Андрей Сергеевич Терехов
Прощай, детка, прощай
Лейтенант тоже не теряет время: вызывает друзей, коллег, знакомых Гвендолин. Зайти на допросы? Нет, уверяю, это рутинная процедура. Лучше спустимся с башни мэрии по спиральной лестнице и отправимся на 92-е шоссе, которое проходит рядом с оросительным каналом. В ширину он тут футов семь, по берегам колышется трава на южном ветру. Говорите, пахнет гнусно? Это беда Мак-Сентона. Как мы видим, водолазы еще не добрались сюда, а вот пьяная в усмерть Дороти Джеймс – вполне. Она бредет, пошатываясь на ветру, по обочине и думает, как жизнь стала такой невыносимой. Бредет, пока не замечает в непрозрачной воде канала что-то белое, крупное, неестественное. Дороти спотыкается и с нарастающим ужасом, сквозь дремотный туман алкоголя различает тело, которое плывет лицом вниз.
Вы побледнели. Давайте вернемся в город? Спустимся по Делавер стрит до Паддингтон авеню и направимся к Мемориальной больнице Мак-Сентона.
Жарковато, не правда ли? Пропустите катафалк и переходите дорогу. Калитка открыта, дерните сильнее. Еще сильнее.
Та пристройка под одинокой пальмой – морг; мы подождем в его тени карету скорой помощи. Часа два или три, не дольше.
А, вот она! Хлопают дверцы, двое санитаров выкатывают носилки с телом, укрытым мокрой простыней. Из-под нее свисает белая, разбухшая от воды нога в синих пятнах. Вы почувствовали запах? Отойдем подальше. Через четыре минуты появляется усатый коронер – он кладовщик в кондитерской лавке, но на наше счастье имеет медицинское образование, – открывает морг и впускает санитаров. Еще шесть часов спустя – каждые минут сорок усач выходит подымить, не снимая блестящего от влаги черного фартука, – у ворот больницы останавливается полицейская машина. Лейтенант Шакелфорд и Мерфи проходят, как осужденные на смерть, до этой жуткой двери, которая будто вырастает ввысь и вширь и обдает их холодом. Дважды у Мерфи подкашиваются ноги, и Шакелфорд фактически несет жену: обморок – пару шагов – обморок – скрип петель. Шакелфорды внутри, а страшная дверь весело покачивается на сквозняке.
Вы готовы? Возьмите ментоловую мазь и помажьте у ноздрей, иначе не выдержите внутри и минуты. Вдохните поглубже, посмотрите на вечернее солнце, и следуйте за мной.
На контрасте с теплой улицей в морге сумрачно и прохладно. Перед нами унылый коридор с дверями по обеим сторонам, и слева доносится приглушенный голос лейтенанта. Мерфи у окна: прижала ладонь к губам, будто чувствует тошноту. Ну, что же вы? Вторая дверь, идем.
Голос Шакелфорда становится громче, отчетливее:
– … не она. Это не она.
– Лейтенант, – отвечает коронер. – Она слишком долго пробыла в воде.
– Это не она.
– Лейтенант…
– Это не она!
– Заткнись! – гремит страшный, хриплый голос Мерфи. – Заткнись, ради Бога! Заткнись! Заткнись!
Ох, вы тоже испугались ее крика? Дайте Мерфи выйти на улицу и заходите внутрь. Лейтенант молча замер посреди прозекторской – он будто боится приблизиться к тому белому, набухшему и бесформенному, что мало напоминает Гвендолин, но и уйти уже не способен.
Вам плохо? Запах. Сладковатый, гнилостный – коронер говорил за кружкой сидра, что этот "аромат" буквально въедается в волосы и одежду. Ни привыкнуть, ни отмыть.
Шакелфорд трет лицо, будто чувствует дурноту и тихо спрашивает:
– Что ты нашел?
– Лейтенант, возможно, кому-то другому лучше выслушать, чтобы…
– Что ты нашел? – повторяет Шакелфорд.
Коронер тяжело вздыхает. Бросает взгляд на тело и нерешительно подходит к нему ближе.
– Если вы так… Смерть наступила через день-два после пропажи. На голове крупная рана от удара тупым предметом. Есть несколько синяков на руках и груди, на пояснице. Вокруг шеи была обмотана веревка или шнур, вот, остались синяки. Под ногтями грязь, кожа с подушечек пальцев содрана. Блузка разорвана, под одеждой нет нижнего белья, нет обуви. На… на внутренней стороне бедер ссадины.
Что-то с треском ломается в руке Шакелфорда. Лицо его каменеет, выступают желваки.
– Я не… – коронер запинается, – она слишком долго была в воде, поэтому семенную жидкость мы не обнаружим. Но да, есть признаки изнасилования.
Шакелфорд с минуту молча смотрит на тело дочери, затем моргает.
– Причина. Смерти.
– Удушье? Сначала я думал, что утопление, но воды в легких нет. Трахея цела. Ее будто закрыли в помещении без воздуха.
Шакелфорд кивает, и на его губах медленно проступает глупая, неуместная, вежливая улыбка.
– И еще, – коронер хочет вытереть пот со лба, но замечает что-то на своих руках и неестественно, медленно их опускает. – Несколько лет назад у нее был аборт. Рубцы грубые, так что, скорее всего, подпольный. И скорее всего, ваша дочь уже не могла иметь детей.
***
Видите тень на фоне желтого квадрата окна? Это Мерфи: бродит по дому и разговаривает сама с собой. Иногда поднимается в комнату дочери и перебирает керамических коровок на столике, некрасивых примитивных коровок, которых Гвендолин делала в детстве. Механически раскладывает одежду, рассматривает фотографии: Гвен в школе, Гвен на выпускном. Гвен в университете. Чего-то там не хватает, кажется Мерфи: еще одного-двух снимков из невозможного теперь будущего – Гвен в свадебном платье. Гвен со своими детьми. Гвен в…
Иногда Мерфи спускается в гостиную и подолгу разглядывает охотничье ружье. Снимает, чистит. Вешает обратно. Раньше Мерфи обожала эту странную местную забаву, охоту на койотов, и сейчас отчаянно скучает по тем дням, по той себе, по той Гвендолин.
Шакелфорд помог бы жене, но он в мэрии: просит осушить оросительный канал, в котором нашли тело. Увы, это Техас, апрель и 1977 год – городская служба водоснабжения откажет Шакелфорду, и следующие две недели он будет биться, обращаться, просить, угрожать, а параллельно расспрашивать свидетелей и подозреваемых. Не прерываясь на еду, сон, отдых – с легкой, непонятной и пугающей улыбкой. С лейтенантом побеседуют прихожане, соседи и служители церкви, где позже всего видели Гвендолин живой; учителя и администрация детской школы, кассиры из магазина письменных принадлежностей. Приедет снова Род на желтом кабриолете, приедет преподобный Паркер – на небесно-голубом Ford, под томные вздохи женщин у полицейского участка.
