Арчибальд Кронин
Блистательные годы. Гран-Канария

Глава 27

Ровно в три часа дня доктор Гейслер со старшей медсестрой явились к Дункану с судьбоносным визитом.

– Ну что ж! – воскликнула Анна, присаживаясь на край кровати и оглядывая его бинты. – Кажется, у тебя на щеках действительно появилось по пятнышку румянца. – Она отвела взгляд от замурованной руки и улыбнулась. – Сестра, дайте мне, пожалуйста, стамеску. – И продолжила, адресуясь к нему: – Ты нервничаешь?

И она начала осторожно раскалывать тяжелый гипс.

Дункан облизнул пересохшие губы:

– Это ты должна нервничать.

– У меня нет такой слабости, – возразила она. – Я попросила принести реостат для измерения электрической активности твоих мышц.

Когда стали отваливаться куски гипса, он почувствовал приступ слабости. После всего, что он пережил, ему было не по себе от непреложной стремительности происходящего. Он едва сдерживался, чтобы не попросить их отложить это, подождать до завтра, когда ему все-таки придется узнать нечто лучшее или худшее.

Но остатки гипса были уже удалены, и Анна принялась разбинтовывать руку. Последним быстрым движением она сняла повязку, и перед его глазами оказалась его левая рука.

Сначала он не мог полностью осознать увиденное, настолько в его памяти был запечатлен образ скукоженной и искривленной конечности. Рука не выглядела ни скукоженной, ни искривленной. Какой бы тонкой и хилой она ни была, теперь она казалась нормальной. По всей ее длине багровели глубокие шрамы от разрезов. Кожа белая с голубоватым оттенком. Вот она, его воссозданная рука. Анна сломала ее, а затем слепила заново, как художник, работающий с глиной.

– Ну как? – спросила она.

– Вижу, – неуверенно прошептал он, – что ты совершила чудо.

– Это еще предстоит выяснить, – решительно ответила она и подала сигнал, чтобы подготовили реостат.

Через мгновение медсестра подкатила к его кровати тяжелый электрический аппарат. С помощью еще одной медсестры Анна отрегулировала настройки, намочила накладки физиологическим раствором и включила ток.

Низкий гул наполнил палату. Откинувшись на подушки, Дункан ожидал воздействия электродов с еще большим страхом, чем всего остального до этого. Успех или неудача операции зависели от следующих нескольких секунд. У него перехватило дыхание, когда мышцы восстановленной руки стали одна за другой реагировать на гальваническую стимуляцию. И тогда он осознал, раз и навсегда, что больше не инвалид.

– Сейчас нам не о чем беспокоиться, – сказала Анна. – Тебе понадобятся недели массажа и электричества. Но поверь мне, – она говорила с легкой издевкой, – ты теперь как новенький.

– Я понимаю, – просто сказал он. – Я чувствую это – даже сейчас. Смотри!

Прежде чем его успели удержать, он, сделав усилие, поднял руку и взял стакан с подноса.

– Не надо! – в ужасе закричала медсестра. – Вы навредите себе!

Но Анна, внимательно наблюдавшая за происходящим, махнула ей, что, дескать, ничего страшного.

Все зачарованно наблюдали, как он поднес к губам легкий стакан с водой, отпил из него и поставил обратно на стол. С тех пор как его поразил паралич, такое движение было ему не под силу.

– Ну и ну! После этого, мистер Стирлинг, я не чувствую себя в безопасности! – отшутилась старшая медсестра, снимая собственное напряжение. – Скоро вы будете швырять в нас мебель.

Прежде чем ее подчиненная успела улыбнуться, старшая медсестра повернулась к ней:

– Пойдемте, сестра, поможете мне отвезти этот аппарат.

Глава 28

Когда они ушли, Анна и Дункан какое-то время молчали.

Наконец с самым серьезным видом он заговорил:

– Я столь многим обязан тебе. С самого начала нашего знакомства ты стала просвещать меня в музыке, изобразительном искусстве, литературе – ты дала мне гуманитарные знания, окультурила меня. Ты нашла мне работу, когда я больше всего в ней нуждался. Благодаря тебе я получил широкий, очень широкий опыт в медицине. А теперь… – его голос пресекся, – вот это.

– Ради бога, Стирлинг! Вы, шотландцы, до глупости сентиментальны. – Она резко встала и подошла к окну. – Разве я не сказала тебе, что довольна результатом? Ты попадешь в мой учебник – с десятками иллюстраций и мерзких диаграмм.

– Даже если так, Анна, позволь мне сказать тебе спасибо. Самое удивительное – несмотря на все сплетни о нас, – что ты сделала это по чистой дружбе.

– Мой дорогой Дункан, – перебила она его, – не веди себя как профессор философии. На самом деле я заслуживаю от тебя чего-то лучшего.

– Прости, Анна, – сказал он. – Но я действительно чертовски благодарен тебе. И почти ничего не могу сделать в ответ.

Тронув занавеску, она посмотрела в окно, затем как бы между прочим сказала:

– Ты можешь сделать довольно много, Дункан. Я не такая уж альтруистка, какой могу показаться. Я хочу, чтобы ты работал со мной, помог мне завершить патологоанатомические исследования – вернул мне долг. – Она быстро повернулась, ее лицо было приятным, спокойным. – Однако позже у нас будет достаточно времени, чтобы разобраться с этим. Между прочим, десять минут назад наша медсестра совершила ужасную ошибку – мне только что пришло это в голову.

– Что такое?

– Она назвала тебя «мистер Стирлинг». А с сегодняшнего утра правильная форма обращения – доктор Стирлинг.

Она улыбнулась, направляясь к двери.

– Я услышала это от доктора Инглиса, когда шла сюда. Он был очень взволнован. Ты сдал экзамен, Дункан, заработал диплом. И с отличием.

Она открыла дверь и, бросив последний взгляд на его изумленное лицо, быстро вышла.

Он лежал неподвижно, желая позвать ее назад, поблагодарить более достойно. Затем постепенно на него стало обрушиваться осознание его будущего. Инстинктивно он пошевелил освобожденной от гипса рукой, сжимая и разжимая некогда бесполезные пальцы. Волна силы прошла через него. Теперь наконец, как и сказала Анна, весь мир был у его ног.

Внезапно он повернулся на локте, взял с прикроватного столика свое старое потертое портмоне. Из него он извлек фотоснимок и веточку увядшего вереска. На снимке была Маргарет; вереск был ее давнишним подарком. В настоящее время она отдыхала в Швейцарии. «Но теперь, – в запале подумал он, – теперь мне есть что предложить ей, когда она вернется».

Глава 29

Прекрасным утром в конце июля Дункан, в белом халате, стоял перед палатой Инглиса в больнице Виктории, нетерпеливо ожидая Йэна Овертона.

Шесть недель назад, когда он вышел из больницы, декан Инглис назначил его врачом-практикантом в своей палате, самой большой в Виктории.

– Я всегда верил в тебя, мой дорогой Стирлинг. – Почтенный декан, чей пессимизм чуть не свел на нет первые упования Дункана, благосклонно похлопал его по спине. – И, между нами, – усмехнулся он, – я хочу продемонстрировать эту веру перед лицом различных общественных и… э-э… частных возражений.

И, взяв Дункана за руку, он повел его по больничному коридору в свою роскошно оборудованную лабораторию.

Дункан переехал в свое новое жилое помещение в большой больнице и, радуясь силе двух здоровых рук, с головой окунулся в работу, к которой так стремился.

Его дни были заполнены до предела. Он вставал в семь утра и до завтрака заполнял журналы с историями болезней. Утром он сопровождал декана Инглиса во время его официального обхода палат – что требовало немалого терпения, поскольку Инглис был до рассеянности медлителен. После торопливого ланча Дункан до шести вечера проводил серию биохимических анализов. Кульминацией был вечерний обход с Овертоном, который стал заместителем главного врача больницы и был готов теперь по малейшему поводу демонстрировать свои новые полномочия.

После шести изнурительных недель пыла у Дункана поубавилось, и на смену ему пришло странное чувство неудовлетворенности. Он не возражал ни против скучной рутины, ни против мелких нападок Овертона; но на каждом шагу он испытывал разочарование в своем горячем желании установить реальный контакт с больными.

Шаги в вестибюле заставили его поднять глаза. Это был Овертон. Дункан подождал, пока тот приблизится.

– Овертон! Я хотел бы поговорить с тобой об Уолтерсе.

– Какой еще Уолтерс? Я занят – иду завтракать.

– Это важно, Овертон. Молодой парень с неясной симптоматикой в груди, лежит на кровати номер семь. Ему все хуже.

– Что, черт возьми, я могу с этим поделать? – Накануне вечером Овертон допоздна был на танцах с медсестрой Доусон и по многим причинам, помимо той, что была связана с хорошенькой медсестрой, находился в плохом настроении. – Мы сделали все, что могли.

– Все, кроме выяснения, что с ним не так. – Тон Дункана был твердым. – Я целую неделю до одури делал каждый день десятки бесполезных анализов. Тем временем он умирает.

– Диагноз не поставлен, – отрезал Овертон. – Мы не можем действовать. Шеф считает, что это анемия неясного генеза.

– На мой взгляд, это простая, элементарная эмпиема плевры. Этому человеку следует сделать прокол грудной клетки. Иначе он умрет.

– А кто спрашивал твое мнение? Помни о своем положении здесь, Стирлинг. Ты оказался здесь лишь по причуде декана. И тут до черта тех, кто хочет, чтобы ты ушел.

Он зашагал прочь по коридору. Дункан с застывшим и вытянувшимся лицом смотрел ему вслед.

Глава 30

В тот вечер у него был свободный от дежурства час. Дункан, как обычно, провел его у Анны. Он с ядовитым удовольствием бросал вызов городским сплетням.

Угостив его кофе, она прокомментировала его необычное молчание:

– В чем дело? Неужели кто-то еще сплетничает о нас?

Он покачал головой:

– Нет, просто я наслаждаюсь знакомством с аппаратной медициной. Забавно, – продолжал он с иронией, – возиться с пробирками и основным обменом веществ, когда, приложив ухо к груди пациента, я могу за две минуты определить, чем он болен.

Она пристально посмотрела на него:

– Не принижай значение оружия современной медицины, Дункан.

Его вдруг прорвало.

– Все шесть недель это росло во мне! Я хочу работать руками, а не с помощью приборов – они парализуют профессию. Врачи, для кого главное деньги, – это только половина проблемы. Другая половина заключается в том, что врачи при нашей нынешней системе лишаются качеств, которые действительно имеют значение. Больше не нужно быть личностью, обладать даром внушать веру, уметь ставить реальный диагноз. Врачам ничего не позволено делать самостоятельно. Для этого есть медсестры, нянечки или приборы, которые сами все сделают. Прямо сейчас в моей палате умирает человек, потому что никто не может увидеть истину за лесом диаграмм, графиков, расчетов и анализов!

В ее холодном молчании чувствовалось неодобрение.

– Тебе самое время применить научный подход к своей работе.

– И отказаться от чисто человеческого подхода? – огрызнулся он в ответ.

– А почему бы и нет? Когда продвинешься в патанатомии, то обнаружишь, что от него мало толку…

Запнувшись, он пристально посмотрел на нее.

Она ответила ему таким же пристальным взглядом.

– Ты прекрасно знаешь, что мы собираемся объединиться. Мне действительно понадобится опытный патологоанатом для исследования нейромышечной координации.

– Твоя научная работа, – сказал он.

– Скажем, наша работа. Не забывай, что ты связан со мной определенными обязательствами. – Она загадочно улыбнулась ему и сменила тему. – А теперь расслабься. Я сыграю тебе что-нибудь из Баха.

Она не разрешила его проблему. Она создала новую.

Он попрощался раньше, чем истек его свободный час, и сразу же вернулся в палату. Возле кровати № 7 он остановился.

Пациент, Уолтерс, парень двадцати двух лет, был в плачевном состоянии – губы пересохли, глаза затуманились, дыхание поверхностное и затрудненное. В приглушенном освещении морщины на лбу нахмуренного Дункана стали еще глубже. Он просунул руку под больничную рубашку пациента, ощутив, благодаря своему тайному дару, что именно творится под вздымающимися ребрами.

Обернувшись, он подозвал медсестру:

– Для начала мне нужна ширма, сестра. Принесете ее?

Через пять минут она вернулась с ширмой. Ее сопровождали медсестра и два стажера с тележкой, на которой был аппарат для анализа крови с реактивами и красителями, предметные стекла, крышки, стерилизаторы – все на высшем уровне.

Дункан скривился:

– Все, что мне нужно, сестра, – это игла. Подайте, пожалуйста.

Он склонился над пациентом, но внезапный скрип открывающейся двери заставил его поднять голову. Со своим вечерним визитом в палату вошел доктор Овертон.

– Что все это значит? – спросил он сдержанно, но не без яда.

Дункан выпрямился:

– Если немного подождешь, сам все увидишь.

– Ты в своем уме? – вспыхнул Овертон. – Без моего разрешения ты не имеешь права заниматься этим пациентом.

– Я должен получить твое разрешение, чтобы спасти ему жизнь?

Испуганные и шокированные дежурные медсестры замерли. Больной перевел взгляд с мертвенно-бледного лица Овертона на полного холодной решимости Дункана и слабо подергал молодого доктора за рукав.

– Продолжайте, доктор, – выдохнул он. – Ради всего святого, помогите мне, сделайте все, что в ваших силах.

– Предупреждаю… – повысил голос Овертон. – Это на твой страх и риск!

Дункан снова упрямо наклонился над больным. Он крепко сжал иглу, представлявшую собой тонкий металлический зонд. Его пульс бешено колотился, когда он вонзил иглу в грудь пациента. Мгновение ожидания – и через прокол из абсцесса в плевре хлынул густой желтый гной, который, казалось, никогда не иссякнет.

Уолтерс вздохнул с облегчением. Овертон был бледен, на лбу у него выступили капельки пота.

Вытирая инструмент марлей, Дункан тихо заговорил с сестрой:

– Вам следует перевести его сегодня же вечером в палату Е, сестра. Он отлично перенесет резекцию ребра.

– У меня и так уже все отлично! – Слезы облегчения текли по щекам молодого Уолтерса. – Теперь я могу нормально дышать. Да благословит вас Бог, доктор!

Глава 31

На следующее утро во время обхода Дункан поймал на себе странный взгляд доктора Инглиса. Когда они остались вдвоем, декан нервно потрепал его по плечу. Немного подумав, он заметил:

– Ты не очень-то ладишь с доктором Овертоном, Стирлинг.

– Да, сэр.

Декан расслабился и рассмеялся:

– Я тоже!

Он тут же спохватился и продолжил в своей деланной самоуверенной манере:

– И все же, мой дорогой Стирлинг, я бы хотел, чтобы ты не расстраивал своего коллегу. Считаю лишним говорить, что здесь есть силы, направленные против тебя. У тебя могут возникнуть неприятности. Хотя я искренне убежден, что не возникнут, но, умоляю тебя, в будущем постарайся быть более сговорчивым.

Уолтерс отлично восстановился. Позже, когда Дункан выписывал благодарного пациента из больницы, он не мог подавить упрямую мысль: «Если бы я был сговорчивым, этот симпатичный юноша был бы мертв».

Однажды, в пятницу днем в конце сентября, когда Дункан стоял в лаборатории, почти закончив на сегодня свою работу, раздался легкий стук в дверь. Прежде чем он успел сказать «войдите», возле него уже была Маргарет.

– Вот видишь! – заявила она. – Гора сама приходит к доктору Магомету!

– Маргарет! – воскликнул он пылко. – Я понятия не имел, что ты вернулась!

– Отцу пришлось десять дней назад рвануть домой по делам – это все новая энергетическая компания.

– Как это мило с твоей стороны прийти ко мне, – сказал он растроганно.

– О! – беззаботно рассмеялась она. – Я должна была кое-что передать дяде Инглису, и я подумала заскочить к тебе.

Маргарет оценивающе, как это было свойственно только ей, оглядела его высокую, прямую фигуру в белом халате.

Внезапная волна невысказанных чувств нахлынула на него. Он тосковал по Маргарет и с растущим нетерпением ждал ее возвращения.

Теперь он больше не терялся в словах. И при этом он не был калекой, борющимся за свое место под солнцем, с мизерной надеждой на конечный успех. Теперь он твердо знал, что его амбиции могут привести его к вершинам.

Глава 32

– Маргарет, я давно хочу что-то тебе сказать, – торжественно произнес он.

В ответ она нарочито, словно поддразнивая, округлила глаза:

– Ну, если только это не история твоей жизни!

Он сделал шаг к ней:

– Нет, хотя это началось довольно давно. Это история про бедного мальчика и принцессу, которая жила высоко в своей башне.

Она лукаво посмотрела на него:

– Какие приятные вещи ты говоришь! И кто была твоя принцесса?

– Маргарет, а ты не догадываешься?

– Ты имеешь в виду меня?

В ответ он достал из бумажника высохшую веточку вереска:

– Разве ты не помнишь, когда дала мне это?

– Нет. – Она озадаченно покачала головой.

– У реки, – подсказал он. – В тот день я был на рыбалке и увидел тебя.

– А… да. И ты с тех пор это хранил?

Он кивнул.

Несмотря на всю свою осторожность, она все-таки погрела свое тщеславие на огне его любви:

– Я не могу найти слов, чтобы сказать, как я польщена.

Он взял ее за руку:

– Маргарет, я так долго ждал, чтобы иметь возможность признаться. Я люблю тебя. Я знаю, что могу добиться большого успеха. И все это будет ради тебя, Маргарет! – Очертя голову он бросился вперед. – Когда я сделаю себе имя, когда я найду место в мире для нас обоих, ты выйдешь за меня замуж?

Она, насколько могла, выдержала его взгляд. Затем, коротко вздохнув, опустила голову.

– Я не должна была позволять тебе такие слова, – пробормотала она с наигранным смущением. – Но ты мне нравишься – правда нравишься, – и мне действительно хотелось услышать то, что ты сказал.

– А чего же тут непозволительного? – спросил он.

Она медленно высвободила руку:

– Ну, лучше бы ты сам это заметил…

Она вытянула перед ним левую руку, демонстрируя на безымянном пальце большой новый бриллиант.

– Я удивлена, что ты этого не заметил. Он такой огромный – и такой красивый!

Дункан был ошеломлен.

– Я в этом не разбираюсь, Маргарет, – с трудом выговорил он. Последовала долгая пауза. – Прекрасное кольцо. – Он снова помолчал, подбирая слова. – Кто… кто он?

Впрочем, он знал, что она ответит.

– Ну, Йэн – доктор Овертон, конечно. Мы всегда были неравнодушны друг к другу. Вот почему я зашла к тебе. Чтобы ты меня поздравил. Чтобы пожелал мне удачи!

Ценой огромного усилия ему удалось скрыть горечь разочарования.

– Я действительно желаю тебе удачи, Маргарет, и счастья – от всего сердца.

– Ты должен признать, – торопливо заговорила она, – что это во всех отношениях подходящая партия. У нас так много общего. А новая должность Йэна в Фонде Уоллеса приведет нас в Эдинбург. Отец обещал нам прекрасный дом. Понимаешь, считается, что через несколько лет Йэн станет основным кандидатом на пост директора.

– Вы скоро поженитесь?

– В следующем месяце, – кивнула она. – Ты должен прийти и потанцевать на свадьбе. Я приглашаю всех своих старых поклонников. Разве это не забавно?

Слушая ее легкомысленную болтовню, он вдруг словно прозрел на мгновение, подумав, что на самом деле она пуста и тривиальна. Но это тут же прошло, и тоном спокойной искренности он сказал:

– Если тебе понадобится моя помощь, в любое время, – только дай мне знать.

Она чуть пожала его руку, собираясь что-то ответить, когда звук автомобильного гудка заставил ее подбежать к окну.

– Это Йэн! Мы играем в гольф перед чаем.

Она весело повернулась и со смутным сожалением протянула руку:

– До свидания. Не стоит со мной спускаться. Нам надо успеть поиграть, пока еще светло.

Скрепя сердце он стоял у окна, глядя, как Овертон с торжествующей улыбкой и властной заботой усаживает Маргарет в машину и как они уезжают.

Глава 33

В тот вечер Дункан должен был встретиться с Анной, чтобы сходить на концерт филармонического оркестра. Но теперь он позвонил миссис Гейт и оставил сообщение, что вынужден отменить встречу.

Однако около половины одиннадцатого Анна без предупреждения вошла в его комнату. Она сняла шляпку и опустилась в кресло. Затем, не обращая на него никакого внимания, взяла местную газету и принялась читать.

– Ну что, хороший концерт? – заставив себя поднять голову, спросил он.

– Я тоже не пошла.

Она была полна какой-то необычной многозначительности.

– Не притворяйся паинькой ради меня. Продолжай принимать сидячую ванну страданий.

Не обращая внимания на его сердитый взгляд, она невозмутимо продолжила:

– Послушай-ка местный орган новостей и общественной мысли: «Многочисленным друзьям мисс Маргарет Скотт и доктора Йэна Овертона в Сент-Эндрюсе будет крайне интересно узнать об их помолвке, объявленной минувшим вечером миссис Инглис, тетей мисс Скотт. Мисс Скотт, хорошо известная своей активностью среди светской молодежи города, является дочерью полковника Джона Скотта из Стинчар-Лоджа». – Она с отвращением отбросила газету. – Меня от этого тошнит. Ты никогда не любил эту девицу! Ты был влюблен в некий идеал. Ты возвел ее на пьедестал и встал на колени, чтобы поклоняться. Везде одно и то же. В моей стране каждый сын дровосека лелеет мечту о деве из schloss, то бишь замка.

Он свирепо посмотрел на нее, но Анна заявила:

– Она всего лишь тщеславная, эгоистичная, пустоголовая маленькая кокетка. Подумай, как бы рядом с ней ты смог бы заниматься своим делом – с этими ее вечными прихотями, ее дурацкими вечеринками, ее светскими замашками…

– Анна! – Дункан вскочил, потемнев от гнева.

– Да знаю, знаю! – небрежно отмахнулась она от него. – Если бы я не прооперировала твою руку, ты бы прикончил меня на месте. И если бы я не считала, что под этой твоей сентиментальной шкурой кроется что-то хорошее, я бы встала и ушла навсегда.

Он беспомощно посмотрел на нее и снова опустился на стул.

– Так-то лучше, – продолжала она уже с другой интонацией. – Я знаю, что тебе больно. Я знаю, каково это – чувствовать, что она выбрала Овертона. – На ее лице отобразилась медленная, циничная улыбка. – Не переживай. Он не будет счастлив. И она тоже.

– Анна, помолчи! – Он сжал голову руками.

– Сестра Доусон пыталась покончить с собой этим вечером, – неторопливо произнесла она.

– Что?

Сбитый с толку, он поднял на нее глаза. Затем смысл сказанного потряс его подобно удару.

Анна кивнула.

– Бездарная, грязная интрижка. Ты можешь себе представить, чтобы квалифицированная медсестра именно в больнице заглотила пятьдесят таблеток снотворного? Мы как следует промыли ей желудок. Все об этом молчок. Сейчас ее отправили к родственникам в Перт. Она полностью восстановилась, но теперь уже… не как новенькая.

Дункан во все глаза смотрел на нее.

– После этой суматохи в ее комнате, естественно, царил хаос. Но вот это я увидела – и подумала, что стоит сохранить.

Она бросила ему пачку писем. Он медленно развязал тесемку. Они были от Овертона. Потребовалось всего несколько минут, чтобы раскрыть их суть.

– Да, – заметила она, когда он поднял на нее взгляд. – Твой дорогой, добрый друг завис у нас прямо на краю пропасти. Будет приятно посмотреть, как он туда падает.

– Нет!

– Почему нет? Он сам напросился, оклеветав нас, этот достойный образец, соблазняющий собственных медсестер!

Дункан с суровым видом покачал головой:

– Это не по мне, Анна! Ни за что! Маргарет этого не вынесет. Я буду драться с Овертоном, но не так.