Андрей Юрков
А какие были надежды!
– Выглядит хорошо!
– Все запатентовано! Приоритет! Хе-хе-хе!
Просматривая документы, Вася в патенте увидел фамилию Пахомова. – Хорошие предложения! Спасибо, Дмитрий Степанович! – сказал он.
– А как платить будут? Как будет финансирование? Это ж все денежек стоит! – продолжал Недогреев.
Вася вопросительно посмотрел на Пахомова. Тот кивнул.
– Расчетный счет будет нашей «Научной Инициативы», – сказал он.
– Ты Василий Иванович, молоток! Я ж знал, что ты не подведешь! Мы же работали, не покладая рук. Ну, давай! – и он сдавил своей лапищей руку Василия Ивановича так, что тот чуть не подпрыгнул. Хоть надо сказать, Вася был вовсе не слабым человеком.
Погодина тоже интересовала международная активность, разворачиваемая в институте Василием Ивановичем. Как уже было сказано, он тоже попытался пристроиться к работе комиссии, но Пахомов дал ему понять, что все вакантные места уже заняты. Погодин, естественно, затаил обиду. И не раз в разговоре с Пахомовым, жалуясь, что Василий Иванович отбивает у него людей и темы, говорил:
– Ох, не нравятся мне, Борис Иванович, эти международные активности!
– Так ведь новая жизнь! – слышал он в ответ. – И депутатский корпус поддерживает!
– Сдадут депутаты, – отвечал Погодин, – чуть ветер изменится. Я ведь с ними по партийной работе сколько общался! Флюгера! Я-то знаю!
– Так с чего ветру меняться, Юрий Иванович? – главным образом, чтобы отвязаться, отвечал Пахомов. Погодин качал головой, и дальше разговора не поддерживал.
* * *
А у Василия Ивановича и Афанасия настали горячие дни. Прослышав, что один из членов комиссии часто бывает в 233-й, некоторые ученые начали прорываться и туда. Иногда Вася выслушивал желающих сотрудничать сам, иногда вместе с Афанасием, иногда просил Вику назначить время приема. Иногда Пахомов просил Василия Ивановича назначить для кого-то из нужных ему людей время приема на более ранний срок.
Погодин жаловался Пахомову, что «Научная инициатива» перебивает ему все планы научных разработок, но директор лишь посоветовал Погодину заниматься своими делами. Запомнил заместитель слова своего директора или нет? Скорее всего запомнил – Погодин был злопамятный. Жаловался ли он на «Научную Инициативу» и ее деятельность кому-то еще?
Не знаем. Можем лишь предположит, что мог. Связей и у Погодина было достаточно. Пахомову даже по спецканалам, к которым подключен любой директор государственного учреждения, пришла информация, что Погодин докладывает не только Пахомову. Но Пахомов отмахнулся, а потом и просто забыл об этом сигнале. Ведь все шло так хорошо! В стране уже был почти голод, и творилось черт знает что, убивали директоров нефтяных компаний, начиналась чеченская война. А в его институте сотрудники получали зарплаты и ездили за границу! Да стоит ли обращать внимание на всякую ерунду, только из-за того, что его заместитель кому-то что-то шепчет?
* * *
В 233-й сотрудничество обсуждали по своему.
– Мужики, сколько народу прет, времени уже нет ни на что, – жаловался Афанасий.
– Громадное количество желающих сотрудничать, – дополнял Василий Иванович.
– Так государственных денег стало совсем мало, – замечал Санек.
– А почему так? – спрашивал обычно мало интересующийся такими вопросами Виктор Иванович.
– Меня уже в коридоре начали ловить желающие улучшить науку Америки! – продолжал Афанасий.
– Прямо так в коридоре и хватают? Ты, Афоня, звездой становишься! А как отбиваешься?
– Мужики, недавно говорил с Касатоновым, – встрял Василий Иванович, – так вот, Президиум жалобами завалили, что российско-американская комиссия пристрастно отбирает работы для совместных работ. Волна негодования, что не всех берут. В прессе уже появилось несколько статей о дискриминации ученых, которых не взяли, и о кумовстве в науке.
– Денег мало, а идеи еще остались, – прокомментировал Санек.
– И с депутатами я недавно встречался, – продолжил Василий Иванович, – они все не нарадуются, какую они волну подняли!
– Они подняли? – переспросил Афанасий.
– Да ладно тебе! Пускай тоже чувствуют себя причастными к общему делу! – не обращая внимания на несколько скептические ухмылки сидящих за столом, заливался Василий Иванович.
– Мальчики, я уже не могу так, – жаловалась Вика, – непрерывный поток предложений. У меня уже в шкафах места не хватает!
– О! Не зря мы затевали научный обмен!
– Какой-то он односторонний.
– Это ничего! Все выправится! Главное – встать на ноги. А потом мы и сами будем осуществлять финансирование приоритетных направлений!
– Василий Иванович, предложения Николая Павловича прошли? – спросил Виктор Иванович.
– Виктор Иванович, это вообще не обсуждается, – отвечал Вася, с него все началось. Всерьез в Америке признают только его. Как же без Палыча? Он и формулировал все направление.
– Ну, тут как посмотреть, – заметил Герхард. – У Недогреева очень хорошие разработки. Другое дело, что у него уже почти все сделано, а я предлагаю то, что можно сделать.
– А он свои предложения подал?
– Подал, подал, – ответил Вася. – Он одним из первых в кабинете Пахомова появился.
– Нюх, как у собаки? – попытался озорничать Афоня.
– С нюхом у академика Митьки все в порядке, – вставил Санек. Да еще и боекомплект имеется. Неизрасходованный.
– А я-то думаю. Что же это за материал, «произведенный с душой», наш академик Митька расхваливает американцам, – тут же продолжил Василий Иванович. – А я и не знал! Я думал тогда – понтуется Недогреев. Так вот оно как! Так вот почему Пахомов в соавторах патентов! Ну, ничего! Для того, чтобы встать на ноги, нам эта разработка вполне подходит! Пусть американцы от нас что-то существенное получат! Тем лучше! Больше уважать станут! Пусть понимают, что от нас, русских, толк может быть!
* * *
Много ли времени прошло, мало ли – какая разница?
Но главное, что осенью был подписан контракт на выполнение работ в рамках научно-технического сотрудничества России и Америки между национальным научным фондом США и российской стороной комиссии! Контракты по направлениям были двух- и трехлетние, начинались с января 1995 года, большинство их заканчивалось в конце 1997 года. На фоне сокращающихся, прямо скажем нищенских зарплат, безработицы и дикостей приватизации, непрекращающихся покушений на олигархов и бандитского беспредела да, это было – Да! Это было знаковое событие.
Сказать, что Вася забурел? Не скажем. Он оставался таким же самым Васей, рожденным под знаком Близнецов, способным хвалить и ругать и то, и другое одновременно, и шустрым и проворным, а с другой стороны, демонстрировать себя во всем блеске, как настоящий дракон, которым он в сущности и был. По-прежнему забегал пить чай в 233-ю ругать начальство и правительство и делиться наполеоновскими планами. Когда не надо было идти в важные присутственные места, он по-прежнему приходил в мятых джинсах. Правда, теперь в присутственные места ему приходилось ходить чаще.
Но у себя в офисе «Научной инициативы» он принимал посетителей – вплоть до директоров институтов – без галстука.
Спаситель отечества Василий Иванович Мелентьев полюбил бывать в президиуме Академии Наук. Ему, заместителю Председателя комиссии по сотрудничеству, теперь двери были открыты.
В 233-й жизнь текла без изменений. У Афанасия вертелись два дипломника. У Герхарда, который подгрузил Афоню работой, появился аспирант. Василий Иванович искал продолжения работ, забегал в президиум к Касатонову, и даже временами пытался вникнуть в тематики дипломников Афанасия.
Санек ходил в спортзал, но про науку говорил все меньше. Афанасий временами забегал на занятия в литературном кружке, к чему у него была склонность. Хоть времени и не хватало. Герхард подготовил несколько принципиальных статей, и еще раз ездил в МИТ обсуждать перспективы. Командировку он оформил с большим трудом. Как это ни странно, помогло заступничество Васи. А впрочем, что ж тут странного? Вася набрал вес. Он бывал в Президиуме Академии теперь чаще Пахомова.
В прессе вышла теплая статья о взаимодействии в науке России и Америки. В статье были слова про интеграцию в мировой науке. Проводилась идея, что теперь академия наук сама научилась зарабатывать деньги, что явилось, конечно, беспрецедентным событием.
Перед очередными выборами оживились депутаты из секции по научно-техническому развитию. Вася встречался с ними пару раз в любимой депутатским корпусом шашлычной неподалеку от Думского здания. Появилась еще одна публикация в Российской газете о необходимости ускорения научно-технического развития и интеграции в науке. Депутаты успешно переизбрались на новый срок, а эйфория начала стихать. Но все равно это было здорово! Народ в стране нищенствовал. А Комиссия координировала работы ученых по заданию Национального научного фонда США!
Одни олигархи при невыясненных обстоятельствах исчезали, на их место появлялись новые олигархи. Продолжался беспредел приватизаций, от нехватки денег, чтобы прокормить семьи, научные сотрудники стали работать челночниками. А ученые, координируемые Фондом, готовили доклады на конференции!
* * *
Как-то раз в 233-й комнате состоялся другой разговор. Разговорились опять про науку. Василий Иванович был на каких-то очередных заседаниях – его не чаепитии не было. Афанасий тоже где-то задержался. Виктор Иванович с глобальных проблем перевел на проблемы Саши.
Неожиданно молчаливый Санек разоткровенничался про то, что силы биться об лед кончаются, а все его попытки разбиваются о стену препонов и препятствий Погодина. В работы «Научной Инициативы» он, то ли не вписался, то ли не хотел вписываться.
– Похоже, надо куда-то в бизнес уходить, – невесело закончил он. – Или вот в тренеры податься. Правда, хорошие тренеры сейчас тоже без денег. Можно лабуду какую-нибудь в фитнес центре преподавать – там больше заплатят. – Он опять замолчал. – Да, действительно пойти что ли учить томных бизнес-леди приемам «обезьяна срывает персик»?
Помолчав, Герхард ответил:
– Неважная у тебя, Саша, ситуация. Но ты все-таки не отчаивайся. Обезьяны с персиками, крокодилы, и все твои виды ушу – это конечно пусть будет. А все же, все же… наука, она так притягательна. Когда получаешь красивую закономерность – почти творцом себя ощущаешь. А когда подбираешь простое и красивое объяснение это вообще! Словами не объяснить!
– Причастность к сотворению мира – здорово, конечно, – мрачновато ответил Санек, – Да вот не всем удается.
– Саша, ты все же не унывай. Может, все и наладится. Должно все наладиться. Обязательно наладится, – Герхард говорил негромко, но голос его стал более взволнованным. – Я вот сейчас подумал, все равно я буду пытаться по своим связям замолвить словцо за сына, чтобы ему помогли поступить в американский университет. Могу и про тебя поговорить, чтобы взяли на годик-другой поработать. А там что-нибудь и наладится. Да и кругозор у тебя расширится.
Санек молчал.
– Попробуйте, Николай Павлович, – наконец ответил он.
– Я ничего не обещаю. Сам понимаешь. Тут очень много обстоятельств. Но попробовать можно.
– Николай Павлович, попробуйте! – подключился Виктор Иванович, – жалко Сашу терять. Он по складу наш. Не вертопрах вроде Василия Ивановича.
– Ну что уж Вы так про Василия Ивановича, – вступился Санек.
– Я ж не обидеть его хочу. Просто он человек такой, что устроится при любом режиме. При капитализме он будет отстаивать общество равных возможностей, при социализме – общество равных прав и обязанностей. При рабовладельческом строе он будет прославлять величие фараонов. А Саша не такой. Вот ты и помоги ему, Николай Павлович. Обидно будет, если человека потеряем.
– Спасибо, Виктор Иванович! Не потеряюсь я.
Так вот как-то разговор и закончился.
* * *
Работа Фонда по совместным исследованиям отнимала много времени. Напомнить, предупредить, намекнуть, отправить на согласование, потребовать ускорить, выслать недостающие акты… Василий Иванович даже и не уставал от таких работ. В голосе Афанасия стали появляться барские мурлыкающие нотки. Сытая, хоть и несколько нервная жизнь ему тоже нравилась. На занятия наукой времени оставалось очень мало.
Но, но… висел, конечно, в воздухе вопрос «А что дальше?». Все же уходило в Штаты. На выкроенные деньги Василий Иванович пытался финансировать какие-то заделы на будущее. Но их было мало. Небольшую часть денег забирал Пахомов, эти деньги попадали к Погодину и расходились по институту без Васиного участия. С новыми перспективными разработками было неважно. В этой суете отъезд в 1996 году Саши Козлова в США как-то остался почти незамеченным. Как всегда, он постарался не привлекать к себе внимание.
А через некоторое, осенью 1997 года, наступило время сдачи отчетов по научно-техническому взаимодействию российско-американской комиссии. Готовиться к этому стали еще летом. И вот, в середине осени – тот же конференц-зал в массачусетском технологическом, те же приветливо улыбающиеся Голдсмит и О’Коннор! Для встречи русских ученых в аэропорт был подан небольшой автобус – потому что исполнителей договоров было под тридцать человек. Академик Митька облапил Голдсмита, как родного, долго не выпускал и даже поцеловал в щеку, чем немало шокировал окружающих.
Ужины проходили в теплой атмосфере. Пили за сотрудничество, рассказывали анекдоты из научной жизни. Американцы по-доброму подчеркивали хороший уровень работ и предлагали присылать предложения. Дни были насыщены, а вечерами ужины проводили в хорошо известном многим университетском ресторанчике.
Хотя, если честно, начал нервничать Вася еще перед поездкой. Отчет о работе – тут любой занервничает. Но вот дальше? Дальше-то что?
А что было в стране? Ельцин назначил Бориса Немцова первым заместителем председателя правительства России, всеми ненавидимый Анатолий Чубайс был назначен министром финансов, а также главным по оперативному руководству в сфере экономики. По стране прокатилась волна забастовок и акций протеста. В регионах шахтеры прекращали отгрузки угля. Зарплаты не платили.
Вовсю шла отчасти бандитская приватизация. Добавил пикантности приватизации «книжный скандал», когда главным идеологам приватизации заплатили по кругленькой сумме за книгу о триумфе приватизации и рыночной экономики, при этом книга так и не вышла. Всеми любимый Чубайс оказался и здесь. С должности его за это Ельцин снял, но он тут же оказался первым заместителем премьер-министра.
Все это не радовало. «Научная инициатива» успешно координировала российско-американское сотрудничество. Но большая часть тем заканчивалась в этом году – на четвертый год переходило не более 15 % работ. И что? И что будет делать дальше генеральный директор фонда «Научная Инициатива»?
Американцы на сдачу работ по контрактам обеспечили двух переводчиков – пустивших корни в Америке эмигрантов первого поколения. Как же так вышло, что именно эти люди оказались в центре внимания русской делегации? Расспрашивать их про правила иммиграции при посторонних русские ученые стеснялись. Старались поймать их поодиночке. А переводчики всегда были заняты.
Переводчик Максим держался демократично. Он совсем недавно получил «Зеленую» карту на жительство в США и помнил все свои злоключения. А Соня Перецвейг держалась надменно. Ее утомляли эти русские.
Впрочем, даже она временами делала исключения. В любимчики к ней попал Митька Недогреев. Чем так обаял утонченную натуру русский ученый с внешностью пролетария? Что ж, женщины всегда выделяют крупных мужчин. И бесцеремонным, частенько, везет чаще.
– Сонечка, лапочка, ты расскажи, как ты тут очутилась? – без предисловий начал Недогреев.
Даже не отбрив: «Я Вам не лапочка!», Соня ответила коротко: «Повезло!»
– О! А как?
– Ну, родители подали на заявление постоянное место жительства. Вам – то зачем? Вас все равно по этой статье не пустят сюда.
– По этой не пустят. Так может, по другой?
– Вы что, беженец? Жертва террора? – усмехнулась Соня.
– О! Почти! Кто его знает, куда все пойдет. Ты давай мне поподробнее. Как тут оказываются?
Недогреев был здоровенный и походил на вожака стаи горилл. Даже высокая и крупная Соня ощущала себя рядом с ним маленькой. – Ну, хорошо. если не просить убежища…
– Убежища? От кого?
– Ну, от Вас, например, – улыбнулась Соня.
– Сонька, ты давай поподробнее!
– Слушайте, как вы задолбали все! Вы уже пятый за неделю, кто меня о правилах эмиграции спрашивает!
– Так значит, я у тебя не первый? – лукавый взгляд и доверительная ухмылка до ушей заставили рассмеяться даже Соню. Отсмеявшись, она сказала:
– Слушайте, мне ведь про вас уже все рассказали. Вы заместитель директора и Вас скоро сделают директором крупного института. У Вас будет в подчинении три или четыре тысячи человек! Здешним профессорам такое и не снилось! Весь штат Голдсмита – одна штатная лаборантка, один стажер и два, как это по-русски, два аспиранта. И потом, вы же всю жизнь работали на оборону, чтобы бомбить Америку. И что, Вы хотите эмигрировать? Я понимаю, профессора, у которых денег нет вообще. Зарплата профессора у вас – 80 долларов! Позор!
– Сонька, ты мне политику не разводи! Ты мне прямо так и расскажи!
– Да это же час говорить надо! А мне для вас всех переводить!
– Давай вечером! Ты где живешь?
– Так я Вас к себе домой и позвала! Тут так не принято!
– А как принято?
– Ну… – растерявшаяся Соня не сразу нашлась, что ответить, – ну тут принято приглашать в кафе. Заказывают столик, и…
– О! Давай закажем столик!
– Ну я не знаю, у меня сегодня вечером… ну хорошо, на один час – так и быть!
– Сонечка, ты лапочка! – и Недогреев прижал Сонину руку к груди.
– Что вы себе позволяете? Смотрят все вокруг! Будьте внизу в семь, только не у нашего подъезда, а за углом. Сегодня мне разрешили за ужином не присутствовать. Я подъеду на черном бьюике.
Следующий разговор у Недогреева состоялся с Василием Ивановичем.
– Василий Иванович, ведь они сейчас переведут основные деньги. Так? А у тебя в твоей инициативе счет-то какой – в долларах или рублях?
Тут Вася чувствовал себя уверенно. Открыть долларовый счет было очень непросто, но он это сделал, особо, впрочем, не афишируя.
Помогли связи в Президиуме Академии и письмо о сотрудничестве.
– У меня два счета есть. И такой, и такой.
– О! А ты мне-то как заплатишь?
– В рублях, конечно! Я по-другому не могу.
– Василий Иванович, – тут Митька посмотрел особенно доверительно, – а ты не можешь, не переводя деньги в рубли, перевести их на мой счет?
– Куда? – спросил Вася настороженно.
– Ну, куда-нибудь сюда, – Митька смотрел ласково и улыбался.
– Дмитрий Степанович, это невозможно! Это надо было заключать личный договор между научным фондом и вашей фирмой.
– А лучше со мной. Напрямую. А, Вась? – Недогреев был само обаяние. Рот расплылся в улыбке до ушей, и сейчас он напоминал не самца гориллы, а переросшего котенка, нежащегося на коленях у хозяйки, – давай подумаем! А я тут счетик открою. Не охота мне деньги крутить туда-сюда. И убыток, да и тебе лишние хлопоты. А что такого? Может, не я один хочу открыть счет не только у нас. А?
– Да как вы тут счет откроете?
– А вот возьму и открою! Мне Сонька поможет! Или еще кто… А то ведь деньги – они есть, а то их и нет! Времена-то неспокойные…. А я, может, домик во Флориде присмотрю, иди еще где… Кто его знает, куда все повернется!
На самом деле Вася к такому разговору был уже готов. Недогреев и здесь был не первый, который озвучил такие мысли. Другие ученые, которые работали с национальным фондом через «Научную инициативу», уже просили о подобном. Но это никак не вписывалось в Васины планы.
Однако опыт работы на руководящих постах давал себя знать:
– Мы посмотрим, Дмитрий Степанович, – сказал он.
– Василий Иванович, ты внимательно посмотри, – лучился обаянием Недогреев, – а уж я в долгу не останусь.
Встретились, конечно, Василий Иванович и Герхард с Сашей Козловым, который в это время работал в Массачусетском технологическом в должности стажера-исследователя в лаборатории у коллеги Голдсмита. Санек понимал, что ему не следует привлекать к себе внимание делегации, и держался незаметно. Однако на второй день Санек, Герхард и Вася все же вечером ушли в небольшое кафе. Поговорили. – Мужики, я тут уже четыре месяца, а все никак не пойму – что здесь не так? Вроде бы все так. Вроде бы все хорошо. А что-то все же не так! делился Санек. – Сердцем-то я там, у вас. Может, и пройдет, конечно… – Саша, – тут Герхард извинился и продолжил, – меня сейчас коллеги ждут. Но все же подумай. Ты же хотел попробовать работать в американском университете?
– Хотел, Николай Павлович.
– Массачусетский технологический – это хорошее место, чтобы познакомиться с американской наукой. Но кто сказал, что тебе обязательно здесь нужно оставаться? Набирайся опыта и приезжай! Что-нибудь придумаем! А пока работай! Извините, ребята, я побежал!
Оставшемуся Василию Ивановичу Санек сказал:
– Во человек! Я только теперь масштаб личности Палыча понимать начал!
– Да, человек он мощный! – ответил Вася. – Мало кто так работает и любит работать. Эх, все бы такие были! Я бы горы свернул! А эти! – от презрительно поморщился и махнул рукой, вероятно имея в виду приехавших ученых. – Так, плывут по течению! Я уж не говорю про макаку Погодина, который ему пакости строит!
* * *
Герхарда пригласили ужинать Голдсмит и О’Коннор.
– Николай, мы специально пригласили Вас, чтобы не привлекать внимание других членов вашей делегации.
Герхард поблагодарил. После нескольких дежурных фраз стали обсуждать текущее положение. Американцы стали жаловаться на ухудшение финансирования.
– Понимаете, Николай, я уже не могу планировать себе еще одного стажера. Нас заставляют подавать заявки на гранты только с фирмами. Софинансирование – вот условие получения денег. А промышленность очень скупа. Они не готовы давать деньги на перспективу.
Герхард промолчал. Ему не хотелось объяснять американцам, что в нашей стране денег почти не стало, тем более на науку.
Но на его установке можно было продолжать изучение диаграмм состояния веществ. И слава богу, два его аналитических прибора, во многом благодаря стараниям Николая Ивановича были в работе.
– Времена, конечно, непростые, – наконец ответил он, – однако никто не может мне помешать продолжать изучать диаграммы состояния. Тут есть интересные моменты. Я не думаю, что все пойдет линейно. Чутье мне подсказывает. что могут всплыть интересные закономерности. Однако большое спасибо за Вашу помощь в проведении работ.
– Николай! – Голдсмит рассмеялся, – Вас ничем не остановишь!
Это мы должны быть благодарны! И лично я! Я уверен, наши совместные статьи по материалам вашего двухлетнего исследования будут высоко оценены научным сообществом! Ведь там не только ваш, но и мой аспирант. Для моего аспиранта – большая честь публиковаться с вами! Ваши работы идут с высоким индексом цитирования у него будет хороший старт!
– Будем работать! – слегка улыбаясь, ответил Герхард.
– Николай, я честно скажу, – продолжил О’Коннор, – мы считаем нашу задачу выполненной. Многие Ваши коллеги хотели бы продолжать свои исследования за наш счет. Но поймите нас правильно – нас не поймут наши налогоплательщики. Мы не можем финансировать постоянно работу ученых другой страны.
– Я понимаю, понимаю, – отвечал Герхард.
– Однако мой коллега Голдсмит считает, что Ваши исследования имеют исключительную важность для будущего, – продолжал О’Коннор, а Голдсмит с улыбкой кивнул, – и для Вас мы сумели продлить финансирование работ еще на два года. Вы не будете против продолжать работать по этой тематике вместе с вашим другом Майком?
– Николай, нам бы очень хотелось продолжить это сотрудничество! – подключился Голдсмит.
Герхард с улыбкой кивнул. «Еще два года стабильного финансирования. Аспиранта послать на конгресс за счет этих денег. Купить новый детектор на прибор взамен устаревшего, сделать через интерфейс выход с датчика на компьютер, да и компьютер обновить, наконец, а может и Афанасию обновить компьютер. Да и его послать на конференцию. а то совсем закис парень, хоть он сейчас по науке ничего и не делает», – вот что пронеслось у него в голове, когда он чокался бокалом красного вина с Голдсмитом и его коллегой. И прибор, прибор будет новый! Этот прибор так нужен для перспектив, для заделов на будущее!
– Кстати, как вам наш Саша? – спросил он.
– Он очень аккуратный исследователь, Николай, – улыбнувшись, ответил Голдсмит. – Фундаментально подходит к решению проблем. У нас его хвалят. Честно сказать, такого бы мы оставили у себя. Он умеет работать руками, он думает. Может быть, он чересчур фундаментален.
Кстати, он оказался великолепным мастером боевых искусств. У нас на факультете работает большой специалист по карате, он сказал, что Александр владеет стилями, которые ему совершенно неизвестны. Александр вышел с ним на спарринг и в бою очень тактично продемонстрировал ему свое превосходство.
– Надо же! – рассмеялся Герхард.
– В любом случае, – закончил Голсмит, – он – очень хороший представитель России.
* * *
Когда Герхард возвращался в гостиницу, в фойе он встретил одного из коллег. Коллега сидел рядом с барной стойкой и тянул через трубочку виски с содовой.
– Ну как, удалось уломать американцев?
– Да я, собственно… не особо стремился.
– Да ладно! Все же думают только об одном. Вернее думать про то, как сшибить тут деньги, уже почти перестали. Только энтузиасты вроде Вас остались. Реально все думают, куда бы тут пристроиться. Вы-то что думаете? Ведь там у нас делать не хрена!
– Да я особо никуда не собираюсь.
– Ладно, не хотите говорить, не надо. Я вот после завтрашнего прощального ужина в Пенсильванию полечу. Там буду выступать в двух университетах. Не будем лукавить, это, конечно, престижно. Да и записать в своем резюме проведение семинара в Пенсильванском университете – неплохо. Но главное-то не это.
Главное – что у нас дома мы на хрен никому не нужны с нашими знаниями! Вот где я – доктор наук, возьму денег, чтобы семью кормить? Больше я делать ничего не умею, да и не буду учиться. Торговать колготками я не хочу. А многие из коллег уже вовсю торгуют! А тут, может, на что и сгожусь. Да и почти все так. Вон дружок мой в Огайо летит послезавтра, другой – в Нью-Мексико. Я даже и не знаю, кто в субботу на московском рейсе будет. Выпьете что-нибудь?
– Нет, спасибо, мы уже посидели.
– Ну, смотрите. Я уж не спрашиваю, но… вдруг вашим друзьям здесь профессор нужен? Вы же авторитет, и тут уважением пользуетесь. Или даже не профессор. Я бы, чтоб перекантоваться, и стажером годик поработал бы.
– Вы извините, про одного своего парня я уже со здешним начальством договорился.
– Понимаю, понимаю. Ну, спокойной ночи!
«М-да, настроение похоронное. Я еще счастливчик по сравнению с другими», – думал Николай Павлович, поднимаясь в номер.
* * *
Выступления закончились. Закончились вопросы и дискуссии. Отчеты были приняты, и завершающий ужин-фуршет американцы решили устроить на природе. В небольшом парке были установлены столы. На столах была одноразовая посуда и пластиковые стаканчики, подносы с закусками и судки с горячим. Был большой бочонок с пивом и два бочонка поменьше – с белым и красным вином. Светило солнышко. Неподалеку в пруду плавали гуси и утки.
Первое слово произнес О’Коннор. Разумеется, он поблагодарил за сотрудничество и отметил высокий уровень работ. С ответным словом выступил Пахомов. Потом слово сказал Голдсмит, а следом и Вася попытался всем рассказать про крепнущее сотрудничество.
Затем решил высказаться изрядно принявший Недогреев. Он так сразу и заявил:
– Я может, тоже хочу сказать!
Голдсмит и О’Коннор захлопали. Аплодисменты подхватили и другие.
– Сонька, ты куда делась?
– Здесь я, здесь! Что вы так кричите?
– Ребята! Господа! Товарищи! Я вот что хочу сказать! Когда я первый раз сюда летел, то думал, что лечу к врагам! Еще чего доброго – в плен возьмут и пытать будут – секреты наши выпытывать, хе-хе! А посмотрел – не враги вы вовсе, да еще и деньги нам платите.
Чувствовалось, что Недогреев успел изрядно приложиться к пиву, а может, и не только к пиву. Красная рожа сияла и лучилась.
– А вот я смотрю – у вас тут неплохая жизнь! Тут вполне жить можно – если с деньгами, – и тут он улыбнулся совсем широко. А деньги вы заплатили неплохие. Да и люди тут живут приличные. Вон Сонька тут уже пятнадцать лет живет, оказывается. Правда, все еще не замужем. Сонька, ты чего не переводишь?
– Да разве можно такое переводить, Дмитрий Степанович?
– Твое дело переводить – вот и переводи! Тебе деньги за это платят! Ишь, распустилась совсем! Замуж тебе пора! Ох, заневестилась девка! Ну ладно! Я что хочу сказать? У вас тут можно жить! Порядок, культура! Пригрели нас, обогрели! Я благодарю за сотрудничество господина О’Коннора, профессора Голдсмита, нашего уважаемого академика Пахомова – нашего главу! И конечно, Василия Ивановича!
Вася, будь!
Дальше научные сотрудники разбились на маленькие группы, и перемещались с пивом и вином от одной группы к другой.
Слышны были разговоры:
– Вы завтра в Москву?
– Нет, меня пригласили выступить в Техасе. А вы?
– О, мы с вами летим почти в одном направлении. Мне предложили выступить в университете Нью-Мексико.
– На юг полетим. Там тепло.
– Можно даже сказать, жарко. Ну а потом-то в Москву?
– Нет, оттуда в Калифорнию. Предложили выступить в Калифорнийском технологическом.
– О, это фирма. Калтех – это круто!
– Круто или не круто, но надо постараться во многих местах удочки закинуть. Вдруг клюнет?
– Это правда. Работать в России сейчас с моей специальностью невозможно.
– Аналогично. Прошли те времена, когда физиков чуть на руках не носили. А помните, какой конкурс был на физфаке?
– Еще бы! Окончить физфак – это уже была прелюдия состоявшейся жизни.
– Профессор физфака – в былые времена это был почти бог, спустившийся на время на землю! Их не меньше, чем актеров и поэтов уважали!
– Точно! А какие капустники на физфаке были! Актеры за честь считали попасть на такой капустник. Какая атмосфера была! А как готовились к таким капустникам! Как к защитам дипломов. Стихи писали. А как танцевали и пели! А какую физику делали при этом!
– Точно! Какую физику делали! Эх, времена были! Можно сказать, была Прекрасная эпоха!
– Ну, давайте за прекрасную эпоху! Жаль, стаканчики пластиковые.
– Ладно. Звон в наших сердцах! Только правильнее пить за конец прекрасной эпохи!
– А я буду пить за Прекрасную эпоху! Это моя юность и молодость, которые прошли среди чистых и светлых людей, занимавшихся физикой! За людей, специальность которых я сейчас представляю. – Слушайте, – к двоим разговаривавшим подошел третий, – а может, выпьем за продолжение прекрасной эпохи? Вы летите в Нью-Мексико и Калифорнию, у меня уже готовый контракт с университетом в Мичигане. Я предлагаю теперь выпить за продолжение прекрасной эпохи!
