Борис Батыршин
Внеклассная работа

V

Сёмка закинул руки за голову и попытался расслабиться. Безумный день отнял у него все силы: загадочная дверь в школьном коридоре, Порт-Артур, артобстрел, прогулка по городу и, под занавес – смахивающая на допрос беседа за ужином у Топольских. Он ожидал, что провалится в сон, едва щека коснулась подушки. Но нет: как только хозяйка, милейшая Татьяна Еремеевна, поправила ему одеяло и со словами «Приятных сновидений, Семён!» вышла, мальчик испытал острое желание вскочить и забегать по комнате. Он остался совсем один – Светлану уложили в Галкиной комнате, а Сёмку устроили здесь, в кабинете хозяина, на кожаном, с пухлыми валиками диване.

«Сколько сейчас, десять вечера? Топольские рано ложатся спать…»

Тусклая полоска под дверью от керосиновой лампы, пропала. По потолку, пробиваясь сквозь гардины, гуляли пятна электрического света. Такие же отбрасывали по вечерам трамваи – под окнами их квартиры на Таганке были рельсы, и порой к пятнам электрического света примешивались фиолетовые сполохи от искр на трамвайной дуге. Это было дома, в Москве, в двадцать первом веке. Мама заходила в комнату, поправляла одеяло и задёргивала шторы, чтобы трамваи не мешали Сёмке спать. Потом он вырос, и мама стала заходить реже…

К горлу подкатил комок. Комната, мама, отсветы фонаря на улице… Сёмка сглотнул и попытался взять себя в руки. Не хватало ещё разреветься, как девчонка!

Полосы света на потолке и полках, уставленных рядами книг, – это от корабельных прожекторов. Японцы каждую ночь пробуют на прочность боевое охранение эскадры: забрасывают внешний рейд минами. Когда штабс-капитан рассказал, как они незаметно проникли в гавань и подорвали корабли, Сёмка сразу представил себе боевых пловцов, эдаких «морских котиков» – вот они подплывают к броненосцам, вот пришлёпывают на днища магнитные мины и неслышно растворяются в чёрной глубине.

Но оказалось, что «минами Уайтхеда» здесь называют торпеды, а о боевых пловцах никто не слыхал. Атаковали эскадру японские миноносцы – внезапно, без объявления войны. «Как американцев в Пёрл-Харборе», подумал мальчик, но на сей раз благоразумно промолчал.

Нападения никто не ждал, и когда раздались первые взрывы, в городе решили, что моряки устроили учения. Но это была война, и в результате… Сёмка помнил, с какой горечью Топольский перечислял взорванные броненосцы и крейсера.

С тех пор, как рассказывал гостям штабс-капитан, японские миноносцы еженощно рыщут у Артура, и с эскадры шарят вокруг прожекторами, и палят в темноту из противоминных скорострелок. По бортам кораблей на длинных шестах – «выстрелах» – вывешены тяжеленные, плетённые из тросов сетки, в которых должны запутаться самодвижущиеся мины. Жаль, в ту февральскую ночь эти сетки остались свёрнутыми…

С моря доносился глухой пушечный гул. Наверное, далеко – на внешнем рейде. Татьяна Еремеевна предупредила, что бояться нечего – стреляют каждую ночь, но чаще по воображаемым целям. Только спать людям не дают!» – Сёмка хмыкнул про себя: вот они, женщины – война, а им подавай домашний уют, и чтобы спать не мешали. А то взяли моду стрелять по ночам…

Ему не давала покоя какая-то мелочь – грызла, не позволяя уснуть. Поворочавшись четверть часа, Сёмка не выдержал и уселся на диване, обхватив колени руками.

«Так. Галкина мамаша зашла, поправила одеяло, пожелала спокойной ночи, предупредила о стрельбе… Предупредила!»

Но в Артуре давно привыкли к пушечной пальбе! И матерям незачем каждый вечер предупреждать детей – они и сами всё знают. А его вот предупредили…

А рассказ Топольского – подробный, будто Сёмка слышал о японском нападении впервые в жизни? «…Так и есть, впервые! Ох, спалились мы…»

Ну конечно – ведь они не знают о том, что известно в Артуре любому китайцу, любому уличному мальчишке! О ночной стрельбе на рейде, о прожекторах, о внезапной атаке и минах! Зато сколько лишнего наговорили – вспомнить стыдно… Скрипнула дверь, Сёмка вскинулся, готовый прыгнуть в окно – как есть, в майке и трусах. Сквозь стекло.

Тишина. Только на внешнем рейде погромыхивает.

«…Померещилось? Так и правда свихнуться можно…»

Дверь приоткрылась, мелькнула белая фигурка. Шаги лёгкие – будто сквозняк прошелестел по комнате.

– Сём, ты не спишь? Я дождалась, пока Галка заснёт, вышла из комнаты – и к тебе. Поговорим?

Аккуратно, стараясь не скрипнуть петлями, девочка прикрыла дверь и присела на краешек дивана. Она была в длинной, до пят, ночной рубашке и поверх неё закуталась в тёплый платок. У Сёмкиной мамы был такой. «Оренбургский» – так она, кажется, его называла… Сёмка недовольно поморщился и уселся, завернувшись в одеяло, обхватив руками колени. Поговорить и правда надо, тем более что сна ни в одном глазу – да и откуда, раз за окном стреляют из пушек? И не салют какой-нибудь, а палят по тому самому городу, в котором ты сейчас пытаешься заснуть.

– Ну давай поговорим… – буркнул Сёмка. – Хотя чего там – говори не говори, а вляпались мы по самое не могу…

Светка поморщилась, недовольно дёрнув плечиком, и он тут же припомнил: дома она сторонилась не то что матерщины, но даже и безобидных скабрезностей, которыми так и сыпали одноклассники.

– Сём, что делать будем? – продолжала девочка. – Ну ты дал за столом! Я думала, у Галки глаза вылезут, когда ты сказал про американцев, – так она на тебя уставилась. А уж папаша её…

– А чего он? – огрызнулся Сёмка. – Я запутался, всё в голове перемешалось. Порт-Артур, Пёрл-Харбор… и вообще, мы этого ещё не проходили! Даже на презентацию эту не успели, а то бы знали, что тут творится!

– Так что будем делать? – повторила Светка. Она сразу сделалась какой-то беспомощной, куталась в платок, будто мёрзла. – Сём, я ужас как боюсь! А если японцы снова станут стрелять и в нас снаряд попадёт?

– Не станут, – неуверенно отозвался мальчик. – Анатолий Алексаныч говорил – флот не даст…

За ужином, до того как Сёмка увяз в своих выдумках, отец Галины подробно изложил последние артурские новости: и о гибели «Стерегущего», и о том, сколько снарядов с батареи Электрического утёса угодило в японские броненосцы. А главную – о разносе, который командующий эскадрой устроил командирам броненосцев, не успевшим вывести корабли из гавани, – штабс-капитан пересказал целых два раза.

Нет чтобы на этом и остановиться, с досадой подумал Сёмка. Или Топольский уже тогда что-то заподозрил?

– А ты тоже хорош! – Светка будто прочла его мысли. – Кто, скажи, пожалуйста, тянул тебя за язык насчёт этого миноносца? Тоже мне, знаток – в кораблики поиграл и решил, что разбирается теперь лучше всех!

Мальчик виновато втянул голову в плечи. Светка была права.

Когда Анатолий Александрович сказал, что «Стерегущий» погиб в бою с японскими истребителями, Сёмка немедленно оживился. Тема знакомая, почти родная: он только вчера до ночи гонял кораблики в онлайн-игре и не забыл, что может сделать с одиночным эсминцем пара палубных эскадрилий.

Но кто же знал, что «истребителями» – от английского «destroyer» – здесь называют вовсе не самолёты! Это, оказывается, тоже миноносцы, но помощнее и с сильной артиллерией. Их задача – истреблять вражеские миноносцы и минные катера, отсюда и название. К тому же… Сёмка запоздало вспомнил, что первый полёт братьев Райт состоялся в 1902 году, то есть всего два года назад.

«…И какие нафиг самолёты? Не знаешь – так и нечего рот разевать! Сиди помалкивай, слушай умных людей…»

После очередной его фразы: «два звена палубников, если зайти вдоль палубы, расколотят эсминец, как бог черепаху – тем более, когда ПВО не прокачано…» – Топольский насторожился и принялся задавать вопросы. В них Сёмка и запутался, как муха в паутине. Он видел их на даче – здоровенные, чёрно-зелёные, с тошнотворным металлическим блеском, они вязли в серой паутине и долго ещё жужжали, пытаясь вырваться. А потом затихали – и через пару дней от мухи оставался лишь ссохшийся в крошечный уголёк трупик…

Мальчик поёжился. Тот-то и оно: жужжи не жужжи, а влип – всё, уже не выбраться. Да и куда, если подумать, выбираться? Какие силы забросили их в прошлое, кто подсунул им эту чёртову дверь? Стоп! Дверь… Ключ?!

Он отшвырнул одеяло и как был, в одних трусах, не стесняясь сидящей на диване Светки, пошлёпал к висящим на стуле джинсам.

Ключ оказался на месте – в кармане, куда мальчик сунул его, обалдев от неожиданного перемещения во времени. Массивный, угловатый, он лёг в ладонь успокаивающей тяжестью. Раз есть ключ – значит, найдётся и замок?

В прошлый раз нашёлся – так, может, и здесь прячется где-то дверь, ведущая из чужого опасного города домой, в двадцать первый век?

– Ой, это тот самый? – Светка выхватила из Сёмкиных рук увесистую бронзовую штуковину. – Мы сможем вернуться?

И закружилась по комнате. Прижимала драгоценный ключ к груди, к щеке, тискала его, как пушистого котёнка, мурлыча под нос незамысловатую вальсовую мелодию. Глаза её лучились от радости, платок развевался, подобно шлейфу бального платья.

– Сёмочка, миленький, мы ведь вернёмся, правда-правда?

И, прежде чем мальчик успел ответить, Светка обеими руками – ослепительно-белыми, в тревожных отсветах, прорывающихся через гардины, – обняла его и поцеловала в щёку. Сёмка в смущении отшатнулся, диван коварно толкнул под колени, и он с размаху шлёпнулся на одеяло. Светка проделала ещё несколько па и замерла у окна. Вдали затрещало – часто, словно некий великан на бегу провёл палкой по огромному дощатому забору.

– Свет, ты погоди радоваться! – пробормотал ошарашенный столь бурной реакцией девочки Сёмка. – Ещё неизвестно, какую дверь этим ключиком надо отпирать. И вообще – может, Топольские нас раскусили и из дома не выпустят? Тебе Галина ничего не сказала подозрительного? Вы о чём трепались перед сном?

Светка озадаченно нахмурилась:

– Знаешь, я как-то не подумала… Галка пыталась меня разговорить, но я сделала вид, что очень хочу спать. А как она заснула – сразу к тебе…

Сёмка с досадой помотал головой.

– Ну да, конечно, как под столом лягаться – это ты подумала! А чтобы по делу расспросить – нет, ты вид делала! Ясно же, что нас заподозрили и завтра примутся выяснять, кто мы такие. Здесь, на секундочку, война. – а вдруг у них тоже шпиёнов повсюду ловят, как в том фильме?

Недавно классу вместо урока ОБЖ показывали старый, советских времён, фильм про оборону Москвы. В нём милиционеры ловили на улицах мародёров и немецких шпионов – и расстреливали, без суда, в ближайшей подворотне. Светка поёжилась.

– Но ведь там фашисты… и вообще, Москва была на осадном положении!

– А мы здесь на каком? – Сёмка, возмущённый непонятливостью спутницы, чуть не завопил. – Ты что, не помнишь, как называлась презентация, на которую мы так и не попали? «Осада Порт-Артура» – вот как! Осада, понимаешь? И положение тут самое что ни на есть осадное! Вон по городу из пушек бьют – тебе этого мало?

– Так что же делать? – растерянно пролепетала Светлана, и глаза её набухли слезами. – Сём, придумай что-нибудь, ты же мужчина!

Несмотря на отчаянное положение, Сёмка чуть не расхохотался. Вот они, женщины: чуть, что – «придумай что-нибудь, ты же мужчина!» Хотя это даже приятно, тем более когда Светка дрожащими ладошками сжала его руку. Ключа она при этом не выпустила, и бородка больно впилась Сёмке в ладонь.

Мальчик осторожно забрал артефакт.

– Для начала – не паниковать и выспаться, – солидно заявил он. – Иди к себе, а то Галина проснётся и что-нибудь заподозрит. А утром будь готова сбежать в любой момент.

– А если прямо сейчас? – предложила девочка. – Пока все спят? Чего утра дожидаться? Я за вещами сбегаю, а ты одевайся!

– Нет, не стоит, – решительно помотал головой Сёмка. – Темно, города мы не знаем, грязь повсюду… Светает тут поздно, пока дождёмся утра – замёрзнем. И как нам в темноте дверь искать? Нет уж, лучше завтра. Выберемся на улицу, добежим до пристани – помнишь, дощатая, за сараями? Казимир говорил, что с неё китайцы-лодочники пассажиров возят в Новый город, через гавань. Деньги у нас теперь есть, наймём лодку – и в порт. Я так думаю, дверь надо искать недалеко от места, где мы появились в первый раз.

– Ладно, – вздохнула Светка, кутаясь в платок. – Тогда я – спать. Правда глаза слипаются…

И упорхнула лёгкой тенью.

А Сёмка, укладываясь на диван, всё вспоминал этот нечаянный поцелуй. Щека горела, но он не прикасался к ней, чтобы не стереть это упоительное ощущение. Так и заснул, уткнувшись в подушку другой щекой.

VI

Утро принесло яркий свет – будто и не было вчерашней дождливой хмари! – и некоторое успокоение истерзанным недобрыми ожиданиями ребятам. Отца Галины за завтраком не оказалось; супруга его любезно пояснила, что Анатолий Александрович ушёл затемно вместе с вестовым из штаба полка. Объяснение, таким образом, откладывалось.

«Пронесло? Рано пока радоваться…»

И точно – после завтрака хозяйка огорошила ребят, заявив, что Казимир отведёт их в город, в некое «Управление Квантунской дистанции Маньчжурской железной дороги». Сёмка хотел запротестовать, но вовремя прикусил язык – вспомнил, что Светка вчера ляпнула, будто бы их дядя служит железнодорожником. Галина вызвалась сопровождать гостей; Татьяна Еремеевна пыталась возражать, но, услышав, что «непременно надо разузнать, как дела в гимназии», уступила, наказав быть домой к обеду. Галка прощебетала: «Конечно», маменька» – и, прихватив Светку, убежала собираться.

На причале сели в лодку китайца-перевозчика. Ребята уже знали, что эти посудины называют «шампуньками» – от китайского «сампан», как пояснил господин с петлицами почтового ведомства. Кроме них троих, в лодку поместилось ещё пятеро; китаец оттолкнулся веслом от щелястой пристани и направил шампуньку через вход в гавань, прочь от Тигрового Хвоста, к далёкой портовой стенке.

Недолгая поездка оказалась нешуточным испытанием: оказалось, на шампуньках и гребцы и пассажиры, должны стоять, всё время перебирая ногами в такт движениям весла. Впрочем, как пояснил тот же почтовый служащий (он направлялся в контору Управления порта), владельцы шампунек своё дело знают – на этих скорлупках можно выходить в открытое море даже в ненастную погоду.

Бухту пересекли за четверть часа. У пристани в Новом городе роились в ожидании пассажиров шампуньки. Порой к их услугам прибегали офицеры и матросы с эскадры – этим клиентам лодочник мелко кланялся, а его коллеги завистливо косились на счастливчика. Матросики нередко возвращались с берега в изрядном подпитии, а потому медяков не считали – сколько зачерпнут из кармана, столько и отсыплют в подставленную ладонь. Тем более не мелочились офицеры – расплачивались, считая неприличным брать сдачу.

На внутреннем рейде курились дымками труб боевые корабли. Водную гладь во всех направлениях рассекали паровые катера, шампуньки, джонки с нелепо задранными носом и кормой; пыхтящие портовые пароходики волокли низко сидящие баржи. В дальнем конце рейда к небу тянулся лес мачт, перечёркнутых реями, – там стояли изящные даже у пристани парусники. На их палубах высились одинокие закопчённые трубы и пушки на тумбах. Возле одного из орудий возился матрос, натягивая на него белый парусиновый чехол.

Пожилой матрос, возвращавшийся с Тигровки «от кумы», охотно пояснил ребятам, что это старые, построенные три десятка лет назад клиперы и винтовые корветы. Ещё не было базы флота в Порт-Артуре, а эти корабли уже бегали с Балтики во Владивосток, несли службу в Сибирской флотилии. Сейчас её место заняли Первая Тихоокеанская эскадра и Владивостокский отряд крейсеров, а парусно-паровые ветераны дослуживают свой век брандвахтами. Услышав о них, Светка принялась поддакивать: оказывается, она читала об этих кораблях. Сёмку заворожили их имена: «Джигит», «Разбойник», «Забияка». Они вызывали в памяти шемяще-романтические образы: кокосовые острова, и разорванные тропическим шквалом марсели из повестей Станюковича, и рассветное небо над Тихим океаном.

«Какая ещё романтика? – с досадой оборвал себя мальчик. – Вот он, океан, и небо над ним – всё в угольной копоти. Того гляди посыплются оттуда двенадцатидюймовые гостинцы…»

Ну корабли кораблями, а вот в «Управлении Квантунской дистанции» делать точно нечего. Если верить Казимиру, то идти туда от порта всего ничего – полверсты. Так что, оказавшись на твёрдой земле, Сёмка стал прикидывать, как бы половчее смыться. Народу вокруг была уйма, много солдат и матросов, так что просто драпануть – и думать не стоит, поймают. Мало ли какие инструкции дал своему денщику штабс-капитан Топольский. А вдруг поляк отведёт их не в железнодорожную контору, а прямиком в контрразведку?

Лодочник высадил ребят в полусотне шагов от того самого места на пирсе. И точно – вон чугунные тумбы кнехтов, и даже катерок с военного корабля тычется в брёвна пристани. Но, как ни крутил Сёмка головой, ничего похожего на контур загадочной двери он не обнаружил. Мальчик стискивал в кармане ключ, пару раз даже вытаскивал его наружу, зажав в кулаке, – может, дверь «почует» знакомый предмет и появится?

Ничего. А Казимир с Галиной тем временем двинулись в проход между пакгаузами, за которыми теснились неопрятные домишки. Вот стена – по ней Сёмку и Светлану вчера чуть не размазала толпа. Штабель бочек, старая рассохшаяся лодка днищем вверх; за ней уходит вправо узкий переулок. Казимир увлёк Галину к противоположной стене, давая дорогу тележке, которую волокли двое китайцев. Тележка была нагружена высоченной пирамидой тюков, и они на мгновение скрыли ребят от глаз спутников.

– Бежим! – прошипел сквозь зубы Сёмка.

Светка, с круглыми от азарта глазами, нырнула в проход между пакгаузами. Мальчик последовал за ней.

Они свернули за угол, и Сёмка чуть не полетел кувырком: наткнулся на кошку, так некстати выбравшуюся погулять. Хвостатая разбойница с возмущённым мявом метнулась из-под ног. От неожиданности он чертыхнулся – так и ногу вывихнуть недолго…

«… Кто такой джентльмен? Это тот, кто называет кошку кошкой, даже когда спотыкается об неё.

…Куда мне… воспитание не то…»

Снова поворот; доски, прикрывающие дыру в заборе; крошечный, заваленный бухтами канатов дворик, едкий запах смолы. Ещё проход – на этот раз на довольно широкую улочку, карабкающуюся в горку, прочь от моря. По мостовой шагают – вразнобой, кто во что горазд – десятка два матросов. Слева боцман – грудь колесом, бескозырка с надписью: «Пересвѣт». Идёт вальяжно, покрикивая нечто невразумительное, но не вполне цензурное. Матросы отзываются довольным гоготом.

Взгляд вправо, влево – ни Казимира, ни Галки.

Оторвались?

– Сём, а теперь куда? – запыхавшаяся Светка вцепилась в рукав. Сёмка машинально отметил, что сегодня его спутница одета подобающе. Галина Топольская поделилась с гостьей длинной, до лодыжек, тёмно-коричневой в крупную складку юбкой – такой же, как та, что была вчера на ней самой.

«Как потом вернуть юбку хозяйке? Тьфу, тоже мне, проблема! Найти бы дорогу домой, а не волноваться о тряпках, которые, к тому же, сгнили сто лет назад…»

– Туда! – Сёмка махнул рукой в сторону от порта. – Ты по сторонам-то смотри – вдруг наша дверь объявится? Если пропустим, так и будем искать до ночи…

И, забросив на плечо рюкзачок, зашагал по улице.

Ещё три часа они провели в беспорядочных метаниях по городу. Беспорядочных и бесцельных – как ни всматривались в стены домов и узкие переулки, заветная дверь так и не нашлась. Мелькало порой что-то знакомое, но всякий раз это оказывалось пустышкой. Один раз за массивной деревянной дверью оказалась лавку колониальных товаров, и в нос ребятам ударила волна густых одуряющих запахов чая, кофе, благовоний. В другой раз – в китайских кварталах, куда их занесло после скитаний по Старому городу, за подходящей, на первый взгляд, дверью скрывалась прачечная, и Светка как ошпаренная вылетела из тесного, невероятно грязного, заполненного клубами пара помещения. Потом они долго выбирались из лабиринта кривых улочек, где валялись в пыли похрюкивающие свиньи да бродили ободранные псы с поджатыми хвостами и жалкими, заискивающими мордами. Из подворотен тянуло ароматами кунжутного масла, чеснока и пряностей; прямо на улице трудились цирюльники в тёмно-синих робах, с украшенными тугими косицами головами. Хватало и русских, по большей части солдат или матросов; они уверенно прокладывали себе путь через гомонящую толпу китайцев.

И повсюду копошились, визжали, бегали китайчата; юные аборигены, увидав ребят, сначала уставились на них, а потом хором завопили, взяв гостей в плотное кольцо. Десятки ручонок вцепились в рукава и полы одежды; сквозь гомон на чужом языке то и дело прорывались знакомые слова «Дай!» и «Деньга!»

Перепуганная Светка нашарила в кармане горстку современнной российской мелочи и швырнула попрошайкам. Они немедленно кинулись подбирать заветные монетки, завязалась потасовка – те, кому не досталось подачки, принялись мутузить своих удачливых приятелей. Пользуясь тем, что противник временно отвлёкся, ребята бросились бежать. На углу улицы, ведущей, как смутно помнил Сёмка, в Новый город, отдыхали рикши. Он увлёк Светку к повозке – и вот они трясутся на жёсткой скамеечке, а впереди, между двумя тонкими жердинами-оглоблями, мелькают чёрные пятки китайца-возчика.

– Куда ты велел ехать? – спросила Светка, едва переведя дух. – А то я совсем запуталась – не понимаю, где мы!

– На Этажерку, – ответил Сёмка. Это была местная достопримечательность – приморский бульвар в виде ряда спускающихся к морю террас; чахлые, голые в феврале деревца, грунтовые дорожки, разделённые травяными откосами, скамеечки на гнутых железных ножках. Посреди этого парадиза ни к селу ни к городу торчали покосившиеся телеграфные столбы, увенчанные гроздьями фарфоровых изоляторов.

От Галины ребята узнали, что Этажерка служит центром вечерней светской жизни Порт-Артура. Девочка рассказывала, что гимназическое начальство строго-настрого запрещает ученицам посещать Этажерку. Особо возмущало Галину распоряжение городского полицмейстера, согласно которому городовым предписывалось отлавливать юных «нарушительниц». Распоряжение это было отдано по настоянию супруги генерал-губернатора Стесселя, дамы строгих нравов.

Как бы не попасться какому-нибудь ревнителю порядка, запоздало подумал Сёмка. Юбка-то у Светки гимназическая… Но, кажется, Галина говорила, что запрет действует только в вечерние часы, когда Этажерка наполняется фланирующими парочками, офицерами и дамами местного «полусвета». Кстати, надо бы выяснить, что это значит – «полусвет». Видимо, что-то не очень лестное – судя по тому, какую гримасу скорчила Галина…

Порт-Артур оказался совсем маленьким городом – особенно по меркам двадцать первого века. Он теснился между громадой Ляотешаня и полукольцом лесистых сопок. Почти пополам его разрезал Внутренний рейд. С одной стороны раскинулся Старый город – беспорядочное месиво китайских лачуг-фанз и домов. За рейдом, укутанным дымами эскадры, лежал Новый город – европейский, с широкими, правильно расчерченными улицами. Главным его украшением служил дворец наместника Алексеева – вполне петербургское здание с вычурным фасадом и кованой оградой.

Рикша миновал набережную, и коляска поравнялась с большим военным кораблём, стоявшим у пирса. С кораблём явно было что-то не так – он осел в воду носом, корма заметно задралась. К борту было прилажено громоздкое деревянное сооружение, почти полностью погружённое в воду. На досках, у борта, вяло копошились трое рабочих-китайцев, а над ними, на палубе, прохлаждался матрос. Стоял, лениво опершись на поручень, время от времени сплёвывая за борт. На ленточке бескозырки Сёмка разобрал надпись: «Рѣтвизанъ»; то же самое слово красовалось на высоко задранной корме – огромными золотыми буквами, полукругом, поверх рельефного двуглавого орла с ободранной позолотой. Офицеров поблизости не было.

Мальчик понял, что перед ним один тех броненосцев, которые японцы подорвали ещё в феврале. А эта штука у борта – кессон, для заделки подводных пробоин. Толково придумано – приладить к борту деревянную коробку, открытую сверху, откачать воду – и всё, можно чинить.

И Сёмка потянул из рюкзака планшет – запечатлеть для истории любопытный кадр. Казалось, замени китайцев на таджиков, броненосец на недостроенный торговый центр – и готово, знакомый московский пейзаж. Работают ни шатко ни валко, и качество, можно не сомневаться, соответствующее – халтура, однодневка… Им бы суетиться, бегать как ошпаренным, пахать в три смены – так нет, ползают, как сонные мухи. Вредительство да и только! Интересно, они хоть помнят, что на дворе война?

Рикша встал, да так резко, что Сёмка чуть не вылетел из коляски головой вперёд. Но гневная тирада застряла у него на языке: поперёк набережной развернулся парадный кортеж. Нарядные лаковые коляски, казаки в лохматых чёрных папахах, верховые офицеры… На мостовую один за другим сходили люди в морской форме. Суетились вестовые; узкая полоса набережной мгновенно заполнилась. Возле пирса обнаружился изящный катерок с лакированной, сверкающей надраенной медью рубкой. Ребята вылезли из коляски и, расплатившись с китайцем, – до Этажерки осталось несколько шагов – влились в толпу зевак.

– Адмирал Макаров, Степан Осипович, – объяснил пожилой, солидный господин в казённой фуражке с двуглавым орлом, сжимающим в когтистых лапах изогнутые рожки. – Из Петербурга, личным распоряжением Государя назначен командовать нашей эскадрой. Говорят, все науки превзошёл, на Северный полюс плавал и ледокол какой-то придумал. А сейчас инспектирует ремонт «Ретвизана». Пора бы уж, сколько можно в гавани отстаиваться, перед Европой стыдно…

Сёмка припомнил уныло копошащихся китайцев-мастеровых и сплёвывающего за борт матроса. Кому-то сегодня точно достанется от начальства. И правильно, и нечего…

– На, держи! Как я подойду к адмиралу – снимай!

Сунув спутнице планшет, мальчик зашарил под клапаном рюкзака.

Глаза у Светки сделались круглыми.

– Это тебе что, знаменитости на ковровой дорожке или Тимоти? – возмущённо прошипела она. – Тут, на секундочку, война, а не тусовка со звёздами!

Один из их одноклассников месяц назад выложил в Фейсбуке фотки – как он берёт автограф у знаменитого рэпера.

– Ну и что? – резонно возразил Сёмка. – Подумаешь – попрошу адмирала расписаться на листочке и всё! А ты снимай, потом будет что показать – это не городской пейзаж, такое на компе не сляпаешь!

В самом деле, ролик, где он, Сёмка, рядом со знаменитым адмиралом, памятник которому уже целый век стоит в Кронштадте, – и это на фоне настоящего броненосца! Да, такое взорвёт Ютуб!

А вот и блокнот. Мальчик выдохнул и, расталкивая зевак, полез вперёд.

– Команда работает сверх человеческих сил, ваше превосходительство! – распинался невысокий, с залысинами и аккуратной бородкой офицер. – Покоя не видим ни днём ни ночью. При прожекторах работают, при ручных лампах. Три раза волна разбивала кессоны, работы приходилось начинать с пустого места. Каждую ночь по рейду шастают японцы – иной раз отбивали до десяти минных атак!

«Ваше превосходительство? Запомним…»

– Поведение команды броненосца, и в особенности господ офицеров, выше всяких ожиданий, – продолжал меж тем «докладчик». – Если позволите, я, как командир, войду в штаб с представлением о наградах офицерам и нижним чинам.

Макаров недовольно поморщился. Полная энтузиазма филиппика командира «Ретвизана» его, похоже, не вдохновила.

– Вы, Эдуард Николаевич, прежде выведите судно в линию, а там и о наградах поговорим. Ваш «Ретвизан» – один из сильнейших броненосцев эскадры, без него с японцами не справиться.

Адмирал повернулся к коляске. Стоящий рядом с начальством офицер – высокий красавец в безупречно белом мундире, с плеча свисают витые золочёные шнуры, кортик на поясе – предупредительно открыл низенькую дверь экипажа и ловко откинул подножку.

– Да, и объявите нижним чинам – по вводу броненосца в строй всем выдать не в зачёт по полумесячному окладу!

«…Вот, сейчас!..»

– Товарищ адми… простите господин адмирал, ваше превосходительство! – Сёмка нахально оттеснил адъютанта. – Если можно, дайте, пожалуйста, автограф, для школьного музея!

Позади раздалось негодующее шипение. Светка, старательно фиксировавшая происходящее на планшет, не могла не отреагировать на столь вопиющую глупость.

«Товарищ адмирал»? Ну идиот… За языком следи!»

Макаров обернулся. Адъютант, опомнившись, протянул руку, чтобы схватить наглеца за плечо, но замер, подчиняясь начальственному взору. Сёмка, ощущая, что колени его делаются ватными, протянул адмиралу блокнот с яркой картинкой и листками, скреплёнными красной пластиковой спиралью.

Макаров недоумённо посмотрел на странный предмет. До новоиспечённого охотника за автографами постепенно дошло, что он снова делает что-то не то.

«…Всё, задний ход давать поздно…»

Флотоводец с удивлением воззрился на Сёмку. Монументальная фигура Макарова – адмиральский мундир, сабля, раздвоенная окладистая борода – выглядела до ужаса солидно, если не сказать – пугающе. Лишь в глазах плясали весёлые искорки, да уголки губ, скрытых в густой растительности, едва заметно дрогнули.

– Автограф, значит? А позвольте осведомиться, в каком учебном заведении вы состоите, юноша?

Сёмкино сердце ухнуло вниз, в желудок, и дальше – в ледяную бездну.

«Ну попал…»

– Здесь, в Порт-Артуре мужская и женская казённые гимназии, – неожиданно пришёл на выручку адъютант. – Обе в одном здании, в четырёх кварталах отсюда. Кроме того, реальное училище и Пушкинская школа – при ней курсы для мастеровых порта и Квантунской дистанции. Вы, ваше превосходительство, дали разрешение посещать курсы матросам береговых команд, не занятым по службе.

Сёмка выдохнул. Ноги вдруг сделались ватными.

Интересно, если он сейчас вырубится – его сдадут в больницу или на этот самый «Ретвизан, в лазарет?

– Да-да, спасибо, голубчик, помню, как же! – кивнул адмирал. – Ну-с, молодой человек, давайте вашу тетрадку. Как, простите, вас величать?

– Сёмка… простите… Семён Воскресенский! – ответил мальчик, по-прежнему протягивая блокнот. Макаров обернулся к адъютанту, и тот зашарил в папке.

– Вот ручка госп… э-э-э… Степан Осипович!

«Слава богу, хоть имя-отчество вспомнил, спасибо господину в почтовой фуражке!»

Макаров взял гелевую ручку и недоумённо повертел в пальцах. Сделал на бумаге несколько росчерков, пробуя незнакомое приспособление.

– Забавная вещица… – пробормотал он, разглядывая ровные чёрные линии. – Что же, в гимназии такими теперь пишут? Поди, англицкая?

На прозрачном корпусе отчётливо выступали рельефные латинские буквы: «Crown».

«Китайская», – чуть не ляпнул Сёмка, но вовремя прикусил язык. Макаров восхищённо почмокал губами и несколько раз расписался. И чуть ниже, на том же листке написал: