Андрей Валерьевич Скоробогатов
Космофауна. Зверь беглеца

Егоров откинулся на спинку кресла и крепко зажмурился. Теперь всё встало на свои места. Поэт предполагал, что это случится, но не так скоро. Вспомнились слова Драгомира, вспомнилось предостережение адвоката Филимонова.

И тогда у Леонида родилось линейное короткостишие, выражающее всю суть отношений между женщинами и космическими поэтами:

 
«Когда не в силах им терпеть, а нам не в силах заработать»…
 

Уральский Союз Планет – государство Рукава. Второе [1] по величине государственное образование Сектора, включающее в себя пятнадцать звёздных систем с терраформированными планетами и спутниками, а также двести тысяч «пустых» звёзд и звёзд с купольными поселениями на планетах. Кластеры молодого государства колонизировались начиная с 2350-х годов Московской Империей и Великим Казахстаном. Государство, подписавшее Московский Транспортный Протокол. Граничит с Суздальской Империей (к условному западу и северу), Бессарабией (на условном юге), Свободным Челябинском, Иерусалимской Республикой, Таймырским Царством (север, анклавы и эксклавы) и Дальним Востоком (на востоке). (…) Многие политологи рассматривают нынешний УСП как протекторат или совокупность окраинных колоний Суздальской Империи [источник?] 1. Крупнейшие городские системы: Новоуральск (2,9 млрд) – официальная столица, Пермь Великая (4 млрд, Пермь Малая в той же системе – 0,12 млрд), Уфа и Стерлитамак (2,2 млрд), Сургут (1,8 млрд), Исеть (1,5 млрд), Обь (1,2 млрд), Кыштым (0,9 млрд), Тюмень (0,1 млрд) 2. Союзный флот: 15 больших летающих космодромов, 85 тяжелых крейсеров, 800 крейсеров, 31000 эсминцев/фрегатов, 0,1 млн. истребителей и штурмовиков и 11 орбитальных заводов. Совокупный флот членов автономий – 16000 эсминцев/фрегатов, 1,3 млн. истребителей (крупные военные суда автономиям держать запрещено согласно приложению к Московскому Транспортному Протоколу [2]). Во офицерской иерархии 150 млн. человек, во флотах автономий – 80 млн. человек. 3. Политическое деление (…) (по материалам Галактопедии)

[1] Стих М.Лилейко. Далее остальные без комментариев – авторские.

4. Дефлюцинат безликий

Семён Скоморохов сидел на корточках на крыльце своего барака, пил пиво, лузгал семки и смотрел международные новости на планшете.

«Нарастает напряжённость на границе между Уральским Союзом Планет и Великой Бессарабией. Массовые волнения рабочих зафиксированы в посёлке Орск Правобережный Тюменской автономии. Две промысловые и три транспортные компании за последний месяц подтвердили пропажу семи маломерных судов и одного сухогруза четвёртого класса за последний месяц. Администрация приграничных графств Бессарабии опровергает причастность к пропаже судов, предоставляя запрошенные отчёты местных отделов Инспекции»…

– Инспекции, – процедил сквозь зубы Семён и бросил на ступеньки планшет. – Подозрительные господа.

Вспомнился сегодняшний сон, видимо, навеянный вчерашними похожими новостями и стрелялками. Человек в чёрном балахоне с красивыми большими погонами, окружённый десятком бойцов, тычет пальцем в трёхмерную карту маршрута «Тавды». Говорит «Вот тут, вот здесь мы их и схватим!» Семён стоит совсем рядом, достаёт ружьё и стреляет в генерала, тот рассыпается в пыль. Любимая девушка в белом халатике бросается ему на шею…

Вспомнив последний образ, Семён выругался и замотал головой.

Он был рождён гопником. Дефлюцинат безликий, пацанчик с района. Его отец и дед тоже были тавдинскими гопниками, и он с молоком матери впитал все признаки маргинальной космической культуры. Семки, пиво и употребление обсценной лексики являлись для него неотъемлемыми гражданскими правами, наравне с правом на еду, воду, воздух и размножение.

Конечно, он, как и почти все жители корабля, входил в корабельную иерархию. Разумеется, гопник не был офицером или матросом, потому как туда брали самых выносливых. Матросы не любили гопников, а гопники – матросов. Пробиться в службу суперкарго и работать с грузом Семён тоже не мог – этому нужно долго учиться, и брали, в основном, только по блату, с планет. Оставалась инженерная каста, и всё, о чём мог мечтать потомственный космический гопник без планетарного образования – это дослужиться до помощника инженера.

Пока же Семён был техником. А точнее – сантехником, с ежемесячным жалованием две с половиной тысячи кредитов. Упасть на социальное дно не давала сравнительно-приличная семья, отец – бывший преподаватель и свидетельство о законченном училище, которым похвастаться могли далеко не все бездари из его окружения.

«Тавда» походила формой на приплюснутую каплю. Впереди, в заострённой носовой части, находился небольшой носовой отсек. Здесь был командный центр, ангар для челноков и прочие помещения, куда вход простолюдинам был заказан. Там же, правда, находились ангар и торговая зона, куда горожане выбирались за покупками. В средней части расположился обширный грузовой отсек, занимавший две трети корабля. Туда не допускались даже рядовые матросы и инженеры – только суперкарго с экспедиторами. Вокруг грузового прилепились три технических отсека – левый, правый и верхний, прятавшийся в купольной крыше.

Городской же сектор «Тавды» был двухуровневым и ютился в кормовой части восьмикилометрового фюзеляжа, отсечённый от круглого грузового отсека хордой-перегородкой. Перегородку жители воспринимали как некую космогоническую вещь, топоним, и даже писали с заглавной буквы – Перегородка.

На первом уровне стояли бетонные и углеродно-каркасные – «чугуниевые» дома, а точнее, блоки, переходящие подвалами в трюмовые отсеки. Там жила меньшая часть населения. Наиболее образованная его часть – инженеры, бойцы, старшие матросы и офицеры, располагались мастерские, два училища, школа с детсадом, больницы и другие необходимые отсеки. Второй уровень, лежащий в пятидесяти метрах над первым, ещё век назад покрыли почвенным слоем и сделали этническую застройку одно-двухэтажно-барачного типа, с огородами, теплицами, курятниками и другими прелестями натурального хозяйства. Именно тут, на шести с половиной квадратных километрах земли и жили настоящие, аутентичные гопники.

Возможно, жителю далёких миров могло бы показаться странным, что целое общество занимается натуральным хозяйством на территории космического сухогруза. Со времён возникновения их культуры на древней Земле народ изобрёл ракеты, компьютеры, приручил космосущностей и улетел к звёздам. Если бы поэт Егоров увидел такую картину, то наверняка вспомнил бы изречение одного знакомого писателя.

«Научи этот народ существовать в четвёртом измерении, он и там построит маленькие домики с сельским туалетом».

В целом жизнью в городке Семён оставался довольным. Солнышко неистово слепило, видимо, у инженерных служб случилось хорошее настроение, и в небесной канцелярии решили сделать хорошую погоду. Но на душе у Семёна случилась тоска – не то, чтобы совсем уж дремучая, от которой хочется пить технический спирт, но кислый комок в горле всё равно не давал спокойно сидеть на корточках.

Причина подобной хандры, как и быт соотечественников, имел тысячелетнюю историю и уходил корнями ещё в до-космическую эру. От Семёна ушла женщина.

– Не изволите, сударь, подвинуться? – сказал появившийся на ступеньках Вован Шкодин. – Хандрить решил?

– Да, мой друг, тоскливо мне, – сказал Семён, отпил пиво и пересел поближе к перилам.

Разговор происходил на диалекте, типичном для народности гопников, и от большинства выражений у любого образованного жителя галактики завяли бы уши. Возможно, что много веков назад какие-то обороты и выражения сошли бы за нормальные, но сейчас так говорили только в депрессивных селениях вроде «Тавды». Впрочем, на обычный диалект московского сектора большинство из жителей переходили без особого труда.

Вован присел рядом, положил на соседнюю ступеньку кепку, засунул руку в пакет Семёна и загрёб горсть семок.

– Поведай мне причину хандры, Семён Ефимович. Уж не от расставания с благочестивой Екатериной Сергеевной ты столь грустный?

– Ах, – кивнул Семён. – Право, судрь, не стоит. Лети, судрь, к звёздам. Не пристало нам все беды списывать на барышень. Тяжело как олуху взаперти.

– Ты не прав, все беды от барышень. Екатерина Сергеевна, конечно, барышня привлекательная. Она же, прости великодушно, к матросу ушла?

Семён смачно сплюнул на пол и поправил кепку.

– Отнюдь, судрь, к инженеру-принтонщику.

– Односвойственно, не к особе своих кровей, но к человеку высоких сословий, к чванливому мухоблуду. Я даже склонен назвать её попрешницей. Не стоит впадать в хандру, дружище, ведь простых, прекрасных женщин в нашем поселении не так уж и мало.

Собеседник сначала думал врезать приятелю за плохие слова в адрес Екатерины Сергеевны, но вместо этого насупился, задумался. Потом кивнул и решил перевести тему.

– Ты, конечно, прав, Владимир Герасимович, но, как я уже сказал, причина моих тревог кроется в, это самое, в клаустрофобии, в боязни закрытых, судрь, пространств.

– Гы-гы, в чём? – заржал Вован.

Скрипучая дверь барака открылась, на крыльце показалась мать Семёна, Надежда Константиновна. Она тоже считалась техником, как и большинство жителей частного сектора – техниками-агрономами числились все незанятые жители частного сектора за то, что снабжали овощами всех остальных жителей корабля. В руках маманя держала ведро из-под рукомойника. Семён попытался спрятать бутылку, но было поздно – на круглом лице мамани изобразилось недовольство.

– Всё пить изволишь, тартыга окаянный? – спросила мамаша сына.

– Стало быть, пью, матушка, – согласился сын, грустно посмотрев на бутылку пива.

– Алкоголь откуда взял? У отца же ещё домашнее не приготовилось.

– На рынке приобрёл, матушка.

– Чужое пьёшь! Крепкое! Докатились! Мало своего.

Мать сокрушённо покачала головой и ушла в дом.

В этот миг корабль слегка потрясло – по шкале землетрясений, наверное, в районе двух-трёх. Солнышко на миг померкло и вдруг вспыхнуло чуть ярче. Парням, с рождения привыкшим и к сотрясениям, и к проблемам с гравитацией, было не привыкать. Вован, который понёс ведро до гальюна, чуть не врезался в забор.

– Нырнули? – крикнул он.

– Думаю, судрь, мы будем нырять через полчаса. А сейчас востроскручи внизу поменяли, старых в стойло отвели.

Вскоре Вован вернулся и поставил пустое ведро подальше.

– Так на чём же мы остановились? На женщинах?

– Нет же, на клаустрофобии. Помнишь, Владимир Герасимович, когда полтора года назад, ещё до начала рейсов из Кунгура, наше судно причалило к Свободному Челябинску? Мы везли какую-то исполинскую конструкцию с их завода.

– Помню, конечно.

– Как ты знаешь, у них безвизовый режим с Уральским Союзом Планет, чьими гражданами мы являемся. Мне тогда первый раз за жизнь удалось четыре ночи ночевать не на корабле. До того всё моё нахождение на планетах, с самого детства – лишь несколько часов в портовых кварталах.

Вован возвёл оче горе.

– Я помню, Семён Ефимович, вы изволили рассказывать мне про это около дюжины раз.

– Нет же, судрь, я не про то, что прежде. Я лишь недавно понял, что после тех ночей на планете иногда в середине рейса становлюсь овладеваем хандрой. Мне тяжело, душно взаперти, внутри нашего скромного, судрь, поселения.

– Обманываешь ты всё, Семён Ефимович, – неожиданно весело сказал Вован. – Начитался где-то чего-то? Словечко новое отыскал? Я тебе вот что поведую, мой друг. Как ты знаешь, в детстве я, ещё когда шёл Великий Ремонт, почти год провёл в интернате на Новом Качканаре, где меня, сударь, лечили от токсикомании. И после ещё несколько раз у родни на Качканаре околачивался. По твоим словам, после года взаперти со мной указанные симптомы должны ещё в большей степени проявиться, так? Ан нет. Ничего не чувствую. Хорошо мне здесь. Посмотри, солнышко как прекрасно печёт? И тебе хорошо, просто барышня от тебя ушла.

Семён не удержался и саданул приятеля по плечу. Прав, подлюка, в точку попал. Никакая это не клаустрофобия, понял гопник. Так, сам себе прикидывается.

– К звёздам всё это, – продолжал монолог Вован, растирая ушибленное плечо. – Но, спешу заверить тебя, у меня есть одно чудесное, сударь, предложение, способное развеять твою печаль и вылечить твою, так скажем, фобию. Собственно, для того я к тебе и пришёл.

– Про что же ты? – Семён оживился и отхлебнул пиво.

– Я договорился, нашёл увлекательную работу, благодаря которой ты сможешь проникнуть в грузовой отсек.

Вован когда-то пытался учиться на суперкарго и потому стоял среди большинства гопников его квартала особняком. Образован он был хуже Семёна. Диплома так и не получил, но до сих пор был приписан не к инженерной, а к грузовой иерархии и гордо носил нашивку Кандидата в Младшие Помощники Экспедитора – самой низшей из подобных должностей. В обычные, продовольственные склады его пропускали, но в главный грузовой отсек путь ему, как и рядовым инженерам, был закрыт.

Семён ещё не предполагал, чем предложение Вована обернётся для него.

Поперхнулся пивом и закашлялся.

– Владимир Герасимович, судрь, в своём ли ты уме?! Неужель ты не представляешь, что за наказание нам может светить за незаконное посещение грузового? Я же из касты инженеров, но не экспедиторов, а ты рангом не вышел.

– Уверяю вас, мой друг! Ушатай меня Китай, всё более чем законно. Наше перемещение по грузовому отсеку служба суперкарго будет отслеживать специальными, сударь, устройствами. Более того, нам дадут денег! Идём!

Гопники вышли за калитку дома и отправились по улочке в сторону Перегородки, лузгая семки. Дворовые собаки хрипло лаяли вслед, пару раз по дороге проезжал ржавый мотоцикл с безумным механиком дядей Серёжей, любившим все накопления тратить на драгоценную солярку и наматывать круги по улочкам.

Затем прошли по узкому мостику над трамвайными путями, свернули в тёмный узкий проулок, расположенный между двумя большими складами и закончившийся большой мерцающей голограммой:

«ГРУЗОВАЯ ТЕРРИТОРИЯ. ТЕХНИКАМ ПРОХОД ВОСПРЕЩЁН. ПРЕДЬЯВИТЕ ПРОПУСК».

Вместо твёрдого знака стоял мягкий. Рядом с голограммой на стенке кто-то написал «Аркадий Степанович – подлец».

Перегородка становилась всё ближе, она нависала стометровой полупрозрачной стеной над посёлком, затеняя местность от солнышка. Это были последние, окраинные кварталы городка, который протянулся трёхкилометровым куском по круглой корме «Тавды». Впереди, за перегородкой был Грузовой Отсек, занимающий две трети корабля. Пятнадцать квадратных километров неизвестности.

Раньше там располагалась заводская территория, где в принтонных бассейнах выращивали и собирали корабли меньших размеров. Семён родился во времена Большого Ремонта, как называли его местные, когда «Тавду» переделывали из станции в грузовое судно. Гопник был за Перегородкой всего пару раз в раннем детстве, и содержимое груза для него, как и для большинства «гражданских», чаще всего оставалось неведомым. В полёте груз тщательно охранялся службой суперкарго, а во время разгрузки и погрузки Перегородка поднималась, смыкаясь с верхом, и закрывала горожанам обзор.

– Если не ошибаюсь, судрь, мы везём лес? Мы же закупили каких-то хитровызвездовных высокоманёвренных востроскруч, – зачем-то спросил Семён, перестав от волнения лузгать семки. Все в посёлке и так знали, что лес, но лишний раз спросить было не лишним.

– Его, голубчик, его. Лес. Впервые. Это в прошлых рейсах мы возили руду, воду и песчаники, а лес везём впервые.

Охранник-матрос, увидев подошедших, поднялся со стула, положил на стул планшет и молча встал поперёк прохода позади голограммы. Он был загоревшим и усатым, его армированная космотельняшка плотно облегала немолодое, но поджарое, как у пса, тело.

– Господин любезный! – воскликнул Вован. – Мы с коллегой прибыли по рекомендации службы суперкарго, помощника экспедитора…

Матрос провёл сканером, рявкнул:

– Ничего не знаю! Не пущу! У приятеля твоего пропуск есть? Нет? И сам ты Кандидат в младшие. Не велено.

Семён приуныл, огорчённо бросил опустевший кулёк на землю и собрался идти, но Вован остановил его, достав из кармана синюю полукруглую мобилу, которая имелась у каждого из гопников.

– Не переживай, мой друг. Сейчас мы сделаем звонок Син Хун Пину, моему непосредственному руководителю. И он проведёт нас в грузовой отсек.

Гопник (устаревшее – гопы, множ. гопота) – малая космическая народность [1], этносоциальная группа внутри народов Восточного Рукава, выделяемая в силу культурной и языковой специфики. Первоначально (в 22 веке) проживали в районе Московско-питерского Порубежья (ныне – Центральное Порубежье или Порубежье Пяти Планет) [2] в астероидных, орбитальных поселениях и космических городах, позже расселились по всему Сектору Московского Транспортного Протокола, от Центрального Порубежья на западе до известных окраин Дальнего Востока. (…) Согласно официальным документам Московской Империи [4], слово «гопник» обозначало лицо, принадлежащее к рабочее-инженерному сословию и имевшее особые права и обязанности инженера на кораблях и станциях класса размерности больше пятого. В период расцвета численность граждан Империи, относящих себя к гопничеству, достигала ста двадцати миллионов человек, в настоящее время, в силу ассимиляции и разрушения естественной среды обитания численность гопников Уральского Союза Планет составляет не больше семисот тысяч, Суздальской Империи – триста, Великой Бессарабии – двести тысяч. В ходе гражданской войны гопнические поселения стали (…) Точное происхождение современных гопников остаётся предметом дискуссий. По версии лингвиста В.А. Брекоткина [источник не указан 23 года] понятие «гопник» (…)(по материалам Галактопедии)

5. Син Хун Пин

Син Хун Пин оказался худощавым ни то корейцем, ни то китайцем в чине помощника экспедитора. Помэкспедитора в иерархии суперкарго – не самая паршивая должность, ведь до того, чтобы стать помощником, нужно было сначала проработать несколько лет младшим помощником, а перед этим окончить в училище курсы кандидатов в младшие помощники экспедитора, которые Вован, к примеру, провалил. Помэкспедиторов на судне было всего около полусотни. Экспедиторов и старших экспедиторов – пара десятков. Столько же, сколько и менеджеров.

В общем, Син Хун Пин осознавал свою важность. Московский космический он знал хорошо, но резкость в окончаниях и через раз выговариваемая буква «р» казались неприятными. Помощник экспедитора заложил руки за спину и вышагивал перед парнями, по струнке вытянувшимися на крохотной площадке между складом и Перегородкой.

В самом начале инструктажа «Тавду» тряхнуло ещё разок, на этот раз с лёгким продольным ускорением.

– О! Поплыли, – Син Хун Пин слегка испугался и схватился за стенку.

Парни в полголоса хохотнули, экспедитор пропустил это мимо ушей и продолжил.

– Лес по договору – собственность Министерства Тел-лаформирования Великой Бессарабии. Но лесные продукты во время полёта – собственность «Братья Галактионовы Инкорпорейтед», то есть наша. Штат службы супелкарго недоукомплектован. Два грибника на северной стороне сегодня тоже вышли, но их мало. Остальные заняты на разгрузке в доках. Так что всё строго для пополнения запасов белковой пищи. Красные с точками грибы не рвать. Мухоморы. Старые не рвать. Новые рвать. Плотные грибы в пакеты, мягкие – в корзины. Таблица съедобности и определитель в планшетах. Там же карта. Планшеты не терять. Без них сторожевые системы вас не опознают и вырубят. Фауну не трогать. Через четыре-пять часов жду на месте. Принесёте меньше восьми кило – оплаты не будет.

– Любезный господин начальник, а разрешите осведомиться?.. – перебил Сина Вован.

– Чего?

– Что, сударь, за звезданутая фауна там обитает?

– Увидите, – нахмурился китаец. – И не рлугайся. В Кунгуре плохого леса не сделают.

У гопников забрали имущество в ящики, выдали пару планшетов в чехлах, укрепляемых на поясе, пару здоровых пластиковых корзин и прочных пакетов. Вручили два кривых, с короткими лезвиями ножа – парни усмехнулись, ведь раскладную «бабочку» и так носил в кармане каждый уважающий себя гопник.

Наконец, Син Хун Пин позвонил куда-то, запросил пароли, подозвал недовольного усатого матроса. Тот просканировал парней, проверил отсутствие зажигалок и открыл им огромную сдвоенную дверь в Перегородке.

Ветер ударил в лицо. Семён захлебнулся от восторга перед тем, что увидел.

"Тавда" потому и называлась теперь сухогрузом, что занималась перевозками фрагментов суши, предназначенных для терраформирования.

Впереди, чуть ниже уровня посёлка, теряясь в тумане низких искусственных облаков, лежали две тысячи гектар девственного леса. Квадратный кусок выращенной в кунгурских плантациях тайги полтора месяца назад аккуратно срезали лазерными резаками. Вместе с куском почвы и скальной породы его аккуратно, как рассаду в горшок, посадили на стальное дно отсека. Вниз по границам среза из почвы стекали ручейки и водопады воды, скапливавшиеся в лужи на полу отсека и засасывавшиеся насосами обратно наверх. Впереди слышался крик кукушки и шум ветвей могучих сосен и берёз, которые колыхал ветер из гигантских турбин, установленных на боковой стенке отсека. Искусственное солнышко светило с полукруглого купола.

Вырезанный кусок леса казался чем-то вроде пробной версии настоящей, планетарной природы. Чувство чего-то нового и огромного, оказавшегося настолько близко, казалось, что-то переключило в душе Семёна. Словно щёлкнуло что-то, запустив дремаший доселе ген кочевника, и открылась дверь, ведущая из тесной комнаты. Захотелось увидеть планеты, посмотреть новые миры.

Но – только на миг. Потом Семён посмотрел вниз и крепко схватился за поручень.

Между лесом и балкончиком, на который вышли объявившиеся грибники, зияла пропасть глубиной двести и шириной тридцать метров, через которую вниз, к опушке леса, вел канатный мост. Два таких же моста отходили от двух других балкончиков дальше по стене.

– Ну что, пошли? – толкнул Вован в бок приятеля.

– Мне что-то боязно, Владимир Герасимович, – сказал, уворачиваясь, Семён, продолжая цепляться за парапет.

Дверь позади захлопнулась. Китаец, смешно и строго хмурясь, посмотрел в круглый иллюминатор и ушёл куда-то. Отступать стало некуда.

– Да ты не опасайся! Не будь олухом. Звездануться, неужели, сударь, к боязни закрытых пространств в твоей истории болезни надо дописать и, сударь, боязнь высоты? Ушатай меня Китай. Не хочешь, я первым пойду. Главное – не смотреть вниз, в бездну.

Вован пошёл вперёд. Оставаться одному Семёну не захотелось, и он через силу оторвал взгляд от пропасти и зашагал вслед за другом, сначала нерешительно, потом смелее. Ближе к середине мостик начал качаться из стороны в сторону. Семён не удержался и посмотрел вниз, замер, схватившись обеими руками за поручни.

– Не иди же со мной в ногу, – бросил из-за плеча Вован.

– Всё ясно, – сказал Семён. – Вероятно, наблюдается явление, судрь, резонанса.

Преодолев страх, Семён последовал совету друга, качка прекратилась, и путь через пропасть закончился быстрее, чем гопник успел по-настоящему испугаться высоты. Уже через две минуты они вступили на незнакомую почву космического леса. Узкая тропинка вела от опушки в лесную глушь, и друзья зашагали по ней.

Настроение поднялось. Всё в лесу казалось Семёну удивительным: букашки, пение птиц, незнакомые травы. Изредка останавливаясь, Семён разглядывал мох на боку берёзы или незнакомый цветок.

– Ну как? – спросил Вован через десять минут. – Улучшилось настроение от променада? Не захотелось от такого на большую землю?

– Эх, я, не скрою, в восторге, – сказал он, догоняя приятеля. – Но тоскливо, судрь, так тоскливо от мысли, что я не могу преподнести эти лесные цветы своей бывшей барышне.

– Не тоскуй. Былого не вернёшь. Лучше почаще поглядывай вокруг деревьев, где-то здесь уже должны начаться грибные места.

– Ты хотя бы знаешь, как выглядят эти грибы? – спросил Семён.

– Непременно. В Новом Качканаре, когда мы с друзьями сбежали из интерната и пару недель были в бегах, казахский юноша научил меня их собирать. Пару раз я там бывал и в более зрелом возрасте. Не могу понять, ушатай меня Китай, почему ты так ни разу и не побывал в Качканарском лесу? Только на пару часов спускался, по порту пройтись. Мы в детстве, после Ремонта, оттуда не вылезали.

Семён поморщился. Он уже рассказывал про это другу, и ему стыдно было повторять это снова…

– Родственников на Качканаре, как у многих, не имеется. И ты же знаешь моего папашу. Всё боится, что я уйду из «Тавды», как мой брат. Не пускает на планеты надолго. Тем более, неспокойно в этих краях, приграничье.

– Гы, гы, судрь! Папа гулять не пускает!

Пришлось повторно врезать ржущему Вовану в плечо. Стыдно признаваться в этом, но папашин контроль действительно был суров. А ещё стыднее признаваться в том, что никуда, собственно, Семёну уезжать и не хотелось. Ну и что, что он простой сантехник? И так хорошо, под родной крышей, а галактическими проблемами пусть занимаются говорящие головы в новостях.

Хотя странный зуд, тяга к приключениям уже где-то заворочалась глубоко внутри – не то от выпитого пива, не то от вида незнакомых мест.

Вован драться в ответ не стал, растёр ушиб.

– Оставим, сударь, наши препирательства и поищем грибы. Вот, к примеру, первый экземпляр.

Вован наклонился и ловко подрезал ножом-бабочкой спрятавшийся в листве боровик. Семён взял в руки и внимательно изучил его, потом бросил в корзину к другу и принялся искать в листве по соседству. Спустя полминуты в сердцах пнул землю.

– Я их просто не вижу!

– Возможно, стоит включить штуку на планшете, или ознакомиться с инструкцией по поиску грибов, – сказал Вован и, ухмыльнувшись, выудил из листвы в метре от Семёна ещё один гриб.

Семён кивнул, привычно присел на корточки, уткнулся в планшет. После просмотра инструкций понятнее не стало. Навёл локатор на траву – не сработал. Вован тем временем пошагал по окрестным зарослям и нашёл с десяток сыроежек и подосиновиков. Когда он показал добычу коллеге, зависти Семёна не было предела.

– Друг, мне, судрь, неудобно тебя спрашивать об этом, – почесал затылок Семён, – Но что будет в случае, если я наберу меньше? Мне же не дадут причитающийся гонорар.

– Ты предлагаешь мне поделиться? – ухмыльнулся Вован.

– Да, поделить добычу поровну, по-братски. Что думаешь?

Вован насупился.

– Поимей совесть, Семён Ефимович! Я, ушатай меня Китай, вызвал тебя на совместный променад с целью развеять печаль, а не для того, чтобы ты на этом заработал. У тебя и так зарплата больше, чего тебе не хватает? Ну, хорошо, допустим, десятую часть своей добычи я готов отдать…

Семён отложил корзинку, сдвинул кэпку и одёрнул лёгкую куртку, изображая агрессивность. За родные бабки он был готов и с другом подраться.

– Судрь, мало! – воскликнул Семён, начиная злиться. – Иди к звёздам! Я уверен, что заслуживаю большего. Давай же разберёмся. Владимир Герасимович! Предлагаю, судрь, дуэль на кулаках!

Хрустнули костяшки пальцев. Вован драться умел не хуже Семёна, но любил это занятие намного меньше. Он тоже поставил корзинку и схватил друга за плечо, пытаясь утихомирить.

– Погоди! Я считаю, что следует разрешить наш конфликт путём, судрь, переговоров.

Семён не слушал, скинул руку с плеча и медленно пошёл на него, бросив на всякий случай ножик в траву и разминая кулаки. Неизвестно, что бы произошло, если бы в этот момент из глубины леса не послышался стрекочущий звук. Друзья остановились и, на всякий случай, отступили к кустам.

Со стороны дорожки на них летел небольшой, но юркий летательный аппарат с четырьмя винтами. Ловко маневрируя между стволов деревьев над кустами, он неторопливо двигался в сторону гопников. Под винтами торчало дуло странного, весьма зловещего оружия.

Гопники переглянулись, ломанулись в кусты, ломая сучьи и запинаясь о коряги. Стрёкот за спиной преследовал их, но аппарат летел медленнее – устаревшая электроника долго вычисляла траекторию в зарослях. Бежали пару минут, и впереди между деревьев уже стала просвечивать стальная стена грузового отсека за обрывом, как вдруг Вован остановился и поймал Семёна за рукав.

– Стой, мне же говорили! Ушатай меня Китай, у нас же планшеты. Значит, он должен идентифицировать нас, как своих.

Вован снял с пояса планшет и выставил на вытянутых руках вперёд. Семён поспешно последовал примеру коллеги. Коптер приблизился на два метра и замер. Через волнительные пять секунд ожидания на экране планшета загорелась зелёная надпись «Идентификация завершена». Коптер улетел.

– Вот, а ты боялся, – усмехнулся Вован, пряча планшет обратно в чехол.

– Устаревшая, судрь, модель. Нет, чтобы по лицам определять – делов-то, с базами данных свериться. И что за оружие у него?

– Думаю, не смертельное, шокер, парализатор. Идём же, вернёмся к нашим корзинкам. А то заблудимся ещё. Я чую, судрь, что здесь начинаются грибные места.

– Да куда мы денемся с подводной лодки, – вспомнил Семён крылатое изречение деда, и на душе от этого стало одновременно и немного спокойно, и немного тоскливо.

Действительно, куда он денется.

Китайский народ (космические китайцы) – общность людей, объединённых по некоему признаку. Существует несколько трактовок того, как определить принадлежность человека к китайскому народу – Это люди, проживающие в Секторе Наднебесной (устаревш. «Китайском секторе») и те, у которых есть гражданство Срединной Федерации, Республики Шамбала, Народного Альянса Планет или Тайвань-Тайландского Сопряжения. Численность китайцев таким образом оценивается в сто девяносто миллиардов человек. Относительно того, делает ли человека гражданство в Федерации или Народном Альянсе Планет «китайцем», существуют разные мнения, поскольку сторонники Шамбальской и Тайваньской независимостей не считают свои звёздные системы частью Первого и Второго Китаев. – Этническое представление Китайской нации включает все четыреста сорок групп, проживающих в Федерации и Объединении Планет, таких как монголы, тибетцы, корейцы, нигерийцы, французы, американцы, бразильцы и т. д., проживающие в Секторе Наднебесной хотя бы с династии Тё (2144–2311). Оно также относится и к китайцам за рубежом, в Секторе Московии и Внешней Монголии. – В московском языке китайцев-монголоидов часто называют этническими или «древними китайцами» (…) См. также: Тайкун-хуацяо Китайцы-марсиане Китайцы в Московской и Суздальской Империях Китайцы в Уральском Союзе Планет Поднебесная (гипотеза) (по материалам Галактопедии)