочет об этом говорить. А проблем накопилось не мало, что никак не могла решать одна жена. Стали они уже спать с отдельными одеялами, немного отодвинувшись друг от друга.
С каждым утром у Софии хотели навернуться слёзы, ведь она вспоминала их медовый месяц, это и кофе в постель, и совместная чистка зубов, множество всяких мелочей, и другого, что теперь ни как не было в её жизни, а так неистово хотелось её душе, но видимо, как сама она думала, безвозвратно было утрачено. Но она не плакала, нужно было идти на работу, в свою собственную фирму, сложенную этими самыми руками, которыми она умывалась каждое утро. Они уже слегка тряслись, когда она вновь думала обо всём этом. И казалось вот-вот и эти руки кто-то подхватит и согреет своим страстным теплом, но нет, этого не случалось. Альфред либо ещё дрыхнул в постели, либо уже обеими ногами был в своём театре.
У Софы наступил очередной выходной. Проснувшись по привычке в девять утра, она вышла на кухню. Альфред с самого раннего утра, целый день должен был быть в своём тик ток театре – готовил последнюю репетицию перед премьерой.
Соня решила сделать WOK, и отнести ему на работу. Приготовив лапшу, и позавтракав сама, она сложила порцию Альфреда в контейнер, и качественно прихорошившись, оделась в классическое платье и черное пальто. Ехать на своей машине ей совсем не хотелось, поэтому она вызвала такси.
Спустя полчаса она была на месте, и забравшись по парадной лестнице здания, более напоминающего мажорный торговый центр, что как раз и приходился тем самым тик ток театром, оказалась у ресепшен.
– Как это вы не можете меня пропустить? – удивленно, даже немного озадачено, спросила София консьержа после объявленного ей: «Альфред Павлович приказал ни кого не впускать из посторонних», – Да вы хоть знаете кто я?
– Да, знаю, вы его супруга, София Сергеевна, насчёт вас он дал особые распоряжения, сказав: «Если придёт жена, не спускать в первую очередь».
– Да какие распоряжения, вы чё, совсем оборзели, не мог он такого сказать, – разоралась она.
– Я вас понимаю, ситуация в действительности неприятная складывается, хотите я позову охранника, он передаст ему о том, что вы пришли.
– Да какого охранника, я его жена, а не курьер, – заявила Соня, уже не крича, а будто ей и вовсе было обидно.
– Успокойтесь, всё хорошо, – заявил ей, подошедший охранник, мужчина лет шестидесяти, в классическом костюме, с плакеткой на верхнем кармане пиджака, вежливо усадив Софию в ближайшее от ресепшен кресло, – вы здесь побудьте, я сейчас сбегаю, скажу ему о вас, и он вас примет.
Через минуту после ухода, тот вернулся, объявив ей: «Он сказал, что придёт через пять минут».
– А почему я должна ждать, этого он вам не сообщил?
– К сожалению, нет, – ответил охранник, вернувшись на своё место.
Через десять минут ожидания Соне всё это окончательно надоело, и она быстрым шагом направилась через турникет.
– Подождите! – вскликнула взбудораженная консьерж.
– Вам же сказали, – схватив её за плечо, жалобно простонал охранник, на что Соня хватко заломила ему руку за спину.
– Хоть пальцем меня тронете, я с вами сама не знаю, что сделаю, – выдала она недовольно, чуть ли не шепотом, отпустив охранника, что уже корчился от невыносимой боли, и пошла дальше.
– Это лишь наша работа… – также жалостно крикнул ей в след охранник, когда та уже скрылась на лестничной площадке.
Забравшись на второй этаж и выйдя в длинный коридор, что выходил своими панорамными окнами на улицу, как раз на лицевой фасад здания, она наконец столкнулась лицом к лицу с Альфредом прямо в дверях ведущих в зрительский зал.
– Соня, что ты здесь делаешь? – как-то мило засмущавшись, спросил он её.
– Это ты что тут такое делаешь?
– Работаю, – развел он руками, держа в одной из них свой сценарий.
– Я не об этом, что ты там такое делаешь, что я, твоя собственная жена, не могу пройти в твой собственный театр, а?
– Прости Сонь, просто там для тебя сюрприз.
– Сюрприз? – удивлённо возмутившись, произнесла она, – какой ещё от тебя мне может быть сюрприз?
– Придёшь на премьеру, всё узнаешь.
– Ладно, – вроде остыв, и придя в себя, согласилась она, – скажи честно, ты мне не изменяешь?
– Честно? – даже не дрогнув, а как бы обидевшись на данный вопрос, переспросил он её.
– Да, честно, – сверля его взглядом, подтвердила она.
– Нет, – ответил он, смотря ей в глаза, протянув свою руку к её лицу.
– Верю, – покраснев и опустив глаза, сказала она, – вот я тут WOK приготовила, это тебе, – сказала она, достав из своей сумочки, небольшой контейнер, украшенный переливающимися на свету шестиугольниками.
– Мне? – ошарашено спросил он, будто они только что познакомились, а не были женаты столько времени.
Но тут случилось немыслимое. Альфред обжегся, принимая из рук Софии ещё горячий контейнер, случайно уронив его на пол так, что тот открылся, и вся лапша высыпалась наружу.
– Ну… – спокойно, даже с любовью хотела что-то сказать Соня.
– Ну как же так, ну Соня, но зачем же ты… – разнылся Альфред как маленький ребёнок, размахивая руками, и чуть ли не приседая от случившегося.
– Ах, так, – снова став серьёзнее, заявила она, чуть ли не с отвращением, пнув контейнер ногой, что тот отскочил, стукнувшись об стену, – ну и жри тогда, что ты и так не заслуживаешь, дитё!
Не в силах больше смотреть на озверевшего в этот момент Альфреда, Соня просто развернулась к нему спиной, бросив недовольный взгляд, и пошла в сторону лестницы, но вскоре вернулась.
– Это мой контейнер, – сказала она, подняв его с пола, и отряхнув от остатков еды, положила в сумку, после чего быстрым шагом покинула здание.
***
Подходя к мосту, с распахнутым настежь пальто, София взором своим твёрдо смотрела вперёд, на светло-серую даль, давно проснувшегося города. Зубы её были крепко сжаты в единый прикус, скрываясь за аккуратными губками слегка поджатыми внутрь.
И нет, такая семейная жизнь не измотала, а закалила Соню. Черты её были прежними, всё столь же стройными и изящными, и слегка худощавыми, но как теперь казалось более стойкими, даже можно сказать закостеневшими на своём месте. Особенно скулы, что чувствовали на себе улыбку теперь сравнительно редко. Всё те же голубые глаза, обрамлённые родными ресницами, казалось, слегка потускнели, то ли от возраста, то ли от всей этой жизни. Почти полностью прошли прыщи, сменившиеся еле заметными кругами под глазами, что были и раньше, но не такими явными как именно сейчас.
Остановившись на середине моста, Соня бросила свой отрешённый взгляд в сторону реки, что казалось, не имела, и не должна была иметь конца.
– Почему, я не утонула тогда, в четырнадцать? – спросила она у реки, вглядываясь в серые волны, – Зачем? Всё это? Кому это надо? А?
Но ответа не было, река всё так же тихо шумела, бултыхаясь пузырьками, и редкими льдинками, плывущими по ней. Даже грохот проезжающих по мосту автомобилей, ни как не мог перебить всю эту гармонию души, что теперь представляла эта речная гладь.
Через несколько часов на мосту и в его окрестностях образовался затор. Абсолютно никто не видел, да уже и сама Соня почти не помнила, как она оказалась наверху подвесной конструкции моста, на одном из металлических выступов. Толпа неравнодушных людей уже стояли прямо под ней, возле перил, переговариваясь друг с другом. Вскоре приехали пожарная и полиция, перегородив полдороги, из-за чего встречка теперь делила своё право с противоположной полосой движения.
– Из-за чего пробка? – спросил Вячеслав Александрович, у водителя такси.
– Не знаю, но раз и пожарка и полиция приехали, прыгает кто-то наверно.
– Кто прыгает? – не совсем поняв таксиста, спросил Понамарёв.
– Ну, самоубийца какой-то, кто его там знает.
– Погоди, это девушка, – вскликнул он, выпрыгну из такси чуть ли не на ходу, – да я же её знаю. Подождите меня возле моста, когда проедете пробку… – сказал он таксисту, помчавшись в сторону толпы.
– Вон, ещё один, – сказал кто-то из людей, увидев подбегающего к ним Славу.
– Что здесь происходит? – резко спросил он у них.
– Вот, прыгать собралась, – ответили из толпы.
– Как прыгать, зачем? – совсем непонимающе спросил он их вновь.
– Так, граждане, отходим-отходим, не мешаем специалистам, – стал приговаривать вышедший из автомобиля полицейский с ещё несколькими молодыми подчинёнными, все как один, одетыми в новую форму.
– Подождите, я её знаю, – сказал ему Слава.
– Да, это же Соня, я тоже её знаю, – вскликнул кто-то из толпы.
– Девушка, успокойтесь, – сказал полицейский в рупор, – мы не желаем вам зла.
– Дайте мне, я знаю её лично! – сказал Слава, прорвавшись сквозь оцепление.
– Ничего ты не знаешь! – объявил ему тот, чуть ли не через рупор.
– Вы не понимаете, на кону не одна жизнь, а жизнь миллионов, вы, возможно, не знаете, что это за человек, и кому она стала примером, и если она сегодня погибнет, умрут и другие.
– Ладно, – сказал тот, всунув рупор в его руки, – но если ты не сможешь её переубедить, отвечаешь за неё головой.
Слава принял рупор, и переведя дыхание, посмотрел на верх, прямо на то место, где стояла Софья, разглядывающая стремительно темнеющее вечернее небо.
– Соня, это я, Слава, – сказал он, не увидев в ответ ни какой реакции, – наверное, я оказался здесь неспроста, но всё же скажи, зачем?
– Всем без разницы… – ответила она тихим, спокойным голосом, так, что только лишь Слава еле услышал её.
– Ну как же всем, ты сама знаешь, это закон жизни, даже если нас любят и почитают миллионы, у каждого на первом плане лишь своя собственная жизнь. Ты по-настоящему важна, как и каждый из нас, только лишь своей семье, своим близким. Для мамы, папы, брата, сестры, мужа.
– Не надо о нём, – крикнула она.
– Понимаю, это моя ошибка. Я познакомил вас по его просьбе, но подумай сама, что измениться, к чему всё это приведёт, что будет с родителями, что произойдёт с ним, когда тебя не будет рядом, разве это изменит его к лучшему, и если и изменит, как ты узнаешь об этом. Это твоё решение, но пожалуйста, не делай этого. Ты же сама знаешь, сколько людей вдохновлялось твоим примером, вспомни, сколько людей встречали тебя, со слезами радости на глазах, как они обнимали тебя. Не меняй, прошу, не меняй, эти слёзы на слёзы горя, ты не такая, и именно тебе не безразличны чувства этих людей, любящих тебя не как родную сестру, а как пример непотопляемой жизненной силы…
Не успел он договорить, как Софья немного вытянула свою ногу вперёд, тут же поставив её на место. Все тут же охнули от ужаса, а Слава выронил рупор, на что она просто, но отчётливо сказала:
– А я и не собиралась прыгать… Наверное…
Через семь минут Слава уже подплывал к ней на кране-подъёмнике, протянув руки, но она лишь схватилась за перила, и резко нырнув под ними, оказалась рядом с ним в подвесной площадке.
– Зачем ты так, тебе всё ровно нужна другая? – спросила она, пока они ехали до земли.
– Я не знаю, если бы я только знал больше того, что уже сказал тебе через рупор, – ответил он, смотря в сторону.
– Хорошо, тогда услужи мне ещё в кое-чём, – сказала она, упав ему на руки, будто лишившись чувств, когда они наконец достигли земли.
Резво прорываясь через толпу в сторону машины скорой, Слава крепко держал её на своих руках, будто пытаясь прикрыть от всех доброжелателей и недоброжелателей, всячески препятствующих своим присутствием на его пути.
***
– И что теперь будет? – спросила Соня Вячеслава, уже несколькими часами позже, сидя с ним в кафе.
– Ничего особенного, возможно об этом напишут несколько статей, пройдёт пол годика, и всё уляжется.
– Полгодика? И как теперь прикажешь мне жить эти полгодика?
– Живи спокойно и дальше, работай, и всё такое. У меня есть один знакомый, он напишет об этом хорошую статью, если и вовсе это понадобится.
– В каком смысле?
– В том, что к счастью на мосту не было папарацци. В сети уже появилось пара фото с тобой, на которых тебя почти не видно, и вряд ли кто будет раздувать эту тему, если только не чьи-то слухи.
– А что за хорошая статья?
– Статья о том, что ты и вовсе не хотела прыгать, а просто решила заняться экстримом.
– Но ведь все слышал наш диалог!
– Но ты ведь сама тогда сказала, что не собираешься прыгать, вот и аргумент.
– Спасибо, – сказала она, проведя рукой по своим волосам.
– Не за что.
– Конечно не за что, ты для меня всё сделаешь кроме одного, принять мою доброту к тебе.
– Твоя доброта принадлежит только твоему мужу.
– Да что вы все сговорились что ли? Заладили, что ты, что Андрюша, что Лёня! Не принадлежу я больше ему, понимаешь? Не принадлежу! И кто он теперь вообще такой, чтобы я хоть чем-то считалась с ним?
– Нет, Сонь, ошибаешься. Не мне судить вас, и вашу семью, и всё же, если уж всё так сложилось, остаётся принять его, таким, какой он есть, и жить с этим, делая всё возможное, что в ваших силах, только лишь чтобы улучшить и укрепить ваш союз.
– Союз. Спасибо, тоже мне союз! А самое то главное больше всего – облом, со стороны кажется, что всё так хорошо, и мы любим друг друга, все так и хотят оказаться на наших местах, не зная, совсем не зная, всего того, о чём не то что стыдно, больно рассказывать.
– Ну тогда взгляни на эту ситуацию с другой стороны. Вы ненавидите друг друга, как смертные враги?
– Да вроде бы нет.
– Вот именно, а значит, настоящей любви ещё есть место, даже если её самой изначально не было. Вообще, по сути, сначала должна появиться настоящая любовь, а потом уже брак, бывает и наоборот, но если уж и случился второй вариант, зачем сдаваться, когда и не такое перенесла и выстояла.
– Спасибо, выстояла, меня вон до сих пор называют пацанкой. А разве теперь, сейчас, я выгляжу так, как тогда в свои семнадцать?
– Эх, Соня, пацанка – это склад ума и души, а не тела, а ты ведёшь себя как утончённая девушка, ну а теперь уже даже как женщина.
– Вот именно, но тогда почему же всё именно так? Скажи!
– Ну, – пожал Слава плечами, – возможно, они и дальше хотят видеть тебя таковой. Такой же молодой и жизнерадостной, как в те давно забытые времена: где твой наигранный бунтарский дух, тонкий юмор озорства и всякого сумбура…
– Да уж, были времена.
– Вот именно, были, а значит прошли, и приходится жить настоящим, и даже не будущим. Оставаться быть самим собой… Да что я тебе рассказываю, лишь этим ты и прожила последнее десятилетие своей жизни, столько всего пришлось пройти.
– А как по-другому то, и есть ли смысл иначе… – сказала она задумчиво, после чего они оба довольно надолго замолчали.
– Ладно, давай я тебя провожу, поздно уже, твой тебя уже потерял наверно, – разорвал молчание Слава.
– Нет! – нервно ответила она, схватившись за Славину руку – только не к нему, только не с ним в одну общую квартиру.
– Сонь, – успокаивающе гладя её по руке, спокойно сказал Понамарёв, – ты чего, забыла: «Будь сама собой, несмотря ни на что», тебе когда-нибудь кто-нибудь об этом говорил? И раз ты всё же хочешь быть счастливой, сейчас это как нельзя кстати.
– Ладно, только до самого дома, – согласилась она дрожащим голосом, немного успокоившись.
***
Только лишь Соня открыла дверь, и перешагнула порог своей квартиры, как услышала быстрые шаги Альфреда. Сейчас она была готова ко всему, впервые за столько лет ей овладела живая дрожь страха и неуверенности, пробирающая её с головы до ног. Тот выбежал ей навстречу. Его вновь озверевшие глаза, ещё сильнее напугали Софью, но тот лишь крепко заключил её в своих объятиях.
