Борис Петрович Саприн
Тернистая дорога в рай
Глава 8
Душевно согбенный осознанием чудовищности своего поступка Глеб день рождения брата встречал совершенно разбитым. Он не мог разделить радостного настроения своих родных, воодушевлённых тем, удручительным в сущности фактом, что очередной год утёк невозвратимо в прошлое. Даже плавая среди всеобщего необъяснимого веселья, Глеб не мог проникнуться этим настроением. Глубоко укоренившаяся в его душе огнетворная печаль была сильнее счастья. Ему было не под силу избавиться от невыносимо тягостного, ранящего душу груза сожаления о соделанном. Своей горестной печалью он наказывал себя за то, что пошёл против воли своего сердца. Такое подавленное состояние, в котором он невольно находился, не давало ему жить полной жизнью. Кто знает, может, Вера сумела бы унять его мучительную боль и залечить изнурительные раны его сердца.
Ещё недавно Глеб посетил спорткомплекс – проявил инициативу, чтобы добиться прогресса в отношениях с Верой. Но когда же благостный свет Вериной любви засиял в ответ, что он сделал? Разбил ей сердце! И теперь, не имея ни работы, ни девушки, он лишь прозябал в холодной удушливой темнице скорби по вероломно им утраченной любви. Только в силу своего скрытного характера Глеб никому не стал рассказывать о своём горе. В большинстве случаев он безмолвной тайной оборачивал всё плохое, что с ним происходило. Поэтому его знакомые даже понятия не имели о действительном состоянии дел Глеба, о его проблемах и его переживаниях. Все видели лишь то, что он им сам желал раскрыть. Однако четкого, ясного понимания: правильно это или – нет, у него не было.
Только к середине июля, когда Глеб решился рассказать друзьям, что у него нет работы, кто-то нашёл ему хорошее место с достойной заработной платой. А когда настал день встречи с работодателем, хоть Глеб и не был весел, в его голове промелькнула ободрительная мысль: «Наконец-то черногрудые поражающие меня огненной кручиной тучи невезения, сгрудившиеся надо мной, развеются».
Этот день представлялся ему судьбоносным. Глеб думал, что в скором времени для него начнётся та благоденственная красочная жизнь, полная довольства, которой он всегда мечтал жить. Роскошная жизнь, неизбывно венчающаяся нескончаемым богатством – вот его давнишняя мечта. И скоро она осуществится.
Только у непостижимой, не подвластной простому разумению судьбы были иные планы на Глеба. Когда тот уже собрался выходить из дома и направиться на встречу с работодателем, его телефон внезапно зазвонил. Отчего-то Глебу сделалось тревожно, словно шестое чувство подсказало ему, что случилось нечто плохое. Исполненный тревожного чувства Глеб достал телефон из кармана брюк и, увидев, что ему звонит друг с гимнастики, ответил, попутно обуваясь.
– Привет! Как у тебя дела? – спросил Саша.
– Привет! Всё хорошо. А у тебя как? – в ответ осведомился Глеб.
– Тоже неплохо, – но после этих слов умеренно радостный тон Саши изменился, став несколько сумрачно-печальным. – Я вот почему звоню: Вера сейчас находится в больнице с травмой ноги. Во время выполнения сложного элемента она неудачно приземлилась на бревно и снова раздробила пятку. Ей уже сделали операцию по извлечению осколков кости.
Эта удручительная новость больно пронзила разум Глеба и умертвила его лучистое, окрыляющее душу счастье от сладостного предвкушения того, что скоро он на шаг, хоть малый, зато верный шаг, приблизиться к своей непроходящей цели.
– Ты поедешь с нами к ней? – поинтересовался Саша.
– Конечно, – безотчётно сорвалось с губ Глеба.
– Тогда встретимся на станции метро «Аэропорт» в три часа, – сказал Саша.
– Хорошо, – ответил Глеб и, обескураженный, отнял от уха телефон.
Через некоторое время, когда образовавшийся в его мозгу туман ошеломления рассеялся, Глеб, смирившись с горьким осознанием того, какое огорчение он принесёт родителям своим поступком, развязал шнурки своих туфель, разулся и отправился в комнату переодеваться.
Через каких-то мимолётных пятьдесят минут Глеб уже был на станции метро «Аэропорт». Вместе со встретившимся там с Сашей Глеб стал дожидаться Вериных подруг-гимнасток. Саша рассказал Глебу, что Вера очень обрадовалась, узнав, что тот собирается навестить её. Услышанное Глебом вновь распалило ту паническую оторопь, что поселилась в нём немногим ранее безвылазно гнездящейся змеёй.
Не прошло и получаса, как появились Верины подруги, с которыми, кстати, Глеб уже виделся на соревнованиях. Впятером они дружно вошли в вагон подземного стучащего по рельсам поезда и отправились к Вере.
Через час, войдя на территорию больницы, кто-то из девочек позвонил Вере, чтобы узнать в каком та находится корпусе и как к нему пройти. Ведомые объяснениями Веры, они запросто нашли нужное им здание. Ещё издалека Глеб разглядел в одном из окон знакомый силуэт, озарённый светом люминесцентной лампы. Оказывается, Вера не находилась в постели, как положено послеоперационной пациентке. Видимо, разыгравшаяся в её душе чувственная буря вынесла её на волнах светлой сладостной любви в коридор к окну. Неизвестно, сколько Вера просидела вот так: уставившись в окно и отыскивая в опустившихся на землю сумерках своего возлюбленного.
По мере приближения к входной двери корпуса внутри добросердечного юноши возрастало безотчётное волнение. А когда он всё же оказался перед дверью, за которой был нужный коридор, сердце Глеба неистово забилось. Дабы выиграть хоть немного спасительного времени для усмирения мятежной робости, Глеб, открыв дверь, принялся пропускать всех вперёд себя. Благо, этот учтивый жест невозможно было истолковать никак иначе, кроме как проявление врождённой вежливости. Набравшись смелости, он выдохнул и сдержанной походкой пошёл за остальными. Глеб видел с какой горячей радостью Вера обнялась с подругами и с приблизившимся к ней Сашей.
Должно быть, тому, кто лежит в больнице, замурованным среди бездушных одноцветных стен, крайне одиноко и тоскливо. Вероятно, тому виной неослабно довлеющее над ним угнетающее чувство заточения, ощущение ограниченности благоденственной свободы. Находясь, в больнице, ты должен беспрекословно подчиняться самодержавной воле лечащих врачей. Таков вневременной закон лечебниц. Но когда восторженный взгляд Веры упал на Глеба, её блестящие глаза красноречиво залучились светом возвышенной любви. Вера обняла подошедшего к ней Глеба и поцеловала его в щёку. Её объятия с Глебом были продолжительнее, чем с другими, пусть всего на несколько секунд. Только в этих упоительных мгновениях было столько невыразимого блаженства, что его с лихвой хватило бы на много безотрадных дней глухого одиночества.
Буквально через пять минут подруги Веры под каким-то таинственным предлогом удалились в её палату. Вскоре Саша последовал за ними. Не нужно обладать незаурядным, выдающимся умом, чтобы понять смысл такого неслучайного события.
Оставшись вдвоём, Глеб с Верой посмотрели друг другу в глаза, боясь нарушить неловкое молчание ещё более неловким разговором. Но вскоре одно робко слетевшее с уст слово потянуло за собой другое, и так завязался разговор.
Но через десять минут некстати зазвонивший телефон Глеба разрушил упоительную атмосферу общения. Увидев, кто звонит, Глеб попросил у Веры прощения и удалился на лестницу: предстоящий разговор не был предназначен для ушей Веры. Плотно затворив за собой дверь, Глеб ответил на звонок.
– Ты что, совсем разума лишился? – осуждающе-обиженным тоном поинтересовался друг Глеба. – Мне таких трудов стоило устроить эту встречу! Я поручился за тебя! А ты взял и не пришёл. Ты подставил меня. Впрочем, речь не обо мне. Какого чёрта ты вытворяешь? Тебе что, не нужны деньги?
– Прости, что я подвёл тебя, – примирительно заговорил Глеб извиняющимся тоном. – Но я, правда, не мог приехать. Обстоятельства так сложились.
– Что случилось? – уже участливо поинтересовался друг Глеба.
– Да так, – уклончиво ответил Глеб. – Не мог и всё тут.
– Не хочешь говорить – не надо, – голос друга снова приобрёл тон раздражения, но уже поблёкшего. – Только больше я тебе ничем не могу помочь. Этот поезд ушёл. Ты же понимаешь?
– Понимаю, – со вздохом сожаления ответил Глеб.
– Надеюсь, оно того стоило? – в завершение разговора спросил друг Глеба.
– Да, ещё как стоило, – улыбнувшись, ответил Глеб.
– Ладно… Удачи тебе. Как-нибудь увидимся, – сказал друг Глеба.
– Обязательно. И тебе удачи, – произнёс Глеб и, нажав на кнопку отбоя, вернулся в больничный коридор.
Саша и подруги Веры уже были рядом с той, что пламенно любила Глеба.
Глава 9
Вот уже несколько лет, а точнее сразу после окончания школы, Глеб неустанно размышлял над тем, как ему заработать огромное состояние. И как это обычно бывает, озадаченный чем-то мозг, непрестанно генерирующий миллионы разношёрстных мыслей, умудряется найти решение там, где раньше бы и не заметил.
Блуждая в бесконечном лабиринте интернет-пространства, Глеб наткнулся на видеоролик, на котором известный актёр, очень богатый человек, готовится в спортзале к съёмкам нового фильма. По окончании просмотра ролика в голове Глеба промелькнула окрыляющая душу мысль, пока ещё неразличимое в твердыне быстро зреющее семя однозначного решения: «Хорошо ему, наверное; тренируется в своё удовольствие, да ещё и зарабатывает уйму денег».
Вскоре Глебу опостылело чахнуть в давящем узилище прозябания, и он решил выбраться из удушливого непроницаемого дыма неопределённости дальнейшей жизни и наконец отыскать заветный огонёк истинной цели своего существования. Лучше всего сделать это он мог только на умиротворяющей прогулке. Свежий воздух, вдыхаемый измученными духотой квартиры лёгкими, обогащает тело кислородом и оживляет неустанный генератор мыслей.
И вот пересекая детскую площадку одного из многочисленных дворов, Глеб невольно обратил свой вдумчивый, неторопливый взор на бездвижные качели. Какая-то необъяснимо притягательная сила, исходящая от них, породила в нём неодолимое желание покачаться. С самого детства, едва познакомившись с этим наиприятнейшим занятием, Глеб полюбил его на всю оставшуюся жизнь. Оно приносило ему много нескончаемой радости и неизменно усмиряла бушевавшие внутри него бури треволнений. Стоило ему усесться на качели и, оттолкнувшись ногами, закачаться, словно бы неугомонный маятник, и градоносные тучи печали и тревог рассеивались, очищая светлый небосклон его сознания.
Всего пятнадцать-двадцать быстро убегающих минут – и Глеба озарило восхитительной, чудесной мыслью. Он понял, кем хочет стать – актёром. Эта, вознёсшая Глеба не безоблачное небо счастья, мысль прельстила его настолько, что весь остаток дня он проходил в беспредельном блещущем воодушевлении.
«Конечно! – мысленно возликовал Глеб. – Как же это я раньше не думал об этом? Ведь работа актёра как нельзя лучше мне подходит. На экране я смогу осуществить всё то, что недоступно мне в действительности. Я смогу проживать множество изумительных полнокровных жизней. Помнится, на одной из пар по философии, вдохновлённый ярким примером преподавателя, я захотел овладеть многими профессиями. Меня тогда поразила, словно благостная отрезвляющая вспышка, фраза, произнесённая им: «Я очень жадный до жизни». В этом коротком, но полновесном, исчерпывающе содержательном изречении заключалось всё то, что неизбывно меня переполняло: мои ощущения, мои устремления, мысли и желания. Мне сразу же представилось, как я, овладев десятком разных, не связанных между собой профессий, удовлетворюсь тем, как проживаю жизнь. Но тогда восторженное состояние быстро сменилось горьким осознанием непреодолимой ограниченности своих возможностей. На осуществление подобного необдуманно-дерзновенного замысла попросту не хватит жизни. Немного огорчившись, я стал выбирать наиболее значимые для меня занятия, кропотливо изучая собственную жажду жизни. Однако, даже когда круг желаемых занятий сузился всего лишь до пяти, всё равно отпущенного мне времени, проживи я ещё хоть сотню лет, не хватит для достижения мастерства в каждом из них. И это – несомненно. Тогда я задался вопросом: стоит ли, безрассудно распаляясь, браться за множество дел или, поверхностно ознакомляясь с каждым, переходить от одного к другому, ради иллюзорной видимости многогранного таланта, заключённого в тебе? Ответ простой, но безоговорочный: нет. В тот день, сидя на лекции, я впервые и задумался о профессии актёра. Правда, тогда я сразу же смекнул, что подобное занятие будет всего лишь неким подобием настоящей жизни, всецело пропитанным эфемерностью. Кино, как и любое другое искусство, – это способ донести до других свои чувства, мысли, убеждения. Оно может быть верным способом временного побега от опостылевшей реальности, но никак не способом прожить множество различных жизней. Однако, работа актёра довольно прибыльна, если пробиться на самую вершину. Как раз об этом родители всё время мне толкуют: «Надо зарабатывать деньги». Поэтому наилучший выход для меня – стать актёром. Родители удовольствуются тем, что я пойду учиться, а я – тем, что смогу зарабатывать много денег и параллельно буду заниматься мне нравящимся делом. Вот и чудненько!»
Теперь перед ним встала проблема: как стать высокооплачиваемым актёром? На взгляд неопытного Глеба было всего лишь два пути: поступать в театральный институт либо пробивать себе путь непосильным трудом на практике, начиная с самого низа кинематографического мира, а именно с роли статиста. Первый путь сопряжён с неминуемой тратой четырёх лет жизни на просиживание штанов на студенческой скамье. Тогда как второй путь, по наивному представлению Глеба, был гораздо быстрее, ведь он сразу начнёт сниматься в кино, и его талант заметят гораздо раньше.
В тот же день Глеб нашёл в интернете множество объявлений о наборе статистов в различные кинопроекты и разослал свои фотографии по всем найденным электронным адресам. Однако он никому об этом не сказал. Какой в том смысл? Вот если пригласят на съёмки, тогда можно и похвастаться.
Каждый день Глеб по многу раз проверял свою почту, в сладостной, трепетной надежде обнаружить приглашение на съёмки. Только чёрные, вселяющие в его душу горечь безнадёги тучи невезения не оставляли его. И в конце концов, отчаявшись, Глеб перестал думать о съёмках в роли статиста, всё равно его не приглашают, и решил сам снимать ролики. Глядишь, и его заметит какой-нибудь продюсер или режиссёр.
Глеб не имел ни малейшего представления о том, что снимать. Две недели его бесконтрольно посещали полубредовые идеи, которые мгновенно отметались. Как вдруг в один из вечеров, ничем не примечательных, комната Глеба огласилась нежданным телефонным звонком. Когда Глеб ответил, приятный женский голос известил его о том, что он утверждён на роль статиста. По завершении разговора несказанно воодушевлённый Глеб поведал об этом приглашении родителям. Поначалу лёгкая тень недоумения коснулась их удивлённых лиц, но после разъяснений Глеба всё прояснилось.
На съемки он приехал намного раньше назначенного времени и очень удивился: действительность сильно отличалась от его мечтательно-радужных представлений. Судя по всему, он будет сниматься внутри какого-то ангара – в одном из многочисленных помещений складского комплекса. Целый час ему пришлось переминаться с ноги на ногу. За это время успели подойти ещё несколько человек.
Пока пришла девушка, ассистент режиссёра по работе со статистами, пока отметила всех пришедших, пока завершились технические приготовления к съёмкам, прошло около полутора часов. И наконец собравшуюся разноголосо-говорливую толпу статистов запустили внутрь, в своеобразную прихожую, отделённую от основного места съёмок. Как оказалось, съёмки уже шли полным ходом, поэтому ожидающих своей «минуты славы» попросили соблюдать полное, почти могильное безмолвие.
Волна сладостного предвкушения съёмок захлестнула юную мечтательную душу Глеба. И даже продолжительное стояние на ногах, тягостное в любое другое время, сейчас вовсе его не беспокоило, ведь это – всего лишь мизерная плата за возможность стать успешным актёром.
Через полчаса дверь, ведущая на съёмочную площадку, с металлическим скрежетом отворилась, и вышедший оттуда мужчина объявил массовке десятиминутную готовность. Вскоре оказавшихся на съёмочной площадке статистов усадили на декоративные трибуны, будто они все – зрители одного выдуманного телешоу, в котором происходит общение с отправленным на Марс астронавтом. Все должны были смотреть на расположенную впереди стену, словно на экран, где транслировалось изображение с «красной» планеты.
Подстёгиваемый огненным желанием Глеб упорно пытался сыграть удивлённого марсианскими пейзажами зрителя. После съёмок нескольких эпизодов в «телестудии» статистов переместили в коридор и превратили в охваченных невообразимой паникой сотрудников телевизионного канала, захваченного вооруженными людьми. Тут Глебу посчастливилось побывать в отдельном помещении режиссёра, наблюдавшего за процессом через несколько огромных мониторов. Позже Глеб стал звукооператором, которого вооружённый человек должен задержать, жестоко и бесцеремонно. Глеб был готов к тому, что его с отъявленной жестокостью повалят на землю и заломают руки, однако переодетый сотрудник ОМОНа был чрезвычайно осторожен в своих действиях.
Глеб не упускал возможности засветиться перед камерой. Он с наивностью ребёнка полагал, что так у него будет больше шансов оказаться замеченным. Но единственным, кто заметил его за два съёмочных дня, был другой специалист по подбору статистов, который появился во второй день съёмок и даже сам поработал в роли статиста.
На следующий день Глебу позвонили и пригласили на съёмки исторического мини-сериала на военную тематику. Когда он услышал, что нужно ехать в «Мосфильм», его всецело поглотило неописуемо безудержное счастье: семимильными шагами Глеб продвигался к своей заветной цели. Однако на деле эта многообещающая возможность оказалась безрадостным и вредоносным опытом. «Мосфильм» использовал статистов как рабов. Мало того, что при выдаче реквизита в виде военной формы времён второй мировой войны у всех статистов забрали паспорта в качестве залога, так ещё неаккуратно постригли: все волосы, что торчали из-под фуражки, укоротили до положенных по уставу трёх миллиметров, а те, что скрывались под фуражкой, остались нетронутыми. Поскольку уйти со съёмочной площадки Глеб уже не мог, ведь у него забрали паспорт, ему пришлось весь день пробыть голодным под палящим солнцем. Плюс ко всему, гримёр, остригшая его, вопреки данному ею же обещанию, отказалась исправлять зловредные дела своих рук. Так что вечером Глебу пришлось за свой счёт идти к парикмахеру. Только «Мосфильмом» навлечённые на Глеба беды на этом не закончились.
Посреди ночи он проснулся совершенно обессиленным. Даже, включив свет, Глеб продолжал созерцать перед глазами окружавшую его темень, сдобренную вспыхивавшими и тут же гаснувшими миллионочисленными звёздами. Измерив температуру, Глеб ужаснулся: на термометре было 40,6 градусов. Затуманенным взором он отыскал в аптечке жаропонижающее средство, принял его и улёгся спать дальше.
Пройдя через всё это, Глеб чётко и ясно осознал, что таким путём на большие экраны не пробиться. Поэтому в тот же вечер он рассказал родителям о своём намерении поступать в театральный институт. Они не стали отговаривать его, только поинтересовались, какие экзамены нужно сдавать и как проходит поступление. Они понимали, что в творческих институтах есть ещё дополнительные испытания помимо приёма результатов школьных выпускных экзаменов.
Включив компьютер и отыскав сайт ГИТИСа, Глеб нашёл правила приёма. Как и предполагали его родители, кроме двух выпускных экзаменов: по русскому языку и по литературе, нужно было ещё пройти несколько вступительных испытаний в самом ВУЗе, а именно «мастерство актёра» и собеседование, которое предназначено для выявления культурного уровня поступающего. Для прослушивания, или отборочной консультации по мастерству актёра абитуриент должен подготовить специальную программу выступления: выучить наизусть басни, стихотворения и отрывки из прозы (не менее двух произведений в каждом виде). После отборочной консультации абитуриенту, заинтересовавшему педагогов своими творческими способностями, предлагается пройти три тура предэкзаменационных испытаний. В самом конце проходит коллоквиум, на котором поступающему задаются вопросы из разных областей: литературы, драматургии, изобразительного искусства, театра, музыки, а также об актуальных событиях общественно-политической жизни страны, международной обстановки и других.
Перечислив всё это родителям, Глеб услышал в ответ: «Ну что ж… Готовься».
