Бен Кейн
Крестоносец

– Тем не менее стоит подумать о том, чтобы удалить его из Англии на время вашего отсутствия, сир, – сказал Лоншан.

– А Джон? Правильно ли поступить так и с ним? – спросил Ричард.

Юстициары переглянулись. Я понимал, почему они осторожничают. Ричард много говорил о том, что надо бы изгнать и Джона, однако, судя по вопросу, у него оставались сомнения. Но мало кто посмеет спорить с королем.

– Так что? – рявкнул Ричард, переводя взгляд с одного на другого.

– Червь сомнения точит ваш ум, сир? – спросил Лоншан, ловко обращая вопрос к самому государю. – Полагаю, вы говорили об этом вчера с вашей госпожой матерью.

– Говорил, – признался Ричард.

Де Пюизе не уступал коллеге в сообразительности.

– Не удивлюсь, сир, если она, движимая материнской любовью, посоветовала дать ему попытаться снова.

Ричард фыркнул:

– Не иначе, ты подслушивал?

– О нет, сир!

Де Пюизе вежливо хихикнул, но выглядел польщенным.

Лоншан поспешил завладеть разговором:

– Может статься, сир, королева тревожится, так как с вами может случиться что-нибудь в Утремере – боже упаси! – а Джон будет томиться в Нормандии или в Анжу вместо Англии. Пустой трон – соблазн для любого.

Ричард хмыкнул:

– Божьи ноги, ты, видно, тоже слушал! Говорю вам: ничего со мной не случится во время этого похода.

Уверенность его была заразительной, но впереди нас поджидали мириады тягот и опасностей: морские бури, болезни, раны, плен, даже смерть. Про себя я молил Бога, чтобы он простер свою длань над моим господином и королем.

– Тем не менее, сир, лучше быть готовым к любым неожиданностям, – сказал де Пюизе. Лоншан забормотал, соглашаясь. Де Пюизе продолжил: – А если случится несчастье, вашим наследником, скорее всего, станет Джон.

– Верно. – Ричард нахмурился. – Однако он еще не заслужил моего доверия. Впрочем, я могу понять тех, кто считает, что после моего отъезда ему стоит вернуться в Англию.

Де Пюизе кивнул, но у Лоншана вид был далеко не радостный.

«Переживает, что ему достанется меньше власти», – подумал я.

– Я… мы выполним любое ваше желание, сир, – сказал Лоншан. – Что бы вы ни решили, не опасайтесь – ваше королевство в надежных руках.

– Рад слышать это.

Голос Ричарда сочился ехидством.

Лоншан угодливо улыбнулся. Лицо де Пюизе осталось невозмутимым, но при этом унижении коллеги глаза его радостно блеснули.

Повисла тишина, которую не решался нарушить ни один из юстициаров.

– Я продолжу размышлять над этим, – объявил наконец Ричард. – Время у нас пока есть. Ступайте. – Он бросил взгляд через плечо. – Руфус, давай проедемся вместе. Голова моя забита этими хитросплетениями. Только свежий воздух способен их развеять.

– Конечно, сир.

Я был рад.

Внимания короля дожидалась целая гора пергаментов, у дверей в палаты толпилась очередь из баронов и чиновников, человек двадцать по меньшей мере. Это предвещало часы утомительной работы.

Попрощавшись с юстициарами, мы с королем направились к конюшням. Ехали мы без доспехов, поэтому не нуждались в дестрие, то есть в боевых скакунах, однако их требовалось время от времени разминать. Зима, проведенная в стойле, не идет на пользу ни одной лошади, не говоря уже о тех великолепных животных, которым предстояло нести нас в сражение. Я взял Поммерса, король выбрал того, на котором обычно ездил после гибели своего любимца Дьябло. Этот могучий, горячий гнедой с мохнатыми копытами по кличке Ураган норовил укусить любого, будь то человек или конь, кто оказывался поблизости.

Накинув капюшоны плащей, испуская облачка пара, мы выехали с покрытого ледяной коркой двора и направились вниз, к реке. Нас сопровождали Рис и Филип: первый – на Бычеглаве, моем запасном боевом коне, второй – на еще одном королевском скакуне. Пешеходы бросались прочь с нашего пути, вслед нам неслось не одно проклятие. Я надеялся, что Ричард не слышит их – мне не хотелось наказывать попадавшихся нам навстречу невежд. Но король только рассмеялся, и я понял, что он наслаждается редчайшей возможностью побыть неузнанным.

Путешествовали мы молча: я не испытывал нужды в беседе, раз король не хотел говорить, он же пребывал в задумчивости. Мы проехали близ реки, направляясь к городским стенам, и вскоре оказались на открытой местности. Над головой мчались облака, проблески синевы напоминали о том, что где-то за ними прячется солнце. Ветер подхватывал и уносил дым, выходивший из крыши крестьянского дома. Хотя деревья стояли голые и черные, зелень живых изгородей потемнела, а дорога сделалась грязевым морем, в обжигающе-морозном зимнем воздухе ощущалась свежесть. Вдалеке залаяла собака. Галки болтали и переругивались друг с другом на ближайшем стогу, яркоглазый дрозд подглядывал за нами из усыпанного ягодами куста падуба. Заяц скакал через оставшуюся на поле стерню. Двое краснощеких мальчишек, собирающих хворост, помахали нам.

– Как хорошо оказаться вдали от всех, Руфус, – сказал Ричард. – Дни, подобные этому, – пир для души.

Я удивленно уставился на него – на короля нечасто находила чувствительность.

– Легко любить природу весной и летом, когда все зеленое и в цвету, – продолжил он. – Но в зиме есть своя прелесть.

– Это так, сир. Морозный день вроде этого заставляет дождливую пору казаться более сносной.

– Хорошенько это запомни. В следующий раз настоящую зиму мы увидим бог весть когда. – Ричард вновь стал деловитым. – Прогулка наша, увы, не может длиться долго. Давай заглянем в лес, а потом повернем обратно.

Мы поехали дальше. Я вновь посмотрел на зайца, еще не добежавшего до края поля.

– Если бы ветер немного успокоился, неплохой был бы денек, чтобы спустить сокола на вон того приятеля.

Улыбка.

– Ты становишься одним из нас, Руфус.

Он не собирался смутить меня, но я поежился в седле. Больше десяти лет минуло с моего насильственного отъезда из Ирландии. Мечты о возвращении посещали меня все реже. Да, я хотел стать лордом Кайрлинна, нашего родового владения, но это желание было не таким горячим, как прежде. Меня угнетала другая вина. Поступая так, я пятнал доброе имя отца и матери, подло убитых.

– Я говорю тебе это не в укор, Фердия, а в похвалу.

– Да, сир.

Это еще не все, подумалось мне. Он называл меня настоящим именем, лишь когда бывал настроен серьезно.

– Ты поклялся мне в верности, Фердия, а также принял крест. Если ты человек честный, а я знаю, что это так, ты должен понимать, что пути обратно в Ирландию пока нет.

Удивляясь его проницательности, я посмотрел ему в глаза:

– Вы знали, что я думаю о Кайрлинне, сир.

– Лицо твое по большей части как открытая книга.

Он издал тот заразительный низкий смех, какой вырывался у него в минуты истинного веселья.

Я почувствовал, что щеки мои заливаются румянцем, как у незрелого юноши. Я всегда старался подражать Ричарду, искусно скрывавшему свои чувства, но покуда не слишком преуспел.

– Бог создал тебя таким, Фердия. Это не так уж плохо.

Вот почему Беатриса с такой легкостью читает мои мысли, уныло подумал я.

– А мой братец Джон слеплен из другого теста. – В голосе Ричарда послышалась усталая нотка. – Как и ты, он присягнул мне на верность. Тебе, к примеру, я не задумываясь доверю жизнь, а вот ему…

Он не договорил. Я был целиком согласен с ним – брат Джон всегда казался мне змеей.

Король бросил на меня пытливый взгляд.

Я колебался, раздираемый надвое, но принимать решение приходилось быстро, поэтому я отодвинул в сторону свое мнение. Моя неприязнь к Джону – личное дело, сказал я себе. Собственно говоря, никакого вреда он мне не причинил.

– Если ваша госпожа матушка доверяет ему, сир, то почему вам не стоит?

– Ха! Не знаю, доверяет ли она Джону, однако полагает, что парень заслуживает второй попытки. Материнская любовь, Фердия. По временам нет чувства более сильного и более слепого.

Будь у короля дети, подумалось мне, Джон не так сильно заботил бы его. Предмет был деликатным: Ричард давно обручился с Алисой, сестрой Филиппа Капета, но, похоже, не собирался доводить дело до свадьбы.

– Как только вы женитесь, сир, и у вас родятся собственные дети…

– Божьи ноги, ты такой же зануда, как моя мать! – вскричал Ричард, но улыбнулся. – Однако все верно, королю нужна жена и, что важнее, наследник. К счастью, здесь я питаю большие надежды. Союз с одним королевством в Северной Испании позволяет убить двух птиц одним камнем: я получаю жену и союзника на юге против графа Тулузского. Мне сказали, что у Санчо Наваррского есть дочь подходящего возраста. Вскоре мы поедем на юг, чтобы с ним встретиться. Бог даст, еще до окончания встречи я буду помолвлен с его дочерью.

– А как же Филипп, сир?

Мне не было нужды упоминать имя Алисы.

Король бросил на меня острый взгляд:

– Я улажу дела с ним, когда поход будет в самом разгаре, и у него не будет возможности нарушить слово и вернуться домой.

– Он не обрадуется, сир.

– Нет. Но каждый человек имеет свою цену. Мне предстоит выяснить, сколько стоит Филипп.

Я решил, что мои неурядицы с Беатрисой – пустяк по сравнению с королевскими.

– Вот и лес, – объявил Ричард. – Пора возвращаться.

– Книги и счета, – устало промолвил я, жалея, что мы еще тут, а не в Утремере.

Король хмыкнул:

– Чистое проклятие, это верно. Как хотел бы я отшвырнуть их прочь и отплыть в Святую землю на следующий день после коронации. Но тщательное продумывание жизненно важно для войны, как и для всего прочего.

– Я предпочел бы в одиночку сразиться с целым отрядом сарацин, сир, чем иметь дело с горами пергамента на вашем столе.

– Я тоже, – сказал он, и я широко улыбнулся. – Когда придет день сразиться с турками, а он непременно наступит, мы поскачем на врага вместе.

Наслаждаясь расположением государя, ослепленный видениями славных битв, я позабыл про Беатрису, Фиц-Алдельма и Генри.

Единственным, что имело для меня значение, была война с сарацинами.

Глава 2

Нонанкур, Нормандия, март 1190 года

Капли дождя ударили в лицо, когда мы с Филипом достигли подножья лестницы, что вела в главный зал. Я глянул на небо. Выходя, я решил, что успею добежать до кухни без плаща. Теперь моя уверенность поколебалась. Черная туча нависала над донжоном, рокотал гром. Если не считать парнишки, заводившего лошадь в стойло, замковый двор был пуст. Люди выглядывали из кузницы и мастерских, ожидая потопа.

– Лучше поспешить.

Подгонять Филипа не пришлось – подобно мне, он был в шоссах^[4] и тунике. Он рванул с места, и я, принимая вызов, бросился за ним. На миг мы превратились в мальчишек, забавляющихся бешеной гонкой. Полученное вначале преимущество сыграло Филипу на руку, и он ликующе закудахтал, первым добежав до двери кухни. Мне оставалось радоваться тому, что я успел в укрытие прежде, чем небеса разверзлись.

– Слишком много времени проводишь за столом, Руфус, и слишком мало у столба для упражнений, – сказал он, стоя на пороге.

Я заставил его потесниться.

– Ты сжульничал! Мы побежали не одновременно.

– А это, случаем, не пузо? – сказал Филип, шлепнув меня по животу.

Уязвленный, потому как плоти в этом месте стало немного больше, чем прежде, я зарычал и обхватил его рукой за шею:

– Я еще способен побить тебя, щенок!

Он со смехом высвободился.

– На мечах – быть может. А вот в беге – никогда.

Наверное, мой друг был прав, хотя я ни за что не признал бы этого. С выезда из Лондона у меня было слишком мало времени для упражнений или совершенствования в обращении с оружием. Филип, оруженосец, мог заниматься почти сколько хотел, тогда как я, близкий соратник короля, от рассвета до заката торчал на совещаниях, передавал послания, наставлял чиновников. И дело не только в этом. Мы редко задерживались где-нибудь больше чем на седмицу. Просыпаясь поутру, я с трудом соображал, где нахожусь. При иных обстоятельствах постоянная перемена мест быстро бы примелькалась, но воодушевление перед отправкой в Утремер, охватившее всех, кто состоял при дворе, было заразительным.

Одиннадцатого декабря мы вышли из Дувра в Узкое море. Рождество отпраздновали в нормандском Бюрене – приятное время обильных угощений и возлияний. Однако несколько дней спустя состоялась напряженная встреча с Филиппом Капетом. Оба короля договорились хранить мир на время своего отсутствия, не покушаться на земли друг друга и обязались заставить своих баронов делать то же самое. Ричард снова подтвердил помолвку с сестрой Филиппа, Алисой, – спустя несколько дней после того, как поделился со мной мыслями о женитьбе на дочери короля Санчо Наваррского. Он ходил по лезвию ножа: один неверный шаг – и французский монарх откажется от участия в походе, а потом и войну объявит. Но Ричард явно был уверен в успехе, и я говорил себе, что ему виднее.

К Сретению мы переместились на юг, в Ла-Реоль на берегах Гаронны, где Ричард заново принял присягу у гасконских сеньоров. Запланированные переговоры, касавшиеся намерения короля жениться на Беренгарии, дочери Санчо Шестого Наваррского, не состоялись по причине снегопада, засыпавшего перевалы в Пиренейских горах, но начало было положено в виде отправленного с кораблем письма. Из Ла-Реоля мы прибыли сюда, в Нонанкур. Это случилось два дня назад. Ричард созвал большое собрание, на котором присутствовали его мать, королева Алиенора, братья Жоффруа и Джон, Уильям Лоншан, Гуго де Пюизе и многие другие епископы. Кого тут только не было. Большой зал набился битком. Не прошло и часа, как я стал свидетелем свары между двумя юстициарами, – опасения Ричарда насчет их совместного правления Англией были далеко не беспочвенными.

Пробираясь между слугами, мывшими в чанах кастрюли и сковороды, мы направлялись к печам. Мы тут примелькались, поскольку частенько наведывались за свежим хлебом или пирогами. Я обеспечил нам радушный прием, раздавая главным поварам по нескольку серебряных пенни в каждый приход. Разжившись цыплятами и выпечкой с изюмом, мы расположились в сторонке, у дверей, и, принявшись за еду, стали смотреть на дождь.

По лестнице спустился кто-то в плаще. У подножья порыв ветра на миг откинул капюшон, обнажив квадратную башку Фиц-Алдельма. Вместо того чтобы направиться на кухню, рыцарь нырнул ко входу в помещение, расположенному в цокольном этаже под большим залом. Там располагались кладовые для провизии и вина, хранилища, а также камеры для заключенных. Было странно, что Фиц-Алдельм вышел на улицу, рискуя промокнуть. В цокольный этаж можно было спуститься по внутренней лестнице из зала. Я поделился своим наблюдением с Филипом, и тот согласился со мной.

– Я пойду и посмотрю, – предложил он.

Тронутый – Филип считал Фиц-Алдельма врагом только потому, что тот был врагом мне, – я с благодарностью пожал ему руку.

– Если бы он заметил меня, то понял бы, что я шпионю, – сказал я.

– А у меня, оруженосца, есть множество причин оказаться там, – ответил Филип, подмигнув. Быстренько дожевав последний кусок пирога, он выскочил под дождь.

Прошло немного времени, и туча, превратившая замковый двор в скопление луж, истощилась. Держась поближе к стене, я сумел добраться до лестницы, не замочив ног. В расположенном неподалеку аббатстве колокола отзвонили третий час^[5]. Я стал подниматься, перепрыгивая через две-три ступеньки. До начала созванного Ричардом собрания оставалось еще много дел, напрочь заставивших меня забыть про Фиц-Алдельма и его козни.

Большой зал был очищен от мебели, все столы слуги сдвинули к стенам, кроме одного, длинного, в середине комнаты. Подушки на скамьях указывали на то, что членам королевского двора и епископам не по вкусу сидеть на твердых досках. Выложенный плитами пол был устлан свежим тростником и душистыми травами. В большом очаге пылал огонь, и сидящим поблизости от него было тепло, даже чересчур. Расположившиеся в отдалении стали добычей сквозняков. Ветер рвал с окон закрытые ставни, а всякий раз, когда дверь в конце зала открывалась, внутрь врывался поток холодного воздуха.

Собрались почти все. Место Ричарда пустовало: он расхаживал по залу вместе с Генрихом Блуаским, графом Шампанским – светловолосым юношей, который находился в сложном положении, приходясь племянником одновременно Ричарду и Филиппу Капету. Открытый и смешливый, он явно был славным парнем и нравился королю. Через несколько дней Генриху предстояло отправиться в Святую землю, его задачей была осада Акры – прибрежного города, уступленного сарацинам почти три года тому назад. Как и большинство христианских крепостей, Акра пала вскоре после сокрушительного разгрома в битве при Рогах Хаттина.

Для матери Ричарда и его невесты Алисы были оставлены места справа от короля. Филип скромно держался в нескольких шагах позади, ожидая указаний. За двумя незанятыми местами расположился Жоффруа, сводный брат короля и архиепископ Йоркский. Он увлеченно беседовал с епископами Норвичским, Батским и Винчестерским, старательно не замечая Гуго де Пюизе, епископа Даремского, сидевшего напротив. Тот, в свою очередь, притворялся, что не видит Уильяма Лоншана, канцлера, епископа Илийского и своего собрата-юстициара. Уильям сидел сразу за Губертом, епископом Солсберийским, и разговаривал с братьями Маршалами, Уильямом и Джоном.

Присутствие такого множества высоких духовных особ разбередило рану в моей душе. Я собрался было исповедаться в убийстве Генри одному из прелатов, но тут же передумал. Мое раскаяние могло убедить клирика, но Бог понял бы, что я лгу. Чувствуя себя несчастным, я старался отвлечься, разглядывая присутствующих.

Слева от места Ричарда сидел Джон, его брат и граф Мортенский. Смуглый, рыжеволосый, рыхлый и склонный к полноте, он не унаследовал ни намека на королевскую стать и величие. Джон держался отдельно от других и частенько прикладывался к кубку, поглядывая на собравшихся своими змеиными глазками. Сидевший рядом с ним епископ вполне довольствовался, похоже, собственным обществом, не принимая участия в беседе с собратьями-клириками и знатью по другую сторону стола.

Джон навел меня на мысль о Фиц-Алдельме, и я посмотрел на врага. Наряду со мной, Балдуином де Бетюном, Андре де Шовиньи и группой рыцарей двора и чиновников, он стоял лицом к королевскому месту за столом, на почтительном расстоянии от него. Нам дозволили присутствовать на собрании, но не принимать в нем участия. Фиц-Алдельм болтал с Одо де Гюнессом, своим дружком, недавно принятым ко двору. Человек обаятельный, отличный боец – причина, по которой Ричард пригласил его, – де Гюнесс был также хитрым и изворотливым, как лис. Сомневаюсь, что король подозревал об этой стороне его натуры. Сам я узнал об этом, подслушав однажды его разговор с Фиц-Алдельмом. Я был убежден, что де Гюнесс не остановится перед убийством.

Открылась дверь личных королевских покоев в ближнем конце зала. Вышел майордом и зычно провозгласил:

– Королева Алиенора!

Затем он объявил Алису, сестру Филиппа Капета.

О том, что она невеста короля, не упомянули, и я обратил внимание на это. Прежде чем жениться на Беренгарии, Ричарду предстояло разорвать длившуюся двадцать лет помолвку с Алисой – опасная затея, чреватая войной с Францией. Из-за связанной с ней правовой загвоздки и пригласили столько епископов. Для решения этого вопроса следовало учесть все тонкости династического брака и соблюсти все положения канонического права.

– Они будут сидеть за этим столом до тех пор, пока я не получу желаемого, – заявил король.

О чувствах сестры французского короля он не упомянул, но я знал, что они переговорили наедине после приезда Алисы. Я не завидовал ее положению: пешка между двумя королями.

Сидевшие за столом встали. Ричард поспешил проводить мать к ее месту. Он сдержанно поздоровался с Алисой, скромно шедшей позади Алиеноры. Мы все поклонились, когда королева подошла к нам – в темно-зеленом платье, с волосами, убранными под тонкую как паутина золотую сетку. Все еще красавица, несмотря на свои годы, живое воплощение величия и достоинства, она улыбнулась королю, покуда тот хлопотал, устраивая ее поудобнее. Помог он усесться и Алисе, которая выглядела мило в своем небесно-голубом платье, но вела себя сдержанно. Я задавался вопросом, правдивы ли слухи о ее давней связи с отцом короля, Генрихом.

Заняв свое место, Ричард без обиняков приступил к делу. Обсудить предстоит многое, сказал он, но начать стоит с самого неотложного.

– Сдается мне, что после моего отъезда из Англии юстициары если не вцепились друг другу в глотку, то сильно повздорили.

Он посмотрел на де Пюизе, потом на Лоншана. Первый покраснел, второй остался невозмутимым.

Лоншан знает, что произойдет, подумал я. Ричард сказал ему.

– Как мне передают, то, что по душе одному, непременно огорчает другого, – продолжил король.

Де Пюизе кашлянул.

– Честно признаюсь, сир, мы не очень ладим.

Взгляд Ричарда переместился на Лоншана.

– Что до меня, сир, то я выразил несогласие с некоторыми предложениями де Пюизе, – заявил епископ Илийский, скользкий как угорь. – Тогда как он…

Ричард поднял руку, не дав канцлеру договорить.

– У меня нет ни времени, ни терпения выслушивать ваши взаимные наветы. Раз дела обстоят так скверно, когда я всего только за Узким морем, мне страшно представить, что произойдет ко времени нашего прибытия в Утремер. С этого дня управление моим королевством будет разделено пополам. Ты, де Пюизе, будешь юстициаром на землях к северу от реки Хамбр, до шотландской границы. А твоя власть, Лоншан, будет распространяться на остальную часть Англии.

Пока Лоншан, довольный, как кот, получивший миску сливок, рассыпался в благодарностях, де Пюизе изменился в лице, побагровев.

– Чем прогневал я вас, сир, раз вы поручили мне эту службу?

Последнее прозвучало презрительно.

– Ты собираешься сказать, что не хочешь исполнять ее?

– Н-нет, сир! – пролепетал смутившийся де Пюизе.

– Ну так бери, что дают, и радуйся.

Спасовав перед королем, де Пюизе забормотал слова благодарности. Его взгляд, обращенный на Лоншана, был полон ненависти.

Звезда канцлера продолжила свое восхождение: Ричард сообщил, что отправил папе Клименту послание с просьбой назначить епископа Илийского легатом в Англии и Шотландии – то была высочайшая из доступных ему церковных должностей. Еще король приказал Лоншану обнести лондонский Тауэр глубоким рвом, укрепив тем самым его оборону.

Речь зашла о Жоффруа, сводном брате Ричарда, и поведение короля стало еще более резким. Этому не стоило удивляться. Несколько месяцев назад, накануне нашего отъезда из Англии, ему пришлось улаживать бурную свару между Жоффруа и де Пюизе вкупе с несколькими епископами и другими высокопоставленными церковниками. Этот спор тянулся с Рождества, и король разозлился до того, что забрал в казну кое-какие имения Жоффруа.

– Если речь о монетах, которые я должен… – начал Жоффруа.

– Не о них, – оборвал Ричард. – Не знаю, как еще сказать, если не напрямик, Жофф. Я прошу тебя поклясться на святом Евангелии, что нога твоя не ступит на английскую землю в течение ближайших трех лет иначе как с моего разрешения.

Жоффруа едва не поперхнулся глотком вина.

– Согласись с моей волей, брат. Иного пути я не вижу, – продолжил король.

– Хорошо, сир.

Голос Жоффруа был сдавленным, лицо перекосилось, но возражать он не осмелился.

Ричард наклонился вперед и посмотрел на младшего брата:

– О том же я прошу и тебя.

Джон болезненно поморщился:

– Ты желаешь, чтобы я оставался в Нормандии или в Анжу на все время твоего отсутствия, сир?

– Да.

– Ты отправляешься на войну, брат. Помимо ран или гибели в бою, тебе грозят морские бури, лагерные хвори или пленение.

– Я иду не просто воевать, но освобождать Иерусалим от сарацин, – поправил его Ричард.

– И все мы надеемся на успех и молимся о нем, – сказал Джон на удивление искренним тоном. – Тем не менее тебя подстерегают серьезные опасности. Бог милостив, все эти напасти обойдут тебя стороной, но если вдруг не обойдут, тебе понадобятся в Англии верные слуги, способные уберечь трон.

– Они у меня есть, – ответил Ричард. – Лоншан, де Пюизе, Маршал, Бардольф, Фиц-Питер и Брюйер.

Помимо двух старших юстициаров, король назначил Уильяма Маршала и еще троих союстициарами, и все они присутствовали на собрании.

Щеки Джона порозовели.

– Но они ведь не твоя плоть и кровь, сир!

– Воистину так, – согласился Ричард. – Зато наша государыня матушка – да. А она остается в Англии.

Застигнутый врасплох, Джон тем не менее быстро пришел в себя и посмотрел на Алиенору.

– По душе ли тебе такое решение? – спросил он.

Алиенора, потупившись, ответила не сразу.

– Твое молчание дает понять, что ты не согласна с Ричардом, мама, – закинул удочку Джон.

Ричард нахмурился.

– У меня есть сомнения, это верно, – сказала Алиенора. – Мы с твоим братом королем обсуждали это. И будем обсуждать дальше, но пока я прошу тебя исполнить его приказ и дать клятву.

Глаза у Джона сверкнули, но все же он кивнул.

– Ну хорошо, мама. – Принц посмотрел на брата. – Я даю клятву.

Ричард выглядел удовлетворенным.

Затем начали обговаривать вопросы канонического права, касавшиеся королевской суженой – Алисы, сестры Филиппа. С самого начала стала понятна цель – позволить Ричарду законным образом отказаться от помолвки. Алиса становилась все более мрачной. Королю хватило милосердия, чтобы принять огорченный вид, когда она сказала, что неважно себя чувствует и просит разрешения уйти. Разрешение сразу же было получено. Когда Алиса поднялась, Алиенора шепнула что-то ей на ухо, и та натужно улыбнулась.

Бедное создание, думал я, глядя ей вслед.

Филип подлил вина королю, после чего направился к комнате за дальней стеной зала, в которой держали яства и питье. Утомленный бесконечными речами епископов, бравших слово один за другим, я потихоньку последовал за другом.

Под неодобрительным взглядом дворецкого, на чьем попечении находились еда и напитки, я разжился небольшим серебряным кубком. Филип, легко угадавший мое желание, до краев наполнил его вином из нового кувшина.

– Божьи пальцы, я помру от скуки, прежде чем этот день закончится, – сказал я, пригубив напиток.

Дворецкий фыркнул. Я строго посмотрел на него, и он внезапно обратил свое внимание на служанку, что мела пол неподалеку от нас.

– Тебе хоть выпить можно, – заметил Филип. – А мне приходится оставаться трезвым.

– Соболезную.

Я отсалютовал ему кубком.

Он скорчил рожу.

– Будешь надо мной издеваться, не узнаешь новостей.

Мне вспомнилась его мысль – проследить за Фиц-Алдельмом. Я отошел подальше от дворецкого и незадачливой девки с метлой, которой грозила хорошая взбучка.

– Что ты видел?

Лицо Филипа приняло заговорщицкое выражение.

– Фиц-Алдельм воспользовался наружной лестницей, потому что не кто иной, как принц Джон, спустился по внутренней.

– Они не хотели, чтобы их видели вместе!

– И мне так показалось.

– О чем они говорили?

– Вот тут-то и загвоздка. Я последовал за ними в винный погреб, но не сумел подобраться достаточно близко, чтобы расслышать хоть слово. – Филип развел руками. – Ты уж извини, Руфус.

Я благодарно улыбнулся:

– Не извиняйся. На такой успех я даже не надеялся.

– Как-то скверно это выглядит. Зачем им уединяться втайне?

Филип был человеком, как правило, доверчивым. Его подозрительность только подстегнула мою.

– Измена, – заявил я.

– Не может быть!

– Люди, подобные Фиц-Алдельму, мать родную продадут. Джон из того же теста. Помнишь, он бросил умирающего отца, когда победа Ричарда стала очевидной?

– Поступок, достойный презрения. – Филип покачал головой. – Почему Ричард принял у Джона клятву верности?

– Ему свойственна та же слабость, что и его отцу. Генрих раз за разом прощал своих детей, в том числе и Ричарда, когда они восставали против него. Вот и Джону позволили вернуться в стадо.

– Думаешь, король разрешит принцу поехать в Англию?

Я подумал о разговоре Ричарда с де Пюизе и Лоншаном в Лондоне. Об уважении, которое он питает к матери. О ее сомнениях, когда Джон попросил Алиенору высказаться насчет запрета.

– Да, – устало проронил я. – Думаю, это вполне возможно.

Казалось, препятствиям на пути Ричарда не будет конца.

И мы можем вообще не попасть в Утремер.

Несколькими днями позднее Ричард снова встретился с Филиппом. Я присутствовал при этом. Принесенные королями клятвы не угрожать державам друг друга, пока они на войне, были возобновлены, и епископы пообещали отлучить того, кто нарушит соглашение. Приготовления к отплытию в Утремер задерживались с обеих сторон, поэтому договорились, что вместо первого апреля войска соединятся в Везле на День святого Иоанна Крестителя, двадцать четвертого июня. Неожиданный и печальный конец встрече положил всадник, перепачканный грязью и усталый. Он скакал во весь дух, чтобы привезти ужасную весть от французского двора: королева Изабелла, супруга Филиппа, скончалась при родах, произведя на свет двух мертворожденных близнецов.

Французский король отбыл, даже не попрощавшись. Ричард хмуро глядел ему вслед.

– Он не друг мне, Руфус, – сказал король. – Но такого несчастья никому не пожелаю. Да поможет ему Господь.

Немногим доводилось наблюдать человеколюбие Ричарда, но оно в нем было. Вскоре его вытеснил гнев. Мы снова отправились в поход через Мэн, Анжу и Пуату в Гасконь, к замку одного сеньора, чьи люди грабили паломников на пути в испанское святилище Сантьяго-де-Компостела. После короткой осады мы взяли крепость приступом и перебили всех, кто оказал сопротивление. Сеньор сдался довольно охотно, уповая на то, что будет помилован благодаря своему знатному происхождению.

Ричард повесил его прямо на стене замка.

Свершив королевское правосудие, мы продолжили путь на юг. Не успели мы сделать один переход, как нас перехватил гонец. Такое случалось нередко: Ричард постоянно находился в движении, и важные новости должны были догонять его. Почти неотлучно находясь при короле, я зачастую присутствовал при приеме посланцев. Сообщения по большей части были скучными и касались повседневных дел вроде пожалования имения или леса тому или иному лорду, назначения епископа, собирания флота, призванного доставить нас в Утремер.

Но только не в тот апрельский вечер.

Прибыло письмо от королевы Алиеноры с рассказом о жестоком избиении сотен евреев в Йорке. Притом что в народе евреев не жаловали – это ведь убийцы Христа, – новость была ужасной.

Кипящий от ярости Ричард обвинял Лоншана в неспособности справиться с делами.

– Ему следует навести порядок, и сурово! Я не могу вернуться в Англию. Только не сейчас!

Я огляделся. Люди переговаривались вполголоса, опасаясь короля: жуткое событие, случившееся в Йорке, угнетало всех. Я услышал, как Фиц-Алдельм произнес, шепотом, но недостаточно тихо: «Жаль только, что всех этих мерзопакостных евреев не перебили так же». Он сердито глянул, когда де Гюнесс сказал что-то в ответ. Я навострил уши и сумел уловить следующие слова де Гюнесса: «Твои долги». Фиц-Алдельм посоветовал ему захлопнуть рот. Я припас эту толику сведений до будущих времен. Выходит, Фиц-Алдельм задолжал ростовщику-еврею где-то в Англии.