Артур Кинк
Середина земли
– Всё сгорело! – Андрей сменил свою маску позитива. Он снова был в отчаянии. – Все записи, что мои родители и их родители собирали годами. Ничего не осталось. Я знаю! Это они всё сожгли!
– Тихо! – прикрикнул басом мой новый знакомый. – Что толку с них? Я этой макулатурой печь топлю и зад подтираю. Никому ещё она ни знаний, ни ума не дала. Ты моя, ка чувствуешь-та себя? – обратился он ко мне и опять проглотил язык. Тоже смурное и встревоженное выражение лица. Та же местная манера коверкать слова и терять окончания. Я молча принялся рассматривать его. На наличие изменений в костях, мышцах и глазах. Принюхивался. Но ничего не нашёл. Это был самый обычный человек. Без искаженного иными влияниями скелетом. Замутнённые годами карие глаза. Запах дешёвых сигарет и бензина.
– На фоксе он! Да? – засуетился Андрей. – Ты молодца. Ты Тихон, пока что.
– А где сам Тихон? – дар речи окончательно вернулся ко мне. Я, наверное, мог рассказать что угодно. Даже вспомнить школьную программу, если бы меня спросили. Но стоило мне подумать о тех ужасах что я видел, воздух выбивало из лёгких, словно ударом в солнечное сплетение, а язык разбухал во рту и становился неповоротливым, как у пьяного.
– Тебе интересно, где Тихон? Эти твари спалили мой дом! Дом, который ещё мой дед строил! Всё сожгли! Вся рожа сгорела! КФСки, что ты принёс сгорели! У меня даже трусов нет! А тебе интересна судьба этой мрази? Что ты делал, когда я ушёл спать? Ты пошёл с ними в баню?
– Угомони блатное сердце! – дед своим грозным командным голосом заставил Андрея осечься. – Без трусов не останешься. Зачем втянул в это чужака? Сам виноват! А кафески твои!
– КФСки. – поправил Андрей. – Корректоры функционального состояния.
– Срал на я на это функциональное состояние. Их создатель ничем не отличается от местных душегубов. У тебя же были нормальные амулеты. Старые? Что остались ещё с тех времён.
– Да! – Андрей постучал себя по голой красной от ожогов груди. – Ещё один у него. Он у тебя?
Андрей орал на меня, а я не люблю, когда на меня орут где-то за пределами службы. Ему повезло, что вокруг было слишком много народу, а я едва ли мог пошевелиться без боли.
Я потянулся к шее и вспомнил, что чёртов амулет едва не удушил меня, прежде чем я поврал веревку и бросил его где-то в сопках. Я огладил через майку свой алюминиевый смертник, и Андрей не стал вдаваться в подробности. Он был слишком занят оправданиями перед стариком.
– Надо уходить. – оглядевшись по сторонам сказал старик и окликнул свой отряд. Они быстро погрузились в УАЗИки и легковушки. Пожарные тоже свернулись, когда остатки дома Андрея перестали тлеть.
Слова всё ещё тяжело давались мне. Я просто слушал беседу Андрея и старика. Последнего звали Петром Семеновичем, как я понял из их разговора. Он упрекал Андрея в том, что втянул в «их дело» чужака, не следовал инструкциям. Мы были втроём в уазике, и я лежал позади, делая вид что сплю. Я был весьма убедителен, со всеми своими травмами.
– Откуда мне было знать, что он притащиться вместе с надвысшим? Семёныч. Он уехал. А потом обратно вернулся. Как муха на говно! Этот надвысший его кореш!
– Ты объяснил ему, что от его кореша ничего не осталось?
– Объяснил. Семёныч. Всё не так просто. Нельзя просто сказать человеку, что твой друг, которого ты чуть-ли не с детства знаешь чудовище из иного измерения. Такие вещи не вываливают на неокрепшую голову.
– Психолог, твою мать нашёлся! Он ещё и вояка! Нам тут военных не хватало!
– Я сейчас обновлю космическую погоду…
– Что мне твоя погода, в этой твоей мигалке! Я сам чувствую, что пиздец наступает. Без ваших этих погод и картинок! Идиот никчёмный! К чему твоя самодеятельность привела?! Пожарные с райцентра приехали. Ославят теперь на всю округу! Надвысшего след простыл! Он должен был помочь тебе с обрядом закрытия врат. Он должен был ни с кем из местных не общаться! Такой же, как твой отец. Самонадеянный идиот! Сгубил себя и мою сестру.
– Мой отец не идиот! – злился Андрей. – Поди Семёныч сам, и скажи этой твари что делать! Он тебе хвостом так съездит, что до китайской границы лететь будешь! Ты видел превращения, а я о них только читал. Занимают от одного месяца! Брехня! Он первые три дня подыхал, а потом покрылся рыбьей кожей и вымахал на пятнадцать сантиметров. Был глиста в корсете, а теперь кулак с мою голову.
– Тебя с ним не кулачные бои вести просили. А убедить в том, что ты друг. Чтобы он тебя слушался! Всё Андрюша. Шуточки скончались! Теперь делать будем по-моему. – Семёныч круто повернул и я едва удержался, чтобы не летать по всему салону.
– Вояку не трогай. Возьмём его с собой. Он мужик нормальный. Да и нам лишние руки всегда нужны.
– Вот пока ты думаешь, что у тебя руки лишние – так и будешь жить!
Мы резко остановились. Андрей помог мне вылезти из машины. Боль уменьшилась. Лишь слегка тянуло мышцы при резких движениях, да саднило порезы. У Петра Семёновича был добротный деревянный дом. Не такой, какие стояли на станции. Массивный брус, смазанный от плесени и сырости блестел. На выкрашенных голубой краской окнах стояли герани. Теплицы, огород, маленькая банька и скважина в центре двора.
Овчарка на цепи залилась безумным лаем, стоило нам заехать в ворота. Цепь гремела, собака металась.
– А ну цыц! – рявкнул Семёныч и та скрылась в будке, продолжая нервно рычать.
– Животина вас ещё месяц на дух переносить не будет. Пока вся гадость не выйдет.
В сенях резко пахло кошкой, а в самом доме, было уютно, но грязно. Ковры и дорожки в песке. Много горшков с цветами, старая мебель, накрытая вязанными салфетками, мой любимый стол книжка, заставленный коробками и книгами. Игрушки, детский велосипед, школьные учебники. Куча обуви и тапочек. В доме проживало ни один и не два человека. Женщина в годах бросилась встречать нас, но Пётр приказал её собрать внуков и идти к соседке. Без лишних сантиментов, она немедленно оделась сама, одела троих детей. Мальчиков школьников и девочку, едва научившуюся ходить. Вместе они быстро покинули дом.
– Как твоё настоящее имя, сынок? – обратился старик ко мне впервые как мы приехали.
– Женя. Из Екатеринбурга.
– Ну, Женя из Петербурга, что ты видел?
– Я из Екатеринбурга. – поправил я. С первого взгляда, Пётр показался мне деятельным и серьёзным мужиком. Держит гражданский поисковой отряд, глава большой семьи. Когда надо прикрикнет. Когда не надо, играет роль мудрого старика, что поможет советом. Но было в нём что-то странное. Не паника, которую он скрывал ото всех, чтобы оставаться лидером. Не резкость в выражениях. Может быть, агрессивная упертость и совершенное не приятие того, что он может быть не прав. Чтобы в нём не скрывалось, меня это напрягало.
– Видел что?
Я раскрыл рот, но продолжал молчать. Я видел всё. Безумную пляску, кровь, богомерзкий алтарь, лики чудовищ. Их оргии и жертвоприношения. Их кровожадность, даже по отношению к своим собратьям. И я заставил себя говорить. Я начал, и не мог остановиться. Я кричал. Я держался за стул, чтобы ни кого не поранить и не размахивать руками. Я чувствовал, как задыхался от потока слов и как горело моё лицо. Старик принёс мне литровую банку воду и выпил её залпом. Нормальную воду. Не из чистейшего ключа, но точно не пропитавшуюся тленом и гнилью, как на станции. Просто воду.
– Успокойся сынок. Ты понимаешь, что об этом нельзя говорить направо и налево? – спросил он.
– Я служу в армии. Я понимаю. – ответил я.
– Бывал в боевых точках?
– Пока нет.
– Здесь, конечно, не армия, а я тебе не командир, но скажи, ты хочешь убить тех существ?
Я тянул с ответом. Я хотел никогда не встречать тех тварей. Дослужиться до пенсии, покататься по стране по бесплатным проездным. Я не служу богу войны. Я охраняю от него свою страну и себя. Я никогда бы не попросился на войну, но если бы приказали, я пошёл не раздумывая.
– Если нет, то мой сын отвезёт тебя в Романовку. Там мой старый товарищ в паспортном столе работает, поможет тебе восстановить документы. И сядешь на поезд. Вернёшься в Ленинград. А если да. Добро пожаловать в гражданский поисково-спасательный отряд Петра Легатова.
– Я из Свердловска. – чётко повторил я. – Что от меня требуется?
– Вот это наш человек! – воскликнул Пётр. – Мужик! Два раза просить не надо!
Мне дали чистую одежду. Китайские камуфляжные штаны, серую футболку в катышках и измазанную мазутой джинсовку. Всё было в пору, кроме куртки. Семёныч сказал, что это одежда его старшего сына, а он не такой плотный.
Мы сели за стол. Андрей разлил нам щи из почерневшей от нагара кастрюли. У меня не было аппетита. Я лишь хлебал воду. Мне давали сначала банки, а потом плюнули и поставили на стол пятилитровую канистру. Андрей всё стенал, за свои записи, больше, чем за то, что остался без трусов.
– Херня всё это! Вон у меня их сколько. – Пётр указал на коробки и Андрей бросился к ним, развалив бумаги по полу. Пётр не так радел за документацию. Многие бумаги были изрисованы фломастерами. Все они лежали в полном беспорядке. Не было никакой каталогизации, какую вёл Андрей. Я уселся рядом с Андреем и выудил жёлтый листок с детским рисунком на чистой стороне. На лицевой же были печатные подчёркивания и надпись «протокол» остальное было заполнено расплывшейся синей ручкой.
«Протокол №312. Семнадцатое декабря тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Запись со слов Легатова Петра Семёновича, Курякина Дениса Павловича, Легатовой Альбины Семёновны, Сидорова Михаила Игоревича. Ангарского Владимира Олеговича и пр. На территории станции Пролетарской пропали восемь человек за декабрь. Шесть за ноябрь. Девять за октябрь. Среди пропавших несовершеннолетние граждане СССР, а также заключенные, отбывающие исправительный срок на руднике «Пять лет победы». Копии заявлении в милицию о пропаже прилагаются. Пропавших и/или их тела найти не удалось. Со слов местных жителей и участкового Авдотьева Фёдора Фёдоровича, в лесополосе были замечены странные звуки, запахи, и животные, принадлежность которых лесничий определить не смог. Нами сотрудниками КГБ. Соломоновым Ленинидом Ильичом и Павлицкой Александрой Богдановной был произведён опрос очевидцев и осмотр места происшествия. Были найдены останки растений и животных, поражённых неизвестными химикатами. Так же был обнаружен крайне едкий и опасный туман, что вызвал у сотрудников, участкового и двух местных жителей признаки отравления: повышение давления, тошноту, затруднённое дыхание, зрительные и слуховые галлюцинации. Направлено на дальнейшее рассмотрение и принятие решение. Семнадцатое декабря. Одна тысяча девятьсот шестьдесят девятый год. Соломонов Л.И. Павлицкая А.Б.»
– КГБ? – спросил я у Петра, тряхнул листом.
– Можешь с ней в нужник сходить.
– Они занимались этим пятьдесят лет назад? Они были на той станции. И вы были с ними. – я переместился с пола, где Андрей сортировал бумажки бормоча себе под нос, за стол. К Семёнычу.
– Был. Сестра моя была. И будущий муж её. Мы все тогда на Пролетарской станции жили. Я самый старший был – двадцать один год. Приехали к нам двое, тоже со Свердловска. В шубах, с ксивами. Побегайку искали, политического. Враг народа. А враги то не там были. А мой отец тогда пропал. Ушёл с мужиками на охоту и неделю неслуха не духа. Все от них пропажи скрывали. Дед с бабкой в первую очередь. Бабка в обкоме состояла. Дед председатель. Боялись, чёрт знает чего. Мол подумают на них. Исключат. Посадят. А я, сестрёнка, приятель её, и наш участковый, парниша молодой, только со школы милиции, в лес то их и сводили. Останки растений и людей! Написали! Там они такое увидели, что в штаны наложили! Мужик то нормальный был. Всё записывал. А баба та всё за беглеца переживала. Уезжать хотела. Они нам разобраться пообещали. А потом им телеграмма пришла и свалили они. Да только разбираться не стал никто. Бумажка эта – всё что осталось. Участкового через три дня перевели, а участок сгорел. Мой отец с охотниками ещё спустя неделю вернулся. Из семи человек – четверо. И все седые. Прямо как ты сегодня, губами шлёпают как рыбы, глаза на выкат, бешенные, а сказать ничего не могут. Только мычат да кричат. Один спустя два дня помер. Сердечко остановилось. Второй, отец Денискин. Андреев дед с ума сошёл. Дом поджёг. Жена с детями в чём мать родила на мороз успели выскочить. Сам сгорел. Третий в себя пришёл. Разговаривать начал. Да только тоже странный стал. Всю жизнь водку жрал да бабу свою колотил. А тут весь правильный стал. Капли в рот не берёт. Жену пальцем не трогает. И на работу не опаздывает. А как оттаяло, никому не слова не сказав, взял ружьё и в лес ушёл. На совсем. Батька мой в себя так и не пришёл. Сначала всё как прежде было, а через полгода на работу ходить перестал. В комнате закрылся и никого не пускал. Я в Романковку уехал, документы в техникум подал, вернулся, а он повесился на дворе прямо. Бабка с дедом вещи собрали и в Жировку, вместе с матушкой. Я с ними, а сестра отказалась. Любовь у ней мол. Ну мать ей и сказала: либо в Жировку, либо знаться больше не будем. – Семёнович громко бросил ложку в пустую тарелку. Перешагнул через валяющегося среди бумаг Андрея и принёс из сеней запотевший пузырь браги. Молча налил две рюмки и мне пришлось выпить. Он мне всё же душу излил.
– Власти так и не помогли, выходит? – спросил я очевидное.
– А сам как думаешь? Сами власти всё это и допустили. Давно ещё. До советов. Да Царей. Центр земли тут. А в центре всегда всякая шваль трётся. Будь то чего угодно центр.
– Оно верно! – кивнул я. – Андрей ваш племянник, как я понял?
– Да. Альбинкин сын. Видишь, он прибуряченый слегка?
Я отрицательно помотал головой.
– По женской линии у нас предки Эвенки были. Шаманы. Они знали как врата закрывать. Как с архангелами общаться. Понимаешь?
– Андрей рассказывал.
– Трепло. Ты, сынок, главное амулет не снимай. Отец с дедом их никогда не носили. А мать с бабкой не снимали никогда. Потому и до старости дожили, и естественной смертью померли. Мать ещё и на родину вернулась. Дочку простила.
– У вас большая семья. – как бы невзначай бросил я.
– Да. Три сына, две дочери. Четыре внука. Трое со мной живут. Одна дочка в Читу уехала. Давно уже. Ей за сорок. Внук взрослый. Она у нас первая была. Я её единственную во всё это посвящать не стал. После девятого в техникум в город послал. Чтобы выучилась, семью завела.
– А остальные?
– А остальных мы после тридцати уже завели. И им я решил всю правду рассказать. Признаюсь. Отец я хреновый.
– Мне сравнивать не с чем. Но не думаю, что вы плохой отец.
И я понял, что меня в нём напрягало. Не упорство. Умение залезть в голову. Достать оттуда мозг и словно мозаику собрать так, как угодно ему. Не упрямая правота. А упрямое желание пойти по головам. И он не просто рассказал правду своим детям. Он создал армию. Сампопополняющуюся и бесконечно преданную ему, в чём я убедился в следующую минуту. Собака на дворе вновь залилась лаем, когда заехала машина и в дом не разуваясь вошло шестеро мужчин и трое женщин. Некоторые мои одногодки, некоторые чуть младше. Они обняли отца или кем он ещё им там приходился, почти не обращая внимания на меня и Андрея или же бросая пренебрежительные взгляды. Налили себе щей, расставили рюмки и молча принялись есть, гремя ложками, ожидая приказа.
– Нашли что-нибудь? – спросил Пётр и наперебой ему стали отвечать. Сошедший оползень смёл все следы, не дав им ни шанса, но они поубивали нескольких подъямышей. Подъямышей. Едва ли обременённых сознанием пожирателей отходов, которые хоть и напугали меня до усрачки, ни причинили мне не капли вреда.
– Подъямыши не опасны для человека. – сказал я и они услышали. Все, как один уставились на меня, словно я тоже принадлежал роду тех инопланетных монстров.
– Кто это, бать? – спросил один из мужчин.
– Это Женя. Друг Андрея. – ответил Пётр. Я видел, как они закатили глаза.
Пётр сменил добрую отеческую улыбку на поджатые губы и сведённые злобой брови. От ударил кулаком по столу так, что подпрыгнула посуда.
– Женя в моём отряде. Он новенький, так что помогайте и объясняйте. Женя. Это мои дети. Никита, Лёша, Володя и Наташа. Это мои невестки: Олеся и Валя. Это мой зять: Толя и мой внук: Кирилл. Все наелись, ребята?
– Где Катя и Аня? – спросила Наташа, молодая девушка с огрубевшим обветренным лицом и криво остриженными соломенными волосами. – Мы не нашли их.
– Мы тоже.
– Ты сказал, что они будут целы и невредимы. И ты сказал. – крикнула она Андрею, что зарылся в бумажках.
– Я не говорил такого. Я попросил их поехать с Андреем и разузнать обстановку. Они согласились. Я не ручался за их безопасность. Они сами за неё отвечали.
– Они живые люди, а не приманки.
– Не повышать голос на отца! – ещё удар. Тарелки снова подпрыгнули, и Наташа проглотила все слова в сторону отца. – Я повторю вопрос: все наелись?
– Да, папа. – зазвенели голоса. Все на одно обветренное деревенское лицо. Что парни, что девушки. И все беспрекословно послушны.
– В бане есть горячая вода, если кому-то нужно. К девяти отряд должен быть собран. Кто поедет со мной, Женей и Андреем, пусть выгонит машину.
Андрей повернулся и выпучил глаза на Петра, будто тот сказал или сделал что-то невообразимое.
– Какой отряд? Ещё рано! – он вскочил с пола, принялся толкать в лицо Петра свой телефон – единственное, что ему удалось спасти из пожара.
– Солнечные ветра не достигли максимальной скорости. Посмотри на погоду, посмотри на колебания.
Пётр не просто не желал смотреть. Он выхватил телефон из рук и с размаху запустил в стену.
– Погода! Ветра! Я не метеоролог! И ты тоже!
– Мы не закроем врата! Выслушай! Он ещё не на пике силы. Он набирает её вместе с расширяющимся каналом. Заклинание просто не подействует и всё будет напрасно!
– Подействует! Он вызвал шторм и схождение селя. Не знаю, что ты делал, пока горел твой дом, но буря дошла до самой Читы. Линии поотрывало. Света всю ночь не было. У нас три дома без крыш осталось. Погибли девчонки наши. Которых я под твою ответственность разрешил взять.
Голова всё ещё была не ясная. Страх за свою жизнь, за свою службу, за всех этих людей, за то, что произошло, происходит и будет происходить. Я внимательно слушал ругань Семёныча и Андрея, а мой сердце колотилось с такой силой, что заглушало голоса.
– Аня и Катя? Вы о них говорите? Они не погибли. По крайней мере, я видел их живыми, перед тем как начался оползень.
– Живыми? – Пётр тут же потерял интерес к пререканиям с Андреем и схватил меня за плечи. – Что они с ними сделали?
– Они. Все мы. Были одурманены чем-то. Я не уверен, что происходило, но думаю, они участвовали в каком-то извращённом обряде с зачатием от тех тварей.
– Зачатием? – он почти бросил меня обратно на стул и вернулся к Андрею, что собирал обломки своего телефона по полу. – Ты позволил им изнасиловать их? Лучше скажи мне что они мертвы. Скажи мне, что они не превратились в одних из них? Скажи, что они не носят новое поколение этой мрази?
– Меня опоили и подожгли в собственном доме! Мне было не до защиты чести этих шалав! – крикнул Андрей и Семёныч тут же наградил его такой звонкой пощёчиной, что от звука шлепка задребезжала посуда. Андрей, что пытался драться со мной и убить меня, вдруг превратился в жалкого визжащего сосунка. Он даже не смел дать сдачи, а растянулся на грязном ковре, закрывая голову руками.
Он вёл себя точно так же со своими соседями. Пресмыкался перед этими чудовищами.
Я вскочил с места и оттащил старика, когда тот хотел пнуть Андрея ногой.
– Отставить! – речь вернулась ко мне. Мой голос больше не дрожал и не срывался. – Вы что, малолетки за школой? Ваша драка последнее, что сейчас нужно!
Андрей снова ощетинился.
– Не лезь!
А вот старик, наоборот. Немного успокоился, отошёл к столу потирая кулак.
– Вот! Вот как нужно себя вести. А не ныть, как баба, что трусы последние сгорели. Женя, иди с моими в ДК. Собирайте молодежь. Только подождите, чтобы хорошенько поднабрались для храбрости.
– Есть. – ответил я.
Не знаю, что подействовало меня. Семёнович со своими праведными речами. То, что всё увиденное мной перестало биться о черепную коробку. Но мне действительно захотелось всё это прекратить не разбираясь. К чёрту бумажки и графики космической погоды. К чёрту КФСки. Взять и выкорчевать этих тварей, как гнилое бревно. И больше некому будет заманивать несчастные семьи и одиноких путников в их тёмные зловонные леса.
Я не знал ни времени, ни числа месяца. Но дело шло к вечеру. Грязно розовые тучи морили закат. Солнце не пробивалось и не грело, от чего на улице было зябко и влажно.
Андрей всё тыкал пальцем по разбитому экрану телефона, плетясь за мной. Семёныч дал мне поллитровку брусничной настойки. Для храбрости. Мы долго шли по размытым улицам, выискивая островки асфальта, чтобы не промочить ноги. Нам встретилось несколько машин и нормального вида людей. Только собаки боязливо облаивали нас и прятались за заборами. Единственное кирпичное здание – дом культуры. Выгоревшая вывеска, ещё советского периода. Разбитое крыльцо, осыпающийся фасад, заколоченные окна и двери. Напротив, Ларёк с такой же потрёпанной вывеской «Магазин Восток. Вино, Водка, Хлеб.» Всё что нужно человеку в одной маленькой жестяной будке. Родня Семёныча уже была там. Между ларьком и ДК. Они ещё с десяток молодых парней и девушек сидели на ступенях, лавочках, корточках, и подстеленных картонках. Они бегали к ларьку, разбивались на маленькие группки. Завидев неместных, парни поднялись со своих насиженных мест и направились к нам.
Самый молодой из Легатовых – Кирилл, засеменил к местным.
– Это моего деда коллеги. Они сегодня нам помогать будут.
Мы обменялись недоверчивыми рукопожатиями. Я дал хлебнуть им настойки. Мне дали полторашку пива с сорванной этикеткой. Пиво было выдохшимся и кислило. Они все были не старше двадцати двух и Андрей, почувствовал своё возрастное превосходство снова начал быковать.
– Говорят, ты видел, как эти чудища Аньку с Катькой оприходовали? – спросил меня Саша. Лысый высокий парнишка, которому я бы и не дал восемнадцати.
– Видел.
– И как?
– Ты бы в штаны наложил.
– Ты откуда такой дерзкий? Из Романовки? Из Читы?
– Я из Екатеринбурга.
– А это где? Под Москвой? Ты москвич?
Я тяжело вздохнул, выменял свою настойку обратно на пиво и выпил. Но точно не для храбрости, а для того, чтобы не начать образовательную потасовку.
– Это Урал.
– А Урал. Я тоже один раз видел. Девка у нас была – Машка. Давалка местная. Пропала она как-то, дня на два, а потом вернулась. Ну, тобишь, ничего необычного для неё. Потом бабки стали поговаривать, что она залетела. А девка она была огонь. Дойки огромные, жопа. На мордашку тоже ничего. А тут вся серая стала. Лопатки их спины как ножи торчали. Вся скукожилась, ноги как у кузнечика. И живот у неё рос, ни как у всех баб. Не девять месяцев, а уже через четыре на лоб лез. Она из дома выходить перестала, а потом Легатовские девки её позвали гадать, каникулы – это зимние были. Порубили её на куски и возле станции бросили. Два года они к нам носа не совали.
– И зачем ты мне всё это рассказал? – спросил я.
– Как зачем? Аньку с Катькой теперь тоже самое ждёт, а они же не виноваты. Ты же с Урала. Умный. Можно же этот процесс как-то развернуть?
Умным для этого паренька, показался бы даже столб. Но его мысль о том, что процесс можно обратить поселилась в моей голове. Если они прибывают по космическим каналам, захватывая человека, значит и обратно по этим каналам могут уйти.
На улице темнело и когда продавщица закрыла ларёк, мы все двинулись к месту сбора.
Я отозвал Андрея из толпы и предложил выпить.
– Спасибо. Я хочу быть в здравом уме. И тебе бы не помешало. Ты разве не понимаешь, в какую мясорубку мы сейчас попадём?
– Вообще-то представляю. Я много общался с настоящими боевыми офицерами. С теми, кто был в Афганистане, в Чечне. Они все говорили, что самому на войну проситься не надо, но, если позовут.
– Женя, очнись! Это не война. Это не чеченцы. Это надвысшие существа из пятого измерения. А у нас даже нет танков.
– Ты знаешь, как провести обряд, чтобы закрыть портал. А что-нибудь о том, чтобы вернуть этих тварей обратно и освободить человеческие тела ты знаешь?
– Тело не живёт без мозга. Без сознания. А когда они попадают в тела, то плотно оплетают его. Отныне их сознания одно целое. Можно защитить себя от захвата. Но если оно проникло в тебя, то назад дороги нет. Теперь ты принадлежишь им.
Пока молодняк заливался пивасом у ларька, старшее поколение тоже не отставало. Из каждого двора доносился запах шашлыка и звон стеклотары. Это было торжество. Какой-то совершенно незнакомый мужик сунул мне пластиковую тарелку с жаренными кусками мяса и пластиковую рюмку водки. Водку я выпил, а шашлык отдал, вертящемуся под ногами мальчишке. Я действительно хотел есть, но любой вид пищи вызывал у меня тошноту и расплывчатые воспоминания о поедании плоти чудовища прошлой ночью.
Семёныч назначил нескольких мужиков водителями, остальным же было приказано есть пить и веселиться. Я несколько раз пытался попросить телефон, но мне сказали, что после вчерашней бури связи нет. Вышку починят только в понедельник утром, а сегодня суббота. Я уже смутно мог представить сколько я нахожусь здесь. Неделя? Две?
В половине десятого пьянства начали сворачиваться. К дому Легатовых съехалось несколько машин. Два УАЗика, две нивы, потрёпанный пробокс и шестёрка, которую мы заводили с толкача. Семёныч определил меня в Ниву к молодёжи, чтобы я вдохновлял их своим армейским духом и голосом. Только шестеро были вооружены. У самого Петра была Сайга. А больше, кроме охотчниьих ружей и карабинов, ничего не было. Люди складывали в багажник вилы и лопаты. Металлические трубы, биты, деревянные доски с гвоздями. Толя – зять Легатова вынес из сарая охапку ножек для стульев, мешок тряпок и канистру бензина. Мне показалось, что я уже где-то видел эти ножки, но думать было некогда.
Не останавливаться, чтобы не случилось и не выходить без приказа. Так сказал Легатов. У каждой машины был свой командир и одним из них назначили меня.
Я делал всё, как мне сказали. Заражал людей своим боевым духом. Рассказывал парнишкам в машине как правильно надевать РХБЗ и про красные глаза в гуще леса, что видел во время своего второго наряда внеочереди. А они слушали меня с полураскрытми ртами на тупых лицах. Я отпивал из бутылки слишком часто. Живот то и дело скручивало, приступы тошноты, головокружения, быстрого сердцебиения. Я не чувствовал такого страха как вчера, но всё же эти симптомы преследовали меня до самых путей. Легатов приказал всем спешиваться с колёс на ноги. Проехать дальше не давали поваленные деревья, ямы до верху, наполненные цветущей водой и вязкая грязь, которая пыталась засосать ноги, по самые бёдра. Разгребать последствия этого катаклизма вряд ли пришлют технику. Таких сёл и деревень по всей нашей стране хватает. А их даже не населяют кровожадные чудовища из иных измерений.
Возможно, когда солнце сможет пробиться в эту долину, оно иссушит котлованы и болота. Пройти пешком оставалось, где-то чуть больше полукилометра. Мы шли по той же дороге, по которой я впервые попал сюда. Я фотографировал отвесные пологи сопок, а Антон зачитывал мне отрывки своих черновиков. Я попытался вспомнить его лицо. Его нормальное лицо, без жёлтых глаз с двойным веком, и зеленоватого блеска кожи. Но не мог. Не находил его ни в одном воспоминании. Будто он всегда был таким, а я упорно этого не видел. Мы передавали друг другу ножки табуреток с тряпками, обмакивали в бензин и поджигали. Только количества факелов не хватало, чтобы рассеять всю тьму этого места.
На станции было так же тихо, как и в первый раз, когда я сюда вошёл. Я приказал идти не по центру, а справа и слева и Пётр радостно кивнул мне. Мы создавали очень много шума, но на мои уши всё равно давила зловещая тишина. Кто-то из сыновей Легатова вскрикнул что-то, бросил бутылку во двор Тихона и поднёс факел к забору. Двор, дом и весь окружающий его хлам вспыхнул словно спичка.
И люди ликовали. Поднимая свои лучины над головами, к небу. Это были люди из двадцать первого века. Образованные. Умасленные хоть слабым, но прогрессом. Но они торжествовали словно кучка неграмотного сброда из средневековья, на сожжении ведьмы или какого-нибудь учёного. С такой же обуявшей их безумной радостью, они сожгли какое-нибудь НИИ, а потом пожарили бы на его углях мяса и запили водкой.
Теперь света было достаточно, чтобы увидеть, как из-за всех домов, из-за всех гиблых кустов, промеж каждого забора к нам подбираются они. Их звери. Уродливые, ни похожие ни на одно земное существо. Одни были крупные, постозные, другие размером и очертаниями походили на собак. Возможно, много поколений назад они ими и были. Пока инопланетное нечто не поразило их примитивное животное сознание. Серо-каменистого цвета шкуры, покрытые выболевшими ямами, язвами и гноем. На некоторых ещё оставались клочки свалявшейся шерсти. А в воспаленных дырах, что некогда были глазницами, светились красные точки глаз. И их были не по паре. У некоторых насчитывалось до десятка. Эти органы прорывались на их мордах, видимо сами собой, оставляя уродливые шрамы.
Я опустил взгляд, чтобы не встречаться с этими красными недобрыми огоньками хищных глаз и увидел, как наши ноги обволакивает зловонный смрад земных испарений. Он медленно просачивался сквозь рыхлую почву, принося с собой холодящую сырость и запах плесени, от которого кружилась голова и открывался болезненный кашель.
Паника витала в воздухе и вот-вот готова была обрушиться на наше жалкое ополчение. И вот, первый не выдержал. Он сбросил двадцать седьмого Ижа с плеча и выстрелил в темноту. Это послужило неким сигналом старта. Все, у кого было оружие принялись палить по кустам. Ориентируясь по красным огонькам глаз. Те, у кого из оружия были только палки, вилы и трубы, заметались. Вой оглушил нас и они, лишённые всякого ориентира, выбегали вперёд, забегали обратно, крутились вокруг своей оси. Кто-то махнул факелом и зажёг волосы впереди стоящего. Паника рухнула на их головы и зверьё почуяло её. На отряд слева от нас бросилась одна крупная тварь и куча мелких шавок. Они не рычали не лаяли, они издавали какие-то отвратительные звуки за гранью описания и восприятия. Одно скажу, что услышав их, хотелось оторвать себе уши. Воткнуть что-нибудь острое себе в перепонки, чтобы больше никогда не слышать ничего подобного.
Так как мой отряд состоял из совсем зелёных мальчишек, до них общее безумие ещё не докатилось. Они стояли в оцепенении от ужаса, который парализовал меня в первый раз.
