Антон Игоревич Абрамов
Побег из Содома
– Вот, Пап! Ну что я говорила! Она с ними разговаривает! – возмутилась Вера.
– Да, Люба, мы же вроде договорились? Помнишь, что сказал доктор? Никаких разговоров! – примирительно произнёс Папа.
– Но я не могу. Он такой несчастный. Мне его жалко…
– Люба! Он нереален! Это плод твоего больного воображения, – почти кричала Вера. – Если он снова придёт, никаких разговоров с ним! И вообще с кем-либо! Рот на замок! Иначе совсем умом тронешься.
– Да, милая, по сути, она права, – кивнул головой Папа и посмотрел на младшую дочь с сочувствием. – Ложись и постарайся заснуть.
Люба обиженно поджала губы и завернулась в спальный мешок.
– Может быть, я и вправду схожу с ума, просто не замечаю этого. Ну и что, что после таких разговоров во сне мне легко и радостно? – тихо проворчала Люба. – Ведь с другими, нормальными людьми, не происходит ничего подобного. Может быть, Вера права, и мне надо лечиться? —подумала она и застегнула спальник.
–– Но если это и болезнь, то очень приятная, – прошептала она, закрывая глаза.
Усталость и напряжение длинного дня быстро дали о себе знать, и Люба уснула почти моментально. Сон, который ей снился, она видела уже десятки раз. Но никогда не рассказывала о нём. Она наслаждалась им тихо. В одиночку.
Ей снилось её венчание. Не убогая федеративная регистрация, а настоящая, роскошная свадьба в гетто. Она видела, как перед ней распахиваются ворота огромного храма, и она медленно и торжественно идёт к алтарю. Сотни гостей, справа и слева, радостно кричат ей что-то.
Но она настолько счастлива, что почти не слышит их. Солнце играет в цветных витражах, и это самый лучший день в её жизни. Правда, как Любочка ни всматривалась, она так и не смогла разглядеть жениха. Но всё равно, нереальное ощущение счастья в этом сне было настолько сильным, что на эту мелочь она почти не обращала внимания.
Но был один момент, из-за которого она никому не рассказывала о своём сне. Дело в том, что к алтарю её вёл незнакомый пожилой мужчина в чёрном костюме. А не её Папа. И как бы Люба ни хотела поделиться этим сном, сказать Папе, что он не доживёт до её свадьбы, она никак не могла.
8 Поединок
В храме, стоящем в центре гетто, было тесно и душно. Маленькое здание с трудом вмещало всех. В церкви собрались все жители, кроме тех, кто стоял на постах. Несмотря на то, что в храм принесли все уцелевшие лавки и стулья, сидели на них только старики и женщины. Мужчины стояли, прислонившись к стенам. Молодёжь толпилась у входа. Только что отслужили вечерню, но никто не расходился по домам.
– Итак! Давайте начнём, – сказал невысокий плотный мужчина, одетый в жилетку, с зачёсанными на лоб волосами. Оглядев приход умными и печальными глазами, он начал:
– Возлюбленные братья и сёстры! Сегодня нам нужно решить очень важный вопрос. Продовольствия у нас осталось на 4 дня. Ну, максимум на неделю. Поставок ждать бесполезно. Снаружи к нам не пробиться, весь периметр обнесли колючей проволокой и сигнализацией.
– Пастырь, а он как пробрался? – раздался голос с галёрки.
И все глаза, как по команде, устремились на Илию.
– Змеёй прополз! – отшутился он. – На меня не смотрите, я пустой пришёл, не принёс ничего толком, – развёл он руками. – Так, коробку патронов, да перца на кухню. Ваш Пастырь прав, через стену уже ничего не протащить. Так что, сколько бы вы ни заплатили контрабандистам…
– А за перец тебе заплатили? Вновь выкрикнули из молодёжного угла.
– Не… Я ж не контрабандист, мне денег не надо. Да и к тому же, зачем покойнику деньги? – с милой улыбкой спросил Илия.
– Ты только скажи, мы заплатим золотом, – спокойно отозвалась хрупкая девушка с задней скамейки.
– Сестричка, тебе нечем платить! У тебя нет того, что мне нужно, – усмехнулся Илия.
– А вдруг? – задорно выкрикнула та.
– Хорошо, доченька! Я с радостью приму плитку хорошего чёрного шоколада в качестве оплаты, – громко произнёс Илия.
Ответом ему был дружный хохот. По исхудавшим лицам обитателей резервации было видно, что шоколад был съеден очень давно.
– Так, давайте вернёмся к нашей повестке, – призвал Пастырь, подняв руку.
Когда все утихли, он продолжил:
– Продовольствия у нас совсем мало. И в осаду нас взяли крепко. Вокруг – миротворческое зверьё…
– Извините, Пастырь. Один нюанс, – вновь подал голос Илия. – Миротворцы – это временно. Скоро сюда прибудут Охотники и возьмут на себя внутренний периметр. Третья женская дивизия.
– «Мёртвая голова», что ли? – поморщился Пастырь.
– Она самая. Под командованием Терезы Эйке. Так что ни подкупить, ни прорваться не получится. Эти – идейные, будут стоять насмерть.
– Что ж, всё это было предсказуемо… – вздохнул Пастырь. – Поскольку, после подрыва двух танков и бульдозера, на приступ они вряд ли пойдут, выбор у нас невелик. Либо тихо помереть с голоду, либо сдать резервацию. И тут начинаются нюансы. Как сдать? Когда? На каких условиях? И как можно вообще договариваться с Эйке… Итак, у кого есть мысли – высказывайтесь.
В храме повисла тяжёлая тишина. Зная репутацию Терезы Эйке, все понимали, что с ней договориться невозможно. Это была самая злобная феминистка и лесбиянка во всей Федерации, гордо называвшая себя «Бешеной Сучкой». Третья бронетанковая дивизия понесла большие потери при зачистке Аль-Мансура, а теперь выдвигалась сюда, готовая разорвать гетто.
– У меня есть слово от Господа, – поднял руку один из мужчин.
– Ну, что ж… Кто может возбранить слову? Говори, мы будем рассуждать, —Пастырь пригласил его к кафедре.
Тот смело вышел и начал громким голосом:
– Так говорит Господь! Бегите отсюда, дети мои, ибо земля сия не есть место покоя. Гетто обречено. Спасайте детей. Не верьте Охотникам, верьте Братьям. Не верьте Эйке, верьте Архипастырю. Бешеный пёс растерзает вас, Добрый Пастырь – поведёт на злачные пажити! Спасайте ваших детей! Договаривайтесь с братьями. Идите в Особый Район. Там благословлю вас и обращу руку мою на малых. Аминь и аминь!
Не успело пройти и секунды, как тотчас же раздался голос Илии:
– Закончил, Иуда? Теперь слушай: так говорит Настоящий Господь! Передай этому стратегу, полковнику Младичу, что это была отличная идея. Мы почти поверили. Скажи своему куратору, майору Войцеховскому, что он молодец. Так долго читать библейские тексты сможет не каждый Сын Ночи. Измучился, поди, бедняга. Передай также пламенный привет Сашеньке, Консультанту Искариотскому, скажи, что для восстановленцев, как и для всех отступников и предателей, забронированы лучшие места в аду.
Лицо «пророчествовавшего» за кафедрой вытянулось и побелело.
– А ещё скажи своей любовнице, секретарше Анечке Мюллер из Особого Управления, что нехорошо называть себя Идейной и Привилегированной и спать с агентом-мужчиною. Это, по меньшей мере, непрофессионально. И, наконец, самое главное – сделай томографию мозга, пока рак на первой стадии. Это только вначале голова кружится, а потом будет намного хуже. Ещё немного, и придется череп вскрывать, дырки сверлить… А если вовремя добежишь до больницы, отделаешься терапией и лёгким испугом.
С трясущимися руками лжепророк попятился к выходу.
– Это всё! – прокричал Илия вслед убегающему.
Дико вращая глазами, тот метнулся к дверям, расталкивая стоящую на пути молодёжь.
– Не наступи на мину! Беги, стукач, беги…
Вздох ужаса и удивления пробежал по церкви. Все, бывшие в храме, смотрели на Илию, который, казалось, был абсолютно спокоен.
– Он сюда во время перемирия пришёл, так ведь? – спросил Илия, обернувшись к Пастырю. Тот только кивнул головой.
– У них был чудесный план: после этого горе-пророка сюда приехал бы такой же лже-епископ, рукоположенный Детьми Ночи, из восстановленцев. Иуда содомский. Пел бы сладкие песни про свободу вероисповедания. Я этих песен в тюрьме наслушался. Знаем мы эту свободу.
– Илия! Скажи, а нам что делать? – раздался голос из зала.
– На самом деле шансы есть. Не у всех, но есть. Эту битву можно выиграть только в одном случае – если смиримся с тем, что мы уже мертвы. Я, вы, мы все. Принять это и успокоиться. У нас будут потери. Точно. Ещё боль и страдания, это я вам гарантирую. Кровь, пот и слёзы! Но только так у нас есть шанс спасти детей. При малейшей жалости к себе лучше уйти прямо сейчас. Вслед за этим Иудою, – громко сказал Илия, показывая на дверь.
Глаза всех в храме были устремлены на него.
– Всем нам надо твёрдо определиться с одним вопросом. Ответить на него честно, раз и навсегда. И это очень простой вопрос: «Бог есть или нет?» Ответить на него должен каждый сам для себя. Я ответил на него давным-давно. И поэтому я натянул свою жизнь, как струну. Если Бог есть, то после смерти нас ждёт рай, счастье и долгожданный отдых. Если Бог есть – значит, оно того стоит! Стоит жертв, стоит страданий, стоит самой жизни. Зная, что Бог есть, – за Него стоит умереть!
– Аминь! – выкрикнул рыженький мальчишка из молодёжного угла.
– Мы имеем право требовать правосудия у Канцлера. Он гарант по договору с гетто. Подпись его предшественника стоит на документе, гарантирующем нам свободу вероисповедания внутри этих стен. Но если мы согласимся на условия Эйке, нам конец. – Дело в том, что у Канцлера и Миротворцев есть разногласия. Там далеко не всё так монолитно, как кажется, и этим можно воспользоваться. Генералитет не особо охотно поддерживает его на выборах. Если мы договоримся напрямую с Канцлером, он поставит себе это в заслугу на выборах. И утрёт нос Миротворцам. Только так есть шансы сохранить детей. – Я вижу, что это можно сделать в два этапа. Сначала нужно договориться с представителями Канцлера. Потом, после предоставления гарантий неприкосновенности, резервацию покинут раненые, женщины и подростки. Когда все убедятся, что первая колонна дошла до Особого Района, тогда можно снимать флаги и собираться всем мужчинам с оружием.
– Вот тогда-то они и увидят, как нас было мало, и как плохо мы были вооружены, – пробормотал пожилой мужчина, сидевший в первом ряду.
– Но, как вы понимаете, это моё видение ситуации. Вам же нужно поступить так, как скажет ваш предстоятель…
– Спасибо на добром слове, – усмехнулся Пастырь. – Но мне, как и остальным, очень интересно узнать твоё мнение.
Илия кивнул головой и подвёл итог:
– Нужны переговоры с Канцлером, нужно выходить в два этапа. Нужно быть готовыми к жертвам. Тогда есть шанс добраться до Особого Района. А оттуда можно перебираться в катакомбы.
9 Радужные соколы
Ранним утром огромная площадь перед величественным храмом Матери Милосердной была заполнена плотной толпою почти до краёв. Высокие ступени, ведущие в храм, были пусты, а двери закрыты. Стайка подростков в белом выделялась из серой толпы. Они стояли нестройными рядами рядом с храмом и возбуждённо перешёптывались. Все ждали выхода Верховной Жрицы и начала праздника.
Наконец, всю площадь наполнил громкий звук трубы. Почётные гости встали со своих мест, массивные двери распахнулись, и под звук фанфар на храмовые ступени торжественно вышла полная, немолодая, ярко накрашенная женщина, одетая в белоснежную тогу, отороченную золотом. Следом за ней двумя рядами шли одетые в белое, налысо выбритые жрецы.
– Воздайте славу Владычице Неба и Земли, Подательнице жизни – Великой Матери! – воскликнула Верховная Жрица, картинно воздев руки к небесам. Над храмом пронеслось троекратное:
– Славься, Мать! Славься, Мать! Славься, Мать!
После чего почётные гости сели, а остальные продолжали стоять.
– Сегодня мы приветствуем в наших рядах новое, молодое поколение сыновей и дочерей Великой Матери, юных граждан Радужной Федерации!
Голос Верховной Жрицы, многократно усиленный динамками, разносился над площадью. Она повернулась к подросткам, стоящим у самых ступеней, и торжественно произнесла:
– Теперь вы Радужные Соколы. Полноправные члены общества, его лучшая и самая прекрасная часть – Привилегированные. Но носить это гордое имя не только радость и счастье, это ещё и огромная ответственность!
Пафосный голос жрицы, разливаясь, плыл над толпой. Народ слушал, опустив головы. А в это время в ложе для почётных гостей, почти не обращая внимания на происходящее, два человека вели негромкий разговор. Было видно, что они давно знакомы, возможно, даже были сослуживцами, поскольку на обоих были зелёные охотничьи френчи. Тот, на котором, вопреки всем традициям, красовался сенаторский значок, был похож на сицилийца или испанца. Яркий брюнет с волнистыми волосами и красивыми карими глазами был типичным уроженцем юга.
Второй был его полной противоположностью. Он сидел, удобно расположившись на стуле. Зелёный охотничий френч, без единого знака отличия, что полностью соответствовало традициям, выдавал в нём добровольца-отставника. На нём были строгие чёрные брюки, а форменные ботинки тускло блестели при свете дня. Светлые волосы, были тщательно зачёсаны назад. Идеальной формы профиль и гладкая белоснежная кожа, оттеняемая стойкой френча, выдавали в нём северный, нордический тип. Он вполне мог бы сойти за молодого наследника или юного аристократа, если бы не глаза. В их синеве был разлит такой ум и холод, что, казалось, они видят собеседника насквозь. Немногие, очень немногие могли выдержать взгляд этих ледяных глаз…
– Как время летит! Из Орлят в Соколы… А где радужные галстуки? Я не понял? – насмешливо спросил обладатель сенаторского значка.
– Сенатор, уж ты-то должен знать, что их носят только Орлята, – спокойно напомнил второй.
– Ах, точно! Вечно я забываю…
Сенатор устало махнул рукой:
– Напомни, Князь, ведь тех, кто носит галстуки, уже можно чпокать, верно?
– Да, можно, можно. Галстуки для этого и были придуманы. С 12-ти лет, официальный возраст согласия. Ты вообще о чём-то другом, кроме малолеток, можешь думать?
– Конечно, могу! – горячо отозвался Сенатор. – Вот об этом!
И, тряхнув чёрными кудрями, открыл небольшую фляжку и ловко сделал глоток.
– Да… – тяжело выдохнул он. – Раньше в 12 лет Бар-Мицву праздновали, а сейчас галстуки вяжут.
– Бар-Мицва в 13. В 12 Бат-Мицва, для девочек. Но смысл один и тот же.
– Блин, всё-то ты знаешь, интеллектуал хренов! – презрительно скривился Сенатор.
– Ну, извини… Образование не спрячешь, – развёл руками Князь, без всякой обиды.
– Ой, да ладно, не обижайся! – по-дружески пробурчал Сенатор и продолжил, вздохнув:
– Что у нас за страна такая долбанутая, даже Каминг-Аут невозможно сделать без церемоний и экзаменов. Раньше всё было проще. Посадил папу с мамой, сказал им: «Я – гей»! Они немного поплакали, и всё. А нынче – прям балаган какой то…
– Ну, вот что ты стебёшься! Стать Соколом – не так-то просто! Дети готовились, занимались. Там же куча нормативов! По физкультуре, по литературе, по обществоведению! Плюс экзамен по истории дискриминации. Ты его вряд ли сдашь, вот прямо сейчас, без подготовки. Зато теперь они – Радужные Соколы и посвящены Матери. Это же ритуал! Символ!!! А символы – это серьёзно, уважаемый Сенатор.
– Ну да… Серьёзнее некуда! Интересно, а никто не пробовал совершить Каминг-Аут по старинке? Без толп, молитв, песнопений… И без этих лысых кастратов! – проворчал Сенатор, указывая глазами на жрецов в белом.
– Самооскопление – это великая жертва Матери! – укорил Князь.
– Да, точно! Жертвы – превыше всего! Человеческие яйца – вот что Мамочка кушает на завтрак! – ухмыльнулся Сенатор и, снова достав флягу из нагрудного кармана, привычным движением сделал лихой глоток. И продолжил, как ни в чём не бывало:
– И все дети Великой Германии принадлежат Фюреру!
– Да заткнись ты уже, наконец! – возмутился Князь.
– А чего сразу заткнись?! Я тоже учил историю дискриминации…
– Ты же Сенатор! Побойся Мать, и помолчи хоть три минуты.
Сенатор обиженно отвернулся и попытался сосредоточиться на том, что происходило у храма. Пафосный речитатив Верховной Жрицы летел над площадью:
– С любовью Мать взирает на всех нас! На Привилегированных Она смотрит с гордостью! На простых людей – с милостью. На неграждан – с укором и болью.
Сенатор честно старался следить за происходящим, но от действа веяло такой скукой, что он не удержался, вновь вытащил флягу, и, скривив серьёзное лицо, сделал ещё два глотка, приговаривая:
– За Маму! И за Папу…
– Вот как можно быть таким циником? – еле слышно спросил его Князь.
– Да я не циник, и даже не агностик. Я просто антиклерикал! – горячим шёпотом возмутился Сенатор, вытирая губы рукавом. – Да я, может быть, в сердце больше всех чту Великую Мать!
– Угу… И в чём это выражается?
– А как ты думаешь, кто выкупил статую Артемиды Великой из музея? Мы выкупили!
– Мы – это кто? – прищурился Князь.
– Парламентская фракция «Истинные Дети»! – с гордостью отчеканил Сенатор.
– И что, дорого заплатили? – живо поинтересовался Князь.
– Да, не… Не особо. Музейщики её сами отдали. Как бы это сказать, чтоб никого не обидеть… Паломники их достали. Прикинь, с раннего утра – вопли, слёзы, видения… Молитвы эти, бесконечные: «О, Великая Мать! Дай мне это! Артемида Эфесская – забери то»…
– Ну да. В музее это не очень уместно, – глубокомысленно заметил Князь.
– В конце концов, их устроила точная копия, ремонт двух корпусов и немного денег наличными, мимо кассы. А статуя стоит там, где ей и положено, – в храме! Верные Дети ничего не пожалеют для своей Матери!
– И с каких это пор ты у нас такой набожный?
– С того самого момента, как Дети получили большинство в Сенате, – ухмыльнулся Сенатор.
– Понятно, – печально вздохнул Князь.
– Слушай! Кто там сидит наверху, Мать или Отец, мне без разницы. Мне нужно дело делать, и Верные Дети – далеко не худший вариант. Но об Отце я тоже не забываю, —Сенатор, улыбаясь, расстегнул китель и показал миниатюрный крылатый фаллос, отлитый из золота, на тонкой цепочке. – Во! Зацени! Отцовский агрегат.
– Убери эту гадость! – поморщился Князь.
– Дурак ты! Это не гадость. Это Фасциний. Хрен крылатый. Древнеримский оберег. Его ещё триумфаторы на свои колесницы вешали.
– А ты себе на шею повесил! Зачем он тебе?
– Как зачем?! Чтоб не сглазили…
– Осторожнее! А то действительно начнёшь чувствовать себя триумфатором, это беда будет – хуже сглаза, – печально вздохнул Князь.
«Молим тебя, о Великая Мать! – неслось тем временем над площадью. – Да придёт твой Истинный Сын! Да исцелит Он нашу землю и введёт в царствие Твоё, с любовью друг ко другу и всем живым существам. С принятием всего великого разнообразия Материнской любви!»
– Да уж, пусть Сын придёт поскорее и спасёт всех нас от генно-модифицированного бардака. А ещё, надеюсь, он исцелит мозги этих проклятых фанатиков, – прокомментировал Сенатор.
– Слушай, мы можем поговорить о деле или ты уже пьян? – спросил Князь.
– О деле я могу говорить всегда! – ответил Сенатор, широко улыбаясь.
– Когда будет штурм Аль-Мансура? – с места в карьер начал Князь.
– Очень скоро, я думаю. Хотя… Мусульмане там крепко окопались. Детей и женщин в этом гетто не много, в основном свирепые мужики. И что самое неприятное – все готовы умереть за ислам. Охотники ума не приложат, как их оттуда выковырять с минимальными потерями и при этом не сносить всё гетто.
– А кто будет зачищать? – поинтересовался Князь.
– Третья бронетанковая. И Терезу уже досаждают кучей дурацких просьб. Никто не знает, сколько народу в резервации. И многие хотели бы снять сливки с этой темы.
– Ну, хотеть – это одно… А внести предоплату – совершенно другое, – заметил Князь улыбаясь.
– Ты опоздал почти на месяц! «Фармакия Индастриз» уже внесла деньги. Предоплата – лучшее доказательство дружбы, – усмехнулся Сенатор.
– За Аль-Мансур или за Вифлеем?
– За всё вместе! Оптом!
– Вот мрази! – выругался Князь.
Впервые за весь разговор он казался раздосадованным.
– Почему все сливки снимают эти уроды, а остальные подбирают то, что останется после них? – он едва сдерживал гнев.
– Потому что они официальные поставщики Министерства обороны. И точно знают, кому и сколько занести!
– Скажи мне, кому и сколько, я занесу! – горячо прошептал Князь. – Мне надоело смотреть, как «Фармакия» обставляет меня раз за разом! Они забирают лучшие куски, а я за ними объедки собираю.
Сенатор повернулся и произнёс совершенно серьёзным тоном:
– Ты, Князь, лучше думай не о том, как тебя подрезали, а о том, что ты будешь делать, когда Эйке спалит последнюю резервацию! Канцлер выйдет к Сенату, отчитается об «Окончательном решении христианского вопроса». Потом пройдут выборы, и он благополучно пойдёт на второй срок, но где окажется твой бизнес?
– Наш бизнес! – тактично поправил Князь.
– Наш… Твой… Неважно! Гетто – это уже история. Нужны новые идеи!
– Будем охотиться…
Князь пожал плечами.
– К этой охоте надо готовиться уже сейчас. Ведь когда правоверные ломанутся в Имамат, готовиться будет поздновато.
– Переловим их в Пустоши. Не впервой!
– Ну-ну… Пустошь большая. Разбегутся – ищи ветра в поле, – с сомнением в голосе возразил Сенатор.
– Если знать, куда они ломанутся, никто не уйдёт! Хорошая агентура – ключ к успеху! – парировал Князь.
– Ну, пошли Мать тебе удачи! С охотой и агентурой. Но, как показала практика, далеко не все побегут, – ответил Сенатор. – Жители гетто станут простыми негражданами. Со всеми вытекающими – запрет всех этих сборищ, проповедей и намазов. Вот там-то и начнётся веселье! В Особом Районе, в одном котле с наркоманами, проститутками и вчерашними зеками.
– Ничего весёлого! – поморщился Князь. – Для бизнеса – одни убытки. Я прекрасно знаю, что начнётся, когда они окажутся в замкнутом пространстве, среди безработных и алкашей. Начнётся резня.
Князь вздохнул и добавил:
– Кстати, а кто сейчас держит масть на районе, после того как умер Сашка Могила?
– Паша Бройлер, – ответил Сенатор, брезгливо поморщившись.
Тем временем праздник был в самом разгаре. Жрецы вешали на шеи подростков гирлянды из ярко-жёлтых цветов и надевали нагрудный знак Сокола.
– Всё Ею рождённое да воскликнет с радостью, и да возгласит с веселием! – декламировала Верховная Жрица, воздевая руки.
– Славься, Мать! Славься, Мать! Славься, Мать!
Толпа на площади отвечала ей нестройным многоголосым хором.
– Я бы, на месте Канцлера, оставил гетто только ради удвоенных налогов, – продолжил разговор Князь.
– Ты думаешь, они их платили? – возмутился Сенатор. – Это мы с тобой – законопослушные чипированные граждане. Всё честно, прозрачно, сплошной безнал и никаких секретов… А эти дикари с наличными в карманах – какие там налоги? Я тебя умоляю… Гетто – это сплошные убытки! Там даже вменёнку не собрать.
– Когда закончат с Аль-Мансуром, Третью штурмовую сразу перебросят к Вифлеему? Или отправят на переформирование?
– Понятия не имею. От потерь зависит, – развёл руками Сенатор. – Но ты же понимаешь, как только Тереза разберётся с ходжами, она вплотную возьмётся за Вифлеем. Это же последнее гетто в Федерации. А Тереза – идейная и очень хочет войти в историю. Поэтому рвётся в бой. И если всё пройдет гладко, Коммандер Эйке ещё подкинет мне хлопот.
– Каким местом? – не понял Князь.
– Да вот таким! Когда она спалит Вифлеем – станет народным героем. А дальше всё просто. Награды, повышение и отставка. А после прямиком на выборы.
– Ну и пусть себе избирается! Одним дураком больше, одним дураком меньше… Поверь мне, наш достопочтенный Сенат этого даже не заметит. Ты-то тут при чём?
– При том, что мы с ней родом из одного округа. И если она пойдёт на выборы, моё переизбрание станет весьма проблематичным.
– Не лучшая новость… – медленно произнёс Князь. – Но до этого ещё надо дожить.
– Да, – вздохнул Сенатор. – До выборов ещё полгода.
– Вот интересно, – задумчиво проговорил Князь. – Истребит Канцлер последнее гетто, и что тогда? Где «Фармакия Индастриз» будет брать чистые гены для трансплантатов? В резервации они со своих грядок питались, а в районе для неграждан что они будут есть?
– То же, что и все… Что дадут по программе! – рассмеялся Сенатор.
– А толку-то в этой программе? – Князь с досадой махнул рукой. – К семьдесят пятому Сенат обещал окончательно решить вопрос с негражданами. Районы эти создали помоечные! Что вы тогда пели перед выборами? «Направленная мутация, потеря интеллекта, бесплодие и гибель популяции». А что в итоге? Вместо этого они только тупеют, да злее становятся. И плодятся, как кролики. Страшно по району пройти!
– Ой, когда ты там был последний раз! Ты вообще хоть раз на своих ногах ходил по Особому Району? Да они, как только увидят наши зелёные тряпки… – Сенатор указал пальцем на китель, – …в клочья нас разорвут!
– Да что мне там делать-то? – пожал плечами Князь. – Просто… Что резервации, что Особые Районы проблемы никак не решают.
– Терпение, мой друг! Терпение и стратегия!
Сенатор поднял указательный палец.
– Поверь мне, бесплатная продовольственная программа, плюс метадоновая поддержка – это угробит кого угодно. Смотри статистику – неграждан становится всё меньше и меньше. Мы плавно сокращаем поголовье.
А тем временем церемония торжественного Каминг-Аута подошла к концу. Детский хор Орлят, пришедших на праздник поздравить старших товарищей, пел гимн Матери.
«Да явится Истинный Сын,
Да исцелится земля!
Да явится Истинный Сын,
И расцветут поля!»
Сенатор уже откровенно скучал, не зная, как бы поудобнее развалиться на жёстком, прямом стуле. Фляга была пуста, и ему было нестерпимо тоскливо.
– Мне вот интересно, закроют последнее гетто, разгонят фанатиков, и как же СС будет выполнять план по изъятию? – спросил Князь, глядя на стройные ряды Орлят.
– Не забивай голову! Социальная Служба и не такое переживала! Это такая мафия, по сравнению с которой мы с тобой – просто мелочь мелкая!
– Ой, ну прямо мелкая, мельче некуда! – поморщился Князь.
– Ты за них не волнуйся, это государство в государстве! Они решат любой вопрос! Может, будут активнее трясти неграждан, а может, нищебродов поприжмут. Не знаю… Очереди-то на усыновление огромные. И если девчонки, бывает, жертвуют фигурой и делают искусственное, то геям деваться некуда. Нам – только усыновлять.
– Да… – вздохнул Князь.
– Ты не забывай! Все эти Привилегированные-оборванцы мечтают усыновить ребёнка, довести его до Каминг-Аута и получить деньги по программе помощи семье. Не надо ни ипотеки, ни кредитов! Все вопросы решаются одним махом, – Сенатор ткнул рукой в сторону храма.
– Вон они стоят, счастливые родители! Все их мечты сбылись. Простым гражданам надо полжизни корячиться, чтобы столько накопить, а этим всё легко даётся. Вырастил гея – погасил ипотеку! Ничего личного! Просто бизнес! А пока есть спрос – будет предложение! Так что за эсэсовцев можешь не волноваться, свой план по заготовке они выполнят!
– А вы никого не планируете усыновить? – спросил Князь, глядя на Сенатора.
– Нет, что ты! – всплеснул тот руками.
– Что, совсем тоска на личном фронте?
– Ничего хорошего…
– Опять жених нервы треплет? – посочувствовал Князь.
– Не спрашивай… Весь мозг выклевал, гадёныш капризный.
– Вот она, тяжелая ноша привилегий! – сострил Князь.
– И не говори! Ответственность прямо давит! Как там в присказке: «Не все Привилегированные геи, но все геи – Привилегированные».
А тем временем на площади царило напряжённое ожидание. Церемония закончилась, и Верховная Жрица ушла обратно в храм, затворив за собой двери. Приёмные родители обнимали своих детей. Среди почётных гостей возникла минутная суета, пока, наконец, один из сенаторов не подошёл к микрофону и не объявил казённым голосом:
– В честь праздника «Пария Свободной Торговли» дарит всем присутствующим гражданам бесплатный продуктовый набор. Пожалуйста, соблюдайте порядок! Привилегированные в одну очередь, граждане – в другую.
