Carinetta
Великолепие
Пока жива цензура!
Пока жива цензура,
Живёт литература!
Заточенная грань,
Срезающая брань,
Осеменяет улицы,
Плодящие поэтов!
И вдохновит на замысел
Обыденную пьянь.
День рождения Бобровского
– Ой, что боги подумают?! Что боги обо мне подумают?!
Хорей Иваныч мастерски перебрал.
– Жан Палыч! Я когда выпью-с, так мне такие мысли в мою дурную голову лезут, что даже Дьяволу сказать стыдно!
– Эх, Хореюшка! Всё ничего, пока мы живы! Потому, если пилишь сук, на котором сидишь, подпили-ка заодно и тот, на коем однажды решить повеситься!
На дне рождения Жана Павловича собралась вся королевская рать.
Барбариса Карловна, жена Бобровского, была уже навеселе и весела. Её пышное каре вздыбилось от частого заливистого смеха и придавало ей очарование, особое к ней доверие – как к даме искренней, честной, живой.
В бордовом бархатном платье она напоминала мягкую вишню.
Идеальная женщина и должна быть как вишня: зрелая, пьяная и слегка помятая.
Не страшно, если бродит! Хуже, если просто вяжет.
Бобровская была физиком, что способствовало её неподдельной любви к поэзии.
Но королевской рати всё до п***.
– Вы уже слышали? Герман по последней моде – наркоман-сыроед! Он замачивает героин в холодной воде с вечера!
– Да-да! А как вам наша Лакрица Михайловна? Муж носит её на руках! Ведь в кандалах, что он на неё надел, ей просто невозможно ходить!
Все гости подняли бокалы и чокнулись.
Барбариса Карловна подплыла к кучке чокнутых и стащила канапе.
– Иной раз одежда столь подчёркивает наготу!
– А иной раз и превосходит!
– Порой гипертрофирует!
– А как появляются ёжики?
– Вырастают из репейника!
Хорей Иваныч приобнял Котлетова.
– Бог создал человека?
– Я не верю в жизнь после смерти.
– А вы хоть верите в смерть после жизни?
– Бог ли создал человека? Ведь в этом почти тот же смыл, что труд создал человека. Когда человек стал сознавать самого себя, ему пришлось отлучать себя от природы-матери, и тогда он понял: есть Я и есть ТО, ЧТО ВОКРУГ. Человек родился – вышел из матери-природы. Лишь отлучившись, он смог увидеть Её отдельно от себя. Лишь осознав себя, он смог оценить Её могущество и наградить природу-мать божественными силами – как всякое дитя видит в матери всезнание и всемогущество. Когда мать сделалась Богиней, тогда создался человек. Потому что отделился и осознал себя – родился и стал Человеком. Бог создал человека.
– А скажите-ка, Котлетов! Так, по-вашему, Бог существует?
– Оглянитесь! Человек создал мир по своему образу и подобию! Нас окружают наши мысли! Бокал в вашей лапке был когда-то всего лишь маленькой неуклюжей мыслью. И во что она выросла? Вы только поглядите, в каком костёле мы стоим! Поднимите глаза на его купол! Это Бог подначил человека его сделать! На какие архитектурные подвиги человек пошёл во имя Бога! До чего додумался! Ведь вся эта, чёрт возьми, вера в Бога стала ощутима нашими руками! Прикоснитесь к фрескам! Вы глядите на всё это и до сих пор не понимаете, что натворил этот ваш Бог? Бог существует! Человек его создал.
Люцифер с рогами набок совращать не в состоянии
В бессознательной канаве
Я на дне своей морали,
Где подпитые сирены
Все гальюны заблевали.
Перебитые стаканы,
Сплошь осколки брани, пьяни.
Люцифер с рогами набок
Совращать не в состоянии.
Заспиртованные спруты,
Бесов спившиеся трупы…
В кренделя – закуски ради —
Наши ценности погнуты.
Хореюшка
Хорей Иваныч толчком в грудь остановил прохожего, дабы узнать, как пробраться на Грязную улицу:
– Здравствуйте, милый! Как мне пробраться на Грязную улицу?
– Стоп, любезный! Кажется, вы не произнесли какого-то привычного слова! Как же это… Извините! Вы не извинились, гад!
– За что же я должен просить прощения? Если я ещё только собираюсь вам врезать?
– За беспокойство! А за что же ещё все его просят?!
– Я пожелал вам здоровья! Его должно хватить, чтоб справиться с нанесённым беспокойством? И что вам толку от пустых извинений?
Маргиналии
На форзаце бетонного урбана
Толпы скрюченных букв
Сбились погреться в компании
Отнюдь не печатных слов.
Рукописные – и все разные!
Не похожи на штампа шрифт!
Собственным почерком связаны —
Не вписались в крипт.
Мы – маргиналии!
Бетонного переплёта!
Средь драм и трагедий журнальных,
Средь рати штампованных букв,
Шагающих строем по улицам
Тесных страниц!
Мы – плевки перьев дрожащих,
Мы – кляксы столиц!
Просохни, старый Бриль! Торчишь, как козье вымя!
Просохни, ржавый Бриль!
Твой род бесследно вымер!
Отпугивая пыль,
Торчишь, как пражский вимперг!
Поёшь про вязкий плен
В тумане над заводом.
Просохни, ржавый хрен!
Твой род бесследно вымер!
А ты, отстав от рода,
Торчишь, как козье вымя…
