Чарльз Буковски
Калифорнийский квартет (сборник)

37

Но были и хорошие моменты в моей жизни. Мой друг (иногда и враг) Джин, который жил в нашем районе и был на год меня старше, водился с Гарри Гибсоном. Этот Гарри боксировал и уже провел один профессиональный бой, правда проиграл. Однажды вечером мы стояли с Джином и двумя его старшими братьями Ларри и Дэном и курили. И тут появился этот Гарри Гибсон с двумя парами боксерских перчаток.

Гарри был задирой.

– Никто не хочет пободаться? – обратился он к нам.

Ни один из нас не откликнулся. Самому старшему из трех братьев – Ларри – было двадцать два. С виду – самый здоровый, но уж слишком робкий и слегка ненормальный. С непомерно большой головой, низкорослый, широкоплечий, вообще-то неплохо сложен, но вот беда – всего боялся.

– Не, я не хочу драться, нет, – пробормотал Ларри, и мы все посмотрели на Дэна, среднего брата.

Дэн слыл музыкальным гением, он почти победил в конкурсе на государственную стипендию, на которую смог бы продолжить образование, но «почти» не в счет. После того как старший брат отверг вызов Гарри, у среднего выбора не было, и Дэн стал натягивать перчатки.

Эта сука Гарри Гибсон блестяще двигался. Время от времени его перчатки ярко вспыхивали отраженным солнечным светом. Действия Гарри были точными, движения грациозными и не без апломба. Он гарцевал перед Дэном. А Дэн выставил вперед перчатки и ждал. Первый удар, который нанес Гарри, прозвучал, как выстрел дробовика. От такого треска всполошились цыплята за ограждением во дворе. Дэн рухнул на спину и, раскинув руки, как Христос, распластался на траве.

Ларри взглянул на него и, промямлив: «Мне надо домой», – быстро подошел к двери, отворил ее – и был таков.

Мы подошли к Дэну. Гибсон стоял над поверженным и усмехался. Джин присел и слегка приподнял голову брата.

– Дэн? Ты в порядке, Дэн?

Дэн потряс головой и медленно сел.

– Бляха-муха, у этого чувака всегда при себе смертельное оружие. Снимите с меня эти перчатки!

Джин расшнуровывал одну перчатку, я – другую. Потом Дэн поднялся и поплелся к двери, как немощный старикан.

– Пойду лягу, – сказал он и зашел в дом.

Гарри Гибсон подобрал перчатки и посмотрел на младшего брата.

– Может быть, ты попробуешь, Джин?

Джин сплюнул в траву.

– Ты что, блядь, задумал истребить всю нашу семью?

– Да я знаю, что ты классный боксер, Джин. К тому же я буду вполсилы.

Джин кивнул, и я зашнуровал на нем перчатки. У меня это здорово получилось.

Они сошлись. Гибсон танцевал вокруг Джина, готовясь к атаке. Он нырял то вправо, то влево, то наскакивал, то отступал и вдруг нанес мощный прямой слева. Удар пришелся Джину точно между глаз. Джин попятился, Гибсон стал преследовать. Он настиг Джина у цыплячьей изгороди, отвлек легким обманным движением слева в лоб и затем припечатал правой в левый висок. Младший брат завалился на проволочную изгородь, соскользнул по ней к забору и, закрываясь перчатками, попятился вдоль забора. Он не отвечал на удары. Во двор вышел Дэн с куском льда, обернутым в тряпку. Он уселся на ступеньки веранды и приложил тряпку ко лбу. Джин продолжал отступать вдоль забора. Гарри загнал его в угол между забором и гаражом. Ударом левой в живот он заставил Джина согнуться, а затем выпрямил мощным апперкотом справа. Мне не нравилась эта бойня. Гибсон бил не вполсилы, как обещал. Я не стерпел.

– Въеби этому гаду, Джин! Он трус! Бей его!

Гибсон опустил руки, посмотрел на меня, потом подошел.

– Что ты сказал, щенок?

– Я подбадривал своего кореша.

Дэн сошел с веранды и стал снимать с Джина перчатки.

– Я не ослышался? Ты назвал меня трусом?

– Ты сказал, что будешь драться вполсилы, а сам долбил на полную катушку.

– Ты хочешь сказать, что я врун?

– Ты не сдержал слова.

– Эй, идите сюда и наденьте на этого молокососа перчатки!

Братья подошли и стали натягивать на меня перчатки.

– Спокойно, Хэнк, – сказал мне Джин. – Помни, он уже вымотался.

Однажды мы с Джином бились на кулаках с девяти утра до шести вечера. Джин значительно превосходил меня. Во всем виноваты мои короткие руки. Если у вас короткие руки, то вы должны или иметь сокрушительный удар, или же виртуозно владеть боксерской техникой. Ни того, ни другого в достаточной степени у меня не было. На следующий день все мое тело пестрело синяками, губы опухли, и не хватало двух передних зубов. Теперь мне предстояло драться с парнем, который запросто уложил Джина, чье превосходство для меня было неоспоримо.

Гибсон заплясал вокруг меня: сначала влево, потом вправо, затем – прямой выпад. Я не заметил его удара слева. Я даже не понял, куда он попал мне, но рухнул навзничь. Удар безболезненный, но сногсшибательный. Я вскочил. Если левая способна на такое, то что ожидать от правой? Я должен был что-то предпринять.

Гарри Гибсон снова заходил на меня слева. Но вместо того чтобы отступать вправо, на что он рассчитывал, я ринулся навстречу и закрутил мощнейший боковой слева прямо ему в голову. Он выглядел удивленным, во мне затеплилась надежда. Если я зацепил его один раз, зацеплю и второй.

Мы прыгали друг перед другом, он попер на меня и ударил. Но я пригнулся и быстро нырнул в сторону. Его правая просвистела над самой моей макушкой – он промахнулся. Я ринулся вперед, вошел в клинч и провел короткий удар по ребрам. Мы разошлись, и я почувствовал желание стать профи.

– Ты можешь его сделать, Хэнк! – орал Джин.

– Давай, сделай его! – вопил Дэн.

Я сделал стремительный выпад и попытался достать Гибсона правой. Но промахнулся и взамен получил молниеносный удар в челюсть слева. Пока я созерцал зелено-желто-красные круги перед глазами, Гибсон присовокупил прямой правой в живот. Мне показалось, что он пронзил меня до самого позвоночника. Я обхватил Гибсона и блокировал. Но я не испугался, просто мне нужно было отдышаться.

– Я убью тебя, козел! – прорычал я.

Потом мы расцепились и стали молотить друг друга с ближней дистанции. Его удары были быстрее, точнее и жестче. Но я тоже несколько раз крепко его зацепил, и это снова впрыснуло в меня порцию уверенности. Чем больше он бил меня, тем меньше я чувствовал его удары. У меня открылось второе дыхание, мне нравилось такое грубое действие. Но в этот момент Джин и Дэн вклинились между нами и растащили нас.

– В чем дело? – орал я. – Не вмешивайтесь! Сейчас я порву ему очко!

– Кончай, Генри, – оборвал меня Джин. – Посмотри на себя.

Я посмотрел. Вся рубашка была в кровавых и гнойных пятнах. Видно, несколько фурункулов лопнули под ударами Гибсона. В драке с Джином такого не было.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Это случайно. Мне не больно. Отойдите, сейчас я его свалю!

– Нет, Хэнк, у тебя может быть заражение, – упрямился Джин.

– Ну хорошо, черт бы вас побрал! – сдался я. – Снимайте перчатки.

Джин принялся ослаблять шнуровку. Когда он стянул с меня перчатки, я заметил, что руки у меня дрожат, особенно кисти. Я засунул их в карманы. Дэн отдал перчатки Гарри.

Гибсон посмотрел на меня и сказал:

– А ты классный парень, салага.

– Спасибо. Ладно, пока, ребята, – ответил я и пошел со двора.

Скрывшись из виду, я достал сигарету, спички и хотел прикурить, но руки просто ходили ходуном, и у меня ничего не получалось. Тогда я потряс ими, чтобы полностью расслабить, сделал несколько махов, прикурил и пошел дальше.

Вернувшись домой, я посмотрелся в зеркало. Убойное зрелище. Я чувствовал, что значительно продвинулся в нужном направлении.

Скинув с себя рубашку, я забросил ее под кровать. Мне нужно было найти способ отстирать с нее кровь. Рубашек у меня было немного, и исчезновение одной родители обнаружили бы моментально. Но я не сильно беспокоился на этот счет, ведь в кои веки день прошел для меня удачно.

38

Сколь бы ни было неприятно общество Эйба Мортенсона, все же он был искренен в своем идиотизме. Можно простить идиота за то, что он честно ведет себя как идиот и никого не пытается наебать. Хуже обстоит дело с наебщиками. У Джимми Хэтчера были прямые черные волосы, чистая кожа, он не был так силен, как я, но старательно выпячивал грудь, одевался лучше, чем многие из нас, и умел со всеми ладить. Любил он это дело – со всеми ладить. Мать его работала прислугой в баре, а отец покончил с собой. Еще Джимми обладал красивой улыбкой, зубы у него были идеальные, и девчонки любили его, даже несмотря на то, что он был беден. Я всегда видел его за разговором с какой-нибудь девчонкой. О чем он с ними беседовал? Я вообще не понимал, о чем может парень разговаривать с девчонкой. Женский пол был для меня недосягаем, и я делал вид, что его вовсе не существует.

Но с Хэтчером у меня складывалась другая ситуация. Гомиком он не был, я знал это, но все же продолжал ко мне липнуть.

– Слышь, Джим, чего ты таскаешься за мной? Мне не нравятся такие, как ты.

– Ах, завязывай, Хэнк, мы же друзья.

– Да?

– Да.

Он даже додумался до того, что однажды на уроке английского встал перед всем классом и прочитал свое сочинение под названием: «Достоинства дружбы». И пока читал свою писанину, постоянно поглядывал на меня. Сочинение было глупое, бесформенное и пестрело штампами, но класс аплодировал, когда он закончил декламацию. А я сидел и думал: «Вот, значит, как думают люди. Что же я могу на это ответить?» И я написал контрсочинение под названием «Достоинства недружелюбия». Но учительница не дала мне прочитать его перед классом. Она поставила мне «D».

Джимми, Плешивый и я каждый день вместе возвращались из школы. (Эйбу Мартенсону было с нами не по пути, что и спасало нас от его компании.) Однажды, как обычно, мы втроем шли домой, и вдруг Джимми предложил:

– Эй, давайте зайдем к моей подружке. Я хочу вас познакомить.

– Раз хочешь, вот и ебись сам, – сказал я.

– Нет-нет, – запротестовал Джимми, – она классная девчонка. Просто познакомлю вас и все. Я ее еб только пальцем.

Я видел его девчонку, Анну Уизертон, и она действительно была красивая – длинные каштановые волосы, большие карие глаза, спокойная и с отличной фигурой. Я никогда с ней не разговаривал, но знал, что она ходит с Джимми. Богатые парни пытались отбить ее у Джимми, но она их отшивала. Первоклассная девица.

– У меня есть ключи от ее дома, – уговаривал Джимми. – Мы зайдем и подождем ее. У нее уроки заканчиваются позже.

– Скучная перспектива, – упирался я.

– Да кончай ты, Хэнк, – вмешался Плешивый. – Что, торопишься домой, быстрее подрочить?

– В этом тоже есть своя прелесть, – ответил я.

Джимми открыл парадную дверь, и мы вошли в дом – чистое и уютное местечко. Навстречу нам выскочил маленький черно-белый бульдог и, виляя своим хвостом-обрубком, подбежал к Джимми.

– Это Бонс, – представил нам пса Джимми. – Бонс любит меня. Смотрите!

Джимми сплюнул себе на ладонь правой руки, схватил Бонса за пенис и принялся подергивать.

– Эй, ты что делаешь? – завопил Плешивый.

– Они держат его во дворе на привязи. Он никогда не пробовал сучку. Ему нужна разрядка! – объяснил Джимми, наращивая темп.

Член Бонса, отвратительно красный и тонкий, сочился мерзкой слизью. Пес начал поскуливать. Джимми, не отрываясь от дела, поглядел на нас.

– А вы знаете нашу любимую песню? Ну, нашу с Анной? Она называется «Когда багровый закат ложится на засыпающий сад».

Наконец Бонкс кончил. Сперма выстрелила на ковер. Джимми встал и подошвой своего башмака размазал ее по ворсу ковра.

– На днях я выебу Анну. Это точно. Она сказала, что любит меня. Я тоже ее люблю, особенно между ножек.

– Ты животное, – сказал я. – Меня тошнит от тебя.

– Эй, Хэнк, я же знаю, что ты так не думаешь, – улыбнулся Джимми и пошел на кухню. – У нее хорошая семья – отец, мать и брат. Брат знает, что я собираюсь дернуть Анну. Но он не может мне помешать, потому что я размажу его в говно. Он слабак. Эй, смотрите-ка сюда!

Джимми открыл холодильник и достал бутылку молока. У нас дома, по старинке, стоял ящик с искусственным льдом. Очевидно, Уизертоны были зажиточной семейкой. Джимми вывалил из ширинки член, содрал с бутылки картонную крышку, вложил головку в горлышко и поднатужился.

– Несколько капель, для вкуса. Пусть полакомятся моими ссаками, – прокомментировал он свои действия, спрятал член в штаны, закрыл бутылку, встряхнул ее хорошенько и поставил в холодильник.

– Так, – продолжал он рыться в холодильнике, – что это желе? Значит, сегодня вечером у них на десерт будет желе. Ну что ж, вместе с желе они отведают…

С этими словами Джимми вытянул из холодильника вазочку, и тут мы услышали звук вставляемого в замок ключа. Щелк – и дверь отворилась. Джимми мигом убрал желе в холодильник и закрыл его.

Анна вошла в дом… На кухню.

– Анна, – разулыбался Джимми, – я хочу познакомить тебя с моими лучшими друзьями, Хэнком и Плешивым.

– Привет!

– Привет!

– Привет!

– Это – Плешивый. А это – Хэнк.

– Привет.

– Привет.

– Привет.

– А я видела вас, ребята, на школьном дворе.

– Да, – сказал я, – мы там постоянно околачиваемся. И тебя мы тоже видели.

– Ага, – подтвердил Плешивый.

Джимми внимательно посмотрел на Анну и спросил:

– У тебя все нормально, детка?

– Да, Джимми, я думала о тебе.

Анна подошла к Джимми, они обнялись и стали целоваться. Они стояли прямо перед нами и целовались. Джимми глянул на нас и подмигнул правым глазом.

– Ну, тогда мы пошли, – сказал я.

– Нам пора, – добавил Плешивый.

Мы вышли на улицу и двинулись к дому Плешивого.

– Похоже, он ее действительно дернет, – сказал Плешивый.

– Похоже, – согласился я.

39

Однажды, в воскресенье, Джимми уговорил меня пойти с ним на пляж. Ему приспичило искупаться. Я не хотел светиться в плавках из-за фурункулов и шрамов на спине. А вообще у меня было хорошее тело. Но никто не мог этого оценить. Никто не видел моей хорошо развитой грудной клетки и великолепных ног.

В то воскресенье мне нечем было заняться – деньги кончились, в футбол на улице не играли, и я решил, что пляж принадлежит всем. Я тоже имел право посещать его, а мои фурункулы и шрамы не были противозаконны.

Мы сели на велосипеды и двинулись в путь. Нам предстояло преодолеть пятнадцать миль. Меня это не смущало. У меня были крепкие ноги.

До Калвер-Сити я мчался рядом с Джимми, затем мало-помалу стал прибавлять скорость. Джимми засопел, пытаясь не отставать. Видно было, что он задыхается. Я достал сигарету, прикурил и протянул пачку Джимми.

– Хочешь?

– Нет… Спасибо…

– Послушай, это круче, чем стрелять в птиц из рогатки, – веселился я. – Надо бы нам почаще выезжать куда-нибудь!

Я снова поднажал, и у меня еще оставался приличный резерв силенок.

– Действительно, здорово, – продолжал я. – Слушай, даже лучше суходрочки!

– Эй, помедленнее!

Я оглянулся.

– Нет ничего лучше, чем покататься на велике с другом. Вперед, друг! – прокричал я и нажал на педали со всей мощью.

Я несся вперед, и ветер обдувал мне лицо. Приятное ощущение.

– Эй, подожди! ПОДОЖДИ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! – орал позади Джимми.

Я рассмеялся и заработал с бешеной скоростью. Очень скоро Джим отстал на полквартала, затем на квартал, два, три. Никто не знал, насколько я был хорош, никто не догадывался о моих возможностях. Я был неведомым чудом. Солнце заливало все вокруг желтым светом, и я прорывался сквозь эту желтизну, как остроотточенный нож на колесах. Мой отец был нищим, но меня любили все женщины мира…

На полной скорости я объехал ряд автомобилей, выстроившихся перед светофором. Теперь даже машины были позади меня. Но недолго. Парень и девушка в зеленом купе нагнали меня и поехали рядом.

– Эй, пацан!

– Чего? – повернулся я на окрик парня.

Он был крепкий, лет двадцати, волосатые руки в татуировках.

– Где, по-твоему, ты едешь? – спросил волосатый.

Он выпендривался перед своей девчонкой. Она была милашка, ее длинные светлые волосы развевались на ветру.

– Отъебись, приятель! – сказал я.

– Что?

– Я сказал, отъебись! – повторил я и выставил средний палец.

Он продолжал ехать рядом.

– Ты собираешься надрать ему задницу, Ник? – услышал я голос девчонки.

Он все ехал рядом.

– Эй, малявка, – сказал парень, – я не расслышал, что ты сказал. Не повторишь?

– Да, повтори-ка, – попросила милашка, ее длинные светлые волосы все развевались на ветру.

Это разозлило меня. Она вывела меня из себя. Я повернулся и, глядя на него, сказал:

– Вы хотите неприятностей? Остановитесь. Я устрою.

Он рванул вперед, остановился и открыл дверцу. Как только он вышел из машины, я свернул на боковую улицу, проскочив перед самым носом у «шеви». Водитель «шеви» бешено засигналил. Напоследок я расслышал, как рассмеялся волосатый парень.

Дождавшись, пока зеленое купе уедет, я вернулся на бульвар Вашингтона, проехал еще несколько кварталов, остановился и уселся поджидать Джимми на автобусной остановке. Джим был еще далеко. Когда он наконец подъехал, я притворился спящим.

– Хватит, Хэнк! Мне надоело это говно!

– О, привет, Джим. Ты уже здесь?

Я старался выбрать на пляже место побезлюдней и всячески подвигал к этому Джима. В рубашке я чувствовал себя нормально при любом скоплении народа, но стоило мне ее скинуть, как я начинал комплексовать. Я ненавидел других купальщиков за их неущербные тела. Я презирал это стадо загорающих, купающихся, жрущих, спящих, разговаривающих и играющих в мяч. Меня раздражали их бронзово-гладкие спины, чистые лица, развевающиеся на ветру волосы, блестящие глаза, пупки, плавки и купальники.

Я растянулся на песке, думая о том, с каким удовольствием врезал бы Джимми по его толстой жопе. Что он понимает в этой жизни?

Джим лег рядом со мной.

– Ты чего завалился? Пошли купаться.

– Попозже.

Прибрежные воды кишели людьми. Что такого притягательного в пляжах? Почему людям нравится толочься на них? Неужели нет более интересного занятия? Все же какие они безмозглые твари.

– Прикинь, – придвинулся ко мне Джим, – бабы заходят в воду и первым делом ссут.

– Ага, а ты первым делом глотаешь, – бросил я и продолжил свои размышления.

Похоже, мне так и не светит ужиться с людьми. Наверное, придется податься в монахи. Я буду вынужден изображать веру в Бога и жить в келье, играть на органе и воздерживаться от вина. Ни одна женщина не испробует мой член. Меня будут отсылать в дальний скит на месячную медитацию, где я не смогу никого видеть и куда никто не сможет переслать мне вина. Правда, существовала одна серьезная проблема, которая ставила постриг под сомнение, – черные монашеские одеяния шили из шерстяной материи. Эта одежонка хуже, чем моя военная форма, я просто не смогу ее носить. Похоже, придется подумать над другим вариантом.

– Ого, – заволновался Джим.

– Что там? – поднял я голову.

– Вон, девчонки поглядывают на нас.

– Ну и что?

– Пока ничего, просто разговаривают и смеются. Но возможно, они собираются к нам подвалить.

– Точно?

– Да. Если они начнут приближаться, я предупрежу тебя, а ты повернись на спину.

На груди у меня было всего несколько прыщей и шрамов.

– Не забудь, – суетился Джим, – когда подам знак, перевернись на спину.

– Это я уже слышал, – сказал я и снова опустил голову на руки.

Я знал, что сейчас Джим смотрит на этих девчонок и улыбается. Умел он подсекать баб.

– Мокрощелки, – выругался Джим, – да они, кажется, еще совсем бестолковые.

«Зачем я пришел сюда? – думал я. – Почему всегда приходится выбирать между плохим и ужасным?»

– О, о, Хэнк, они идут!

Я посмотрел. Их было пятеро, и они приближались. Я перекатился на спину. Они подошли, хихикая, и остановились. Одна из них громко высказалась:

– Эй, а ребята ничего – симпатичные.

– Девчонки, вы здесь неподалеку живете? – спросил Джим.

– Ага, – раздалось в ответ, – гнездимся вместе с чайками!

Все захохотали.

– Ну а мы орлы, – нашелся Джим. – Правда, я не знаю, что делать двум орлам с пятью чайками.

– Интересно, а как это происходит у птиц? – поинтересовалась цыпочка в желтом купальнике.

– Черт его знает, – притворно задумался Джим. – Может, поэкспериментируем?

– Для начала, может, присоединитесь к нашему гнездилищу? – предложила в красном купальнике.

– Конечно, – согласился Джим.

Вели беседу только три девушки. Две же просто стояли, поправляя свои купальники.

– Без меня, – отказался я.

– Что случилось с твоим приятелем? – спросила Джимми девица, которая теребила купальник на своей точеной попке.

– Он стесняется, – ответил Джим.

– А что это он? – переспросила девица, поигрывающая лямочкой лифа.

– Ну, просто застенчивый, – отбрехался Джим, встал и ушел с прекрасной пятеркой.

Я закрыл глаза и стал слушать волны. Тысячи видов рыб поедали друг друга в толщах океана. Бесконечное множество прожорливых ртов и испражняющихся анусов толклось на суше. Весь земной шар был населен ртами и жопами – жующая, срущая и ебущаяся Планета.

Я перевернулся и увидел Джимми в окружении девиц. Он стоял, выпятив грудь и выставив напоказ яйца. У него не было такой рельефной груди и таких мощных ног, как у меня. Он был тонкий, изящный, с черными волосами, маленьким своенравным ртом и великолепными зубами, аккуратными ушами и длинной шеей. По сравнению с ним у меня не было шеи вовсе, казалось, моя голова сидит прямо на плечах. Я был сильный и кряжистый, но женщинам нравились денди. И все же, если бы не мои прыщи и рубцы, я все равно был бы сейчас рядом с ними и демонстрировал свои достоинства. Мои гигантские яйца, словно вспышки молний, озарили бы и взбудоражили их примитивные рассудки. Я – сын нищих, имеющий 50 центов карманных денег в неделю – поразил бы их в самую сердцевину.

Девицы соскочили с покрывала и бросились в воду вслед за Джимми. Я слышал их смех и крики – крики безумцев… Что? Нет, конечно, они были прекрасны, ведь они еще не стали взрослыми, не превратились в родителей. Они смеялись от души и искренне радовались. Они не боялись повседневных забот. В их жизни еще не присутствовал здравый смысл, в их действиях не проглядывал порядок вещей. Вот Д. Г. Лоуренс понимал это. Всем нужна любовь, но не такая, которую практикуют большинство людей и которая ничего не дает. Старик Д. Г. кое-что кумекал в этом. Его приятель Хаксли был просто интеллектуальный невротик, но какой чудесный невротик. Гораздо лучше Бернарда Шоу с его тяжеловесным умищем, который, как громоздкий киль, бороздил по дну жизни, кропотливо разрешая все новые и новые задачи, и постепенно превращался в непомерное бремя, мешающее живому ощущению действительности. Его блестящая речь по большому счету – беспросветная тоска, терзающая сознание и сердце. Но все же стоило почитать их обоих. Приходило понимание, что мысли и слова могут быть обворожительны, хотя, в конечном итоге, они и бесполезны.

Джим резвился в океане, брызгая на девиц. Он был их Нептуном, и они любили его – видного и многообещающего. Да, он был великолепен. Он знал секрет успеха. Я проглотил много книг, но Джим пролистал ту, о которой я и понятия не имел. Это был настоящий мастер в узких плавках, подчеркивающих размеры его гениталий, с шаловливым взглядом и кругленькими ушами. Я не мог противостоять ему, так же как и тому громиле, что катил в зеленом купе со своей милашкой, чьи волосы так восхитительно развевались на ветру. Оба они имели то, чего заслуживали. А я был всего лишь пятидесятицентовым засранцем, блуждающим в полном неведении по цветущему океану жизни.

Я наблюдал, как они выходят из воды, лоснящиеся, гладкокожие, юные и желанные. Я жаждал их внимания, но только не из жалости. И еще, несмотря на их свежие безупречные тела и резвый ум, я осознавал свое преимущество перед ними, ведь они, по существу, еще не нюхали пороха. И когда напасти и бедствия все же просочатся в их жизни, то наверняка для них это будет слишком неожиданно и чересчур тяжело. Я же был готов. Частично.

Я наблюдал, как Джим вытирается, одолжив полотенце у одной из своих русалок. Ко мне подошел малыш, мальчишка лет четырех, захватил в свой крошечный кулачок песку и швырнул прямо мне в лицо. Я не пошевелился. Забияка стоял, грозно хмурясь, и его испачканный в песке ротик победоносно скривился – маленький избалованный нахал. Я поманил его пальцем, чтобы он подошел поближе. Ну давай же, давай! Засранец не двигался.

– Эй, парнишка, иди сюда. У меня есть целая коробка конфет из крысиных какашек специально для тебя.

Злыдень поморщился, повернулся и побежал. Я смотрел на его маленькую несуразную жопку. Две грушевидные ягодицы усердно толкались, словно хотели оторваться друг от друга. Рядом объявился другой враг – Джим – великий бабник. Он стоял надо мной и тоже хмурился.

– Ушли, – сообщил он.

Я посмотрел на то место, где они сидели, девиц действительно не было.

– Куда ушли? – спросил я.

– Какая, на хрен, разница? Я взял телефончики у двух самых лучших.

– Лучших в чем?

– В ебле, дрочила!

Я встал.

– За дрочилу я тебя сейчас урою, сука!

Его лицо было особенно красиво на морском ветру. Я живо представил себе, как он рухнет на песок и будет корчиться от боли.

Джим отпрянул:

– Спокойно, Хэнк. Ты можешь взять телефон в любое время.

– Оставь себе. У меня не такие крутые яйца, как у тебя!

– Ну хорошо, хорошо. Мы же друзья, правда?

Мы двинулись по пляжу за своими велосипедами, которые спрятали за чьим-то домом на берегу. Мы шли по раскаленному песку, и каждый знал, чей сегодня был день. Кулаки ничего не могли изменить в этой ситуации. Конечно, с их помощью можно было добиться некоторого облегчения, но не больше. На обратном пути я уже не пытался обставить Джимми на своем велосипеде. Мне нужно было нечто радикальное, например зеленый автомобиль с блондинкой, чьи волосы развевались бы на ветру.