Анна Игнатьевна Галанжина
Cто часов счастья
Где-то в глубине сознания мелькнула нелепая мысль: «Такая любовь до хорошего не доведёт. Она не сможет вынести груза этой любви.» Мелькнула и погасла, то ли предупреждая, то ли приговаривая. «Господи, хорошо, что он уезжает, со временем я разберусь в своих чувствах, иначе б мне сегодня пришлось выйти за него замуж».
– Подари мне свое фото, – попросил Василий.
– Да, конечно, – засуетилась Лида, – сейчас принесу.
Она долго искала свою фотографию. Шарила в потёмках и всё никак не могла вспомнить: куда положила. Руки предательски дрожали, глаза наполнились слезами. Наконец фотография нашлась. Лида подошла к умывальнику, смыла с глаз потекшую тушь.
Он стоял на пороге и нервно курил. Взял фото, не глядя, положил в карман, потушил сигарету и впервые за четыре дня стал целовать по- настоящему, даже немного грубо. Всё повторилось с точностью того вечера на мосту, только сейчас он не испытывал её, а любил страстно.
И опять она неизвестно почему испугалась, боясь ответить на его поцелуй. В горле перехватило дыхание, сердце бешено колотилось. Чувствуя, как страсть захлестывает, и, понимая, если сейчас ответить, то случится непоправимое…Она резко отстранилась, чуть не упав со ступеньки.
– Прости, я дурак, я же вижу, что ты меня не любишь, и всё равно пристаю. Я тебя не тороплю, уеду, ты подумай, и если хоть немножко нравлюсь – напиши. Я сделаю всё, чтобы ты меня полюбила.
На лице у него обозначилась маска холодной надменности.
– Смотри, веди себя хорошо, – он дернул её за нос, как ребенка, – вернусь, отшлёпаю. Мне пора идти, а то мать будет беспокоиться. Не провожай – не надо, иди спать. Он развернул её на сто восемьдесят градусов и втолкнул в комнату.
Хлопнула дверь. Василий ушел.
Ватными ногами Лида прошла к кровати, не раздеваясь, села. На неё навалилось ужасное чувство вины. «Господи, кругом виновата! Женю обидела, этого обделила. С ума сойти можно! Чего они от меня хотят, медом я, что ли намазана?»
Она заплакала от обиды и отчаяния, от непонимания себя и своего легкомысленного поведения, его шокирующей страсти.
«Дура, влюбила парня в себя, подала надежду, и в «кусты. Убить меня мало, представляю, как ему сейчас плохо. Может, догнать, пообещать ждать, позволить делать, что ему захочется?»
Она вскочила с кровати, стала торопливо обуваться, кинулась к двери. Но у порога словно споткнулась, постояла, чувствуя, что не сможет сделать ни шага, уселась прямо на пол и тихо заплакала. Ну что, что мешает ей сделать то, что она считает правильным? Кто сидит внутри и принимает за неё решения? Откуда этот страх, страх раствориться в любви, покориться воле судьбы, просто переложить ответственность на другого человека. Он сковывал, мешал жить и наслаждаться жизнью. Она не верила, боялась поверить в счастье. Привыкла делать счастливыми других и как-то забыла про себя. И теперь, когда счастье оказалось так близко, была не готова его впустить, раствориться в нём да просто стать счастливой. И ещё стало понятно, что писать ему не станет. Это очень серьезно дать человеку шанс на надежду, заранее зная, что так, как он любит её, она его не сможет полюбить никогда, а по-другому ей не хочется!
Девушка сидела на холодном полу и плакала, ей было жаль себя, жаль только что отвергнутого странного парня, нарушившего её беззаботную, размеренную жизнь, которую она почему-то старательно усложняет. Она понимала, что сознательно отвергает только что зародившуюся любовь, к которой стремилась всё последнее время, и что короткие сто часов счастья она променяет на скучные отношения с Женечкой, ненавидя себя за слабость и трусость. И самое главное, что она поняла про себя: это страх серьезного, настоящего, глубокого чувства между мужчиной и женщиной, страх полюбить так, как смог полюбить её Василий, не раздумывая и не рассуждая.
Сто часов счастья, чистейшего, без обмана,
Сто часов счастья – разве этого мало..?
