Борис Валерьевич Башутин
Дом Анны
Алов: – Спаси Господи. Я о том, что всегда есть те, кто хочет нашу веру изменить. Исказить. Впрочем, фарисеи, распиная Христа, тоже думали, что этим служат Богу.
Серафима: – А ты внимай себе. Что тебе до этих людей? Хочешь им помочь – помолись. Вот и всё мое рассуждение. Вслед их басням и мудрованиям не ходи.
Алов: – Мне, наверное, уже пора. Благословите, матушка…
Серафима: – Бог благословит (осеняет Алова крестным знамением). Погоди. Сейчас тебе проводят. Фрося! (зовет послушницу). Фрося!
В комнату входит послушница Фрося.
Фрося: – Молитвами святых отец наших…
Серафима: – Аминь. Вот, Фрося, проведи Колю в келью, что на месте старой бани стоит. Завтра утром его разбуди. В шесть часов.
Фрося: – Хорошо, матушка. Благословите.
Серафима: – Бог благословит (осеняет Фросю крестным знамением). Коля…А ты на могилку-то ко мне приезжай. В следующем году. Не забывай меня.
Алов: – Приеду…
Алов и Фрося уходят. Фрося провожает его до новой избы, через узкий коридор проводит его в келью. Включает свет. Келья небольшая, в ней едва топится печка. Икона только одна. Под ней горит лампада. Высокая кровать. Полка с книгами.
Фрося: – Если нужно потеплей, вот – дрова на полу. Растопите печку посильней.
Алов: – Спаси Господи, Фрося.
Фрося: – Во Славу Божию. Спокойной ночи.
Алов кивает. Фрося быстро уходит. В комнате прохладно. Алов открывает печь, подбрасывает дрова. Окна кельи узкие, выходят на деревенское поле. Алов смотрит в темноту некоторое время. Он выключает свет и садится на кровать. Теперь комнату освещает только лампада. Николай креститься, ложится, не раздеваясь, на кровать. И почти сразу засыпает.
Продолжение первой картины
Утро следующего дня. Алов стоит на железнодорожном вокзале. Звонит телефон.
Голос в трубке: – Николай, доброе утро! Не спишь?
Алов: – Пётр Викторович? Доброе утро!
Пётр Викторович: – Коля, дорогой! Жду тебя в Москве. Ты так неожиданно уехал. Ничего не сказал.
Алов: – Так получилось, Пётр Викторович. А что случилось? Я не могу сейчас возвратиться в Москву.
Пётр Викторович: – Николай, вчера состоялось заседание Синодального информационного отдела по поводу нашего журнала.
Алов: – И что же?
Пётр Викторович: – Закрыт журнал.
Алов: – Как закрыт?
Пётр Викторович: – Образно говоря.
Алов: – Не понимаю. Не одобрен синодальной комиссией?
Пётр Викторович: – Да. Отдел вынес отрицательное решение.
Алов: – А причины?
Пётр Викторович: – Причин несколько. Главное – нарушение журналистской этики.
Алов: – В чем же оно проявилось?
Пётр Викторович: – Сказали, что мы в каждом номере публикуем материалы, в которых критикуем обновленчество и экуменизм. Естественно, критикуются и лица, которые эти заблуждения проповедуют. И публикуем сплетни в виде версий. Хотя никаких доказательств не представили.
Алов: – Цензура, выходит…
Пётр Викторович: – Да.
Алов: – Это значит, что в храмах наш журнал вне закона?
Пётр Викторович: – Совершенно верно. Но это ещё не всё. Модернистам разрешили свои газеты и книги распространять в приходах. Всем.
Алов: – Интересный поворот.
Пётр Викторович: – Понимаешь, журнал, конечно, будет издаваться, но продавать его придется без всякого благословения. И вне приходов. Очень нужна твоя помощь. К тому же часть сотрудников придется уволить. Не сможем мы их содержать. Такие, Коля, дела….
Алов: – Я вас понял, Пётр Викторович.
Пётр Викторович: – Коля, приезжай. Жду тебя. Надо решать проблемы.
Алов: – Я Вам перезвоню. Позже. Хорошо?
Пётр Викторович: – Коля, когда сможешь приехать? Ты где? Далеко?
Алов: – Так. В одном месте. Я перезвоню. Извините, Пётр Викторович. Мой поезд пришел.
Пётр Викторович: – Коля, какой поезд? У тебя что-то случилось? Ты где?
Алов отключает телефон. Подходит к своему вагону. Подает билет и паспорт проводнику.
Проводник проверяет и возвращает документы и билет Алову. Николай входит в вагон.
Конец первой картины
Картина вторая
Православный монастырь на острове Крит
Отец Иоанн: – Дорогой брат, времена всегда одни и те же. А признаки Второго Пришествия нам известны. О чем печалится? Для христианина каждый день, как последний.
Отец Василий: – Так-то оно так…Тоска какая-то. Вязкая, тягучая.
Отец Иоанн: – Молитва – вот лекарство. Кто кроме Господа и Божией Матери сможет нас утешить? Тоска? Иной раз кажется, что ад давно вышел на землю. Но Господь победил этот мир.
Отец Василий: – Я слышал, что мощи епископа Матфея опять открыли, а они по-прежнему нетленные и мироточат.
Отец Иоанн: – Да, третий раз открывают за 40 лет. Никаких изменений. Отче, вы же знаете, что по афонской традиции после открытия мощей должны остаться только кости.
Отец Василий: – Когда-то епископ Матфей там подвизался, но большую часть жизнь он прожил в Афинах.
Отец Иоанн: – Тут есть очень важный момент. Нетление мощей не есть признак святости. Поэтому на Афоне сохраняют трезвение. Чтобы не впасть в прелесть. Своего преподобного Господь рано или поздно все равно прославит. Похороненного монаха через некоторое время выкапывают. Обычно через три года. Если кости его желтоватые – значит, он был праведной жизни, подвижником; если белые – значит, Господь его оправдал; если черные – этот монах умер без покаяния и в жизни часто согрешал.
Отец Василий: – А если нетленное тело?
Отец Иоанн: – Если же тело монаха окажется нетленным – тогда вся братия налагает на себя строгий пост и долго молится. После этого нетленное тело снова закапывают и через несколько дней или недель выкапывают. Обычно тело истлевает, остаются лишь костные останки.
Отец Василий: – Но бывают исключения. К тому же отец Матфей не был афонским монахом, а был Афинским епископом.
Отец Иоанн: – Конечно. Бывают и часто. Но только благочестивая и праведная жизнь во Христа – признак святости. Вот настоящее чудо. Прожить так свою жизнь. Я думаю, что отец Матфей не посрамил своего духовного отца. А исключения…И на Афоне есть нетленные и мироточивые мощи.
Отец Василий: – А кто был его духовный отец?
Отец Иоанн: – Святитель Нектарий.
Отец Василий: – Вот как. Не знал.
Отец Иоанн: – А вы знали, что когда отец Матфей приехал поддержать верующих, которые отказались переходить на новый календарь, в небе было знамение Святого Креста? И это видели многие. И даже есть фотографии того времени.
Отец Василий: – Сложная история.
Отец Иоанн: – Сложная. Епископ основал свою старостильную церковь и не имел канонического общения с другими поместными церквями. И в то же время он был человек высочайшей духовной жизни. Шесть покушений на него было организовано. И лишь один раз он был легко ранен.
Отец Василий: – Шесть? Кто же и зачем?
Отец Иоанн: – Сложно сказать. Он много писал против масонов. Но едва ли это они. Может быть местные политики, кому не нравилась его позиция. Какая теперь разница? Я верю, что отец Матфей со всеми святыми у престола Господня.
Отец Василий: – А вы как тут оказались? Неужели Мелетий отпустил?
Отец Иоанн: – Отпустил. Тут тихо. Спокойно. Я ведь не просто так позвал вас сюда, дорогой брат.
Отец Василий: – Не просто? Почти год прошел, как мы встречались, отец Иоанн.
Отец Иоанн: – Да. И собор сгоревший уже отстроили заново. Уже кресты ставят.
Отец Василий: – Я был опять на судебных заседаниях, но времени совсем не было поехать и посмотреть на новый собор.
Отец Иоанн: – Есть подозреваемые?
Отец Василий: – Есть, но это какие-то не те люди. Случайные.
Отец Иоанн: – Понятно. Не удивительно. Но сейчас у нас немного другая встреча.
Отец Василий: – Что-то случилось?
Отец Иоанн: – Вы знаете Николая? Друга Ивана Сергеевича?
Отец Василий: – Конечно. У него был сложный год. Журнал, где он работал, закрылся. Он болел.
Отец Иоанн: – Его искали в Москве убийцы Ивана Сергеевича. Вы знаете об этом?
Отец Василий: – Конечно, не знаю. Откуда у вас такие сведения?
Отец Иоанн: – Оттуда (показывает пальцем вверх, улыбается). Из окружения святейшего.
Отец Василий: – Вот как…
Отец Иоанн: – Они думали, что икона у него. Или он знает, где она.
Отец Василий: – Они ошибаются.
Отец Иоанн: – Ошибаются.
Отец Василий: – Иван Сергеевич отдал икону кому-то из хороших знакомых. Перед смертью. Я почти уверен в этом. Но никак не могу понять, почему этот КТО-ТО не может ее вернуть?
Отец Иоанн: – Боится.
Отец Василий: – Просто прийти и оставить икону в любом храме.
Отец Иоанн: – Может быть, этот человек не имеет такой возможности?
Отец Василий: – А откуда святейший знает про убийц?
Отец Иоанн: – Вы слышали такую фамилию – Зильберман?
Отец Василий: – Никогда.
Отец Иоанн: – Это его хороший знакомый. Он связан с ЦРУ и американским посольством. Они провели собственное расследование.
Отец Василий: – Им-то это зачем?
Отец Иоанн: – Не знаю. Я хочу сказать, что я скоро узнаю, кто заказчик преступления. Именно поэтому я позвал вас сюда, дорогой мой брат.
Отец Василий: – Вы сейчас стали ближе к Святейшему?
Отец Иоанн: – Отец Мелетий сильно болеет. Ему тяжело на душе. Несмотря ни на что, он искренне почитал святыню.
Отец Василий: – Я тоже печалюсь о ее потере.
Отец Иоанн: – Господь каждый год посылает нам новые, отче. Хотя…Такая икона – это великое чудо. С отцом Мелетием произошли перемены за этот год. Возможно, что чувствует близость своего ухода в вечность. Может быть, переосмыслил свою жизнь. Сложно сказать. К тому же его духовник отказался его окормлять, узнав, что он масон. Я уже дважды исповедовал отца Мелетия. Он просил меня. Я не смог отказать. Но, конечно, всё, что я слышал от него, не может быть оглашено.
Отец Василий: – Я понимаю. Мелетий знает убийц?
Отец Иоанн: – Я завтра еду в Афины. Святейший просит его исповедовать. Почему он выбрал меня? Может быть, я смиренно сносил все эти нестроения церковные, не осуждал его заблуждения? Может быть, он просто понимает, что в его окружении никому нет доверия? Не знаю. Знает ли он убийц? Не думаю, что он знает их лично. А вот откуда дует ветер…
Отец Василий: – А вы хорошо знали Иван Сергеевича? Может, есть какой-то слух, у кого он мог оставить икону?
Отец Иоанн: – Думаете, что я знаю и скрываю это (улыбается). Только Господь знает, где она. Я не знаю.
Отец Василий: – Интересно, будет ли она обретена снова? Или она уже…?
Отец Иоанн: – Старцы говорят, что икона спрятана до времени. Отче, вы никогда не думали, что это все произошло из-за нашей неправедной и греховной жизни? Великое чудо Божие посещало разные уголки земли, но лишь немногие, прикоснувшись к святыне, изменились. Все время повторяется евангельская история. Пришел к своим, а свои его не приняли. Ведь не один год Божья Матерь посещала своих чад.
Отец Василий: – Много званых, да мало избранных.
Отец Иоанн: – Духовные очи слепы. Много слепцов…
Благодатное миро источает сосна и краски. Без всяких видимых причин. Но в этом мире лжечудес и лжепророков, это уже и не чудо, как будто. Князь мира сего разбрасывает осколки кривых зеркал. Вот, что происходит.
Отец Василий: – Дальше христианам будет еще труднее. Прельстят даже избранных. Много таких будет. И сейчас немало.
Отец Иоанн: – В прелести? Слава Богу, что это не те состояния, в которое могли попасть подвижники. Но смысл тот же – принимать ложные мнения за истину.
Отец Василий: – Кто-то ненавязчиво предлагает им совмещать страсти мира сего и веру. Убеждает, что можно идти на компромиссы, что ничего страшного в этом нет. Но какое согласие между Христом и Велиаром? Ложь и обман – всё те же, что и были всегда. Разве что оболочка стала красивее…А внутри всё – чернее и страшнее, чем прежде. Но мы-то знаем, кто отец всякой лжи…
Молчат.
Отец Иоанн: – Дорогой брат, вы поедете со мной в Афины? Завтра утром летит самолет. Около семи часов. Или дождетесь меня тут? Я вернусь завтра вечером.
Отец Василий: – А можно остаться тут?
Отец Иоанн: – Конечно. Из нашей гостиницы вас никто не прогонит (улыбается).
Отец Василий: – Билет на самолет надо заказать заранее?
Отец Иоанн: – Да. Лучше сейчас. Поэтому решение нужно принимать быстро.
Отец Василий: – Я останусь тут.
Отец Иоанн: – Правильно. Место у нас прекрасное. И погода великолепная.
Отец Василий: – Отче, думаете, что отец Мелетий скажет вам что-то важное?
Отец Иоанн: – Почти уверен. И это поставит меня в затруднительное положение (улыбается).
Отец Василий: – Позавчера на заседании в суде был подозреваемый, который помогал убийцам. Наш адвокат почти уверен в этом. Есть улики. Но почему-то полиция не может выйти на исполнителей и заказчика. Может быть, это кто-то из власть имущих?
Отец Иоанн: – Дорогой брат, всё может быть. Времена всегда были непростые. Земная история сложна и запутана. И государств, и отдельных людей. Иногда, нам кажется, что мы знаем правду, почти уверены в этом, а это оказывается удачная мифология. И наоборот. Разве нет?
Отец Василий: – Вы правы, отче....
Отец Иоанн: – Меня беспокоит болезнь святейшего. Может быть, его покровители считают, что он свою миссию выполнил? Или им показалось, что он пойдет другим путем…
Отец Василий: – Вы такое допускаете?
Отец Иоанн: – Здоровье у отца Мелетия было всегда очень хорошее. Да, он не молод. И множество забот и скорбей довелось ему испытать. Но…Внезапное ухудшение. Без видимых причин…Можно всё, что угодно подумать. Вы знаете, что архиепископ Лемер скончался через какой-то месяц после встречи со святейшим.
Отец Василий: – Лемер…Лемер? Это тот, кто писал, что 2-й Ватиканский собор – антихристианский ?
Отец Иоанн: – Марсель Лемер. Вы знаете, я думаю, что его смерть – это мученичество за веру. Ведь, по сути, он отвергал искажения вероучения Католической Церковью.
Отец Василий: – Отче, но ему было уже 85 лет…
Отец Иоанн: – Он был в здравом уме. Ему просто закрыли рот. Мне так кажется….Хотя я могу ошибаться. Он ведь был отлучен от служения в последние годы. Правда, он считал это наказание незаконным. Я не был с ним знаком, но кратко познакомился перед его встречей со святейшим. На самой встрече я не был. Зачем и для чего он приехал в Афины, и как его сумели вызвать из Швейцарии, для меня загадка. Любые новшества, которые идут против Предания и угрожают вере, были ему глубоко чужды. Может быть, он просто не знал ничего о Мелетии?
Отец Василий: – Отравили?
Отец Иоанн: – Мне кажется, что могли отравить. Он посетил несколько монастырей. Со святейшим были два его секретаря. И его друг – Марк Зильберман со своими людьми. С отцом Лемером был только его помощник. Знаете, какие есть яды. Никаких следов – а человек просто умер от сердечного приступа через месяц.
Отец Василий: – Неужели у вас есть основания так думать?
Отец Иоанн: – Дорогой брат… Я сплетням и слухам не доверяю. Основания у меня есть. Была у меня беседа с одним батюшкой из окружения святейшего. Настоятелем монастыря.
Конечно, у нас нет доказательств. Но есть косвенные признаки. ое-что он мне рассказал. У отца Марселя началась странная аллергия после ужина в их монастыре. Правда, Зильберман дал ему какое-то лекарство, и на утро, отец Лемер почувствовал себя значительно лучше. Ужин был очень простой. Рисовая похлебка с овощами. Рыба. Чай. Понимаете?
Отец Василий: – Может быть, он раньше страдал подобным?
Отец Иоанн: – Отец Варлаам – настоятель обители спросил его об этом. Никогда ничего подобного не было. Монастырь находится в горно-пустынном месте. Никаких трав и растений вокруг, которые бы могли вызвать аллергию, нет. Конечно, это гипотеза. Предположение. Но это был последний монастырь в их поездке. Дальше они вернулись в Афины, и на следующий день отец Марсель улетел домой. Он, кстати, сказал мне очень интересную фразу. О папе.
Отец Василий: – Какую же?
Отец Иоанн: – Мы говорили с ним по-французски. Он сказал о том, что папа должен служить вере. Не вера служит людям, а люди служат вере. И командовать верой, даже если они наделены властью от Бога, они не могут. Лишь определять то, что есть в Предании. Выразить, донести, но не распоряжаться этим единолично. До отца Марселя дошли слухи о возможном восьмом всеправославном соборе. Он сказал мне, что такой собор будет также опасен, как 2-й Ватиканский. Архиепископ написал десяток работ против европейского масонства. Я не читал их, конечно. Но…Сейчас всякий, кто пишет об этом, объявляется безумцем. Шизофреником. Только начните говорить о «заговоре» – вас высмеют в любой газете. Да еще и подадут на вас в суд. И не дай Бог посадят в тюрьму. Но мне ли вам говорить, что внутри Церкви всегда относились к масонам всерьез. И католики не исключение. Хотя мне кажется, что они уже пали в этой войне. И пали давно. Остались, конечно, очаги сопротивления (улыбается), но таковые – гонимы и малочисленны.
Отец Василий: – Думаете, что восьмой собор может стать реальностью?
Отец Иоанн: – Не сейчас. Все поместные церкви сейчас разобщены на уровне высшего священноначалия. И мне кажется, что это промыслительно. Господь милостиво, через человеческие разделения, отдаляет от нас Второе Пришествие. Ведь такой собор станет знаком того, что «близ есть, при дверех». А не все ещё готовы.
Отец Василий: – Я думаю, что «заговора» никакого нет.
Отец Иоанн: – Вы о масонах? Конечно, никакого «заговора» нет. Есть мощная система власти и управления этим миром, которая развивается. И подминает под себя всё, что для неё является чужим.
Отец Василий: – Ислам им пытается сопротивляться.
Отец Иоанн: – Бесполезно. Богатые исламские страны давно в системе. Их правители и богатые мусульмане давно состоят в масонских ложах. В бедных – силой оружия устанавливают новый порядок. Те, кто сопротивляются – будут рано или поздно поставлены под контроль. Вопрос времени.
Отец Василий: – Да и сам ислам – слишком мифологическая религия, чтобы быть серьезной силой в духовном плане.
Отец Иоанн: – Да. Они могут легко умереть за свои убеждения. Но я вижу в этом не веру, а руку беса. Одержимость. Убить себя, убивая ближнего. Ведь это двойной грех. Их новые мученики за веру – полная противоположность мучеников христианских. Впрочем, что ожидать от тех, у кого был такой учитель…
Отец Василий: – Они считают его образцом для подражания.
Отец Иоанн: – У христиан слишком высокие нравственные идеалы. Любая бабушка, которая ходит годами в церковь и живет по заповедям, благочестивее, чем учитель мусульман. То, что невозможно человеку, возможно Богу. Ислам – не от Бога. Он скорее – по попущению Божьему. Для нас – многое, что написано в Коране басни и сказки.
Отец Василий: – Я читал Коран. Сказать, по правде, у меня ощущение, что это писал душевнобольной человек. Какие-то обрывки мыслей, нет ни ясности мышления, ни какой-либо логики в повествовании. Мысли скачут, перебивают друг друга, путаются, теряются. Разве такое откровение от Бога? А ведь Магомет не имел прямого Богообщения. Ему диктовал этот бред некто, кто назвался архангелом Джибрилом. И самое интересное – сам Магомет некоторое время думал, что это не ангел, а сатана. Пока его жена не переубедила его. Знаете, в языческих религиях тоже есть полубезумные тексты, которые были даны бесами. В них мало смысла. Часто витиеватый, но бессмысленный набор фраз или слов. Иной раз они красивы по форме. Но всё равно это поток сознания. Это сродни говорению на языках, которое практикуется у сектантов.
Отец Иоанн: – Любое признание, исповедание и проповедь о другом боге, кроме Христа, не что иное, как идолопоклонство. Вот и весь сказ. Это не я сказал. Святые отцы.
Отец Василий: – Отче, извините, что перебиваю. Скоро вечерняя служба. Не пора ли нам?
Отец Иоанн: – Ой…Правда. Заболтались мы, дорогой брат. Поспешим.
Отец Василий и отец Иоанн встают из-за стола на террасе и идут по направлению к монастырскому храму.
Конец второй картины
Картина третья
Поздняя осень. Алов приезжает к своему давнему другу – писателю.
Андрей живет в своем доме в деревне.
Сидят на кухне и разговаривают.
Андрей: – Как там, в Москве?
Алов машет рукой: мол, нет смысла об этом спрашивать.
Андрей: – Как отец Василий? Давно я его не видел. Здоров ли?
Алов: – Слава Богу. Вернулся из Греции. Опять что-то непонятное там творится.
Андрей: – Что имеешь ввиду?
Алов: – Пропал его друг. Отец Василий был у него в гостях, в монастыре. Договорились, что отец Иоанн утром полетит в Афины и вечером этого же дня вернется. Улетел, и больше его никто не видел.
Андрей: – Как так?
Алов: – А вот так…
Андрей: – Это как-то связано с Иваном Сергеевичем?
Алов: – Кто знает… Отец Василий говорит, что внутри Церквей идет война. Скрытая. Мало, кто понимает это…
Андрей: – А обязательно понимать? Ты знаешь, у меня был дед. Царство Небесное. Верил, молился, но в церковь не ходил. Да ты же видел его, Коля. Помнишь, лет шесть назад? Ты был у меня на Рождество.
Алов: – Невысокий, седой. С бородой? Он?
Андрей: – Точно. Так вот не ходил. Обиделся на какого-то священника. Еще в Советские годы. Как и почему – не помню уже толком. И перестал ходить. Лет двадцать не ходил. И тут, вдруг, начал рисовать…
Алов: – Рисовать?
Андрей: – Рисовать. Рисовать.
Алов: – Что рисовать?
Андрей: – А вот что: садился на кухне, закрывал глаза и видел лица. Лица людей. Совершенно незнакомых. Никогда в жизни не рисовал. Не умел. А было ему уже под восемьдесят. Открывал глаза, брал бумагу и карандаш и делал отличные портреты. Скажем, уровня выпускника художественной школы. За вечером мог десяток таких работ сделать. Представляешь?
Алов: – Чудеса какие-то…
Андрей: – Так вот, эти портреты привели его в церковь. Он зажмуривался и, бывало, что и священников видел. Всех рисовал. И как-то с началом этих событий, стал с бабушкой ходить в церковь. А самое интересное – перед смертью повенчался с ней.
Алов: – История…
Андрей: – Коля, я вот думаю, что многим и не надо знать, чего им не дано. Чтобы душа не смущалась. Если человек верит, Господь ему поможет. А война…Сам знаешь – она не прекращалась. У нас же есть прибор (указывает на сердце), чтобы различать, что правда, а что ложь.
Алов: – Мне кажется, что многое стало размытым. Добро. Зло. Стараются смешать всё в кучу, чтобы было труднее разобраться.
Андрей: – Да всегда так было. Всегда.
Алов: – Не сказал бы…
Андрей: – Было и будет.
Алов: – Написано же у апостола Павла… В последние дни наступят времена тяжкие. Люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы… Не помню, как дальше.
Андрей: – Не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежеле боголюбивы…Коленька, милый…Последние времена начались с приходом Христа. Понимаешь?
Алов: – Андрей, как же…А времена перед приходом Антихриста? Разве не об этом пишет апостол Павел?
Андрей: – Коля, давай так: времени нет. Ты же читал блаженного Августина.
Алов: – Как бы нет…Но все равно есть. Мы же в физическом мире живем. Не духи бесплотные.
Андрей: – Ты никогда не думал, почему книги лучших писателей можно читать в любые времена? Почему там ощущение времени отходит на второй план? Описания какой-то эпохи, царств, разнообразных деталей жизни материальной – это интересно, не спорю, но эти произведение вторичны. Они словно музей или старая библиотека. Но когда ты читаешь то, что написано 2000 лет назад о человеке… Историю человеческих терзаний и поступков. Историю, которая могла бы произойти в любую эпоху. Именно это захватывает тебя. Вот, Чехов. Кажется, что он написал свои комедии вчера. Что нет между нами временного разрыва. Никакого. Да тот же Апулей…Или Гомер. Разве не так?
Алов молчит.
Андрей: – Ну, родится завтра Антихрист. И что теперь? Что нам с того?
Алов: – Мне кажется, что чем больше людей будут это понимать, тем легче им будет.
Андрей: – Легче? А почему не тяжелее? Да Бог для каждого человека свою историю спасения пишет. Кому-то это знание, как камень, привязанный к ногам. Господу видней.
Почему мы все время пытаемся думать за Него? Да мы даже представить не можем Его мысли. Всё это гордость обыкновенная. Самомнение. Знаешь, что сказала одна моя знакомая поэтесса?
Алов: – О чём?
Андрей: – О том, как нужно жить на земле…Молиться и работать. Вот и всё.
Алов: – Так просто?
Андрей: – Писать это тоже работа. Не нужно человеку тут больше ничего.
Алов: – А любовь?
Андрей: – Любовь – это тоже работа, или молитва. И лишь изредка благодать.
Алов: – Не знаю, Андрей…Чересчур простая формула.
Андрей: – Сегодня лозунг мира сего какой? «Люби себя!» А у нас с Богом заключен завет. «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною».
Алов: – Разве я возражаю?
Андрей: – А мы от сна пробудиться никак не можем… От сна греховного. Кому нужна твоя высшая математика, если столько людей даже таблицу умножения не могут осилить.
Алов: – Ты о моих рассуждениях?
Андрей: – Конечно. Сколько спит, сколько бродит слепых со слепыми поводырями, сколько падает… Иной человек всю жизнь прожил, а так ничего и не понял. А берется судить да рассуждать о том, чем ни ведает ни сном, ни духом.
Алов: – Андрей, ты не волнуйся. Я все понимаю…
Андрей: – Ладно…Что-то я разошёлся. Может выпьем?
Алов: – Ты же знаешь… Я почти не пью.
Андрей: – Извини. Но ты у меня редко бываешь. Для меня это событие. По чуть-чуть?
Алов: – Андрей, я не буду. Не люблю я эти разговоры в духе русской интеллигенции. Выпить и начать рассуждать о высоком. Умничать. А если мы выпьем, так все и будет.
Андрей: – Что ты…Я пью только для здоровья и веселья, так сказать. Какие философские разговоры? Что ты…Да и слово интеллигент для меня давным-давно ругательное.
Алов: – Эх, Андрей…Не чувствуешь ты, что времена наступили страшные. Страшные для души. Не для тела. Для тела все как будто бы и хорошо. Хотя и не везде, и не всем.
Андрей: – По мне времена всегда одни. Не чувствую я ничего.
Алов: – Может быть тебе так легче. Ты сейчас что-то пишешь?
Андрей: – Пишу. Пишу роман.
Алов: – О чем же?
Андрей: – О русских юродивых. Я так думаю, что в этом мире это самое правильное.
Алов: – Такой образ жизни?
Андрей: – Да. Ведь в других культурах такого не найти. Разве что едва похожее…Стать безумным ради этого мира, и победив свое греховное «Я», жить с Господом. Мы все такие серьезные, умные…Считаем, что это мир нужно тоже всерьез воспринимать. Следовать условностям и правилам этого мира. Да пыль он и сор. Такая же пыль, как и мы.
Алов: – Ну, что же ты такое говоришь, Андрей? Мир, как творение Божие, прекрасен…
Андрей: – Как творение Божие – да. Только греховные человечки превратили этот мир в безобразное НЕЧТО.
Алов: – У кого внутри все чисто, тому и снаружи хорошо. Не волнует его то, что вокруг. Не тревожит. А красоту творения можно каждый день созерцать.
Андрей: – И я об этом же говорю. Только для меня существуют разные миры. Мир Божий и мир, как греховная субстанция. Мир страстей человеческих.
Алов: – Мне кажется, что мир наш видимый – это зеркало, которое запылили, замазали грязью, поэтому и видим все искаженным. А вовсе не разные это миры, Андрюша.
Андрей: – Может и так…Ты, знаешь, в какой-то я тоске последнее время. Беспричинной. Грусть какая-то. Безжалостная. Мать приезжала. Старенькая уже совсем. Но бодрится. В Бога совсем не верит. Так сердце сжалось. Неужели никогда не увидимся с ней?
Алов: – Кто ж знает?
Андрей: – И мне кажется, что нет никакого движения. Для самого себя – я всё хуже. С каждым годом. Может, я что-то не так делаю? Не так живу?
Алов: – А сам как думаешь? Всем хочется стать лучше. Хочется быть чище, умнее, рассудительней. Мне кажется – главное – стать хоть немного лучше, чем ты был. Чем ты есть.
Андрей: – Лучше? Главное – не стать хуже. Но где эта точка отсчета? С какого места? Меня после крещения еще года три мотало. Стать лучше, чем ты был вчера? Или год назад? Где это твое истинное Я? В младенчестве? Где этот, едва достижимый идеал, Коля…Я не представляю, как люди становились преподобными. Это нечеловеческое что-то. Чудо какое-то. Как стать подобным Христу?
Алов: – По благодати. Без Божьего участия – никак. Господь дает благодать.
Андрей: – Одним дает. Другим не дает. Помнишь, как в притче? Монах всю жизнь молился, страдал, искал Господа, но ничего в душе, кроме тоски по Богу и покаянного чувства, у него не было…Ничего другого. Он молился, плакал. Но не получал никакого ответа. И вот, наступил его смертный час. Взмолился он Господу: «Господи, где же ты?». И получил ответ: «Я всю твою жизнь стоял рядом с тобой». Но как же это тяжело – тянуть эту лямку. Иной раз что-то беспросветное. Мы даже понять не можем – почему так или не так. Ведь невозможно заслужить. Всё дается даром. И в самый неожиданный момент.
И всю жизнь можно этот момент ждать. И не дождаться. Чем больше живу, тем больше понимаю, что ничего я не понимаю. Кроме самой простой истины – что Христос и есть Истина, остальное – для меня тайна, загадка. Туман. Понимаешь? Может быть, всё заумное и лишнее сползает с годами, как чешуя? Но это еще что…Постоянно стал ловить себя на том, что пишу, как слышу. Я ведь с начальной школы не учил правила – за ненадобностью. Всё и так выходило верно. А тут ступор какой-то. Полчаса размышлял, как же правильно написать слово «лишь бы». Я и арифметику стал забывать, а ведь трехзначные числа в школе в уме множил по-быстрому. Может ненужное это всё?
Алов: – Удивительные ты вещи рассказываешь, Андрей. Когда тетка у меня умирала, сказала: «Ничего человеку не надо в этом мире, кроме куска хлеба и стакана воды. Остальное – суета». Беда, что учителей сейчас мало осталось. Совета часто и спросить не у кого. Нам теперь сам Христос – главный учитель. Всё от нас зависит – насколько мы ему свое сердце открыли. Насколько способны услышать его ответы. Он отвечает, Андрюша. По-разному. Внимательней надо быть к себе и тому, что вокруг тебя. Господь всегда отвечает, когда от всего сердца вопрошаешь. Стучать надо. Просить.
Андрей: – Я только одного прошу – прежде конца – покаяния. Чего мне еще желать? Ответы…Ответы…Нету у меня пока ответов. Не пойму я себя никак.
Алов: – Андрей, не должны мы смущаться, если не находим в себе ничего высокого. Любви настоящей. Нелицемерной. Молитвы с умилением. Это дары для достойных и смиренных. Разве мы смиренные и достойные? Мне кажется, что только Господь и знает нас такими, какие мы есть на самом деле. Столько примеров, когда многие, получив дарования, пали через возношение. Или обольстились якобы своим исправлением и святостью, помрачились в уме и умерли в глубокой прелести. Возношение так тонко подкрадывается, что и заметить трудно. Лучше не иметь никаких даров, и быть никем, чем не уметь распорядиться благодатью и погибнуть.
Андрей: – Погибнуть можно и не имея ничего. Я так думаю, что достойных быть не может. Перед Богом даже преподобные это лишь те, кто несколько шагов сделал. По лестнице духовной. И не упал.
