Бертрис Смолл
Царица Пальмиры

Пристальный взгляд Зенобии снова переместился вверх, к лицу, и она стала внимательно всматриваться в него.

Скулы высокие, нос – совершенно прямой, классической формы, губы – полные, подбородок – маленький, квадратный и решительный. Самое лучшее, решила она, это глаза. Миндалевидной формы, обрамленные тонкими дугообразными черными бровями и густой бахромой черных ресниц, они были темно-серые с крошечными золотистыми крапинками, напоминавшими листья в зимнем пруду. И становились почти черными, когда она сердилась. В эти глаза невозможно не заглянуть. А заглянув, любой узнал бы все ее секреты.

– Если он не будет считать тебя самой прекрасной женщиной на свете, значит, он слеп на оба глаза, сестренка!

Зенобия отвела глаза от зеркала.

– Из-за кого я беспокоюсь, так это из-за его любимой наложницы, Акбар. Мужчины из пустыни неравнодушны к белокурым женщинам.

– Но он не женился на ней! – последовал ответ.

– Она ведь рабыня, Акбар. Мужчины не женятся на своих рабынях. Они могут любить их, но не женятся на них. А что, если он любит ее, а на мне женится только ради наследников? Всю свою жизнь я была окружена любовью, Акбар. Я зачата в великой любви. Я не могу жить без нее! Что, если он не любит меня?

– Но ты ведь не обязана выходить за него замуж, сестренка. Отец сказал, что не станет принуждать тебя.

– Мне уже почти пятнадцать лет, брат. Большинство девушек моего возраста уже два года как замужем и имеют детей. Я могу и не встретить любовь. Если не за князя Одената, то за кого же мне тогда выходить, Акбар? Кто возьмет в жены образованную женщину? Я часто думаю, не оказали ли мне мать и отец медвежью услугу тем, что учили меня? Возможно, меня стоило учить только тому, что положено знать женщине.

Она вздохнула и бросилась на ложе.

Акбар в изумлении уставился на сестру, а потом рассмеялся:

– Клянусь Юпитером, ты испугалась! Вот уж никогда не думал, что настанет день, когда Зенобия бат Забаай испугается. Но ты действительно испугалась! Ты боишься, что не понравишься Оденату, ты боишься этой голубоглазой, золотоволосой проститутки! Зенобия, сестра моя, бедный князь Пальмиры уже наполовину влюблен в тебя. Если ты будешь благосклонна к нему, он станет твоим преданным рабом на всю оставшуюся жизнь. Единственное, чего он желает, – это хотя бы небольшого поощрения. Что же касается его наложницы Делиции, он, разумеется, любит ее. Она – добродушное создание, так что ты, конечно, не должна испытывать страх перед этой девчонкой.

– Она так… Так женственна, а я лучше управляюсь с оружием, чем с флаконами духов!

– Ты – единственная в своем роде, сестра моя!

– А тебе понравилась бы такая женщина, как я, Акбар?

Озабоченность, отражавшаяся на ее юном личике, была так велика, что ему стало обидно за нее.

– Слишком легкая победа, быть может, и приятна, зато ужасно скучна, сестра моя. Будь с Оденатом такой, какая ты есть на самом деле. Он полюбит тебя! – Акбар приблизился к ней, наклонился и поцеловал в голову. – Хватит размышлять, глупое дитя, лучше приведи себя в порядок для встречи с князем! Скоро я вернусь и сам буду сопровождать тебя в палатку отца на вечернюю трапезу.

Когда она подняла глаза, он уже ушел, а в палатку входила Баб. «Милая Баб, – с нежностью подумала Зенобия, – с какой радостью она вернется в город!» Баб – служанка ее матери и приехала вместе с Ирис из Александрии. Когда Ирис умерла, она перешла по наследству к Зенобии и продолжала выполнять прежние обязанности. Теперь, с годами, она постарела, и ей все труднее стало переносить тяготы скитаний по пустыне. Зенобия наблюдала любящим взглядом, как старая служанка ходит по палатке, приготавливая для своей хозяйки одежду на вечер.

– Ах, как была бы рада этому браку твоя милая матушка! – заметила Баб. – Ведь твой сын станет следующим правителем Пальмиры после Одената!

– По крайней мере, если я выйду за него замуж, – поддразнила ее Зенобия, – ты проведешь свои преклонные годы в городе, а не в пустыне.

На морщинистом и обветренном лице Баб отразилась минутная обида.

– Преклонные годы?! И кто же это в преклонных годах, хотела бы я знать? Я служила твоей матери, служу тебе и ожидаю, что когда-нибудь послужу и твоей дочери. Преклонные годы, гм!

Баб склонилась над кедровым сундуком и достала оттуда мягкую белую хлопковую рубашку и белоснежную тунику.

– Ты наденешь вот это! – сказала она, протягивая одежду Зенобии.

Зенобия кивнула и сбросила с плеч короткий черный хитон. Баб взяла маленькую морскую губку и, погрузив ее в душистое масло, провела ею по обнаженному телу своей хозяйки. Девушка расширила ноздри. Она любила этот пряный гиацинтовый аромат. Она вспомнила, как Ирис подарила ей маленький флакончик этого ароматического масла, когда ей исполнилось десять лет. Баб надела на Зенобию сначала рубашку, потом тунику из тончайшего полотна, подвязала ее ремешком из тонкой кожи, украшенным серебряным листиком. Под стать ему на стройные ножки Зенобии были надеты серебряные сандалии.

Туника без рукавов ниспадала складками от глубокого выреза горловины, обнажая нежные, безупречные груди Зенобии. Баб усадила девушку и долго расчесывала ее длинные черные волосы. Затем заплела их, уложила петлей на голове и скрепила заколкой для волос, украшенной жемчугом и алмазами. Потом подала своей юной хозяйке маленькую шкатулку с драгоценностями. Несколько минут Зенобия пристально осматривала ее содержимое. Наконец вынула резной серебряный браслет, потом гладкий браслет из слоновой кости, окаймленный серебром, браслет из резной слоновой кости и еще один из полированной синей ляпис-лазури и надела их себе на руки. В уши вдела серьги из серебра и ляпис-лазури, а пальцы украсила кольцами – с большой круглой жемчужиной кремового цвета и с вырезанным из синей ляпис-лазури скарабеем.

Баб кивнула, выразив одобрение по поводу выбора Зенобии, взяла маленькую щеточку и погрузила ее в краску для век. Она осторожно подкрасила глаза девушки, чтобы оттенить их, но губы Зенобии и ее алые щеки не нуждались в краске. Потом девушка достала флакон для духов из слоновой кости и, откупорив его, надушила себя духами с экзотическим гиацинтовым ароматом. Она встала и, взглянув на себя в зеркало, сказала.

– Ну, кажется, я готова, Баб.

Баб захихикала:

– Он придет в восхищение, любимая моя!

Зенобия улыбнулась, но в ее улыбке не было никакого энтузиазма.

Забаай бен Селим любил комфорт. Его палатку установили на невысоком помосте, который для удобства транспортировки разбирался на несколько частей. Пол покрыли толстыми шерстяными коврами красного, синего, золотистого и кремового цветов. Шесты палатки были позолочены, а с потолка свисали изящнейшие латунные и серебряные светильники, в которых горело ароматное масло. Большая палатка была разделена на две части. Меньшая предназначалась для сна и отделялась от основной части ткаными шелковыми персидскими коврами. Обстановка была простая, но богатая: низкие столики из дерева и латуни, сундуки из кедра и множество ярких подушек.

Кроме князя и отца Зенобии, в палатке присутствовало еще несколько мужчин. Кроме Акбара, она увидела других братьев: Гуссейна, Хамила и Селима. Все они были родными братьями Акбара, сыновьями Тамар. Они понимающе усмехнулись при виде Зенобии, и ее щеки залила краска смущения. По необъяснимой причине их самодовольство вызвало волну возмущения в ее сердце и мыслях. Как они смеют вести себя так, будто бы все уже решено?

– Входи, дочь моя, и садись между нами! – мягко обратился к ней Забаай.

Он увидел пламя в ее глазах и догадался, что она чем-то недовольна.

Зенобия спокойно села, опустив глаза. Она злилась на себя за робость, которую вдруг почувствовала. Безмолвные рабы начали подавать еду. Принесли зажаренного молодого козленка, блюдо риса с изюмом. Зенобия пришла в восторг, обнаружив в центре стола целую композицию из фруктов, которых не видела с тех пор, как они уехали из Пальмиры шесть месяцев назад: грозди пурпурного и зеленого винограда, инжир и финики, персики и абрикосы. Легкая довольная улыбка изогнула уголки ее губ, и она протянула руку, чтобы взять абрикос.

– Ты должна благодарить Одената за столь щедрый подарок, Зенобия! – сказал ее отец.

– Ты привез эти фрукты из Пальмиры?

Она взглянула на князя снизу вверх своими дивными глазами, и на мгновение он подумал, что вот-вот утонет в их глубине. Наконец ему удалось обрести дар речи.

– Я вспомнил, что ты терпеть не можешь пустыню, и подумал, что ты ужасно соскучилась по свежим фруктам.

– Ты привез их для меня?

Она вновь почувствовала смущение.

– Видишь, как легко угодить ей, Оденат? – поддразнил князя Акбар. – Другая потребовала бы изумрудов и рубинов, а моя сестренка довольствуется абрикосами. Для жены – это восхитительное качество.

– Благодарю тебя за фрукты, мой господин.

Зенобия вновь умолкла.

Забаай выглядел озабоченным. Как это не похоже на Зенобию – тиха, застенчива! Он подумал, уж не заболела ли она, и тут вспомнил, что и князь также очень мало говорил во время трапезы. Оба они, и он и Зенобия, вели себя словно два молодых зверька, впервые посаженные в одну клетку. Они осторожно ходили вокруг друг друга, изучая и не доверяя. Предводитель бедави улыбнулся, вспомнив, как в юные годы вел себя с каждой новой девушкой – с каждой, кроме Ирис. С Ирис все было иначе. Зенобия, казалось, неохотно разговаривала с молодым князем Оденатом, но ведь нужно учитывать, что ее еще никогда прежде не представляли как невесту.

Трапеза завершилась сладкими слоеными лепешками из меда и мелко нарубленных орехов. На протяжении всего ужина подавали чудесное греческое вино, и мужчины расслабились. Зенобия пила очень мало и, казалось, была необычайно чувствительна к поддразниванию своих братьев. Обычно она тоже не оставалась в долгу.

Наконец Забаай произнес, как он полагал, довольно бесцеремонно:

– Дочь моя, сегодня луна взойдет совсем поздно. Звезды прекрасно видны. Возьми с собой Одената и продемонстрируй ему свои познания в астрономии. Вы можете отвезти Зенобию в любое место на этой земле, мой князь, и она сумеет найти дорогу обратно в Пальмиру. Небо укажет ей путь.

– У меня во дворце есть хорошая обсерватория, – ответил Оденат. – Надеюсь, ты когда-нибудь посетишь ее.

Он поднялся и, протянув руку, помог Зенобии встать.

Они вместе вышли из палатки, а в это время позади них Забаай сурово взглянул на своих сыновей и заставил их прекратить свои шуточки. Зенобия и Оденат в молчании прогуливались по лагерю, и девушка украдкой поглядывала на князя из-под длинных ресниц. Она вынуждена была признать, что он действительно очень красив. В отличие от ее отца и братьев, которые носили длинные накидки, Оденат был одет в короткую тунику, раскрашенный кожаный нагрудник и красный военный плащ. Зенобии понравилось его простое и яркое облачение и прочные, практичные сандалии.

Когда они шли, она заметила, что руки у него мозолистые, сухие и крепкие. «Это хороший признак», – подумала она.

– Прямо над нами находится планета Венера, – заговорила Зенобия. – Когда я родилась, Венера и Марс были в наибольшем сближении. Халдейский астроном, присутствовавший при моем рождении, предсказал, что мне будет сопутствовать удача и в любви, и на войне.

– И тебе действительно везло? – спросил он.

– Мои братья и родители всегда любили меня. Что же касается войны, то о ней я ничего не знаю.

– Разве ни один молодой человек не заявлял тебе о своей вечной любви?

Она остановилась и некоторое время размышляла.

– Некоторые молодые люди глупо суетились вокруг меня. Они вели себя точно так же, как поступают молодые козлы, когда пытаются привлечь внимание желанной козы.

– Ты хочешь сказать, что они бодаются? – пошутил Оденат.

Зенобия усмехнулась:

– Они делали все, что угодно, разве что до этого еще не дошли. Однако я не думаю, что это и есть любовь.

– Быть может, ты просто не давала им шанса предложить тебе свою любовь, как отказала в этом шансе и мне сегодня вечером?

Он повернул ее к себе, и они стояли теперь лицом к лицу. Но она застенчиво отвернулась.

– Посмотри на меня, Зенобия! – мягко приказал он ей.

– Не могу! – прошептала она.

– Что? – И он снова стал поддразнивать ее. – Неужели девушка, которая командует отрядом воинов, не может взглянуть на мужчину, который любит ее? Я ведь не съем тебя, Зенобия! По крайней мере до сих пор еще не съел! Взгляни же на меня, мой цветок! Погляди же в глаза князя, который положит свое сердце к твоим ногам!

Он взял ее за подбородок и приподнял голову. Их глаза встретились. Зенобия задрожала, хотя ночь была теплой.

Своими изящными пальцами Оденат с нежностью исследовал ее лицо: очертил контур ее подбородка, коснулся кончиками пальцев высоких скул, провел ими вниз по носу и губам.

– Твоя кожа подобна лепестку розы, мой цветок! – проговорил он глубоким и страстным голосом.

Зенобия уставилась в землю. Она подумала, что вот-вот упадет в обморок. Казалось, она не может отдышаться. Но когда она неуверенно покачнулась, он протянул к ней свои руки и привлек ее к себе. Она и понятия не имела о том, какой соблазнительной казалась князю со своими влажными коралловыми губками, слегка раскрывшимися, и широко открытыми темно-серыми глазами. Ее искренняя наивность мучила его, возбуждала страсть. Однако Оденат сохранял контроль над своими желаниями. «Как легко можно овладеть ею в эту минуту», – подумал он. Как легко опустить ее на песок! Какое наслаждение получил бы он, научив эту прелестную девушку искусству любви! Но какой-то глубокий инстинкт предостерегал его, что время для этого еще не пришло.

Он крепко сжал ее в объятиях и сказал голосом, который, как он надеялся, снова стал спокойным.

– Мы узнаем друг друга, мой маленький цветок! Тебе сказали, что я хочу взять тебя в жены. Но я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Если ты станешь моей женой и это принесет тебе печаль, то пусть лучше этого не будет! Ты окажешь мне честь, если проведешь это лето в моем дворце. Тогда мы сможем получше узнать друг друга в кругу наших семей и под их покровительством.

– Я… я должна спросить у отца, – мягко ответила она.

– Уверен, Забаай бен Селим согласится.

Он выпустил ее из своих объятий, взял за руку и повернул обратно к лагерю. Проводив ее до палатки, он учтиво поклонился и пожелал ей спокойной ночи.

Смущенная, Зенобия прошла в свое жилище. Ночная пустыня становилась прохладной, и Баб дремала, сидя возле жаровни. При виде ее Зенобия почувствовала облегчение, – у нее не было желания разговаривать, хотелось побыть какое-то время одной в тишине и подумать. Князь Оденат пробудил в ней какое-то чувство, но она не была уверена, что это и есть та самая любовь, которая возникает между мужчиной и женщиной. Да и откуда ей знать это? Ведь она никогда еще не испытывала любви. Зенобия вздохнула так глубоко, что Баб вздрогнула и проснулась.

– Ты вернулась, дитя мое? – Старуха медленно поднялась на ноги. – Позволь мне помочь тебе приготовиться ко сну. Ты провела приятный вечер? Гуляла с князем? Целовал ли он тебя?

Зенобия рассмеялась:

– Как много вопросов, Баб! Да, вечер был приятным, но князь не целовал меня, хотя, думаю, был момент, когда он мог это сделать.

– И ты не ударила его, как поступала с молодыми людьми из своего племени? – беспокойно спросила Баб.

– Нет, я не сделала этого, и даже если бы он попытался поцеловать меня, не стала бы сопротивляться.

Старая женщина удовлетворенно кивнула. Князь, очевидно, старался завоевать расположение ее милой девочки, и это хорошо. Вероятно, он чувствительный мужчина, и это тоже похвально. Зенобию, этого маленького шершня, можно завоевать только медоточивым убеждением. Сила была бы пагубна.

Баб помогла своей юной хозяйке раздеться и уложила ее в постель.

– Спокойной ночи, дитя мое! – сказала она и, наклонившись, поцеловала девушку в лоб.

– Он хочет, чтобы я провела лето у него во дворце, Баб. Как ты думаешь, отец согласится на это?

– Конечно, согласится! А теперь засыпай, моя дорогая, и пусть тебе снятся прекрасные сны о твоем красивом князе!

– Спокойной ночи, Баб, – последовал ответ.

На следующий день к полудню они снялись с лагеря и отправились в обратный путь в великий город-оазис. Князь ехал рядом с Зенобией, которая в седле оказалась куда более разговорчивой, чем накануне вечером. Два дня спустя показался город, и к тому времени они постепенно стали друзьями. Князь расстался с караваном Забаая бен Селима возле его дома и поехал дальше, к своему дворцу, чтобы подготовиться к визиту Зенобии.

Его приветствовала его мать, персидская княжна аль-Зена. Слово «аль-зена» на персидском означало «женщина» – самая женственная женщина, воплощающая красоту, любовь и верность. Изящная мать Одената олицетворяла собой все эти качества. Она была невысокого роста, зато весьма царственна. Ее кожа была бела как снег, а волосы и глаза – черны как ночь. Аль-Зена любила своего сына, свое единственное дитя, больше всего на свете. Но это была женщина с сильной волей, не желавшая иметь серьезных соперников, претендующих на внимание ее сына. Она презирала Пальмиру и всегда сравнивала ее, отнюдь не в ее пользу, со своими любимыми персидскими городами. Вследствие этого она была непопулярна среди жителей Пальмиры, хотя ее сын, который любил и защищал свой город, пользовался любовью граждан.

Она узнала, что Оденат вернулся, прежде, чем он въехал в ворота дворца, но ждала, когда он сам придет к ней. Проходя через прихожую, она бросила взгляд на свое отражение в серебряном зеркале. То, что она увидела, успокоило. Она все еще прекрасна. Лицо гладкое, без морщин, черные, как полночь, волосы не тронула седина, глаза ясные. Она носила одежду по парфянской моде: вишневые шаровары, бледно-розовую блузу без рукавов, вишневую тунику с длинными рукавами, вышитую золотой нитью и украшенную маленькими жемчужинами. На ногах у нее были сандалии из покрытой позолотой кожи. Ее волосы были собраны высоко на голове и образовывали целое сооружение из кос и локонов, украшенное мерцающими гранатами.

Войдя в комнату, она заметила в глазах Одената восхищение, и это было ей приятно.

– Оденат, любимый мой! Мне не хватало тебя! Где же ты был эти дни? – произнесла она своеобразным хрипловатым голосом, являвшим собой разительный контраст с ее женственной внешностью, и обняла сына.

Он улыбнулся и увлек ее за собой на покрытую подушками скамью.

– Я был в пустыне, мама, в лагере моего двоюродного брата, Забаая бен Селима. Я пригласил его дочь Зенобию провести лето здесь, в нашем дворце.

Аль-Зена ощутила неприятный холодок, а ее сын довольно уверенно продолжал:

– Я хотел бы жениться на Зенобии, но она еще молода и колеблется. Я подумал, что если бы она провела лето здесь и получше узнала нас, то не чувствовала бы себя так неуверенно. Хотя ее отец может приказать ей выйти за меня замуж, для меня гораздо предпочтительнее, чтобы она сама захотела этого.

Аль-Зена была не подготовлена к новости, которую сообщил ей сын. Ей нужно время, чтобы подумать. Однако она сказала то, что казалось ей совершенно очевидным:

– Оденат, ведь у тебя впереди еще предостаточно времени, чтобы жениться. К чему такая спешка?

– Но, мама, ведь мне уже двадцать пять лет! Мне нужны наследники!

– А как же дети Делиции?

– Они – мои сыновья, но они не могут быть моими наследниками. Ведь они – дети рабыни, наложницы. Ты же все это знаешь, мама. Знаешь, что когда-нибудь я должен жениться.

– Но ведь не на девушке из племени бедави! Оденат, неужели ты не мог придумать ничего получше?

– Зенобия – только наполовину бедави, как и я сам, мама.

Он улыбнулся ей немного печально. Он прекрасно знал о ее чрезвычайно развитом собственническом чувстве, хотя она считала, что он и не подозревает об этом.

– Ее мать – прямой потомок царицы Клеопатры, а сама Зенобия – прекрасная и умная девушка. Я хочу, чтобы она стала моей женой, и она будет ею!

Аль-Зена попробовала взять другой курс, который дал бы ей время поразмыслить.

– Разумеется, сын мой, я забочусь только о твоем счастье! Несчастная Делиция! Сердце ее будет разбито, когда она узнает, что ей придется уступить другой место в твоем сердце!

– У Делиции нет никаких иллюзий относительно ее места в моей жизни! – резко возразил Оденат. – Ты ведь позаботишься о том, чтобы Зенобию хорошо приняли здесь, не правда ли, мама?

– Раз уж ты так решительно настроен взять ее в жены, сын мой, я буду обращаться с ней как с собственной дочерью, – ответила аль-Зена.

Оденат поднялся и поцеловал мать.

– А больше я ничего и не прошу у тебя! – сказал он и оставил ее, чтобы навестить свою любимую наложницу Делицию.

Как только он ушел, аль-Зена схватила фарфоровую вазу и в припадке ярости швырнула ее на пол. Жена! О боги, она так надеялась, что ей удастся предотвратить это! Наследники! Ему нужны наследники для этого города, этой навозной кучи! Пальмира, как бы она ни хвасталась тем, что ее основал царь Соломон, не может сравниться с ее любимыми древними персидскими городами, царством культуры и знаний. Это место, где она находилась в ссылке на протяжении прошедших двадцати шести лет, не что иное, как навозная куча посреди пустыни! Ну что же, ведь пока он еще не женился! Быть может, если она поработает как следует над этой маленькой дурочкой Делицией… Если Оденат желает девушку-бедави, что ж, пусть соединится с ней! Но взять ее в жены?! Никогда!

Делиция тепло приветствовала своего хозяина. Она прижалась к нему всем телом и подняла лицо для поцелуя.

– Добро пожаловать, мой господин! Мне очень не хватало тебя, и твоим сыновьям – тоже.

Он поцеловал ее нежным, но бесстрастным поцелуем. Она – очень милая девушка, но уже давно наскучила ему.

– Вы все здоровы? – спросил он.

– О да, мой господин! Правда, Берн упал и сильно оцарапал колено. Ты же знаешь, ему обязательно хочется делать все то, что делает его брат Лин, хотя тот старше.

Уткнувшись в его ухо, она увлекла его на ложе и сама опустилась вместе с ним.

– Ночи без тебя так длинны, мой господин!

Его переполнил запах ее духов – запах гортензии, и он вдруг почувствовал, что пресытился им.

Он снял ее пухлые ручки со своей шеи и сел. У него не было желания заниматься с ней любовью. Он с удивлением осознал, что не желает заниматься любовью ни с одной из женщин из своего гарема.

Он сказал:

– Делиция, я скоро женюсь. Через несколько дней Зенобия бат Забаай, единственная дочь моего двоюродного брата, приедет сюда, чтобы погостить в нашем дворце. Она станет моей женой, а ее дети – моими наследниками.

– Ее дети – твоими наследниками? А как же мои сыновья? Ведь они и твои сыновья тоже!

– Ты, разумеется, знала, что дети наложницы не могут наследовать трон Пальмиры.

– Но ведь твоя мать сказала, что мои сыновья – твои наследники!

– Не моей матери это решать! Она – персиянка! Когда она вышла замуж за моего отца, ей следовало бы стать гражданкой Пальмиры, однако она не сделала этого. Она провела здесь всю свою жизнь, всячески принижая мое царство, и ни разу не побеспокоилась о том, чтобы узнать его обычаи. Если бы я последовал ее примеру, она сделала бы из меня самого ненавистного правителя из всех, кто когда-либо правил Пальмирой. Но к счастью, я последовал примеру своего отца, и он предостерегал меня, чтобы я никогда не женился на чужеземке и моих сыновей не учили ненавидеть то, что достанется им в наследство. Закон говорит об этом ясно, Делиция. Дети наложницы не могут получить в наследство царство Пальмиру.

– Но ведь ты можешь изменить закон, мой господин, не правда ли?

– Я не сделаю этого, – спокойно ответил он. – Твои сыновья – хорошие мальчики, но они наполовину греки. А мы с Зенобией оба из племени бедави, и наши сыновья тоже будут бедави.

– Ты ведь наполовину перс! – упрекала его Делиция. – А мать твоей драгоценной невесты, насколько я помню, гречанка из Александрии!

– Но мы выросли здесь, в Пальмире, и прежде всего мы – дети своих отцов. А наши отцы – бедави.

– Но если следовать этой логике, наши с тобой сыновья – тоже бедави! – возразила она.

Оденат испытал одновременно раздражение и грусть.

Ему не хотелось обижать Делицию, но она не оставляла ему выбора. Он молча проклинал свою мать за то, что она осмелилась заронить в женщине напрасные надежды. Теперь он окончательно понял, почему аль-Зена поощряла его связь с бедной Делицией, хотя всегда ненавидела женщин из его гарема – ненавидела и, как он теперь осознал, одновременно боялась. Он вздохнул и спросил:

– Кто были твои родители, Делиция?

– Мои родители? Но какое отношение ко всему этому имеют мои родители?

– Ответь мне! Кто были твои родители? – Его голос теперь звучал резко.

– Не знаю! – раздраженно ответила она. – Я не помню их, потому что была совсем маленькой, когда меня забрали.

– Они были вольноотпущенными?

– Не знаю.

– Расскажи мне о твоих самых ранних воспоминаниях. Подумай и скажи, что прежде всего ты вспоминаешь из своей жизни.

Она наморщила брови и в течение нескольких минут хранила молчание. Потом заговорила:

– Самое первое, что могу припомнить, – это как меня угощали леденцами в публичном доме в Афинах. Я была еще совсем маленькая, года четыре, не больше. Мужчины, бывало, сажали меня к себе на колени, сжимали в объятиях и называли меня своей хорошенькой и прелестной малышкой.

– Когда я купил тебя, ты не была девственницей! – сказал он.

– Конечно, нет! – ответила она. – Мою девственность продали на аукционе в Дамаске, когда мне было одиннадцать лет. Я сделала своего хозяина очень богатым человеком, потому что никогда еще ни за одну девственницу он не получал такую высокую цену.

– Потом ты в течение трех лет была проституткой, и я выкупил тебя у госпожи Раби.

– Да, это так. Но почему ты расспрашиваешь меня об этом? Ведь когда ты купил меня, ты знал, кем я была.

– Да, Делиция, знал. Ты неглупая женщина. Подумай, ты не знаешь своих родителей, не знаешь, кто были твои предки, не знаешь даже, откуда ты родом. Прежде чем я купил тебя, ты была профессиональной проституткой. В тот день, когда я приобрел тебя, ты давала представление перед всей Пальмирой! Как же я могу сделать наследниками сыновей такой женщины, как ты? Законы этого города – это законы самого Соломона! Моя жена должна быть безупречна, а предки моих сыновей должны быть подтверждены документально на сотни поколений назад, и все должны знать и видеть это. У следующего правителя Пальмиры должна быть прекрасная родословная. – Он обнял ее и поцеловал макушку ее золотистой головки. – Я знаю, ты понимаешь меня, Делиция!

– Значит, ты женишься только для того, чтобы иметь законных наследников?

В голосе Делиции послышались нотки надежды, и Оденат почувствовал себя обязанным развеять и эту надежду.

– Я женюсь по любви, Делиция. Я всегда был честен с тобой. Я купил тебя, чтобы расстроить планы римского губернатора, который удовлетворил бы свою страсть к тебе, а потом отослал бы тебя обратно к госпоже Раби, где ты провела бы остаток своей очень недолгой юности, удовлетворяя каждую ночь множество любовников. А вместо этого я купил тебя и сделал своей наложницей. У тебя было в этом мире все, чего ты желала, и даже больше. Ты живешь в почете и безопасности, избавлена от нужды, и так будет всегда, до конца твоих дней, если, конечно, ты не вызовешь мое недовольство. – Его последние слова прозвучали как мягкое предостережение.

– Но что же будет с моими сыновьями? Если они – не твои наследники, то что же будет с ними? – спросила Делиция.

– Их воспитают так, чтобы они служили Пальмире, мне и моему преемнику. Они – повелители в этом городе. Твои сыновья – и мои сыновья тоже, и им ничто не угрожает.

– Даже со стороны Зенобии бат Забаай? – со злостью спросила она.

– С какой стати Зенобия будет желать зла твоим сыновьям? Ты глупа, моя милая, и озлоблена из-за постигшего тебя разочарования. Но вспомни-ка, ведь ни я, ни Зенобия не говорили тебе, что твои сыновья унаследуют мое царство. Если ты злишься, Делиция, то направь свой гнев против той, которая заслужила это. Направь его против моей матери, ведь именно она ввела тебя в заблуждение!

Белая кожа Делиции от ярости покрылась красными пятнами. Оденат прав. Именно аль-Зена заставила ее поверить, что ее дети получат в наследство маленькое царство своего отца. Делиция неглупая женщина и, поразмыслив, пришла к выводу, что ей и в самом деле повезло. Ее не только спасли от жизни бесправной проститутки, но и ее сыновья – гарантия того, что она будет по-прежнему сохранять свое вполне приличное положение. Какой же дурочкой она будет, если разрушит все это только из-за того, что следующими правителями Пальмиры будут еще не рожденные дети другой женщины!

Она чувствовала, что уже надоела своему хозяину. «Что ж, – решила Делиция. – Я в безопасности, и мои сыновья тоже. Я даже подружусь с Зенобией бат Забаай. Это, несомненно, не понравится этой старой кошке аль-Зене».

Делиции улыбнулась. Ее дыхание снова стало ровным. Ее охватило предвкушение того наслаждения, которое она испытает, когда заставит сердиться мать Одената.

– Чему же ты улыбаешься, любимая?

– Я улыбаюсь, потому что ты прав, мой господин, я и вправду совсем глупая. С твоего позволения, я буду приветствовать Зенобию бат Забаай как твою супругу и княжну.

Оденат улыбнулся ей в ответ:

– Я знал, любовь моя, что стоит тебе поразмыслить, и твой ум и врожденное здравомыслие проявят себя.

Он встал и снова поцеловал макушку ее белокурой головки.

– Я увижусь с мальчиками позже, любовь моя. Сейчас мне надо подготовить дворец к приезду Зенобии. Мне так хочется, чтобы ей у нас понравилось.

Изящно приподняв прекрасные брови, Делиция наблюдала, как Оденат уходит из ее апартаментов.

Должно быть, Оденат и вправду влюблен, раз так волнуется из-за всяких мелочей. Наверное, Зенобия бат Забаай уже не похожа на того худенького ребенка с мрачными глазами, который четыре года назад сидел и бесстрастно наблюдал за умирающим человеком. Делиция пожала плечами. Она уйдет в сторону от этих дворцовых интриг! Пусть маленькая бедави сама разбирается!

На следующий день после полудня Зенобия въехала во дворцовый сад на своем верблюде. В этот час большинство граждан дремало в прохладе. У нее не было желания привлекать внимание к своему визиту.

Аль-Зена холодно наблюдала, как Оденат помог закутанной в плащ девушке слезть с верблюда. Она откинула капюшон, и аль-Зена увидела прекрасное лицо.

– Мой господин? – тихо произнесла Зенобия, наклонив голову в знак приветствия.

– Добро пожаловать в мой дом, Зенобия! – сказал он в ответ. – Надеюсь, скоро он станет и твоим домом, мой цветок!

Зенобия смутилась, и ее бледно-золотистая кожа залилась персиковым румянцем.