Анkа Б Троицкая
Кто-кто…
Когда мы подошли к машине, стало совсем темно. Затренькал телефон. Онрей уже интересовался, собираюсь, ли я домой. Я отправила ему ответ и открыла багажник. Тэд уложил туда сумки и молча уставился на меня. Так смотрит гостиничный носильщик в надежде на чаевые.
– Тебе заплатить?
– Нет, – сказал он и вдруг прижался широкими губами к моей шее.
Я от неожиданности замерла, и по всему телу побежали мурашки. По-моему, я больше испугалась, что Тэд вампир. Меньше надо было с ведьмами вино пить и языком молоть. Он очень грустно вздохнул. Я поняла, что это не поцелуй, и ничего сексуального в этом искреннем прикосновении тоже не было. Было что-то наивное. Будто не молодой мужчина или ребенок, а… Не знаю даже. Если бы я была верующая, я бы сказала, что ко мне прикоснулся ангел.
Тэд опять втянул носом воздух и выпрямился.
– От вас яблоками пахнет.
Я, все еще в оцепенении сунула руку в одну из сумок, нашарила и вынула яблоко. Он взял его, открыл рот с крупными зубами и откусил сразу половину.
– Я теперь всегда буду думать о вас, – сказал он с полным ртом, кивнул, как поклонился, и сделал несколько шагов назад, жуя и причмокивая.
По-моему, я успела сказать ему спасибо, захлопнула багажник, села за руль и с шумом медленно выдохнула. Ну, это что-то новое. Надо будет Розмиле позвонить. Пусть объяснит, что за нравы в этом графстве.
Дома Онрей отчитался о состоянии здоровья и порадовался покупкам, как гостинцам. Он принимал парацетамол, поэтому пиво оставил на лучшие времена. Вместо пива я принесла ему на диван чай с мёдом, который мне подарил Тэд, и рассказала Онрею, что мне помог нести покупки молодой красавец.
– А я всегда тебе говорил, что ты у нас ещё ого-го! – ответил Онрей и заявил, что мёд из клевера ему нравится больше, чем из акации.
– Да не про то это. Ты мне лучше скажи, ехать завтра за петухом или нет?
– Поезжай, только не сбегай от меня с юным ковбоем, и это… купи мёда банку побольше, чтобы хватило до весны.
На другой день я приехала на ярмарку к десяти утра. Она заметно оскудела за вчерашний день, хотя машины подвозили новые товары, особенно пользующиеся успехом.
Торговец меня узнал и умело запихал в большую картонную коробку с дырочками шестинедельного цыпленка, с еще коротким хвостом, но с наметившимся красным гребнем. Я уже расплачивалась, когда услышала знакомый стук подбитых каблуков. Тэд мягко чмокнул меня в щеку и прошептал:
– Я так рад.
Опять мурашки и опять невинная и подлинная радость в карих глазах. Ну что мне с тобой делать?
– Можешь проводить меня до машины. Она сегодня не так далеко. Только яблок нет, – сказала я и сунула ему в руки коробку.
– И ничего. Я рад, что вижу вас. Я вас очень люблю.
– У меня впечатление, что ты сам не знаешь, о чем говоришь.
Тэд шел рядом и не спускал с меня глаз. Как он не спотыкался, понятия не имею. Уложив коробку в машину, он взял меня за руку, приложил ладонью к своей щеке и закрыл глаза. Я действительно не знала, что делать. Он же не преследует меня пока. Два раза помог. И ничего плохого или непотребного он не сделал. Конечно, я не давала ему разрешения прикасаться к себе, но и не запрещала. Ведь так прикасаются не женщине, а скорее к матери. Он сирота. Может быть, он скучает, и у него действительно не все в порядке с головой. В общем снова я уехала со странным чувством. Почти с жалостью. Было в нем что-то трогательное, что-то такое, что вызвало у меня слёзы. Я быстро утёрла их, подъезжая к дому.
Прошла неделя. Онрей поправился, но погода опять стала портиться, и работать по утрам в саду стало холодно, да и незачем. Проснувшись утром, я решила попробовать, наконец, добить ту главу. Я надела кофту потеплее и подошла к окну. За окном луг заметно пожелтел, а низко над травой висело белесое облако. Вдруг я почувствовала себя ёжиком в тумане. В метрах двухстах от дома над облаком поднялась лошадиная голова и потрясла ушами. Я даже рассмеялась от радости. Так вот чего не хватало мне в этом пейзаже.
