Анна Арис
Пока заходит солнце. Сборник рассказов
На уровне смерти
Ранее утро 14 апреля 1912 года дышало морозной свежестью. Солнце еще не взошло, но горизонт уже был покрыт матовой багровой дымкой – первым признаком света наступающего дня.
Девушка в платье шафранового цвета и расшитой накидке, облокотившись на перила, с интересом наблюдала за шлейфом волн. Они набрасывались друг на друга, сталкиваясь с железными бортами корабля, взбивали белую пену и рассыпались миллиардами хрустальных капелек.
– Кейт, – раздалось у неё за спиной, – я тебя повсюду ищу.
– Чарльз, – обрадовалась девушка, – ты представляешь, на палубе С я нашла шикарную библиотеку!
Её глаза сияли.
– Неужели она шикарнее ресторана с резьбой в стиле времён короля Якова I? – улыбнулся жених Кейт.
– Ну, Чарльз, ты же хорошо понимаешь, что я хочу сказать! Там отличные книги! Пойдем, я тебе всё покажу.
И Кейт взяла его за руку. Чарльз же сделал вид, что сопротивляется.
– А знаешь ли ты, моя начитанная возлюбленная, что длина «Титаника» 268,98 м., ширина 28,2 м., расстояние от ватерлинии до шлюпочной палубы 18,4 м. или 53,3 м. от киля до верхушек четырех труб. Написано ли это в книгах в так восхитившей тебя библиотеке? – произнес он учительским тоном.
– Пойдём же! – нетерпеливо топнула ножкой Кейт.
– Милая, давай лучше я покажу тебе то, чего ты более нигде не увидишь так близко.
– О чём ты? – удивилась девушка.
– Пока ты пропадала в поисках уединенных мест на этом поистине гиганте, вчера за ужином я познакомился с удивительным человеком, – Чарльз сделал паузу. – Лорд Кентервиль везет в Америку мумию египетской прорицательницы.
Зрачки голубых глаз Кейт расширились.
– Настоящая мумия? Здесь?
Молодой человек сдержано, но, не скрывая торжества, кивнул. Ему было приятно удивить свою невесту.
– Ох, Чарльз, вот бы посмотреть на неё.
Девушка умоляюще сложила руки на груди.
– Я знал, что ты захочешь её увидеть, поэтому уговорил лорда Кентервиль показать нам мумию.
– Пойдём скорее, – Кейт вновь потянула его за руку к лестнице.
– Куда?
– Как, разве грузу не положено находится в трюмах? – вновь удивилась девушка.
– Грузу может и положено, но для древней египтянки сделали исключение, – улыбнулся молодой человек. – Мумия – хрупкая вещь. Она в помещении у капитанского мостика.
***
– О, боже, – выдохнула Кейт.
– Она прекрасна, не правда ли, юная леди?
Лорд Кентервиль обошел вскрытый деревянный ящик и оказался напротив Кейт.
– Египетская прорицательница Аменемот IV. Довольно популярная личность во времена фараона Аменхотепа IV.
– А это что? – нагнулась над саркофагом внутри ящика девушка.
– Изображение Осириса. Владыки мертвых. А надпись гласит «Восстань из праха, и взор твой сокрушит всех, кто станет на твоем пути».
Кейт наклонилась ещё ниже, протянула руку и дотронулась указательным пальцем до золоченого саркофага в том месте, где предположительно располагалась голова мумии древней египтянки.
***
Двери открылись… За ними стоял густой, молочно-золотистый туман. Было оглушающе тихо, кожей ощущалась, как клубится этот туман. Сплошная, непроницаемая белая завеса. Нельзя было определить, где это начинается, а где заканчивается; сложно было даже понять где верх, а где низ. Кейт сделала шаг. Всё вокруг было такое нереальное, такое зыбкое. Ей захотелось набрать в лёгкие хрустально-прозрачный воздух вместо этого липкого киселя. Но на грудь давил туман, туман окутывал тело, закладывал уши, рот, нос. Кейт хотелось громко закричать, чтоб нарушилась тишина, и рассеялся туман. Но что-то сдавливало горло, девушке казалось, что если она откроет рот, то молочная пена тумана проникнет внутрь неё, заполнит каждую артерию, каждую вену.
Внезапно туман отступил, и перламутрово-мерцающий молочный свет пролился откуда-то из-под сводов каменного храма. Кейт наконец-то смогла сделать вдох. Воздух наполнился легкими запахами дерева и благовоний. Она стояла в огромном помещении, абсолютно правильной треугольной формы, которое заканчивалось высокими ступенями. Лестница вела на каменную площадку, у края которой возвышался испещренный надписями пилон; у подножия колонны сидела юная девушка. Кейт с изумлением вглядывалась в резкие, но не лишенные изящества, черты – миндалевидные глаза, нос чуть с горбинкой, сдвинутые брови, сжатые губы, острые скулы; у девушки были черные, как смоль, волосы, разделенные на тонкие пряди, каждая прядь перевязана золотой лентой. Тонкие руки египтянки, от запястья до плеч, украшали массивные золотые браслеты, она была одета в небесно-голубое платье с бретелями шафранного цвета, такого же цвета сандалии и ожерелье из яркой бирюзы. Все открытые участки тела, включая лицо, были покрыты тонким слоем золотой краски. Экзотическую девушку Кейт приняла бы за статую, если бы не поразительные живые глаза. Глубокие, бархатные, цвета корицы с острыми лучистыми искорками в зрачках. Египтянка встала. В её грациозных движениях чувствовалась огромная сила, сила странная, гипнотизирующая, дурманящая сознание, парализующая тело, но одновременно притягательная.
На испещренных иероглифами стенах, слева и справа от лестницы, причудливо танцевали изломанные тени, блики огня, переплетающиеся огоньки, образующие время от времени крест с верхним лучом в форме петли: крест, как символ жизни, и круг, как символ вечности. Бессмертие. Персональный рай? Или ад?
Египтянка начала медленно спускаться вниз по ступенькам.
Кейт не могла оторвать взгляда от кофейно-коричных глаз девушки.
Так близко.
Такие глубокие глаза.
Тепло разлилось по телу Кейт, мурашками поднялось по пальцам к самому сердцу, но сжало его почему-то ледяной хваткой.
Глаза, отливающие зеленым цветом моря.
Почему зеленым? У египтянки ведь карие глаза.
Карие… с оттенком зеленого.
Шоколадно-зеленые с золотыми искрами.
Золотые волны шумят, переливаются, вспыхивают радугами, кружатся, Кейт слышит, как кто-то зовет её. Но тот далёкий голос в шуме золотого моря скользит и тонет.
Золото глаз ослепляет, голос затихает…
Темно.
Темно и пусто.
И только прикосновение холодных пальцев на лбу – последнее, что чувствует Кейт.
***
– Кейт. Кейт, ты в порядке? – Чарльз нежно взял за локоть свою невесту.
– Да, – голос тихий, глухой и какой-то неуверенный.
Девушка шумно вздохнула и облизала сухие губы.
– Да, я в порядке, – вновь произнесла она и направилась к выходу из каюты.
В дверях девушка обернулась: взошедшее солнце, казалось, вплело в её волосы золотые ленты, в прищуренных глазах цвета шоколада с корицей вспыхнули зелёно-золотистые огоньки.
***
Маленькая девочка стояла в коридоре, освещенном зыбким колышущимся светом развешанных на стенах факелов, и со страхом смотрела на закрытую массивную дверь. Было так тихо, что казалось, слышно как в двух огромных бассейнах, рядом с храмом Амон-Ра, качаются на воде белые лилии и плещется невероятно прозрачная вода. Её привели сюда длинными полутемными коридорами, стены которых были покрыты изображениями древних богов, имён которых девочка ещё не знала.
Из глубины храма послышались глухие удары гонга и четыре жрицы Амон-Ра открыли дверь.
Девочка медленно вошла в храм. Девушки, открывшие двери, отошли в глубь храма. Теперь все жрицы великого Амон-Ра стояли в три ряда, образуя равносторонний треугольник, верхушка которого была направлена на маленькую гостью. В сумраке теней, около стен стояли рабы.
Девочка глубоко вдохнула, пытаясь справиться с волнением, и чуть не закашлялась от витавшего в воздухе терпкого запаха трав и благовоний.
Еще один удар в гонг, погасли несколько светильников, и в храме стало сумрачно.
– Ближе, Сауре, – мягко проговорила Верховная Жрица Амон-Ра.
– Войди, не бойся, – прошептала мать малышки, стоящая в ряду жриц.
Сауре приблизилась к Верховной Жрице. Та взяла её ладонь и острым кинжалом быстро начертила на коже несколько линий. Ярко-алые капли крови упали на каменный пол храма. Сауре вскрикнула и попыталась отдернуть ладонь, но жрица держала слишком крепко.
– Я отбираю у тебя твоё имя.
Жрица отпустила правую руку девочки и взяла левую. Сауре, что б успокоить боль, прижала ладонь к платью. На белой льняной ткани тот час растеклось красное пятно.
– Я отбираю у тебя земное прошлое.
Вновь несколько взмахов кинжала.
На глаза малышки навернулись слезы: ей было больно и страшно.
Верховная Жрица Амон-Ра, отпустила руку Сауре, передала кинжал одной из жриц. Та, с поклоном приняла его, встала на своё место и, повернувшись лицом к матери Сауре, вонзила кинжал ей в живот.
– Нет!!! – Сауре хотела кинуться к матери, но Верховная Жрица Амон-Ра успела схватить девочку за запястье.
– Я отбираю у тебя земное прошлое, – ледяным тоном произнесла она и продолжила, – дарую тебе Жизнь.
– Ты врёшь, – закричала Сауре, – ты даришь только смерть, прикрываясь великим Амон-Ра. Ты жрица Анубиса!
Девочка, наконец, вырвала руку и кинулась к умирающей матери, но теперь остальные жрицы преградили ей путь, и тогда Сауре бросилась к двери. В дверях она остановилась, обернулась.
– Мы встретимся с тобой, Акен. Я отомщу за мать. Хоть ты и покинешь этот мир, не дождавшись моего взросления…
Тихий, серьёзный голос ребенка прозвучал зловеще.
Когда жрицы закрыли дверь за девочкой, Акен, Верховная Жрица Амон-Ра, вытерла кровь с кинжала и произнесла:
– Я не ошиблась, прорицательница.
Она хлопнула в ладоши и жрицы, размахивая длинными серебряными кинжалами, пустились в пляс: они извивались, подпрыгивали и падали на землю, снова вскакивали, крутились на месте, поднимали и кидали вверх, смешанный с кровью, песок.
Музыка смолкла.
Жрицы медленно разошлись, совершенно спокойные, с каменными лицами.
На полу в окружении мёртвых рабов осталась лежать мать четвертой прорицательницы Египта.
***
– Кейт, постой, – Чарльз догнал девушку. – Ты точно в порядке?
– Я уже сказала. Всё хорошо, – спокойный голос, каменное, непроницаемое выражение лица.
– Милая, ты так поспешно ушла, я подумал…
– Это не единственная мумия на корабле, – хриплый, ледяной голос.
– Что? – Чарльз остановился и посмотрел на невесту. – Нет, ты явно не в порядке, – он взял её за плечи и повернул лицом к себе, – пойдем, я отведу тебя в каюту, ты отдохнёшь. – Молодой человек осекся на последнем слове.
– Нет, – легкий толчок в грудь.
В глазах у Чарльза потемнело, голова закружилась, и через мгновение его тело, завернутое, словно египетская мумия, в белое полотнище, скользнуло в тёмные воды Атлантического океана.
***
Юная египтянка пробежала мимо стройных колонн первой террасы, миновала изящные, выкрашенные синей глазурью, пилоны второй, и вбежала на третью террасу, совсем крохотную, по сравнению с первыми двумя. Тяжело дыша, она остановилась на открытой площадке и с силой ударила кулаком по колонне – по искусно нарисованным изображениям животных и людей потекла ярко-алая кровь.
– Я сравняю её гробницу с землёй, а мумию выброшу, – срывающимся от злости голосом произнесла она.
– Юная госпожа, вы навлечете на себя гнев богов, – раздался у неё за спиной спокойный голос.
– Пусть, – дернула плечом девушка, – зато её душа не попадёт в Страну Вечного Блаженства и никогда не воскреснет! Я найду способ…
Из шоколадных миндалевидных глаз потекли слёзы.
На плечо девушки опустилась рука новой Верховной Жрицы Амон-Ра.
– Я понимаю, Акен не во всём поступала верно, но она была достойной…
– Нет, – резко прервала её девушка.
Жрица покачала головой, поджала губы и стала медленно спускаться с трассы.
Оставшись одна, девушка вытащила, спрятанный за поясом, мятый папирус. Расправила его и всмотрелась в иероглифы:
«…умертвить множество рабов, самым медленным и мучительным способом. Их Ка, полное ненависти и отчаяния, будет мучить душу погребенного, мешая последующему воскрешению. Если же будут произведены попытки проникнуть в гробницу извне, неудержимое, слепое Ка – сгущенная ненависть – расправляется и с живым человеком».
Юная прорицательница облизала вмиг пересохшие губы.
Кажется, она нашла способ.
***
Стройная девушка, запинаясь о подол зеленого платья, миновала котлы, поршневые паровые машины, паровую турбину и электрогенераторы, закрепленные на стальных плитах, обогнула мешки с углём и цистерну с питьевой водой, и вышла к грузовому отсеку. Высокий деревянный ящик, она заметила сразу. Удовлетворенно кивнув, девушка вновь поднялась на верхнюю палубу.
Та, чье имя было Сауре много тысяч лет назад, подняла руку, с начертанным на ней крестом с петлёй вместо верхнего луча, над океаном и произнесла несколько слов на древнем языке. В её моментально потемневших глазах мигнули и погасли холодные золотые звезды.
Когда айсберг поднялся на достаточную высоту, четвертая прорицательница Египта измученно улыбнулась и опустила руку.
Белая ледяная глыба двинулась навстречу кораблю.
Они всё-таки встретились. На уровне смерти.
Вилена
– Дедушка, расскажи сказку. Ну, де-еда! – просят девочки на два голоса.
Темные детские глазки, наполненные мольбой, поблескивают в вечерней полутьме. Старик вздыхает, смотрит на луну, окутанную слабой дымкой.
– Ну, хорошо, озорницы. Какую вам рассказать?
Внученьки замерли в предвкушении.
– Про русалку, дедушка.
– Ох, милые мои. Про русалку, так про русалку. Слушайте.
Давным-давно это было. Тогда деревня еще не разрослась ни вширь, ни в глубь леса. Всего несколько десятков домов, подступающих к кромке величественных сосен. А за ними – полдня пути всего – озеро. Тёмное, странное, без пологих болотистых топей, со всех сторон окруженное низким колючим кустарником, словно забором.
Не любили то озеро деревенские, обходили стороной. Хотя молодые охотники по-незнанию иногда проходившие близь него, рассказывали, что рыбы там – невидимо. Так и плещется, выскакивает из воды, да падает обратно. Крупная. Блестящая. Закинуть бы удочку, да разросшиеся кусты не дают приблизиться. Колючие кусты, непролазные.
Дождаться бы зимы, а когда завалит снегом, перелезть через бурелом, да на озеро, да вырубить лунку – красота. Только озеро-то слыло незамерзающим.
Так и жили, соседствовали.
Молодухи же, девицы незамужние, любили, собираясь по вечерам у большого костра на опушке, страшилки друг другу рассказывать. И нет-нет, да всплывёт в рассказах тёмное озеро лесное. Многое о нём говорили, что правда, что выдумка – кому ж теперь ведомо?!
Обросло легендами озерцо, да сказками. Поговаривали, что ягоды на кустах вокруг него не простые, а заговоренные, волшебные, значит, ягодки. Если любовь у кого случилась безответная или муж в другую сторону поглядывать начал, надо было пойти к озеру-то в полночь обязательно, нарвать белых, тускло светящихся в ночной темноте, ягод, да приготовить зазнобе своей напиток. Только на вас смотреть будет.
Правда, пользоваться силой бледных ягодок местные кумушки не спешили. Увидит муж жену исцарапанной, да усталой, сразу понимает, в чем дело.
Ксана жила в том селе. Красавица – брови черные, губы алые, глаза точно звездочки сияют-переливаются. Свататься к ней многие ходили, только не любы они были девице своенравной. А однажды придумала она шутку, кто, мол, к озеру пойдёт, да рыбки ей наловит серебряно-чешуйчатой, за того и замуж пойдёт.
Охотники за рукой красотки вмиг засобирались, да в чащу лестную двинулись.
Да вернулись вскоре ни с чем, злые, исцарапанные. Не смогли преодолеть кустарники.
– Но кто-то ведь смог, дедушка? – спросила младшенькая с придыханием.
– Конечно, внученька. Жил в том селе парень. Не красотой, ни смелостью особо не отличающийся. Ромом звали. Кузнеца местного сын.
Решил и он попытать своё счастье – наловить Ксане рыбки из озера странного. Снасти, удочки приготовил, да пошел к озеру.
Только вышел к озеру, как выглянула луна.
Полнолунной ночь оказалась.
Замер Ром от красоты невиданной. Огромная красновато-желтая луна висела над озёрной гладью, а из воды, чуть колтыхаясь от лёгкого тумана, смотрела на неё сестра-близнец.
Необыкновенная свежесть разлилась над озером – тягучая, нежная, сладковатая.
Вдруг он услышал всплеск негромкий. Вздрогнул, осмотрелся. Воды озера по-прежнему неподвижны и темны, сосны вокруг молчаливы и хмуры. Ни ночных птиц редких вскриков, ни шагов зверей диких, на охоту вышедших – тишина. Даже ветер и тот стих.
Вдруг, смотрит Ром, озеро, будто льдом покрылось. Дымка, что от воды поднималась, словно ткань какая на воду легла. И застыла, заморозилась.
Словно во сне подошел парень к стражу колючему. И, что такое? Словно расступился перед ним, поредел вмиг колючий кустарник.
– Не бойся, – чистый, серебристый голос раздался в настороженной тиши.
Девушка, тонкая, хрупкая и белая, лежала животом на льду. Голову приподняла. Волосы светлые, длинные-предлинные, точно сеть рыбацкая тело её укрывали от посторонних глаз.
Отвернулся Ром от озера, за деревья бежать, спрятаться хотел. Не смог. Чувствует страх за девчонку какой-то. И ведь понял уже, что не зря бабы деревенские про озеро брешут, мол, русалки тут водятся, водяные. Ан нет – не будет ему теперь дороги обратно. Слишком много грусти плескалось в глубоких глазах русалки с узкими, словно кошачьими зрачками.
– Зачем ты здесь? – она чуть склонила голову.
Лунный свет разлился по её сверкающим волосам. Рому показалось, что они покрыты инеем. Колким. Едким. Сияющим.
– Моя невеста… – Ром смутился, зачем-то сказав неправду, – я обещал принести ей рыбы.
– Отсюда? – русалка удивилась, приподнялась на руках. – Из этого озера?
Парень кивнул.
Русалка хохотнула. И вдруг оказалась к нему близко-близко.
Как она так быстро переместилась, Ром и глазом не успел моргнуть.
Стройная. Необыкновенной красоты девушка. С лазурными, пронзительными глазами.
Ром заглянул в них, и словно вода сомкнулась над головой – утонул он в бездонных глазах русалки.
– Здесь пропустим, вам не интересно, – старик пожевал губами.
– Нет, нам интересно, – захныкали девочки. – Всё рассказывай!
– Ну, хорошо.
Их поцелуй длился долго-долго. А когда Ром открыл глаза, оказалось, что стоит он перед домом Ксаны, а в руке его тяжелая кадка до верху наполненная серебристыми рыбинами.
Ром так и не рассказал местным как сумел добыть гостинцы из заколдованного озера. А через неделю его и сами перестали расспрашивать – вся деревня готовилась к свадьбе Ксаны и Рома. Сдержала неприступная красавица слово.
Только всё молчаливее становился «счастливый» суженный, серьёзнее делался день от дня. Иногда сидит за столом, вдруг поднимет голову и смотрит в даль, будто видит что, другим неведомо. А потом сникнет вдруг, опустит взгляд, ни дать ни взять – горе какое у человека.
И так к нему Ксана подлизывалась и эдак. Ничего, говорит, не случилось. И никаких тебе задушевных разговоров.
А аккурат накануне свадьбы то, в деревню странница пришла. Сгорбленная, закутанная в черную шаль. Обошла все дома, сплетен, разговоров наслушалась, сама рассказала, что в соседних деревнях да сёлах творится. На то она и странница, чтоб вести от людей к людям нести.
Нагнал Ром странницу у самого последнего дома. Ох и быстра старушка, даром, что пожилая уже.
Поклонился парень страннице в самые ноги и спрашивает:
– Вот вы третий раз на моём веку в нашу деревню заглядываете, про житьё-бытьё наше расспрашиваете, про чужое рассказываете, а не знаете ли случаем легенд каких, историй с озером лесным связанных?
– Отчего не знать, – светло улыбнулась странница. – Много сплетен наслушалась. Только что вымысел, а что истина, кому судить положено?!
Присела странница на камень дорожный, задумалась.
– Давно это было, еще до моего рождения, жила в вашей деревне девушка красоты невиданной. Кавалеры за ней толпой ходили, но всё она нос воротила. То ли принца ждала заморского, то ли… – да кто ж теперь ведает?! Много ли мало ли лет прошло, подружки уже замуж давно повыскакивали за ухажеров её бывших, стали косо смотреть на девушку. Виленой её звали, душеньку.
И вот однажды пришел в деревню охотник заблудившийся – паренёк из соседнего поселения, что месяцах в двух пути отсюда находится. Как добрался – неведомо. Грязный был, оборванный, кроме как зашёл в лес ничего и не помнил более.
Непонятно, что нашла в нём Вилена, но ухаживать за охотником первой вызвалась. Травы лечебные заваривала, еду подносила. Но не судьбы была поздней любви Вилениной счастьем обернуться.
На охотника заплутавшего не только Виленочка глаз положила, одна из подружек её, тоже до сих пор незамужних, в парня неместного влюбилась и попыток отбить его не оставляла. А как только поняла, что проиграла – Вилена с охотником день свадьбы назначили – так ополоумела завистница.
Зазвала Вилену по грибы, по ягоды. К вечеру вывела подруженьку к озеру лестному, да и столкнула Виленочку якобы нечаянно – прямо в воду тёмную.
Прибежала в деревню с криками, звала на помощь, да только когда люди добрались до озера ни всплеска, ни признака кого живого уже не было. Утопла Вилена-красавица.
А озеро с той поры совсем изменилось. Исчезла тина с берегов болотная, не стало кувшинок огромных красоты невиданной – гладкая, словно зеркало вода установилась. А смотреть на то зеркало даже издали боязно.
Странности замечать охотники вблизи озера ночевавшие стали. То всплески, какие кажутся, но будто плачет кто-то тихонечко, а то и девицу видали. Прозрачную, зеленоватую. Будто звала она их, руки длинные к ним тянула. И таяла, словно дымка над водой.
И еще чудеса какие-то всё мерещатся. Будто небо отражающееся в озере и не небо вовсе, а нечто страшное, непонятное, недоброе.
Пошла слава у озера дурная, никто к русалочьей обители подойти не решался. Мало ли…
Вот, что рассказывают про это озеро.
Замолчала сказительница-странница. Вздрогнул Ром от тишины внезапно навалившейся.
Поднялась странница, поклонилась Рому, да скрылась за деревьями.
Крепко Ром тогда задумался.
Дождался ночи, да к озеру лесному направился. Долго ждал русалку-утопленницу, да так и не дождался.
И на следующую ночь тоже.
Заподозрила Ксана, невеста Рома, неладное. Ночью пробралась за женихом украдкой, да увидела, как он смотрит на воду с ожиданием.
На следующую ночь усыпила его сонными травами в ужин подброшенными, да направилась к озеру.
Слабо мерцала вода, полная луна над водой роняла искорки, осыпались те на кусты колючие, будто поредевшие, путь девушке дающие.
Ступила Ксана на воду, внезапно замерзшую посреди лета, словно манило что-то туда девушку.
– Уходи, – глухой голос раздался из-подо льда.
Наклонилась Ксана, на колени встала, близко-близко наклонилась ко льду магическому.
– Уходи, подруженька, – умолял голос девичий. – Уходи иначе худо будет.
Отшатнулось Ксана от глаз горящих из-под воды не неё смотрящих. Зажала рот рукой, дабы не закричать.
Вмиг легенду бабушкину вспомнила, что рассказывала та ей ребёнку на ночь. Про подруженьку её горемычную, про русалку в озере водящуюся. Вспомнила про сплетни соседские, что ходили за спиной её бабушки. Будто виновна та в смерти Вилениной.
– Уходи иначе не сдержу я воды памяти, грех на тебе несмываемый, через поколения силы не теряющий.
Не двинулась с места Ксана, заворожено смотрела в глаза русалочьи. Тлели в которых кроваво-красные искорки.
И увидела она свою бабушку, еще молодушкой, что подкралась сзади незаметно, размахнувшись, камнем по голове ударила. Холод тело Ксанино обнял, проник под кожу ледяными иглами, ни вдохнуть, не выдохнуть.
Очнулась Ксана от наваждения. А над ней русалка склонилась. Говорит что-то, губы шевелятся. Только не слышит Ксана, окруженная тёмными водами, лёд предательства между ними прочный. Дернулась девушка – не выбраться. Гирей тянет ко дну грех бабушкин.
– А дальше, дедушка?
– А дальше, детоньки, вот что было. Искали везде Ксану-красавицу, до озера добрались, а на опушке девица светловолосая, исцарапанная да замёрзшая, без сознания лежит. Ром первым около неё оказался и узнал русалку свою ненаглядную.
Всё хорошо у них сложилась. Поженились, деток завели. Так и живут в деревеньке той, никуда не переехали.
– А Ксана, дедуля? Неужели не жалко?
– А что Ксана? Покоится она на дне озера лесного. В водах памяти. До поры, до времени. Пока не забредет к нему в ночь полнолунную, накануне какого праздника, человек. Да не полюбит деву водную всей душой. А не полюбить её невозможно, детоньки. Красавица она… необыкновенная.
– А бабушка? – хихикнула старшая внучка.
– Ох, умница моя, – рассмеялся дед. – Вся в Вилену. Да окромя вашей бабушки мне вот уже девяносто лет никто не надобен.
Ром, кряхтя, поднялся и подошел к окну. Полная луна, словно старому знакомому, беззвучно подмигнула ему.
