Борис Козлов
Чабрец на склоне
Вадим Кляйн встал из-за стола и подошел к окну. Отсюда, с шестого этажа, открывался неплохой вид. “Пока”, – подумалось с грустью. Под окнами, почти вплотную, закладывали новый больничный корпус. Скосив взгляд, Вадим понаблюдал минуту за мужиками в касках, ворошившими внизу ржавую арматуру. Пора. Часы с дарственной надписью на циферблате подгоняли его со стены: обход, обход. В дверь кабинета уже стучали знакомым нервным стуком.
– Я иду, – откликнулся Вадим устало и тут же осекся: дверь распахнулась.
Адина, старшая медсестра, без церемоний ввалилась, волоча за собой еще кого-то.
– Девочки, познакомьтесь с заведующим. Доктор Кляйн, это мои новые студентки – Галит и Клара. Доктор Кляйн, это невыносимо, ваша доктор Чудски позволяет себе слишком много, Ирис снова плакала. Если она не извинится, я пожалуюсь главной, я обращусь в профсоюз медсестер. Девочки, запомните хорошенько, мы с врачами делаем общее дело, но мы никому здесь не прислуживаем. Правда, доктор Кляйн?
– Безусловно, Адина, – как можно более сухо и бесстрастно, старательно глядя прямо в глаза старшей, ответил Вадим.
– Отлично, я зайду после обхода и мы обсудим ситуацию.
Адина гордо удалилась, увлекая за собой “девочек”. Одна из них на мгновение обернулась и Вадим наконец рассмотрел её лицо.
“Весна – сезон романтики для нормального большинства, биологически обреченного на размножение.
Кляйн испытывал томление с наступлением осени – чувство особенно острое от предвидения скоротечности новой связи, увядающей и замерзающей, бесплодной и от того разрушительной. Весной же его всякий раз настигала хандра, многократно истолкованная врачами как гиповитаминоз и безуспешно леченная первыми огурцами, редисом и болезненными уколами ниже пояса.”
Сон не приходил. Испробовав поочередно левый бок и спину, Вадим решился и осторожно повернулся на правый – лицом к жене. В темноте спальни привычные его глаза рассмотрели знакомый, безмятежный во сне профиль. Поколебавшись, он встал и на цыпочках ушел в салон, скрючился под пледом на скользком кожаном диване и зажмурился, делая еще одну попытку. В ушах немедленно зазвучало утреннее: “ваша доктор Чудски”.
“Ерунда, просто показалось. Ну же, засыпай”.
Клара Гербст смотрела на него спокойно и внимательно; взгляд, длившийся утром пару секунд, остановился на его лице, словно нашел для себя что-то удобное, подходящее для неспешного раздумья. Теперь он мог ответить на этот взгляд, не ограниченный ничем, – ни временем, ни робостью, ни приличием. “Гербст это, верно, осень – Der Herbst”.
Сердце сделало затяжную паузу, в точности как утром. Вадим отбросил плед и сел.
Нет, не выходит. Он полез в бар за пузатой бутылкой с надписью XO – “крестики-нолики”, сделал большой глоток и остановился: карие осенние глаза все еще глядели на него с раздумьем, словно решали что-то.
Завибрировал телефон. Вадим ответил – даже с облегчением.
– Доктор Кляйн, вы нам нужны – срочный случай, – низкий голос Чудской, всегда его волнующий, вне зависимости от обстоятельств, сейчас почему-то смутил.
– Насколько срочный?
– Очень, очень срочный… экстренный… неотложный.
