Андрей Шопперт
Колхозное строительство 2
Событие тридцать первое
«Тем, кто дружен, не страшны тревоги,
Нам любые дороги дороги».
– Ваш гонорар – двадцать тысяч марок, – немец был грузный. Красиво одет в светло-серый костюм, галстук подобран под рубашку. Пробор на светлой голове. Ещё бы три десятка кило сбросить – и истинный ариец. А так – пузан пузаном.
– Герр Флигерт, а можно не деньгами? – Пётр придумал, что с немца стребовать.
– А что вас интересует? – русского Фриц не знал. Нет, Фриц – это не прозвище, это имя. Фриц Флигерт. Немецкий уже Пётр знал так себе. Общались через переводчицу. Вроде бы флигер – это один из парусов. Моряками, значит, предки были.
– А интересует нас асфальтоукладчик.
Бабам. Это у всех присутствующих челюсти отвалились. Присутствовали люди непростые – и Федин был, и Фурцеву позвали. Уж точно не каждый день ФРГшное издательство заключает договор с русским писателем. Но Фурцева, один чёрт, перебор. Болеет за своего протеже? Или бдит? А то отчебучит чего… И вот! Уже отчебучил. У земляка… Стоп. Земляк – это когда родились в одном месте. Штелле-то был немцем, но родился в СССР, и менять на толерантную Европу его не собирался. А как одним словом называются представители одной нации? Нацисты? Смешно. Соплеменники? Но при чём здесь сопли? У немца тоже челюсть отвалилась, когда переводчица донесла до Фрица смысл просьбы. Долго искала синонимы.
– Asphalt Fertiger?
– О! Я! Я! Asphalt Fertiger, – и без впавшей в кому старушки обошёлся Пётр.
– Ungewöhnliche Bitte, необычная просьба, – вот гад, а прикидывался, что великим не владеет. Самка собаки.
– И всё же?
– Боюсь, что я не владею ценами на данную продукцию, но думаю, она стоит дороже двадцати тысяч, – практически без акцента выдал герр.
– А вы увеличьте тираж. С игрушками у вас и миллион экземпляров купят. Это ноу-хау! Никто ещё так не делал. За идею надо платить. Мне нужен асфальтоукладчик, – Федин и Фурцева начали рвать на себе воротники, старушка переводчица – судорожно сучить ногами. А немец улыбнулся.
– Достойный соперник. Я проконсультируюсь. Ответ завтра. Разрешите откланяться, – это он уже Фурцевой.
Екатерина Алексеевна икнула. Немец посчитал это положительным ответом – и отбыл.
Федин вышел молча. Если учитывать, что это его кабинет, то всё было плохо. За ним потянулись и прочие писатели. Ушла, вздыхая, Смирнова. Ушли переводчица и ещё одна женщина, тоже какая-то писательница, Пётр фамилии не запомнил. Звать Людмила. А зачем она присутствовала при разговоре? Из органов?
– Ты рехнулся.
Это не было вопросом. Это была констатация.
– Екатерина Алексеевна, вот увидите, завтра этот толстенький моряк придёт и подпишет договор. В договоре будет указана цена в сто с лишним тысяч марок, а не двадцать, которые он мне хотел всучить, раз я нищий русский дурак. Налог, который возьмёт с меня государство, увеличится в шесть, скажем, раз. И где здесь помешанные?
– А если не придёт? – а глаза загорелись, как у бездомной кошки на кринку сметаны.
– Отсутствие информации делает нас слабыми, а обладание ею не делает сильным, если ты до этого не был сильным. Барон Бик мне сказал, что немцы хотят заключить с ним договор на игрушки к моим книгам, а значит, хотят и со мной. Но ведь они капиталисты, а мы варвары и дегенераты. Даже не люди – мы недочеловеки. Унтерменши. Ну, побили мы ихнего Гитлера. Люди-то другими не стали, а значит, и мы не перестали быть недочеловеками. Но среди нас оказался один умный примат. Немец обрадовался. Он придёт, заключит договор и попытается меня обмануть, подсунув плохой асфальтоукладчик. А вы с Тарасовым должны найти информацию по этому вопросу, чтобы меня не обманули.
– Ну ты, Миронович, и нахал. А массаж ступней тебе не сделать? – расцвела прямо Екатерина Великая.
– А умеете? – поржали. Отпустило. На смех заглянул и глава Союза Писателей.
– Заходи, Константин. Пётр Миронович уверяет, что придёт завтра германец и подпишет договор – а он ведь провидец. Поверим?
– Думал, инфаркт хватит. А можно узнать, товарищ Тишков, зачем вам асфальтоукладчик? – сел на своё место, поёрзал на стуле, наверное, проверял, не закачался ли он под ним.
– Буду укладывать асфальт.
– Теперь всё разъяснилось, – опять посмеялись.
Глава 6
Событие тридцать второе
До семи вечера безо всяких перерывов регистрировал песни. Кучу песен. Из них две на английском и одну – на испанском. На испанском была «Макарена». Собирая материал для книги, Пётр Штелле посмотрел перевод. Девушка хвасталась нарциссизмом, тем, что изменила своему парню с двумя его друзьями, и ещё тем, что хочет свалить в Америку, потому что там магазины с красивой одеждой. Этого не дадут петь не только в СССР, но и в самой Испании. Есть шуточная переделка Минаева про бабу Лену и хрен по колено, но там всё построено на рифмовании почти бессмысленных русских слов. Тоже не вариант.
Когда я танцую, меня называют Макареной,
И ребята говорят, что я прелестное создание.
Они все хотят меня, но не могут быть со мной,
Поэтому они подходят и просто танцуют рядом:
Двигайся со мной, прижмись ко мне,
И если ты хорошо себя покажешь, я возьму тебя с собой.
Доставь удовольствие своему телу, Макарена,
Оно для того, чтобы ты делала ему приятно.
Доставь удовольствие своему телу, Макарена,
Эээ, Макарена! Эй!
Снова вернулись к переводу. Нет! Бред и хрень. И тут Петра осенило. А не надо пытаться изобрести песню! Там всё зациклено на рифму buena – Macarena, пусть так и останется. Возьмём русский перевод, заменим последнюю строчку: «И если ты хорошо себя покажешь, я возьму тебя с собой» и заменим на: «И если ты хорошо себя покажешь, я позволю тебе потанцевать со мной». Припев же изменим кардинально.
Доставь удовольствие людям, Макарена,
На твой танец смотреть приятно.
Доставь удовольствие людям, Макарена,
Эээ, Макарена! Эй!
А остальные куплеты просто выдумал, благо, рифмовать не надо. Главное, чтобы были слова, которые с русского переводятся, как buena, то есть – хорошо, приятно. Ну а последний куплет испанцам удался, его оставим без изменения.
Приди и найди меня, моё имя – Макарена.
Я всегда на вечеринках, потому что люблю веселиться.
Ну же, присоединяйся ко мне, потанцуй со мной.
И все вы, парни, – пошли со мной!
Пётр только заменил слово «вечеринках» на более приличное «танцах». Вот, а дальше – гениальный ход. Позвали двух кубинок и сыграли им музыку, а потом всучили русские тексты и попросили перевести, используя рифму buena – Macarena. Черноокая Сиомара Анисия Орама Леаль и черноокая и чернокожая Джанетта Анна Альмейда Боске попытались. Не смогли. Получилось без рифмы и исчез ритм. Тогда Пётр попросил у Фурцевой на пару деньков хорошего переводчика испанских стихов. Приехал, перевёл. Один чёрт – хреново, исчез шарм песни. Тут товарищ Боске заявляет, что ей нужно срочно позвонить отцу. Девушка и до этого пару раз связывалась с батянькой из кабинета Петра. Как уж там удавалось нашим телефонисткам соединить Краснотурьинск с Гаваной – неизвестно, но слышимость была даже лучше, чем когда просто говоришь по городскому номеру. Наверное, помогало то, что Хуан Альмейда Боске – известный кубинский революционер, а сейчас заместитель министра РВС – Революционных вооружённых сил Кубы и целый «команданте» до кучи. Ещё батянька с октября 1965 года – член Политбюро ЦК КПК. Всё это Пётр знал и раньше. А вот про то, что товарищ Хуан Альмейда к тому же известный на Кубе автор песен, забыл. Дочь позвонила. Поставила кассету с музыкой, продиктовала тот бред, что придумал Пётр (подстрочник на испанском), потом перевод переводчика. Команданте перезвонил через день и спел «Макарену». Потом продиктовал дочери текст. Потом опять к телефону позвали Петра, и наш посол на Кубе Алексеев Александр Иванович донёс до Петра, что его песня кубинским товарищам понравилась. Пусть дочь товарища Боске как можно быстрее запишет песню и через МИД доставит её на Кубу. Ещё и обрадовал – есть мнение Петра за эту песню наградить. Получит товарищ Тишков за неё «Премию Дома Америк», это такой латиноамериканский аналог британской премии Букера и американской Пулитцеровской. Гордитесь, товарищ Тишков. Кроме этого, на Политбюро ЦК КПК принято решение и о награждении Пётра Тишкова медалью «Дружба». Снова гордитесь – этой медалью награждают очень редко. Где и когда товарища Тишкова будут награждать – неизвестно, но вы, товарищ Тишков, готовьтесь на всякий случай прилететь в Гавану. Это мы удачно зашли! Теперь даже Михаилу Андреевичу Суслову будет непросто запретить её из-за воспевания не наших ценностей. Там Политбюро во главе с Фиделем Кастро высказалось «за». Вы сомневаетесь в верности «команданте Фиделя» Ленинским принципам? Правда?
Перед самым отъездом в Москву сняли и клип на нетленку. Сидели с Машей-Викой, перебирали актёров, что смогут вещь не загубить. Остановились на следующем. Поют две негритянки своими довольно низкими голосами, а в припев добавляются, как и в оригинале, два мужских голоса речитативом. На подтанцовке человек пять – все поющие и танцующие в шортах и рубахах из камуфляжа. У женщин рубахи завязаны узлом чуть выше пупа, чтобы его было видно. Потом чуть переиначили – Толкунова с Сенчиной не для шорт родились. И ещё Машу с Таней не стали в них рядить, все четверо – просто в платьях «милитари». Мужские роли долго обсуждали. В Los del Rio два старых перца, смахивающих на товарищей нетрадиционной ориентации. Это не наша тема. Нужны славянские мачо. Михалков – это само собой. Кто второй? Где-то в Витебске в этом году заканчивает школу секс-символ следующего десятилетия – Николай Ерёменко-младший. Ему, получается, скоро восемнадцать. Никите Сергеевичу сейчас двадцать два, и его отчислили с четвёртого курса Театрального училища имени Щукина – он, видите ли, позволил себе сняться в кино. Дауны. Ничего, восстановим, и директора пожурим. Есть ведь Фурцева. Она всегда за правду.
На женские роли второго плана кандидаток было мало. Нужна супердива – а таких в СССР не так и богато. Без обсуждений утвердили эквилибристку Московского государственного цирка Наталью Владимировну Варлей. Уже своя, и потому тоже без обсуждений – Анастасия Александровна Вертинская. Ей 22 года, в этом году окончит Щукинское училище. Была в одной группе с мужем. А вот третью выбирали. Остановились на ещё одной восходящей звёздочке. Наталья Игоревна Селезнёва, 22 года. В 1966 году окончила театральное училище имени Бориса Щукина и стала актрисой Театра Сатиры.
После отбора кандидатов Пётр позвонил Екатерине Алексеевне и сказал, что начинает проект «Триста миллионов». Для этого послезавтра в Краснотурьинске на три дня нужны следующие люди. И назвал всех пятерых.
– А чего не сегодня? Чем быстрее, тем лучше ведь, – рыкнула.
– Я могу и не снимать. Для Краснотурьинска никакой пользы, – лукавил.
На самом деле большая часть клипа должна сниматься перед зданием горкома, там, где неделю назад открыли памятник глобусу. Вот на его фоне и должен состояться небольшой флэшмоб с «Макареной». Всемирную славу монумент получит. Будут у него тысячи последователей, а главный архитектор города Геннадий Любан может и премию какую-никакую получить.
– Про младшего Ерёменко ничего не слышала, да и старший не особенно на слуху. Однако раньше ты, Пётр Миронович, в выборе артистов не ошибался – один Богатиков чего стоит. Да и девочки хороши. В Витебске в школе, говоришь, учится? Найдём. Всё, больше ничего не надо?
– Пару маракасов. И одно сомбреро.
– Жди. Высылаю, – трубку повесила. Злится – отвлекает её Пётр Миронович от важных государственных дел. Заблуждается. Это важное дело. Это первый в мире клип, и он «сделан в СССР».
Пришёл в номер еле живой и включил телевизор – а там новости. Сообщают о благополучной посадке космического корабля «Союз-1» с космонавтом Комаровым на борту. Есть! Сработало, значит, письмо! Точно, ведь и про Светлану Аллилуеву ничего не слышно. Ну, лиха беда начало. А ещё есть хорошая пословица – курочка по зёрнышку. Так и развернём страну с пути в бездну. Или пословица про другое? Курочка по зёрнышку клюёт, а весь двор в помёте? Когда ж навоз-то начнётся? Накаркал.
Событие тридцать третье
Один в поле не воин, а путник.
Телевизор вещал про начало посевной на Ставрополье. Громко вещал, Пётр специально добавил, чтобы не пропустить чего про посадку первого «Союза». Номер был двухкомнатный, и во второй комнате Маша показывала Тане лунную походку. Наверное, в сотый раз, и в сотый раз звучали пошлости Глюкозы. Музыка раздражала и мешала слушать, потому и увеличил громкость.
– Пап, там тебя к телефону дядя Петя зовёт, – приоткрыла дверь и почти прокричала дочь, стараясь вытеснить осанну великим трактористам.
Вообще в стране победившего социализма полно Петров. Был даже Пётр I, затем второй – умер от оспы, говорят. Не очень хорошо закончил и Пётр III Фёдорович, который на самом деле обзывался Карл Петер Ульрих. По официальной версии, причиной смерти был приступ геморроидальных колик, усилившийся от продолжительного употребления алкоголя и поноса. Но бог с ними, с Петрами. Дядей Петей был только один Пётр. Пётр Оберин, он же – танкист, он же – майор, он же – шофёр-телохранитель, он же – подельник массовой казни. «Тьфу, не туда понесло», – Штелле сплюнул и пошёл к телефону. Бугаи вернулись с соревнований в Ленинграде, сейчас в фойе гостиницы. Номеров нет. Что делать? Вопрос. Кого на уши ставить? Так-то полно народу можно подключить, но уже восемь вечера, а значит, все эти люди дома, а не на работе. А ни одного домашнего телефона благодетелей Пётр не знал.
Набрал на удачу Люшу. Тоже только гудки – в Переделкино, должно быть.
Попробовал в очередной раз дозвониться до номера Марка Яновича. Нету.
Пришлось спускаться и разводить руками.
– Ну хоть поесть-то тут можно? – насупился тёзка.
– Не думаю, столики давно заказаны. Стоп! Тут в двух минутах ходьбы видел столовую. Было написано, что она до девяти работает, если поторопимся, то успеем.
– Пошли, – Вадим Кошкин взял спортивную сумку и стал надевать лямки на плечо. Сумка была из будущего. Пётр нарисовал, а в ателье пошили из парашютного шёлка, что каким-то образом удалось добыть Петросу Мушеговичу. Плюс вставки и аппликации в виде эмблемы «Найк» из голубой болоньи, тоже предоставленной директором рынка.
– Подожди. Девушка, ладно поселить не можете, но присмотреть за двумя сумками-то сподобитесь? – Штелле спустился в вестибюль почти при полном параде, только галстука не хватало. Галстука-то не было, а вот иконостас на пиджаке был. И медаль лауреата Ленинской премии на левой стороне груди поблёскивала золотом.
– Оставляйте уж, – махнула милостиво ручкой, понятно, глядя на медаль.
– Вот теперь пошли. Думаю, не замёрзну – тут недалеко, да и тепло на улице, – лень было в номер за курткой подниматься.
В столовой был полный кворум. Члены профсоюза сидели за столами, стояли в очереди и курили в предбаннике, да и перед входом тоже курили. Зашли, пробившись через клубы дыма и хиленькие плечи электората. У прилавка, или как это называется в столовой – в общем, возле кассы стояло человек пять. Все заказывали одно и то же – пельмени и пиво. Классика.
– И нам по четыре порции, компот, и по три хлеба, – поведал прекрасной незнакомке Пётр, когда до них дошла очередь.
Про незнакомку – это не сарказм. Девушка была на пять с двумя плюсами. Даже Наталья Варлей нервно курит в сторонке. Чуть азиатских кровей, роскошные, почти воронова крыла, волосы, миндалевидные ярко-карие глаза, припухшие губки (устала), и даже родинка маленькая над губой. Высокая.
Пётр расплатился, повернулся к бугаям, и тут наткнулся взглядом на «хвост». Мужик в кепочке тоже зашёл в столовую, и теперь делал вид, что стоит в очереди. Плохо. Или хорошо? Нужно подумать. Пока уминали вполне вкусные пельмени, бугаи делились новостями. Пётр слушал вполуха – думал о пропаже Макаревича и о хвосте. Тем не менее, информацию о первенстве РСФСР по классической борьбе усвоил. Тёзка занял шестое место. В его весе до 87 кило победил некто Валентин Оленик из «Спартака», сибиряк из Новокузнецка. Пётр обратил внимание – странная фамилия. Единственное, что ещё запомнил Штелле из рассказа танкиста, так это то, что его шестое место на общей России и призовое по ЦС «Труд» позволяют принять участие в Первенстве СССР. Круто для человека, который на самом деле не классик, и, кроме того, вместо тренировок последние годы посиживал на нарах.
У Вадима было больше поводов хвастать – он опять стал третьим и показал бронзовую медаль. А что, почти как настоящая. Колодка, ленточка красная с синим краешком (цвета РСФСР), бронзовая кругляшка с двумя борцами, вписанная в многоугольник. Красиво и престижно. Немного в Краснотурьинске таких медалистов. Сам же Кошкин скромничал. Не повезло его конкуренту по ЦС – дагестанец Султан Надирбегов попал сразу на Василия Меркулова из «Спартака», ставшего в итоге первым, а во втором круге – на серебряного призёра Александра Юркевича из ЦСКА. Ну а Кошкин столкнулся с ними только в полуфинале. Естественно, и он попал на Первенство СССР по классической борьбе.
Мозги в это время решали задачку. Надо как-то изъять из окружающей действительности хвост и в тихом месте поспрашивать, что же происходит. Это в Москве-то – тихое место! Дом, может, какой строящийся или готовящийся под снос? Но ничего такого рядом не наблюдалось – и тут кто-то за соседним столом произнёс: «Запорожье». Ну конечно же. Пётр знал всего в трёх-четырёх минутах ходьбы отсюда это самое «тихое место». Откуда?
Летом 1978 года он с родителями был у родственников в Запорожской области. Ездили туда довольно часто, там жила сестра матери. Лето, юг, Днепр шириной с море. Фрукты и всякие арбузы с дынями, пока не лопнешь. И всё бесплатно. Мечта! Вот оно – счастливое детство. Плюс рыбалка. Но не об этом. Именно тем летом к соседям тётки приехала ровесница из Москвы. Вместе ходили на пляж, купались, загорали, поглощали фрукты, потом переписывались. Так, по приколу, показать в школе одноклассникам, мол, вот какая у меня подруга – «масквичка». На весенние каникулы, как и героя песни Высоцкого, Петра отправили в столицу за шмотками. Понятно, что не одного – с дядей.
И вот нашёл мальчик Петя этот дом, позвонил в нужную дверь, а в ответ – тишина. Спустился, пошлялся вокруг дома – может, подруга гуляет. Нет. Немае. Хай вина сказится. А на улице хоть и весна, но холодно. Решил подождать в подъезде, и обнаружил там спуск вниз. Спустился. Тамбур и две двери. Одна – железная, на серьёзном замке, и надпись: «Бомбоубежище». А вот вторая! Вторая вообще не заперта, и там стояло одно ведро с песком и пара мётел. Какие-то вещи ещё висели на крючке – фуфайка, вроде, и фартук брезентовый. Получалось, что это каморка дворника.
Вскоре подошла и пропажа. Были они с одноклассниками в лесу – каникулы ведь. Поговорили. Зашёл разговор и о каморке. Типа, почему без замка.
– Да сколько себя помню, на ней замка не было – мы там маленькими совсем в прятки играли, – а ключевое слово здесь – «маленькими». То есть сейчас.
Вот теперь можно и действовать.
– Мужики, есть проблема.
Благодушно вещавший о перекантовке на вокзале Вадим остановился на полуслове.
– Вон тот в серой кепке?
– Исчез Макаревич, а этот ходит за мной с самого утра. Марк Янович должен был поменять иконы на картины. Не спрашивайте, что да откуда. Были. Теперь боюсь, что нет. Жалко, конечно, но Марка гораздо больше. Сто процентов, что это не государство. Это бандиты.
– Раз начали разговор, то есть план? – размял плечи Кошкин.
– Есть. В четырёх минутах неспешной ходьбы отсюда есть дом, а в нём – подъезд, в котором не закрывается дверь в подвал. Я захожу в подъезд. Гражданин в кепочке – за мной, вы за ним. Спускаем тело в подвал, там приводим в себя. Ну а дальше – за неимением паяльника пользуемся вилкой. Свою я уже сунул в карман.
– Плохой план, но действовать нужно быстро. Встаём, выходим, – бывший милиционер свою вилку тоже в карман сунул, – Пётр Миронович, только не геройствуйте! Если что пойдёт не так до подъезда, лучше бегите.
– Хорошо, выходите вместе со мной, но расходимся как бы в разные стороны. Ну а дальше – как договорились.
Событие тридцать четвёртое
Место клизмы изменить нельзя.
(Русская народная пословица)
Постучали, вошли. А там… Ну, может не совсем так. Постучали.
– Варька, ты? – голос молодой, хороший такой голос. И что ответить? Пропищать: «Я»?
– Не путай хрен с морковкой! – прорычал как мог хрипло Пётр. Как-то в книге прочёл, что если ответ на прямо поставленный вопрос ставит в тупик, то партия за тобой.
– Мутный? Ты? Откуда здесь? – и дверь стала открываться
Кошкин вложил в этот удар ногой все свои сто кило, но бил не абы как – бил как можно ближе к замку, чтобы не сорвать дверь с петель. Выдержала. Умели раньше делать. Может, и дуб. А вот обладателю голоса не так повезло – его отбросило к стене и ручкой проломило грудину. Не собеседник больше.
– Обделался лёгким испугом, – хмыкнул Вадим и перешагнул через сползающего по стене мужика.
«Майка-алкоголичка, спортивные штаны с отвисшими коленями, чёрные носки с дырой на пятке. Как будто кино снимают», – мельком подумал Штелле, прикрывая дверь.
Про «нехорошую квартиру» узнали у топтуна с кепочкой. Гражданин оказался предсказуем, трусоват и жизнелюбив. Он оправдал все надежды Штелле. Попёрся, сильно и не скрываясь, за ним, а когда Пётр вошёл в знакомый подъезд, то последовал за ним и туда. Этого «наживка» уже, конечно, не видела, но звук открываемой двери услышала – а потом и звук чего-то твёрдого обо что-то деревянное. Охнуло, булькнуло, и раздался голос Вадима.
– Пётр Миронович, как вы?
– Спускайтесь сюда. Сейчас свет включу, – рука сама потянулась и сразу нащупала выключатель в тамбуре. Не подвела детская память.
По лестнице спускались красиво. Первым шёл Кошкин и держал под мышкой ноги неудачливого «хвоста», потом было само тело, и замыкал процессию танкист, держа в руках ту саму кепочку и ворот куртки кепочника.
В апартаментах дворника ничего за несколько лет не изменилось. Нет, всё же одна деталь добавилась – появился топор, приваренный к куску железной трубы. Лёд скалывать. Обыскали жертву столкновения с дверью. Нашли паспорт на имя Сахарова Антона Филипповича. Не родственник ли академику-диссиденту? Нашли рублей двадцать мелкими бумажками и мелочью, а также совсем уж нездешнюю вещь. Это был «мизерикорд». Настоящий. Из далёкого прошлого, не новодел. Больше всего вещь напоминала шило. Ну, хотя нет – шило напоминал клинок. Тонкий, четырёхгранный, сантиметров двадцати длинной. А вот ручка примечательная – эдакая катушка, только цельная и железная, тонкая часть обтянута кожей. На конце небольшой набалдашник. И рукоятка, и лезвие были в чуть заметных следах коррозии – то есть, антикварную вещь нашли и тщательно отреставрировали, а потом всучили бандиту. Неисповедимы пути… антиквариата.
Долго мучения жертвы описывать не стоит – потому как не эстетично и неправда. После того, как ему воткнули одну вилку в ляжку, а вторую – в то место, куда обычно вставляют шланг от клизмы, Антоша признался во всех грехах. Картина получалась следующая.
Макаревич обратился с предложением поменять иконы на картины к некой Фаине Рукшиной, которую в известных кругах называли Фаиной Дейч. Та свела Марка Яновича с Григорием Беляковым, известным коллекционером живописи, и сообщила об этом Бяцу.
– А кто такой Бяц? – придерживая третью вилку у глаза опрашиваемого, поинтересовался тёзка.
Дальше – как в кино про Жеглова.
– Бяц – вор авторитетный.
– А зачем это гражданке Рукшиной? – Пётр решил, что дело нечисто, и угадал.
– Так Лёва Бяц про неё такое знает! Она же в блокадном Ленинграде обирала умирающих. Меняла продукты на цацки и парсунки. Кроме того, под видом санитарки грабила квартиры уже не ходячих – вот Лёва её на крючке и держит.
Узнали адрес, где находится сейчас Марк Янович. И вот же совпадение – у гражданина Бяца тот же адрес.
– Бяц – это фамилия? – поинтересовался Штелле, вынимая свою вилку. Ещё пригодится.
– Фамилия Бенецяну. Он из Кишинёва.
Успокоили Антона Филипповича его же мизерикордией – переводится с французского как «милосердие». Вот и проявили, а то бы мучился – а так уж и отмучился. Вытерли все возможные отпечатки пальцев, хотя и не должно было остаться. Бугаи были в перчатках, а Пётр только к выключателю прикасался – но вытерли и ручки, и саму дверь, и ледоруб, что использовали в процессе блиц-опроса.
Адрес был далековато. Район Черёмушки, улица Гарибальди. Нужно было такси. Вернулись к гостинице «Россия», к стоянке машин с шашечками, и через час стучались в заветную дверь в пятиэтажной хрущевке.
После устранения преграды обладатель голоса сполз на пол, каждый двинулся в свою сторону. Вадим – на кухню. Там вставал из-за стола мужчина лет пятидесяти, да и килограмм в нём было не больше – но вёрткий. Пока Кошкин добрался до стола, оппонент достал из ящика этого стола огромный нож, таким курей разделывают. Не предусмотрел вёрткий одного: в дворницкой была совковая лопата со сломанной ручкой. Вот этот обломок бывший милиционер и запустил в противника. Шустрый увернулся. Повезло. Вот только Вадим на самом деле черенок не бросил – он остался в руке, и острый конец сейчас же воткнулся в кадык вёрткого. Всё. Два – ноль. Оба Петра в это время двигались по коридору. Вообще-то в хрущёвках их нет, но тут кто-то провёл апгрейд, часть комнаты отделили деревянной перегородкой. В результате третья комната получилась изолированной. За столом в небольшом кабинете сидел чернявый мужчина лет сорока. Здоровенький – не так, как спортсмены или качки, а природной массивностью. Как там говорится в народной поговорке: «Не родись красивым, а родись массивным». Вот, это именно этот случай.
– Се вреи? (Что надо? – румынский).
– Сам ты еврей.
– Что надо, козлы? – перевёл Бяц.
– Поговорить зашли, – усмехнулся танкист и не спеша достал из кармана мизерикордию.
– Да ты кто, мать твою?! – взревел, вставая уголовник
– Не хочешь по-плохому – по-хорошему будет хуже, – успокоил молдаванина Штелле.
– Вы кто, сявки? – чуть остыл Бяц.
В это время в комнате народу добавилось – пришёл разделавшийся с оппонентом бывший милиционер.
– Мы – ДНД.
– Где Макаревич? – задал не терпящий отлагательства вопрос Тишков.
– Пошёл в ж… – акцент был, и неслабый, но понять, что им тут не рады, можно было, даже и без труда.
– Пётр Миронович, вы закройте дверь и обыщите всю квартиру, а мы с невежливым товарищем поболтаем, – предложил Кошкин, подходя к столу сбоку.
– Только учтите, что это хрущёвка, и здесь отличная слышимость, – предупредил бугаёв Пётр и вышел из комнаты.
Дверь закрывалась аж на три замка. Она стоически перенесла удар, а вот верхние петли схлыздили – шурупы почти полностью выдраны. Пётр попытался восстановить крепление, но смирился с бесперспективностью этой затеи и закрыл дверь, навалившись на неё всем весом. Почти удалось – дверь закрылась, но ни один замок не желал закрываться. Была ещё и цепочка – вот на неё и пришлось закрыть непослушную дверь. Оглядев дело рук своих и ног вадимовых, Штелле вздохнул от ощущения некачественно выполненной работы и пошёл обследовать квартиру. В это время в покинутой им комнате что-то грохнуло, потом там рычали и крякали – но недолго. Вскоре кряканье стихло, послышался шум отодвигаемой мебели, а затем – звук перекатывания чего-то. Не выдержал, заглянул. Бугаи засунули в рот молдаванина часть маленькой диванной подушечки, и теперь заворачивали его в лежащий на полу ковёр. Наверное, насмотрелись «Приключений Шурика», и теперь будут вырезать в ковре дырку, чтобы добраться до пятой точки. Ну, пусть поразвлекаются.
Пропажа нашлась в ванной. Ну как в ванной – хрущёвка ведь, санузел совмещённый. Однако именно в ванной лежал связанный по рукам и ногам Марк Янович. Лежал с выпученными глазами, и этими глазами под мычание старался привлечь внимание к кляпу. Пётр первым делом его и вытащил.
– Пить! – прохрипел литовский еврей.
– Сейчас, потерпи, – Штелле сходил на кухню. Всё в кровище, на полу навзничь лежит мужичонка, и из порванного горла пузырятся кровавые пузыри. Вот как-то некрасиво: «пузыри пузырятся». И само-то действо – не верх эстетичности, а при такой тавтологии – и подавно. Ладно, пусть пузыри надуваются и лопаются. Гораздо ведь симпатичнее! Только Петра всё равно вывернуло – не эстет. Картина привлекательнее не стала. Теперь пузырились вперемешку кровь и рвота. Вывернуло ещё раз – пришлось сначала в себя воду заливать, потом судорожно разыскивать в ящике стола нож. Не нашёлся – тогда ещё воды. Ага, вот на столе лежит, с присохшей яичницей. Опять вывернуло. Снова за водой к крану. Всё же взял нож и вымыл, отпечатков везде уйму наоставлял. Наконец всё-таки налил в стакан воды и прошёл в ванную.
Макаревич тихо постанывал. Выдул воду, захлёбываясь, но стонать не перестал. Пётр налил прямо тут в ванной ещё один стакан. Опять выхлебал, болезный. Потом началась процедура извлечения из чугунного саркофага неостывшего тела и перерезание пут. Надо будет потом этим ножом попилить гражданина Бяца. Тупой, как… Одним словом – тупой.
– Положи в карман, будет, что в старости внукам рассказывать и показывать, – попытался приободрить Яновича Пётр.
Председатель колхоза «Крылья Родины» кривовато усмехнулся и на самом деле сунул нож в карман.
– Посиди здесь. Вот стакан, ещё попей. На кухню не ходи, – Штелле решил проведать бугаев.
Теперь, когда основная часть плана по освобождению заложника была выполнена, оставалось ещё два вопросика к молдавскому воровайке: «где картины?» и «где казна?». Раз туеву хучу добра изъяли из дома Потапа, то у «масквича» тоже, небось, чего припрятано. Прошёл по замысловатому коридору в выделенную комнату. Оказалось, что он не самый умный.
Хозяин апартаментов лежал на животе без ковра, но связанный, с мизерикордией в одном интимном месте, и рассказывал про захоронку в кухне под газовой плитой. Ну как рассказывал… А живенько рассказывал! Ещё б не выл – и просто б песня.
– Пётр Миронович, – обернулся к нему Кошкин, – картины ваши под диваном в большой комнате, там же и захоронка одна. Нужно диван отодвинуть, и там две доски не прибиты. Оружие и золото. Сейчас вот рассказал, что под газовой плитой в кухне ещё одна доска не прибита, там деньги. Может, и у вас есть вопросы?
– Да как не быть, помнишь же список. Где облигации, где ордена, где дорогие книги и картины, иконы? И обязательно спросите адрес Фаины Рукшиной-Дейч, и вообще про неё поспрашивайте. Раз он её шантажирует, может, есть документы? Ладно, пойду мебель переставлять.
Диван был тяжёл, пришлось звать на помощь пострадавшего. Вдвоём и то еле сдвинули.
