Андрей Владимирович Запискин
Последняя охота Матерого
Молодому оленю, который уже был ростом с мамку, долго лежать было невмоготу – слишком много вокруг было нового, интересного, волнующего. Множество запахов окружало и дразнило его. За свои первые полгода, которые он провел с матерью, им не раз угрожали и волчьи клыки и медвежьи когти, но мать всегда была настороже, и до сих пор им удавалось уходить от опасности. Теленок же воспринимал смертельные ситуации, как веселые приключения. Ему нравилось ощущать растущую силу и ловкость.
И сейчас он смело исследовал лес, уходя от лежки все дальше. Мать беспокойно озиралась, поднимая голову, когда, высоко подпрыгивая, теленок исчезал за деревьями. Тогда олениха коротко мычала, подзывая сына и призывая его к осторожности.
На исходе четвертого дня погони, поднявшись с дневной лежки, Матерый как всегда вышел, чтобы поймать ветер и встать на привычный след. Солнце клонилось к закату, когда волк поднялся на широкий угор у дремавшей пока реки, держась края леса. Деревья уже бросили длинные косые тени на синий снег, ветер, весь день шумевший и раскачивающий кроны корабельных сосен, наконец стих.
Уйти за реку олени не могли – русло уже вскрылось, черная вода спокойно струилась вдоль широких заберегов, а тропинки вдоль реки были до поры скрыты под толстым слоем ненадежного снега. Пар поднимался над остывающей лентой воды. Вместе с туманом долину быстро наполняли сумерки.
К своему удивлению, помимо привычных запахов леса, Матерый услышал новые, ранее на пути не встречавшиеся. Это было еще нечто тревожное, и, к сожалению, старый волк узнал этот запах. Это был дух людей – извечных волчьих врагов. Люди всегда пахли потом, дымом, собаками и еще чем-то резким, неприятным. Этот запах всегда означал опасность, и теперь Матерый был в замешательстве. Впереди была добыча и…смертельный риск.
Волк решил обойти людей, поднявшись на высокую гору. Для этого ему пришлось, вернувшись, сделать большой крюк. Надо было спешить – олени могли уйти далеко, запутав следы или найдя путь через реку. Но когда Матерый уже почти забрался наверх, он услышал выстрел.
– Дурак ты, Сеня! – говорил пожилой охотник молодому. Хотя того и звали вовсе не Сеня, а Петр. Но раз дурак, значит, Сеня. Так уж было у них заведено.
– Нормально, – скалился Петр, короткими движениями ножа ловко подрезая шкуру. – Смотри, сколько мяса! До весны хватит.
Работа шла споро , управиться можно быстро. И поскорей свалить, избежав ненужных встреч и расспросов.
– На хрена ты ее завалил, – укорял старый. – Теперь егерю магарыч ставить надо. Да еще мясо в придачу.
– Дак она сама на меня выскочила, – оправдывался молодой. – Че мне было делать? Смотреть на нее?
– А теленка куда денем? За теленка сразу кердык, – продолжал старый охотник свой бубнеж. – И для пущей убедительности Василич показал скрещенные в решетку пальцы.
Это было правдой. За теленка можно было загреметь по-крупному. Никакой магарыч не поможет. Даже знакомый егерь, обычно сквозь пальцы смотревший на частые здесь нарушения (жить-то надо!) и почти всегда шедший на поводу у местных охотников (за небольшое вознаграждение), мог осерчать на обнаглевших браконьеров и нажаловаться участковому.
