Арина Теплова
Пленница

– Он не любит, не любит меня…

В какой-то миг она ощутила себя нехорошо, почувствовав боль под сердцем. Воздуха стало не хватать, и, предчувствуя надвигающийся приступ, девушка стремительно выпорхнула в боковые распахнутые двери, что вели на улицу. Едва она вышла в сад и успела пройти половину дорожки, ведущей к бурлящим фонтанам, как ощутила, что боль в сердце стала сильнее. Перед глазами запрыгали черные мушки. Не удержавшись на ногах, она потеряла сознание и упала на дорожку.

В себя она пришла спустя некоторое время от осторожного похлопывания по щекам. Открыв мутные глаза, Варенька непонимающе уставилась на склонившегося над ней немолодого мужчину. Он был в летах, с усами и в смешном белом парике. Его приятные обеспокоенные глаза смотрели прямо на нее.

– Вам лучше? – спросил мужчина. Варя отметила, что полусидит на скамейке, а он осторожно поддерживает ее твердой рукой.

– Вроде да, – промямлила она.

– Вы упали прямо на землю, – обеспокоенно заметил мужчина. – Может, позвать лекаря?

– Нет, благодарю вас, сударь, – произнесла девушка, наконец придя в себя и сев прямо. Мужчина тут же убрал руку с ее стана и представился:

– Граф Панин, я вышел подышать и увидел, как вы падаете.

– Сейчас все пройдет. У меня иногда бывают приступы.

– Что ж, тогда я могу оставить вас?

– Да, вполне, благодарю вас.

Граф быстро раскланялся и, оставив девушку на скамье, пошел далее по своим делам. Варя несколько раз глубоко вздохнула, ощущая, что боль в груди исчезла. Приступы у нее бывали еще с детства. Всегда начинались с болей под сердцем, а потом она теряла сознание или на краткое мгновение, или на более длительное время. Иногда спасал свежий воздух, и удавалось избежать неприятных исходов и потери сознания, но это помогало не всегда. Лекари говорили, что ее болезнь связана с сердцем и не подлежит лечению. Однако все в голос твердили, что Варе надо поменьше волноваться. Однако нынче ей не удалось избежать тревог. Она заставила себя переключить внимание и попыталась хотя бы на миг забыть об Олсуфьеве, который вызывал у нее неприятные мысли.

Встав со скамьи, она медленно направилась в зал, намереваясь отыскать отца.

Глава III. Дуня

Уехав почти с середины бала из-за этой невозможной девицы Андреевской, поручик Олсуфьев возвращался в своей карете домой. Вальяжно опершись о спинку бархатного сиденья, Алексей устало прикрыл глаза. Он все еще не мог отойти от того неприятного разговора, который устроила ему Варвара Дмитриевна. И как она могла первой признаться в любви? Да еще не просить, а требовать ответного чувства от него? В его голове это не укладывалось. Он прикрыл глаза, и тут же перед его взором предстало нежное лицо девушки с ясными голубыми глазами и светлой косой. Эти радужные воспоминания и думы скрасили его путь до фамильного особняка.

Едва он поднялся по мраморной лестнице, и дворецкий распахнул дверь, как перед ним в темной парадной появилась его старая крепостная няня.

– Алексей Иванович, горе-то какое! – прямо с порога запричитала Феодосья Никитична.

Алексей устало взглянул на полную морщинистую старуху и прошествовал мимо нее в гостиную. Он начал расстегивать портупею, зевая, когда заслышал ее шаги за спиной.

– Что стряслось-то? – безразлично спросил Олсуфьев, не оборачиваясь.

– Братец ваш, Михаил Иванович, – запричитала старуха, приближаясь к нему, – сегодня по вечеру в карты играли с друзьями. Да деревню в Лопушках проиграли!

– Всю? – уже более заинтересованно произнес Алексей, поморщившись и снимая оружие. Он положил палаш на небольшой столик и сел в кресло, вытягивая уставшие ноги. То, что брат его был одержим азартными играми, Алексея давно уже не удивляло. И известие, что брат нынче проиграл деревню, отчего-то вызвало в гудящей голове молодого человека лишь досадную, неприятную мысль о том, что теперь их состояние уменьшилось на несколько сотен душ.

– А еще Нестора да Гаврилу-повара проиграл. Хорошие парни, жалко их!

– Ох, нянюшка, что вы от меня-то хотите? Ну проиграл и проиграл, – пожал безразлично плечами Алексей, откидывая гудящую от вина голову на спинку сиденья и зевая.

– А потом этот неслух, братец-то ваш, предложил на Дунюшку нашу сыграть. Она как раз прислуживала им. Дак…

– Что?! – прохрипел Олсуфьев и тут же выпрямился в кресле, протрезвев.

– Я и говорю, Алешенька, Евдокию-то он тоже проиграл, – промямлила уже сквозь слезы старуха, утирая платком лицо.

– Да говорите вы все толком, няня! – взорвался Алексей, вскочив на ноги и устремив лихорадочно загоревшийся взор на старуху. – Ничего не пойму! С кем Михаил играл-то?

– Да с Иваном Семеновичем Васильчиковым, братцем любимца царицы нашей. Да этот нехристь все выигрывал да выигрывал. А как нечего было уже ставить Михаилу Ивановичу, так он на крепостных играть начал. Говорила я ему, что не по-людски это. Дак он меня выгнал из гостиной. Вот так-то няню свою дурой обозвал, а ведь я его с пеленок растила, голубчика…

– Дуня где? – перебил ее вновь Алексей. Старуха подняла на него выцветшие глаза и произнесла:

– Так увез ее этот барин еще час назад. Да все приговаривал, что уж больно хороша девка.

У Олсуфьева потемнело в глазах, едва он представил светловолосую девушку с кроткими глазами в объятьях другого. Он нецензурно выругался и начал стремительно натягивать портупею, которую только что снял. Уже через минуту он вылетел из гостиной.

– Что-то я не пойму, чего вам надобно, милостивый государь? – высокомерно осведомился пьяный Васильчиков и развалился в кресле. Связи и положение в обществе, а вместе с тем родство с нынешним фаворитом императрицы, давали право Васильчикову почти с пренебрежением разговаривать с Олсуфьевым, который стоял в напряженной позе всего в нескольких шагах от него.

– Мне нужна девица, которую вы сегодня выиграли в карты у моего брата Михаила Ивановича Олсуфьева! – пророкотал Алексей, нервно теребя край военного камзола.

– Ого! – воскликнул Иван Семенович и нагло добавил: – Девица моя, а ты, братец, проваливай лучше подобру-поздорову.

– Я денег за нее дам, и не малых, – произнес, не задумываясь, Алексей.

– Да неужели?

– Сотню рублей дам.

– И всего-то? – как-то ехидно заметил Васильчиков, прекрасно осознавая, что это довольно крупная сумма, ведь средняя цена за крепостного составляла рублей тридцать.

– Полтыщи золотом получите, завтра же! – выпалил нервно Олсуфьев, кусая губы. – Только Дуню верните, Христом Богом прошу!

– Неужели девка стоит таких деньжищ? На них дюжину крепостных мужиков с семьями купить можно.

– Не ваше дело, сударь! Так вы согласны или нет? – еле сдерживаясь, пророкотал Алексей, кладя руку на рукоять палаша.

– Не пойму я вас, милостивый государь. Не спорю, девка красивая, но неужто и впрямь готовы за нее такие деньги выложить? Ваш братец всего за пятьдесят рублев на нее играл.

– Две тысячи дам. Только верните ее! – воскликнул Алексей, утирая холодный пот со лба.

Иван Семенович, отчетливо видя, что поручик Олсуфьев явно заинтересован в девице, хитро прищурился. Подлая натура Васильчикова тут же подсказала гадкую шутку. Желая подразнить Олсуфьева и упиваясь видом искаженного лица поручика, он, мерзко ухмыляясь и медленно растягивая слова, произнес:

– Я так вам скажу, милостивый государь. Девку я продавать вам не стану. Сам еще с нею не побаловался. А вот как натешусь, так, может, и поговорю с вами…

Олсуфьев побагровел от бешенства и пророкотал:

– Тогда защищайтесь, сударь! – в следующий миг Алексей вытащил палаш из ножен и кинулся на Васильчикова.

Потасовка закончилась быстро. Уже через минуту Васильчиков лежал на персидском светлом ковре, истекающий кровью, со смертельными ранами. Олсуфьев, обезумев, даже не дал своему обидчику возможности взять в руки оружие и хладнокровно бросился на него, намереваясь непременно убить негодяя, который вознамерился забрать у него обожаемую Дунюшку.

Затем, замахнувшись палашом и на слуг, которые испуганно расступились, а минутой ранее влетели в гостиную, заслышав странный шум, Алексей выбежал в парадную и, до смерти напугав одну из горничных, велел вести его к Дуне. Горничная еле живая от страха и удерживаемая за плечо железной хваткой Олсуфьева, привела его в одну из комнат на втором этаже, а именно, в темную спальню, где на полу сидела девушка в простом платье и жмурилась от яркого света. Едва они вошли, и Дуня разглядела Алексея Ивановича, она радостно вскрикнула и, вскочив, бросилась ему на шею.

– Я знала, что вы придете… – пролепетала она, когда Олсуфьев яростно сжал ее в объятьях, уткнувшись лицом в светлые волосы.

– Никому не отдам тебя, моя голубка, – проворковал нежно Алексей, ласково гладя девушку по светлой косе. – Пойдем отсюда…

Они быстро спустились в парадную по широкой лестнице и уже направились к выходу, как завидели двух слуг, которые преградили им путь.

– А ну постойте, милостивый государь! – воскликнул один из них, похожий на дворецкого. – Вы что ж, думаете, что так просто уйдете?

– Пошел прочь, холоп! – прикрикнул на него Алексей и положил руку на палаш. – Я ведь продырявлю тебя быстрее, чем твоего хозяина!

Дворецкий испуганно шарахнулся в сторону, увидев, что Олсуфьев потянулся за палашом, на рукоятке которого отчетливо виднелась кровь Васильчикова. Алексей и Дуня беспрепятственно вышли из дома. Во дворе дожидался извозчик. Едва они сели в экипаж и поехали, как Дуня внимательно посмотрела на молодого человека, который сидел рядом и сжимал ее в объятьях, и прошептала:

– Алексей Иванович, вы убили его?

Молодой человек вновь прижал девушку к себе и ласково произнес:

– Не думай об этом, лапонька, главное, что с тобой все в порядке. Не думай…

Она вмиг разрыдалась у него на груди, вцепившись в китель дрожащими руками. Уже при подъезде к дому Алексей властно заявил:

– Ты должна немедленно уехать в деревню, к тетке.

– А как же вы, Алексей Иванович? – спросила она испуганно, внимательно глядя на него.

– За меня не беспокойся. Скажи, кто еще видел тебя в доме и знает, что Михаил играл на тебя?

Девушка нахмурилась и на ее глазах вновь выступили слезы. Алексей обнял ее и начал, как ребенка, гладить по светловолосой голове, успокаивая.

Крепостная Дуня жила в особняке Олсуфьевых с двенадцатилетнего возраста. Она была одной из горничных. Мать Алексея привезла девочку из деревни для прислуживания своей дочери Наталии. Дуня быстро всему научилась и стала незаменимой помощницей и даже подругой молодой барышни. Всех горничных барыня Олсуфьева одевала в простые, но добротные платья, так же, как и лакеев, и проживание в богатом доме в Петербурге очень нравилось Дуне, так что она старалась быть незаменимой. И неизменно оставалась при Наташе.

Однако в пятнадцать лет дочь Олсуфьевых неожиданно умерла, и Дуню перевели к прочей прислуге. Правда, по просьбе Алексея она выполняла лишь легкую работу, в основном накрывала и убирала со стола, присматривала за цветами и свечами в комнатах. Алексей, еще юношей влюбившись в Дуню, всегда защищал ее и оберегал от нападок старшего брата Михаила, который недолюбливал девушку. Когда той исполнилось шестнадцать, Алексей признался ей в любви. Дуня испугалась этого, ибо знала, что Олсуфьеву никогда не позволят жениться на ней, на крепостной. И взяла с него слово, что он будет молчать обо всем.

Алексей согласился, также прекрасно понимая, что родители лишат его наследства, если узнают, что он намерен жениться на Дуне. И тогда он решил ждать. Ждать того, что в скором времени все разрешится. Он мечтал о том, что, возможно, когда родителей не станет, он сможет обвенчаться с любимой. Молодой человек всегда относился к девушке с почтением и даже неким благоволением. Почти два года называл ее своей невестой и даже тайно подарил кольцо, которое Дуня носила на груди вместе с крестиком под платьем.

Развязка этой трагичной истории произошла уже на следующее утро. Императрица, взбешенная выходкой Олсуфьева, приказала немедленно упечь наглеца в крепость. Уже в шесть утра следующего дня на пороге особняка Олсуфьевых появились гвардейцы, которые потребовали выдачи преступника. Алексей накануне поздно ночью, уложив Дуню в постель, поведал все трагические подробности своей няне, утаив всё от матери, которая жила вместе с ним и братом в особняке. Молодой человек не сопротивлялся и позволил себя арестовать, успокаивая себя лишь мыслью о том, что уже сегодня поутру Дуня уедет в Миртово, к тетке.

Едва гвардейцы забрали оружие у Олсуфьева и направились с арестантом к выходу, как в парадной появилась няня Алексея. Проворно подойдя к молодому человеку, старуха запричитала:

– Что же это, Алексей Иванович? – с надрывом в голосе простонала она. – Из-за крепостной девки в крепость?

– Молчи, няня, не знаешь ты всего! – воскликнул Алексей и повернулся к гвардейцам. – Я готов, господа…

Приговор императрицы был суров – смертная казнь. Все, что касалось ее любимца, фаворита Васильчикова, вызывало в душе государыни трепетное и живое чувство. Его родня была неприкосновенна, и наглая выходка Олсуфьева вызвала у Екатерины Алексеевны сильный гнев. Однако суровое наказание было немного смягчено из-за приезда в царский дворец стареющей матери Алексея, которая привезла все награды покойного мужа и молила императрицу о милости к сыну в память о заслугах его отца. Государыня немного смягчилась, видя коленопреклоненную женщину у своих ног, и заменила наказание на пожизненную каторгу на Уральских рудниках, к тому же Васильчиков остался жив.

17 ноября 1772 года Олсуфьев, закованный в кандалы, отправился по этапу на восток, в сторону Сибири. В это же время Васильчиков, уже вполне здоровый, пил шампанское в своем новом особняке, пожалованном его брату императрицей. Судьба Дуни оказалась самой трагичной. Мать Алексея, узнав от няни, кто стал истинной причиной дерзкого поступка сына, приказала наглую крепостную девку, которая посмела связаться с ее младшим сыном, до смерти забить плетьми на конюшне. Только спустя много лет Алексей Олсуфьев узнает, что его возлюбленной Дунюшки, как он ее ласково называл, ради которой столько претерпел, уже много лет нет на белом свете…

Глава IV. Кунгур

Сибирская губерния, Кунгур,

1773 год, Март

– Эй, посторонись! – крикнул извозчик, когда сани резко остановились посередине небольшого каменного моста.

Варенька выглянула вперед из-за широкой спины мужика-извозчика и увидела, что им преградили путь несколько дюжин груженых телег. В начале обоза, верхом на лошади, возвышался крупный всадник в мохнатой шапке, с небольшой темной бородой и с плеткой в руке.

– Я тебе посторонюсь! – тут же в ответ с вызовом пророкотал мужчина, что был верхом, и стремительно подъехал на своем жеребце к их саням. – Сдай назад! – скомандовал он извозчику, за которым в санях сидела Варя. – Не видишь, железо везем!

– Ты это у себя на заводе командуй, Матвей Гаврилович, – ощетинился извозчик, недовольно глядя на молодого мужика, который угрожающе смотрел прямо ему в лицо, стегая своего коня плетью.

Всадник поравнялся с Варей, которая зябко кутала руки в муфточку, и свысока прошелся по девушке оценивающим взглядом. От сурового угрожающего взора его темных глаз, Варя ощутила неприятный озноб по всему телу.

– Что это барынька в наших краях забыла? – выплюнул сердито Матвей Гаврилович, приблизив коня вплотную к саням.

Жеребец переминался с ноги на ногу и как будто хотел наступить на полозья саней. До Вари долетало горячее дыхание его лошади. Она сделала вид, что не услышала в вопросе мужчины враждебности и строго взглянула на него.

– Милостивый государь, нам надобно проехать к дому бургомистра Филиппа Акимовича Кротова, – объяснила Варенька, смотря снизу вверх на грозного вида всадника в мохнатой шапке и черном коротком тулупе.

Последний не спускал с нее напряженного гнетущего взора, от которого девушке стало неуютно. Матвей Гаврилович как-то хмуро хмыкнул и заметил:

– Не думаю, что бургомистр будет вам рад, барышня. У него вчера дочь померла, – мужчина наконец отъехал от девушки и обратился к извозчику: – А ты, Потап Никанорыч, все же сдай чуть правее. Мой обоз проедет, и тебе место будет.

Извозчик нецензурно выругался и направил сани в сторону. Варя с интересом смотрела, как мимо них по порядку проехали груженые телеги, за которыми проследовал и Матвей Гаврилович. Проезжая мимо Вари, он немного придержал лошадь, и девушка вновь заметила его странный оценивающий с вызовом взгляд, направленный на ее лицо.

Сани тронулись, и девушка вновь повернулась вперед.

– Сразу видать, что приказчик, – пробубнил ее извозчик, не оборачиваясь. – Только бы командовать.

– Приказчик на заводе? – спросила Варя, сделав такой вывод из разговора мужчин.

– Ага. Твердышев фамилия его. У Осокина Григория Петровича на службе состоит ужо который год. Знатный приказчик. Так своих рабочих держит, что по всей горной округе первый завод по литью будет.

Как и предрекал Матвей Гаврилович, в доме бургомистра Варю встретили холодно. Бургомистр, Филипп Акимович, прямо с порога заявил, что лишнего места у них в доме нет. И уточнил, что не дело это, без родительского благословления молоденьким барышням из дому убегать, да еще так далеко. А в конце своей речи добавил, что Варе следует вернуться в Петербург.

Девушка же, проделав такой длинный путь, не собиралась никуда возвращаться. Она представилась сестрой Алексея Олсуфьева и заметила, что, по ее сведениям, брат теперь работает на неких Андреевских рудниках. И настоятельно попросила бургомистра рассказать, как ей туда добраться.

– На Андреевских рудниках, говорите? Ну, это в низовье реки Нязи, – буркнул недовольно Филипп Акимович.

– А далеко эти рудники отсюда?

– Верст шестьдесят будет.

– Именно туда мне и надобно. Вы поможете мне найти извозчика, который знает, где это место? – спросила Варя, совсем не горя желанием оставаться в Кунгуре, где отец мог бы легко отыскать ее и воротить домой.

– И что ж вы, Варвара Дмитриевна, жить там намерены? На рудниках-то? – удивленно поинтересовался бургомистр.

– Намерена, – не колеблясь, ответила девушка.

– Да вы с ума сошли, барышня! – воскликнул он, не сдержавшись. – Рядом с рудниками лишь деревенька захудалая имеется. Да и живут там одни каторжники, воры, да еще всякие беглые. Тамошние надзиратели едва справляются с этим сбродом. Вряд ли вы сможете там жить, в земляных избах-то. Там здоровые мужики мрут, как мухи, из-за грязи и суровых зим. А вы-то наверняка в столице к такому не привыкли. Куда уж вам туда!

– Я не затем ехала столько верст, чтобы остановиться теперь. Я все равно разыщу брата. Я знаю, что нужна ему. Так вы дадите мне подорожную и знающего извозчика?

Филипп Акимович нахмурился и недовольно посмотрел на девушку. На его душе и так было гадко, а еще эта своенравная девица со своими бреднями явилась. Ему было совершенно все равно, помрет ли эта взбалмошная барышня на рудниках, или еще по дороге с ней что-нибудь случится. Но она назвалась дворянкой Олсуфьевой, и эта фамилия показалась бургомистру довольно известной, даже у них в губернии. Правильная речь девушки и дорогая одежда выдавали в ней знатную особу. И оттого ее смерть могла повлечь расследование со стороны столичного начальства. А это было совсем не по душе Кротову, ибо он знал, что проверка может выявить множественные факты злоупотреблений и воровства, которые покрывались его именем. Он думал некоторое время, и вдруг ему в голову пришла мысль.

– А отчего бы вам не остаться у меня? Я думаю, мы все же смогли бы найти для вас комнату. Один раз в месяц вы бы ездили проведывать своего братца.

– Нет, это невозможно. Отсюда слишком далеко добираться. Я хотела жить рядом с ним.

– Я же вам сказал, что там нет условий, чтобы вам обитать…

– И все же я поеду, – уперто заметила Варя. Осознание того, что всего в шестидесяти верстах от нее находится любимый Алексей, вдохновляло и воодушевляло.

– Ну ладно, – устало вздохнул бургомистр. – Не хотите жить у меня, не надо. Поезжайте, коли воля ваша. Однако я все же посоветую вам жить не в самой деревеньке у рудников, а в более крупном селении, что у реки Иргины, у Верхне-Иргинского завода. Оно как раз находится неподалеку от Андреевских рудников. Там и народ – вполне обычные обыватели и крестьяне, все семьями и домами живут. Заводские. Да и несколько домов зажиточных есть. Местного попа, например, и воеводы. Там-то уж явно поспокойнее место. Начальство завода народ в подчинении хорошо держит. Безобразий не допускает.

– А далеко этот городок от рудников?

– Это не город, барышня, а поселок на пару сотен дворов, не более, – пожал плечами бургомистр. – А до рудников верст десяток будет. Послушайте моего совета, барышня, коли уж непременно хотите ехать ближе к братцу, поезжайте туда, а никак не на рудник. Да из поселка-то всегда найдется, кто свезет вас к брату. Тем более заводские руду на свой завод с Андреевских рудников возят.

– Я думаю, Филипп Акимович, – медленно произнесла девушка, видимо, что-то мысленно прикидывая, – что по вашему совету поеду как раз в это селение у Иргинского завода.

– Я выпишу вам грамоту к тамошнему управляющему, если изволите.

– Буду благодарна.

– Может, отобедаете с нами?

– Нет, покорно благодарю, я хочу еще до вечера добраться до места.

Бургомистр позвонил в колокольчик и велел, чтобы ему принесли перо и бумагу. Чуть позже он сел за стол и начал что-то писать. Варя стояла тихо и ждала, когда он закончит. Вдруг он поднял голову и поинтересовался:

– Сколько людей вас сопровождает?

– Я путешествую одна.

– Однако удивляюсь я вам, барышня, – воскликнул недоуменно бургомистр, в который раз опешив. – В наших местах полно разбойников и всякого сброда. Опять же, заводские весьма наглые людишки, и как вы не боитесь по нашим местам без охраны разъезжать?

– Охраны?

– Ну конечно! Даже мои люди не рискуют по соседним лесам в одиночку ездить. А вы, однако, смелая. Могу дать вам пару человек из моей личной охраны, не более. Сейчас, знаете, неспокойно везде. Так что не обессудьте.

– Благодарю.

Чахлая лошадка тянула сани по заснеженной дороге. Снег падал крупными хлопьями, и кругом было тихо и бело. Варя зябко куталась в соболью шубку, то и дело поправляя меховое медвежье одеяло, которое покрывало ее ноги. Два всадника, которых определил ей бургомистр, исправно ехали рядом позади саней и были совершенно беззвучны. Чуть прикрыв глаза, девушка вспомнила, как еще месяц назад она тайком уехала из дома отца.

Едва узнав о суровом приговоре Алексея, Варя впала в уныние. Не зная всех подробностей истории, приведшей Олсуфьева на каторгу, девушка искренне переживала за его судьбу. В какой-то момент после Рождества Варя вдруг подумала о том, что сейчас разжалованный и лишенных всех званий, осужденный молодой человек нынче нуждается в ней как никогда. От брата Николая Варя прекрасно знала, что Алексей был отправлен на каторжные работы в Сибирскую губернию на рудники. Единственное послание, полученное от Олсуфьева, осторожно, втайне от отца показал ей Николай. Из этого короткого письма Алексея Варя узнала, что ее возлюбленный благополучно добрался до Кунгура, и что далее его распределили на работу на некие Андреевские рудники.

Эта новость подарила девушке надежду. Она решила непременно поехать за Алексеем в ссылку и попытаться скрасить его существование на рудниках. Она воодушевленно представляла, как поселится рядом, будет заботиться о нем, и он наконец поймет, как сильна ее любовь, и, возможно, сможет ответить на ее чувства. Все-таки теперь молодого человека не окружали все эти красивые соблазнительные барышни, ищущие его внимания. Сейчас у него не было того положения и почестей, что раньше. И он наверняка изменился и уже не будет таким надменным и холодным. Мечтательно обыграв все это в своей головке, Варенька уже ни о чем не могла думать, кроме как о том, чтобы отправиться вслед за Олсуфьевым в сторону Сибири.

Однако она прекрасно понимала, что отец, который последние месяцы говорил лишь о ее свадьбе с мерзким князем Павлом, никогда по собственной воле не отпустит дочь на рудники. Тем более к человеку, который лишился положения, был каторжником и, естественно, по мнению отца, уже не мог составить ей прекрасную партию. Однако у Вари было другое мнение на этот счет. Она наивно полагала, что сердце Алексея смягчится, когда он увидит ее заботу и преданность. И, может быть, вскоре они смогут быть счастливы вместе. Ведь ссыльные дворяне могли быть помилованы и через некоторое время даже вернуться с каторги домой.

Итак, решившись на дальнюю дорогу в далекую Сибирскую губернию, Варя придумала целый план для побега. Заявив отцу, что уезжает до лета погостить к своей двоюродной сестре в Москву, которая была с ней в сговоре, девушка налегке, отправив свои вещи и людей в бывшую столицу, направилась совершенно в другую сторону. На одном из постоялых дворов, Варя наняла извозчика, который согласился отвезти ее в сторону Рифейских гор. Именно так она оказалась в этом далеком неизведанном крае.

Неожиданно раздался выстрел, и Варя резко села в санях. Один из двух всадников, сопровождающих ее, упал замертво, повиснув в седле. Сильный свист был лишь началом, и в следующее мгновение из-за деревьев стали выскакивать страшные облезлые людишки с топорами и оружием в руках. Извозчик сильно натянул вожжи, когда их лошадь схватил за уздцы один из разбойников. Девушка вскрикнула от ужаса, схватившись руками за меховое одеяло, которым были прикрыты ее ноги. Уже через миг их сани окружила дюжина дурно пахнущих грязных бородатых мужиков, которые победно скалились ей в лицо. Краем глаза девушка заметила, что второго всадника, что сопровождал их, стащили с лошади, обезоружили и оглушили.

– Только не убивайте, родимые! У меня детишки малые! – запричитал несчастно извозчик, сжимаясь от страха.

– Не боись. Нам всего-то девка богатая нужна, – прохрипел сиплым голосом один из разбойников и направил дуло охотничьего ружья прямо в лицо девушки. Варя замерла. И от страха, который сдавил горло, не смогла даже закричать. – Серьги сымай! И остальное добро доставай! Че там у тебя имеется? – приказал зло разбойник. Варя сидела, не шевелясь, и в ее голове отчетливо всплыл разговор с бургомистром. – Ну, кому сказал, или тебе помочь?!

– Отдайте вы им все, барышня, прибьют ведь, – боязливо заныл извозчик, обернувшись к ней.

Девушка, понимая, что разбойник настроен решительно, сняла с рук муфточку и уже потянулась рукой к уху, как вновь раздались выстрелы.

Все произошло стремительно. Варя расширившимися от испуга глазами увидела, как в следующую минуту на шайку разбойников налетел конный военный отряд казаков, человек пятнадцать, который появился словно из-под земли. В первую же минуту казаки зарубили почти половину разбойников. Остальные лихие мужики из шайки сами покидали оружие и, упав на колени, стали просить о пощаде. Двое казаков спешились, чтобы связать остальных, а Варя невольно осознала, что раньше даже не представляла, как опасны эти края.

Один из казаков, усатый и худощавый, в темном длинном кафтане, подошел к девушке, которая так и сидела, съежившись в санях.

– С вами все в порядке, барышня? – участливо спросил он, заглядывая ей в лицо. Его взгляд, добрый и приятный, сразу же расположил Варю. Она вымученно улыбнулась молодому человеку.

– Не знаю, как и благодарить вас, судари, – пролепетала девушка, все еще ошарашенная наглым ограблением.

– Вовремя мы, барышня, – заметил молодой казак и, сняв высокую шапку, поклонился. – Василий Тоболев, урядник при казаках на службе у Григория Осокина. На Игринском заводе.

– Варвара Дмитриевна Олсуфьева. Спасибо вам еще раз, перепугали они меня, – произнесла девушка, приходя в себя.

– Что-то не видел я вас ранее. Вы недавно в наших краях?

– Да. Я из Петербурга еду, – объяснила она. – На Игринское поселение. Филипп Акимович дал мне грамоту к управляющему тамошнего завода.

– Из столицы? Странно весьма, – удивился Тоболев. – Однако не мое это дело, барышня, извините покорно. Можем вас сопроводить до села. Мы как раз туда и направляемся.

– Похоже, что это Гришка Медведь! – воскликнул грузный темноволосый казак, что связывал одного из разбойников, того самого, который держал на прицеле Варю чуть ранее.

– Медведь? – удивилась Варя, переводя взгляд на страшное облезлое лицо бородатого мужика.

– Разбойник местный, – пояснил Василий, обернувшись к ней. – Его уже год как по окрестным лесам уфимские солдаты ищут. Всю округу своей шайкой в страхе держит, – затем, обернувшись к разбойнику, он громко прикрикнул: – А ну говори, как звать?!

– Молчит окаянный, – сказал один из казаков, ударив мужика в живот кулаком.

– Да точно Гришка, – заметил другой из казаков, что был верхом. – Вон у него на щеке шрам приметный крестом. Надо его в Уфимск везти. Деньги за него от воеводы получим.

– И впрямь дело говоришь, Демьян, – согласился Василий Тоболев. Немного помолчав, он скомандовал: – Семеро с барышней в село отправляйтесь. Остальные со мной в город.

Казаки, понятливо отчеканили ответ и быстро развернулись в два направления.

– Дай бог, еще свидимся, Варвара Дмитриевна, – поклонился Тоболев девушке и, оскалившись, нахлобучил шапку на лысую голову с черным чубом. Молодой человек ловко вскочил на своего коня и, развернув его, чуть отъехал от саней.

– Василий! – окликнула его Варя. – Извините, отчество вы свое не назвали.

– Егорович, – ответил Тоболев, приветливо улыбаясь.

– Василий Егорович, – вежливо произнесла она. – Не подскажете, где мне лучше остановиться на постой в Иргинском селе?

– Ну, дак, или у воеводы, или в доме приказчика, наверное, – пожал Тоболев плечами. – Правда, у воеводы жена жуть злая, вряд ли она вас примет у себя.

– А Арина Афанасьевна – женщина сердобольная, и дом у них лучший в поселке, – заметил другой казак.

– Да, лучше к Арине Афанасьевне, Иван дело говорит, – согласился Василий. – Молодцы мои привезут вас к нужному дому.

– Благодарю вас, – кивнула Варя, смотря вслед удаляющимся в обратную сторону семерым всадникам, к коням которых были привязаны трое разбойников. Мужики, связанные за руки впереди, бежали сзади коней казаков, стараясь не упасть на ухабистой дороге.

Спустя два часа казаки доставили Вареньку к нужному дому, который располагался на Вознесенской улице, недалеко от местной церкви. Завод находился всего в версте от небольшого поселка, и стоял в низине у бурной реки и был хорошо виден с высокого места, где остановился извозчик. Громко постучав в широкие деревянные ворота, от которых шел высокий частокол, один из казаков остался дожидаться, пока откроют, остальной отряд поехал дальше. Ждать пришлось недолго. Спустя минут пять ворота открыл неприглядный старик и проскрежетал: