Анна Закревская
Сезоны Персефоны: по следам Колеса

© Анна Закревская, 2023

ISBN 978-5-0060-9698-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
Анна Закревская
 
 
Сезоны Персефоны
По следам Колеса
 

Всё возвращается. Самайн даёт дорогу ноябрю. Трубят рога, и Дикая охота несётся в небе. Облака текут рекой к луне багровой, словно к алтарю, – молиться тем неведомым богам, что мрачны и свирепы.

Всё возвращается: ночной охоты бурный бег, в безумной скачке небо топчут призрачные кони. Уставших не смыкает прежде праздный город век. Случайный путник ждёт вослед стремительной погони.

Всё возвращается. Не кормят гончих, чтобы мчали злей. Пронзительней и тоньше стали мира звуки. На перекрёстках тьма, а в чёрном перекрестии ветвей мерещатся в окно стучащиеся руки.

Промчится духов сонм. Самайн пройдёт своею чередой. Другие силы вступят на престол, покроет снег поля, и свет, как водится из года в год, придёт за темнотой. Всё возвращается. Вращается легендами Земля.

Мелалика Невинная

Intro: час до первого снега

Есть истории, что не желают заканчиваться, и тропа ведёт героев, читателей, автора – вперёд, вперёд!

Таковы оказались приключения оборотня по имени Артемис, что принял сан Осеннего князя, и чудесной травницы Персефоны, что была наречена его сестрой, а стала, наконец, возлюбленной.

Много усилий приложил новый владыка Самайна, дабы по осени возжечь в людях творческий огонь и отчаянный свет, и усилия его оказались не напрасны, однако ж хмарная тьма, из которой минувшим летом возник злобный дух Щайек и которой питался он со свитою, рассеиваться не спешила.

– Нет у тебя права напрямую лезть в людские дела, – напоминал Артемису Эрик, бывший Князь и его наставник.

Слова Эрика звучали не столь запретом, сколь правом отступить, и Артемис бессильно рычал тому в плечо, усваивая горькую мудрость.

– Зато есть право сотворить волшебную зиму и чудесную весну, – добавил Эрик.

К этой задаче Артемис оказался вполне готов. Особенно после пары бокалов горячительного. И после ноябрьской ночи, в которую он, сняв княжеский венец, без остатка посвятил себя Персефоне.

– Не нужно слов, – прохладный её палец лёг на губы Артемиса, готовые изломиться в предрассветной исповеди. – Помнишь шатёр на краю Загранья и Приграничья?.. Я видела твою будущую обязанность словно фильм, во время испытания на титул Княгини. И если смогла принять без ревности там, в туманном краю, приму и здесь, в воплощённом мире.

Но, даже почти благословлённый на соитие с Зимней царевной, не смог Артемис сделать, что должно, лицезрея её человеческий облик. Заставил превратиться в лань и тогда уже догнал по первому снегу, совершив среди тёмных баварских лесов очередной поворот колеса года.

Эрику стоило огромных усилий сдержать свои шуточки про то, кто из них двоих больше достоин звания извращенца. Вместо этого он выдал:

– Пока ещё не вышло твоё время, Артемис, айда с Персефоной к нам в Прагу!

«К нам» означало, что отставной князь в одиночестве не был. Так и оказалось: остаток своей вновь-человеческой жизни рыжий Эрик разделил с ведьмой по имени Агнешка.

С каждой новой неделей адвента на узких мощёных улочках прибавлялось тёплого света и пушистого снега, будто незримые ангелы в небесах принялись разом прихорашиваться к празднику, вычёсывая свои перья об острые шпили древней готики. В туманном сумраке под тисами холма Петршин едва уловимо веяло близким Йолем, но искристый дух глинтвейна долетал и до тайных тропинок. На одной из таких, не видимый более никому, кроме Эрика, уходил в новый сон Артемис.

– Доброй вышла твоя Охота, – с торжественным одобрением изрёк бывший Князь над своим преемником, – аж самому завидно.

Тот усмехнулся устало:

– Жалеешь, что на покой ушёл? Али в человечью властную чехарду поиграть предлагаешь?

Эрик от души хохотнул. Потом убрал с лица и тень улыбки, достав взамен кинжал из неприметных ножен.

– Отдыхай до новой осени, Артемис. Горжусь тобой…

Тонкий серебряный клинок вошёл в сердце, принеся прохладу и покой.

– …и люблю.

Не тает снег на тёмных волосах, на бледном лице, но тает в нездешнем тумане и лицо, и тело, ещё час назад, во время совместного огненного шоу на Староместской площади, бывшее гибким и сильным.

«Нет Князю смерти от любящей руки…»

Убрав кинжал, без промедления достал Эрик малую флягу, поднёс к ране меж рёбер Артемиса. Багровая, почти чёрная кровь стремительно густела, сливаясь с темнотой земли и ночи. Миг, другой – и будто не было ничего средь палой листвы и сырого снега.

– Береги прилежно и не используй часто, – найдя Персефону у подножия холма, Эрик вручил ей флягу. Дрогнули пальцы Княгини: непрошено вспомнилась ей прошлая зима, лютый мороз средь заснеженных курганов и одинокий выстрел, которого она не желала, но которому – кто бы знал! – и должно было свершиться.

– Спасибо, – опустив голову, ответила Персефона. – Я бы не смогла… ещё раз.

– Так и не нужно было, – на лицо Эрика мало-помалу возвращалась улыбка. – Князь мне приказал лично его проводить, а тебя даже от зрелища избавить.

Не поднимая головы, Персефона выловила средь складок шарфа тонкую цепочку, на которой теперь висел осколок влтавина, подаренный Артемисом. В легендах о метеоритном происхождении минерала обнаружилась изрядная доля научной истины, и теперь Персефона разглядывала каре-зелёный осколок на просвет, пытаясь вообразить себе силу удара небесного тела, обратившую речной песок в стекло.

Того же цвета, что влтавин, были Артемисовы глаза.

***

Нет секрета в том, что для доброй Охоты нужны Князю достойные гончие. Одной из таких и был юный хорватский оборотень, которого Эрик много лет назад одарил новым именем и новой тропой – по правую руку от себя. Платой за честь и доверие стала тайная работа: всякий раз после Дикого гона Артемис исправно прибирал и подчищал последствия неумеренного разгула отдельных представителей обширной княжеской свиты. В особо неприглядных случаях – подчищал свиту от этих самых представителей.

– Не так страшно берега попутать, как их вовсе из виду потерять, – говорил в таких случаях Эрик. – Люди обзывают нас «тёмными силами», а зря. Нашей сутью должна быть не тьма, но сумрак: в сумраке границы зыбки, однако ж, ещё различимы…

Вдохновлённый этими словами, а более того – верой Владыки в него, никчёмного волчонка, укрепил Артемис силу своей воли, которую судьба грызла-грызла, да зубы поломала, и вырос в княжеского охотника, быстрого и меткого, надёжного и молчаливого. Научился танцевать на изломах границ, убивать изящно и милосердно, а на боль отвечать улыбкой, от которой недругов жуть брала.

Знать бы, скольких ещё таких же – отверженных, потерянных, ненужных – удержал Князь на тонкой грани, в шаге от чёрного мрака? Скольких научил не скалиться, рыча, на всех подряд, ведая укусы как единственную форму выражения любви? Скольких заново перебрал по косточкам, зашив старые раны, и повёл за собой?..

Нет конца и края туманам Приграничья и Загранья. Бьётся тихая волна в каменный берег, долетает с далёких полей лавандовый ветер, долетает из близких лесов аромат терпкой хвои и палых листьев, несёт Осеннему князю спокойные сны.

Сгорает над миром самый короткий день, шествует следом Долгая ночь, и бесшумно бегут сквозь неё верные княжьи гончие.

Тень, что не хочет зла

В безымянном перелеске под Могилёвом творилось тяжкое и опасное волшебство. Юркая фигурка, то и дело утопая в сугробах, металась по окружности графического заклинания, что было вытоптано прямо в снегу. Пройденный путь отмечала тонкая алая линия и россыпь нераскрывшихся бутонов: в одной руке у дерзкого мага билась в последней судороге обезглавленная чёрная птица, на другой висела цветочная корзина. Над снегом стелился низкий туман, звенели в звёздной тьме незримые струны.

– Никто в меня не поверил, – прошептал юный чародей, – зато и остановить некому…

Полыхнуло в центре символа алое пламя, спустя миг ставшее голубым. Яркие огни отразились в сотне радужных стёкол, что были накануне похищены из новогодних подарков и теперь сверкали в точках пересечения линий, продлевая и множа собою свет. Право же, как наивен оказался новый Осенний князь – заказал Стеклянному мастеру волшебные очки для всех и каждого, чтоб любой желающий и хоть немного могущий узрел вокруг себя чудеса! Будто от этого ракеты станут фейерверками, а друзья и любимые воскреснут…

– Лишь мне открылось, как можно – и нужно! – использовать эти стекляхи!.. А наставница меня из класса выгнала… ещё и высмеяла перед всеми…

Хлёсткий ветер сорвал слова обиды с губ мага, слёзы прожитого унижения – с его ресниц. Близился самый тёмный час, в котором не было места вере в щедрое чудо. Час, в котором не оставалось сил для смиренной надежды. Час, за чьи тайны нет иной платы, кроме собственной жизни.

Широким прыжком заступив в центр фигуры, маг заставил себя совершить последний вдох и, срывая голос, крикнул небесам:

– Я отменяю прошедший год!!…

***

В канун Йоля Персефоне не спалось. Неясная тревога витала над её головой, скрываясь от внимания в тёмных углах старинного немецкого дома.

– Видать, дело в новом месте, – выскользнув из одеяла, Персефона зажгла ночник и свечу, миновала деревянную опору фахверка, торчавшую посреди квартиры, и в три шага достигла кухонного стола. Непривычным было единое пространство (спасибо, что хоть ванная отдельно), непривычными были косые углы мансардных стен, претендующих на звание потолка с окнами. Зато этажом ниже находилась «Самодива», её студия красоты, получившая новую жизнь в иной стране. Бумажная волокита была легко повержена коллективным колдовством; на соседней улице поселилась Дина, стилист-волшебница, и музыкант Марк, ставший её мужем. Да и до многих, кто присягнул на верность новому Князю и его Княгине, теперь было рукой подать. Так откуда взялась эта ночная тревога и о чём она?..

– Если тут завёлся дух, пусть об этом скажет вслух! – встав со свечою перед зеркалом, повелела Персефона.

Придверные обереги тихонько зазвенели, живое пламя дрогнуло и разгорелось ярче. Дух о себе не заявил, но в отражении окна за плечом Княгини случилось едва заметное движение. Резко обернувшись, Персефона подбежала к подоконнику, распахнула широкую створку…

Никого.

Пожарная лестница пуста, на крыше ни звука, лишь с ночного неба падает крупный снег, с тихим шорохом укрывая шершавую красную черепицу.

Поскольку сна ни в одном глазу так и не появилось, Персефона села за разбор подарков, что принесли гости на её с Артемисом свадьбу. Подарков было столько, что заполнили бы они собой всю квартиру, достань их Княгиня разом. К счастью, тут и пригодился облегчемодан, дар от гильдии подкроватных вещекрадов.

Первой под руку попалась расчёска из семи древесных пород – от неё и волосы, и мысли становились красивыми да ладно уложенными. Запустила Персефона расчёску в короткие свои кудри, что после посвящения стали изрядно темнее прежних и вились теперь как попало. А следом нашлось и над чем подумать: явилась из облегчемодана старинная книга в тиснёной обложке. Красив был орнамент по краям её, да только названия нигде не нашлось. Схватившись за уголок, открыла Персефона книгу и тихо вскрикнула, когда игла, скрытая в краю обложки, уколола ей палец. Вслед за болью пришло изумление: на титульном листе, пожелтевшем и плотном, проступила бледная витая строка:

«Волшебные предметы и существа: легенды и факты, прошедшее и настоящее».

И снизу – тонким пером – приписка: «Полный текст доступен для особ княжеской крови».

– Ах, это авторизация такая, – поплевав на палец, усмехнулась Персефона. – Что ж, приступим…

Следующий разворот явил собой карту мира, при взгляде на которую что-то случилось со зрением Персефоны: блуждая по ней глазами, могла она приближать силой желания отдельные области и времена, узнавая о происхождении и миграциях всевозможных чудесных обитателей.

Уже светало, когда окончила Осенняя княгиня беглое знакомство с книгой, и, долгожданно зевнув, нырнула под одеяла. Заснула она спустя пару минут, и тихий шорох на крыше уже не коснулся её сознания.

***

– Да что ж за праздничная напасть, – ворчал командир эскадрильи имени деда Мороза. – То в прошлом году кража, то в грядущем…

– В тот раз, помнится, нам владыка Самайна помог, – намекнул правый ведущий пилот. – Ныне он уже за грань отошёл, но его Княгиня нам дозволила в случае чего к ней обращаться.

Комэск намёк понял, заправил свои сани мечтопливом и взял курс на Берлин. Лететь было сумрачно и туманно, хотя часы уверяли, что полдень давным-давно настал.

***

На крыше неистово возились птицы. Персефона разлепила глаза, глянула в хмарный квадрат мансардного окна, затем – в телефон.

– Ничего себе я продрыхла! Впрочем, немудрено с такой погодкой…

В хриплом птичьем оре вдруг ясно послышалось:

– Пр-рочь, вр-ражина! Не тр-ронь Пер-рсефону!..

Дрёму сдуло в один миг. На кончиках пальцев Княгини заплясали искры. Удар сердца отозвался в горле, где рождалась ловчая сеть заклятия:

– Тот, кто мне желает зла, станет пепел и зола!

За окном зашипело и заискрилось с воплями, следом нечто шмякнулось на площадку пожарной лестницы. Запоздало вспомнила Персефона, что дом-то деревянный, а дождь она призывает не так хорошо, как хотелось бы. Впрочем, возможный пожар казался меньшей из проблем. Схватив первый попавшийся острый предмет, Персефона распахнула окно, ведущее на пожарную лестницу. Оттуда немедленно попыталась удрать большая пернатая сущность, но перебитое обгорелое крыло подвело её.

– Не ешь меня, – пискнула сущность. – Ещё пригожусь…

Персефона обратила взгляд на собственный кулак с вилкой. Мда, воистину грозное оружие. Пернатое задёргалось от смеха, которым старалось пересилить боль.

– Кто пришёл ко мне с добром, для того открыт мой дом, – торопливо шепнула Персефона в сторону оберегов, выкинула вилку, изловила существо и внесла в тепло.

То забилось обо всё подряд и разметало по комнате перья, от которых Персефону одолел чих. Прочихавшись, она обнаружила за креслом растрёпанную нагую девчонку с обожжённой рукой.

– Прости, владычица, – взмолилась девчонка. – Всю Долгую ночь я сторожила, да не явилось никого. А с рассветом, когда тьма уж не должна быть властна, дрёма меня взяла, и тут эта дрянь как налетит! Я её почти добила, а она хоба – и гореть…

Персефоне стало неловко. Телохранителей она не просила, разве что это само собой разумелось. А уж нечаянно покалечить стражу было и вовсе постыдно.

– Откуда ты вообще…

– …на твою голову свалилась? С крыши же.

Юмор у птицедевочки был что надо. Персефона подала ей руку, заставляя вползти на кресло, очень кстати укрытое пледом.

– Гнездись, а я пока лечебным арсеналом тряхну. Как тебя звать, чудо в перьях?

– А так и зовите, если нравится. Супруг ваш называл Сьена. По-русски «тень», выходит.

Персефона чуть склянку с отваром из рук не выпустила.

– Так это он тебя прислал?

Девчонка кивнула, прикрыв серые очи. Надо же, уснула. Совсем как Артемис, которого Персефоне не раз и не два доводилось приводить в порядок после его ночных дозоров. Какая ж она была дура – там, в другой жизни! Думала вначале, что связался её балканский эльф с криминалом (честно говоря, подумали так родители, а она поверила). Потом уже узнала от Артемиса правду о Дикой охоте.

Забинтовала Персефона руку Сьены, не пожалев чудесных мазей. Вгляделась в её усталое лицо: нет, на Артемиса ни капли не похожа. А если всё-таки дочь – не родная, так приёмная?..

Не успела Персефона додумать эту мысль, как в окно вежливо постучали.

– Доброго солнца, Княгиня! Можешь ли выглянуть на разговор?

Второй раз за утро распахнула Персефона оконные створки:

– Привет и тебе, новогодний ас! Ты как раз к завтраку!

Комэск, свесившись с летучих саней, замахал руками:

– Не стоит хлопот, я на минутку! Извинений попросить да в курс дела ввести. Одну партию волшебных очков спёр кто-то не дале, как позавчера. Стеклянный мастер с помощниками уже готовят замену, а мы к православному Рождеству постараемся додарить всё чин по чину… В общем, невелика беда. Может, и зря побеспокоил тебя, Княгиня, да только таить наш промах совесть не позволила, так что прости уж…

Второй раз за утро перед Персефоной извинялись почём зря. Она качнула головой:

– Верно сделал, что доложил. Винить вашу братию вовсе не собираюсь. Если что-то новое обнаружится, шлите весточку.

Комэск козырнул, перевёл сани в невидимый режим и умчал по местным адресам. Персефона захлопнула окно и, дрожа от холода, накинула на плечи длинную шаль.

Морозный ветер блуждал по улицам, удивлённо касаясь робкой листвы, что явилась в ответ на затяжную европейскую оттепель. Зима требовала немедленно восстановить её в правах и призвать распустившуюся природу к покаянию.

Незаметная замена

Сон Осеннего князя был глубоким и безмятежным. Временами из мягкой тьмы проявлялись перед его мысленным взором видения прошедшей Охоты – ночной полёт над россыпью городских огней, средь которых драгоценно и многоцветно сияли людские души. Лакомая приманка для тех, кто давным-давно утратил всё человеческое, а то и вовсе никогда им не обладал.

Князь дозволил своим подданным бой, но запретил бойню: приходилось блюсти правила чести, не нападать толпой на одного, а главное – оставлять поверженную жертву в живых. Впрочем, свите хватило, чтобы насытиться, установленной грани не переходя: ведь кто возьмёт больше необходимого, может и сам ненароком сделаться добычей…

Избранный путь ощущался сложным, но верным и полным красоты, что открывается на изломах зеркальных граней, на взлётной полосе и острие клинка.

Тихо спал Осенний князь в уютном коконе, свитом из нитей собственной силы. Не разбудила его краткая судорога пространства и времени, что случилась в Йольскую ночь.

***

Обожжённая рука Сьены заживала стремительно: чудесные мази и хорошая регенерация делали своё дело.

– Семь лет назад Артемис меня в Карелии нашёл, от злоснеговиков спас и предложил ученицей стать, – рассказала Персефоне девчонка. – Как я поняла, с тогдашним Князем у него личные счёты имелись, но я решила: буду служить тому, кому жизнью обязана, а не тому, кого один раз издали видела.

Смешно дёрнув плечом, Сьена цопнула с тарелки марципановую конфету.

– Злоснеговики? – переспросила Персефона. – Это как?

– Когда в раффтроенных чуфтвах лепиф, – сквозь конфету пояснила Сьена. – Если в первую ночь оттепель, а во вторую сильный мороз ударит, на третью они оживут и айда давить всё живое. В ту зиму их много развелось, поэтому мы раздобыли огнемёт и отправились на гастроли по русской глубинке. А ещё Артемис воскресил во мне дар обращаться. В детстве-то я это делала с лёгкостью, пока в школу не пошла.

***

– Несправедливо: мы тут мёрзнем, а в Европе деревья цветут! Опять у тамошних колдуний компоненты для зелий закупать? Никакого, понимаешь, импортозамещения…

– Говорят, в тех краях нынче торчит Осенняя княгиня, потому у них и тепло!

– Давайте ей напишем, пусть в гости приедет, милость своим подданным окажет…

Персефона пробежалась глазами по строкам коллективного письма от ведуний центральной России. Поглядела в метеосводки, подивившись внезапному и чересчур дерзкому разбросу температур. Нечто подобное случилось и в прошлом году, но причиной тому были выходки Зимней царевны, разозлённой упрямством Артемиса. Ныне такое объяснение было, к чести Владыки, исключено.

– Что за хтонь на этот раз? – простонала Персефона, решительным шагом направляясь в торговый центр по шубу.

Мысль о том, что её пребывание в мире явленном и впрямь могло породить погодную турбулентность, Персефона предпочла не развивать без весомых доказательств.

***

Пляшут на ёлках весёлые огоньки, подмигивают – мол, новый год, радоваться положено. Пляшет на свечах молчаливое пламя – и всё прибывает его на заупокойных канунах, в какую церковь ни загляни.

Мимо пограничных столбов и оставленных домов бредут, принюхиваясь, безликие белёсые тени. Вот и трасса, что приведёт к тёплому и живому. Туда, где отчаянно ждут. Туда, где упрямо верят, что дождутся.

Прислоняются тени к закрытым дверям квартир, откуда веет тоской и надеждой. Впитывают. Обрастают лицом и одеждой.

На заре раздаются дверные звонки.

***

Хранитель атомных часов был в отчаянии. Самый юный из Стражей времени (и самый перспективный, как уверяли коллеги) – а таки напортачил, упустил, ошибся!

Третий день подряд Хранитель отмечал расхождения в пространственно-временном полотне – микроскопические, заметные пока лишь ему. Вначале думал – разладилось что-то или в часах, или в нём самом. После тщательной проверки обе гипотезы исключил, но нестыковка осталась и с каждым днём ширилась. Если так и дальше пойдёт – неладное заметят хранители электронных часов, а вслед за ними – башенных.

Пришлось рискнуть репутацией и объявить сбор цехового совета.

***

Не, ну как так-то, итоговая контрольная по трансинтеграции – а этого чудика нет, и телефон три дня не отвечает! У кого теперь списывать-то?

Настёна вздохнула, скрестив пальцы. Чары нечаянной удачи были её коньком. Это Михась, молчаливый сосед по парте, умел брать знаниями и упорством. И ведь не прогуливал никогда…

К концу учебного дня преподавательский состав могилёвской академии прикладного волшебства встал на уши. Охранная лиса принесла в зубах кровавые ошмётки, бывшие в недавнем прошлом одеждой одного из учеников.

***

Ведуньи приняли Персефону с такой церемонной вежливостью, что ей немедленно захотелось сбежать. Увы, было нельзя: Осенняя княгиня пообещала гостить в мёрзнущих городах и сёлах не менее недели. Впрочем, скучать не пришлось: мало-помалу ведьмы и чародеи оттаяли и принялись делиться с ней секретами ремесла, а то и спрашивать совета. Хорошо, что при Персефоне был облегчемодан, а в нём среди прочих диковин – книга о всевозможном волшебстве.

– Чем задобрить лифтовика?

– Можно ли делать приворотные коктейли на минералке?

– Когда у вещих ворон совершеннолетие? Моей полтора года, и она хочет вести блог…

Любопытные головы склонялись над книгой. Персефона искала живое место на собственных пальцах, тыкала туда иглой авторизации и задавала вопрос.

– Как упокоить живого мертвеца? – тихо выдохнул щуплый паренёк.

Сьена, на которую все забыли обращать внимание, вдруг придержала руку Персефоны:

– Побереги пальцы, Княгиня. Сдаётся мне, я в силах ответить.

Пытливые глаза – голубые и карие, широко распахнутые и раскосые – уставились на птицедевочку. Та усмехнулась, ощутив чужой интерес не столь к ответу, сколь к себе самой: так удивляются, заметив на стене ожившую тень. Персефона кивнула, давая Сьене слово.

– Три шага понадобится, и один другого сложнее. Первый: узнать, что мертвец любит… любил и как умер. Второй: изловить и упокоить, методы и средства на ваш выбор, с учётом шага один. Третий: заставить того, к кому он вернулся, оплакать и отпустить. Иначе всё зря.

Воцарилось молчание, в котором явственно послышался всхлип. Всхлипывал ученик чародейки, вопросивший про мертвецов.

– Мама меня даже слушать не станет… Она такая счастливая весь день…

Парня немедленно обняли, успокоили и как следует расспросили. К полуночи, собрав всё необходимое, тайком двинулись к его дому.

От Персефоны теперь делали вежливые попытки отвязаться – «ох, да не стоят наши мелкие заботы высочайшего внимания» – но Княгиня улыбалась в ответ благожелательно и непреклонно. Вмешиваться в ритуал, однако, не стала, тихонько замерев под ближайшим деревом.

Чародеи окружили дом. В нарядных окошках – наличники, занавесочки – горел уютный свет. Пухлая женщина хлопотала, собирая на стол. Мужчина сидел спиной к окну, и Персефоне была видна лишь растрёпанная шевелюра да потёртая рубашка цвета хаки, но что-то в этой фигуре было не так.

– Вовка! – распахнув форточку, крикнула женщина во двор. – Дуй ужинать, еда стынет!

Ученик чародейки отделился от теней, что залегли в заснеженном огороде. При свете далёкого светодиодного фонаря, единственного на всю улицу, его лицо казалось исхудавшим и обескровленным. Наставница положила руки ему на плечи, выдохнула уверенно и тепло:

– Ты справишься. Мы рядом. Иди.

Три парных облачка растаяли в морозном воздухе. Оберег на шее Вовки слабо засветился золотом. Парень помешкал у порога, стряхивая с обуви снег, сотворил охранный знак и скрылся за дверью.

Ужин пошёл своим чередом, но только слепой не заметил бы, что на тарелке у мужчины почти не убавляется, а что убавляется, то стекает из-под него на пол кровянистой жижей. Но женщина была слепа. Её муж, которого в сентябре угнали на фронт, в октябре объявили пропавшим без вести, а в ноябре погибшим, вернулся к ней, будто в мешке Деда Мороза доставленный. А что не помнит ничего, кроме её с сыном имён, так после контузии отбило, но в родном-то доме всё помаленьку вспомнится…

Вовка оживлённо жестикулировал и что-то предлагал. Мать сначала глядела на сына как на дурачка, но понемногу смягчалась.

– Вов, какие фейерверки? Люди спят!

– Ну мам, новый год же, подумаешь – послезавтра… И вообще, я та-акую ракету собрал, хочу папке показать, как полетит. Пап, пойдём во двор прям сейчас, а? Ты ж меня сам учил всей этой аэродинамике, баллистике…

– …динамике, – раздаётся из мужской фигуры. – Учил…

«Знакомое слово узнал, – радостно думает мать. – А пусть жахнут, вдруг у Гришки моего от этого память вернётся?»

Дальше всё стремительное и обрывочное, как плохой клип.

В руках у Вовки ракета, в тени у ног – канистра керосина. Вторую канистру его наставница уже опустошила, щедро облив за сараем старый плед. Чиркает под ракетой зажигалка – раз, другой, а огня всё нет. Мёртвый нос не чует, как разит керосином, а вот живой – очень даже.

– Вовка, кто тут керос разлил? А ну убери огонь, сгорим же!..

– Ого-онь, – исторгает из себя мужчина, озираясь невидяще и бешено. – Сгоре-ел…

Припав на четвереньки, с нежданным проворством он сигает в кусты – и натыкается на незримую преграду: кто-то из колдунов успел выставить силовой барьер.

Конспирация провалена, можно не стесняться. Наставница выскакивает из-за сарая, кидает плед на фигуру, в которой уже больше паучьего, чем человечьего.

– Сейчас!!

Ослепительная искра срывается с пальцев Вовки. Не зажигалка: собственный дар огня.

Пламя занимается мгновенно, возносясь в порыве ветра чуть не до крыши дома. Из-под пледа доносится утробный смертный вой. Вторя ему, вопит Вовкина мать:

– Ты что твори-ишь, ирод?!

Теряя тапки, женщина кидается в костёр, что в единый миг стал погребальным. Сын ловит её за кофту, получая в ответ отчаянную оплеуху; оба падают в сугроб. Скрюченными от ненависти пальцами та тянется к сыновней шее, но быстрая серая тень заламывает ей руки за спину.

– Теперь говори с ней. Снимай морок.

– Мам. Послушай… Это не папа там. То, что им притворилось, из нас бы через неделю души выпило в обмен на обман. Тяжело закрывать дверь надежде, вот оно в эту щель и проскользнуло. А совсем тяжело – прощаться навек, но если… если не сделать этого прямо сейчас, оно восстанет и тогда нам точно конец. Пожалуйста, мам. Ради нас. Не позволяй этой сущности осквернить папину память…

Руки женщины слабеют, вместо тяги душить обретая желание обнять. Сьена выпускает пленницу, и та тычется заплаканным лицом в плечо сына, шепча заветное: «Отпускаю». Перекрикивая вой и скрежет, седая ведунья поёт над огнём отходной заговор. С последним его словом в небо возносится ракета, о которой все успели забыть.

Семицветный букет расцветает в небе, отмечая полночь.

***

На второй неделе января морозы ослабили хватку, но Персефона решила задержаться в гостях, дабы сохранить достигнутый результат и отметить старый новый год, закрыв личный марафон зимних праздников. К тому же прямо на её глазах начала проясняться жуткая история, обещавшая открыть истинную причину убийственных холодов.

Хранитель атомных часов был прав: световой день не прибавлялся, хотя земная орбита осталась прежней: секунды пространственного-временного смещения стали тем разломом, в которую еженощно успевала пролезть незваная хтонь межмирья. Разлом становился дольше. Лес под Могилёвом оцепили волколачьими отрядами. Среди вещей Михася был найден дневник с расчётами и формулами запретных заклинаний.

– Зря я парня перед классом выставила да идею его в пух и прах разносить начала, – запоздало убивалась наставница. – Думала, это поможет ему шагнуть из прошлого в настоящее и жить дальше, ан нет…

– Михась ошибся или время и впрямь можно вернуть на новый круг?

Персефона спросила тихо, но наставница вздрогнула.

– Эту тему мы проходим лишь в контексте древних легенд и ошибочных теорий…

Кто бы подсказал, как теперь прибрать последствия ошибочного эксперимента.