Андрей Кокоулин
Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести

– Настя?

Голос заставил Настю вздрогнуть. Она никак не ожидала увидеть у своего подъезда Яну. Затянутая в желтый плащик с полупрозрачной алой косынкой на голове подруга казалась заблудившейся туристкой неотсюда. Тем более, что рядом с Яной, у лавочки, стоял внушительных размеров пластиковый чемодан на колесиках и с длинной телескопической ручкой. Похоже, это были все ее вещи.

Настя выдавила улыбку.

– Привет.

Ах, как появление Яны было не вовремя! Тем более, что подруга сразу обозначила причину неожиданной встречи.

– Настя, мне негде жить, – сказала она.

Ярко накрашенный рот выгнулся жалобной подковкой. Негде жить. Это что же? Это она у нее на квартире придумала задержаться?

– Я не могу, ко мне нельзя, – сказала ошеломленная Настя, – я жду Юрчика.

Яна развела руки.

– Мне не к кому больше. – И, упреждая Настин вопрос о гостинице, добавила: – И денег нет. Ни копейки.

Боже! Как Насте вдруг захотелось влепить ей пощечину! А потом закричать в моргающие, умело подведенные глаза: «Я же тебя предупреждала! Я же говорила, что может быть хуже! И что ты мне ответила?»

И вторую пощечину – бам!

– Насть, я не надолго, – тихо произнесла Яна. – День, два. До недели. Я потом придумаю, что делать.

Настя вздохнула, с трудом подавляя в себе желание наговорить всякого.

– Пошли, чего уж.

Она шагнула к подъездным дверям. За спиной радостно и торопливо застрекотал колесиками чемодан.

– А я только-только хотела тебе звонить, – сказала Яна, протискиваясь в подъезд. – Чтобы ты пораньше отпросилась.

– Я как чувствовала, – сказала Настя.

– Ой, а лифта нет?

– Нет.

– Жалко.

Чемодан разочарованно застучал по ступенькам. Бум-бам, бум-бам. Настя едва не зашипела: «Ты в руки его что ли взять не можешь, курица?», но сдержалась. Бум-бам, бум-бам. Как нарочно. От звука боль прыгнула в виски.

Бум! Настя со злостью выдрала ключи из кармана. Бам. Честное слово, если чемодан еще раз так грохнет, она скинет его вниз. Может быть, вместе с Яной.

Ш-ших.

– Все? Третий этаж? – Яна согнулась у перил.

– Да.

Настя провернула ключ в замке. Подруга устремилась в квартиру первой.

– Ой, умираю, сикать хочу!

Брошенный чемодан перекрыл Насте вход. Она носком туфли сдвинула его в сторону. Он оказался неожиданно легким.

– У тебя что, чемодан пустой? – спросила Настя.

– Шмотки и клатч, – ответила из туалета Яна.

– Тогда зачем таскаться с чемоданом?

– Он один пятнадцать тысяч стоит! Куда я его брошу? Ты что?

– Понятно, – сказала Настя.

Разувшись, она прошла в комнату, по-быстрому собрала одежду, валяющуюся на диване и в кресле, использованную ватную палочку, пакет с семечками, стаканы со столика. В туалете зашумела вода.

– Настюш, – выглянула из коридора Яна, – можно мне душ принять? А то я уже второй день с грязной головой.

– Принимай, – сказала Настя, заталкивая белье в шкаф.

– А полотенце какое можно взять?

– Там белое с синей полосой висит.

– Спасибо.

Подруга скрылась. Дверь щелкнула. Все, занято надолго, не пробьешься. Да, вздохнула Настя, складывая в мойку стаканы, Янке палец в рот не клади, откусит. С минуту она смотрела в холодильник, размышляя, что готовить на вечер. От курицы осталось совсем чуть-чуть, торт Юрчик, видимо, доел вчера. Вдвоем они вполне обошлись бы салатом и бутербродами с сыром. Но стоило держать в голове и Юрчика, а ему, пожалуй, когда вернется, необходимо будет что-то посущественней.

Ах! Настя сорвалась с места. Разве это важно? Телевизор! Новости! Юрчик!

Минут пять она металась в поисках пульта. Помнила, что он был где-то в комнате, но совершенно не представляла, куда только что его засунула. На подлокотниках его не было, за диванными подушками не было, на столике, в тумбочке за стеклом, под газетой, на полу – не было нигде.

Рванула на кухню, мимолетно уловив, как шипит в ванной вода. Здравствуйте! Пульт вполне себе невинно лежал около хлебницы. Вспомнила, что прихватила его вместе со стаканами. Дурочка? Дурочка. Давай-ка обратно.

Вода все так же безостановочно шипела за дверью ванной комнаты. Уже у дивана, включая телевизор с пульта, Настя услышала то ли всхлип, то ли горловой звук. Повернула голову, но звук не повторился. На экране тем временем возникла местная студия, в интерьерах которой обживали кресла два вполне упитанных человека, разговор шел о ЖКХ.

– А скажите, есть ли какое-то средство борьбы с самоуправством управляющих компаний, которые, как мы знаем, нередко не только завышают тарифы для жильцов, но и начисляют им суммы за «левые», не имеющие непосредственного отношения к обслуживанию дома услуги? – спрашивал один.

– Конечно, есть, – энергично кивал другой, – во-первых, управляющая компания ежегодно обязана отчитываться перед жильцами. Обязана предоставить им все цифры. И объяснить, почему та или иная цифра…

Господи! Что она слушает! Настя убавила звук.

– Яна!

Она подошла к ванной комнате. Не было никаких сомнений – в шелестящем шуме воды то и дело проскальзывают тихие, сдерживаемые рыдания.

– Янка!

Настя повернула дверную ручку. Заперто не было. Одежда лежала на полу. Съежившаяся, голая подруга сидела на дне ванны и ревела, пряча лицо в ладонях. Сдвинутая душевая головка била холодными струйками в стену.

– Яна.

Настя подхватила подругу под мышки, вытаскивая ее из ванны. Яна не сопротивлялась, Яна повисла на ней, содрогаясь всем телом.

– Настя-а! Я такая ду-ура!

– Тише, тише.

– Все бро… ты одна не брос…

Рыдая, Яна глотала слова. По щекам ее плыла тушь. Волосы слиплись.

– Давай-ка мы в комнату, – сказала ей Настя.

– А за-ачем?

Яна, вскинув голову, посмотрела на нее отчаянными глазами.

– Потому что я не хочу здесь мокнуть, – сказала Настя.

– Я Темку предала, – выдохнула Яна.

– Если любит, простит.

Кое-как завернув ревущую подругу в полотенце, Настя увлекла ее в комнату и посадила на диван перед телевизором.

– Сиди. Сейчас чаю налью.

– Спа… спасибо тебе, Нас…

Яна, дрожа, щелкнула зубами.

– Так вот и простудиться недолго, – крикнула Настя уже из кухни.

Вспыхнула синим огнем газовая конфорка. Стукнул чайник. Может, водки с перцем смешать для профилактики?

– Ну и п-пусть!

Яна всхлипнула. Настя вернулась к ней с медом в хрустальной розетке.

– Сейчас вскипит чайник…

– Я не люблю мед, – Яна наклонилась вперед, обхватив себя руками. – Вообще ничего не хочу. Умереть хочу.

Настя села рядом.

– Знаешь, как я выкарабкалась, когда мне было совсем плохо? – спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила: – Я как-то сама к этому пришла. Помнишь, я неделю на звонки не отвечала?

Яна кивнула.

– Отпуск?

– Ага, отпуск! Это я тебе так сказала. А на самом деле лежала здесь, в квартире, и смотрела в потолок. Ничего есть не могла, килограмма три скинула. Тоже хотела сдохнуть. Ревела, жалела себя, мысленно придурка этого раз двести казнила. Как в «Алисе в стране чудес». Отрубить ему голову!

– Надо было – яйца, – сказала Яна.

– Ну, это тоже. А потом, на пятый или шестой день, знаешь, я как-то подумала: разве мне плохо? Нет, понятно, плохо, но есть гораздо больше людей, которым сейчас намного хуже, чем мне. У кого-то умирает ребенок, кто-то умирает сам, кому-то негде жить, кто-то попросту глубоко несчастен, ограблен, избит, убит. Дети в Африке, как скелетики…

Яна фыркнула.

– Дети Африки…

Настя приобняла ее.

– Я серьезно, Ян. Они там есть, в Африке. И как бы с высоты тех проблем я посмотрела на свою беду. Она оказалась такой крохотной, такой мелкой, такой пустой. Ты жива? – спросила я себя. Жива. У тебя есть руки, ноги и голова? Есть. Крыша над головой, родители? Да. Тогда тебе дано больше, чем многим на этом свете. И ты еще ревешь?

Ну, случился в твоей жизни некий Бесемеев. Ты можешь это изменить? Нет. Ты уже прожила это, так и оставь это в прошлом. Если не можешь изменить, просто запомни на будущее. Если можешь и хочешь, не реви, а действуй. И, знаешь, поняв это, я выкинула придурка из головы. Где он? Что он? Меня это совершенно не волнует и не беспокоит. Разошлись, как в море корабли.

– А мне что делать? – спросила Яна.

– Погоди.

Настя сходила на кухню, заварила зеленый чай в чашках, принесла их в комнату. Затем пришла очередь бутербродов с сыром.

– Я думаю, тебе надо определиться, – сказала Настя, поставив блюдце перед подругой.

– С чем? – невесело спросила Яна.

– С тем, оставишь ты это в прошлом, или попытаешься исправить сделанное.

Подруга перевернула ногтем сырный ломтик на бутерброде.

– Как исправить? В прошлое не вернешься, слова и дурь обратно в голову не затолкаешь. Артем меня на порог…

Говорила она все тише и тише.

– Ну-ка! – Настя чуть не грохнула кулаком по столу. – Бери хлеб.

– Что?

– Хлеб бери! – повысила голос Настя.

Яна поймала бутерброд в пальцы.

– Теперь сверху – ложку меда.

– Настя…

– Клади!

Меда было прихвачено – на кончике ложки, но Яна послушно размазала его по сыру.

– Теперь кусай.

– И что?

– Кусай.

Яна откусила от бутерброда.

– Жуй, – сказала Настя.

Яна со вздохом задвигала челюстями.

– И пей, – Настя подвинула к подруге чашку.

– Но ведь об этом должны думать сами жильцы, – проклюнулся вдруг голос из телевизора. – У них есть это право! А когда они, простите меня, начинают кричать, что их обманули, мне хочется посмотреть им в глаза…

Настя с пульта выключила звук.

– Ну, как? – спросила она подругу.

Та шмыгнула носом.

– Ты про вкус?

– Я про то, что когда ты начинаешь что-то делать, слезы кончаются сами собой.

Яна обмахнула мокрую щеку тыльной стороной ладони.

– И что? Думаешь, стоит позвонить Теме? – она с надеждой посмотрела на Настю. – Ну, если действовать. Если я хочу оставить Солодовского… – последовал судорожный вздох. – Глубоко в прошлом.

– Это зависит только от тебя, – сказала Настя.

– Я столько всего…

Яна замолчала, губа у нее задрожала, глаза вновь заволокло влагой.

– Ну-ка, хлеб, мед! – прикрикнула Настя.

– Я так растолстею.

Подруга затолкала в рот остатки бутерброда.

– Ты посмотри в себя, – мягко сказала Настя, – спроси себя, сможешь ли ты с Артемом… сможет ли он с тобой…

Яна зажмурилась.

– Я не знаю.

Настя и предположить не могла, что ей придется тормошить, убеждать и поднимать настроение всегда уверенной, быстрой, целеустремленной и бойкой на язык подруге. Может, вот он, поворот судьбы?

– Яна, – сказала Настя и замолчала.

Экран телевизора попал в поле зрения, и взгляд прикипел к картинке. Там, за белым забором и высокими крапчатыми березами, стоял приземистый особняк в два этажа с надстроенной мансардой, и над крышей его выхлестывали языки пламени.

– Настя?

– Тише. Смотри.

Настя кивнула на телевизор.

– Ой, это что? – спросила Яна.

– Не знаю, горит где-то.

– Похоже, где-то на окраине.

– Может быть.

В животе у Насти стало тепло. Вот и то, подумалось, о чем она просила для Юрчика. Пальцы сами включили звук.

– …мы находимся поблизости от дома отдыха в Сиберово, – прорезался голос репортера, – дальше нас не пускают…

На экране мелькнули несколько приткнувшихся к забору пожарных машин. Около них суетились пожарные в брезентовых робах, разматывали рукава шлангов. Створки массивных въездных ворот были выломаны с «мясом», правда, площадка перед зданием не могла похвастаться размерами и позволила загнать ближе всего один автомобиль. В стороне ломиком вскрывали канализационный люк.

– Сейчас мы попробуем пробраться во двор, – сказал репортер, – мы ведем передачу онлайн и заранее просим…

Картинка дернулась, застыла, сменилась диктором в студии.

– К сожалению, связь прервалась. Напомним, что наши коллеги Сергей Шадурский и Олег Мараков сейчас находится в Сиберово, где горит недавно открывшийся после капитального ремонта дом семейного отдыха «Лукоморье». Весь персонал и большинство отдыхающих были экстренно эвакуированы из здания, но, как нам стало известно, в мансардных номерах, отрезанные огнем, находятся еще несколько человек.

Настя поймала себя на том, напряглась до того, что заболела шея. Яна же – вся там – смотрела, приоткрыв рот.

– А люди, люди где? – спросила она.

– В мансарде, – сказала Настя.

– Так лестницы нужны!

– У пожарных должен быть подъемник.

Репортаж продолжился без предупреждения. Студия пропала, и в телевизоре вновь возник дымный день.

– Мы нашли брешь в заборе, – сказал репортер в камеру, – и сейчас стоим вместе с эвакуированными людьми метрах в тридцати от здания, в глубине парковой зоны. – Он повернулся, едва не чиркнув по объективу ежиком волос и сунул микрофон какой-то стоящей рядом полной женщине в халате. – Вы можете нам сказать, что послужило причиной возгорания?

– Нет-нет, – замахала руками женщина, отворачиваясь от камеры. – Я ничего не знаю. Отстаньте от меня!

Она пошла за березы.

– А вы?

Микрофон поплыл в другую сторону, окончив свое движение перед лицом мужчины, щека которого наспех была заклеена пластырем. Уголок пластыря смялся и загнулся.

– Так чего? – шевельнул бровями мужчина. – Говорят, проводка. Свет сразу вырубило. А кроме проводки – разве в номере кто что поджег.

Рядом вдруг раздались крики.

Оператор сноровисто поймал в объектив руки, указывающие на крышу дома отдыха, а потом и саму крышу.

– Кажется, мы видим, как люди выбираются на узкую террасу, – мгновенно сориентировался репортер.

Он возник с краю кадра и, сбив кепку с загорелого лба, попытался из-под ладони разглядеть происходящее за клубами захлестывающего дыма.

– Олег, можешь взять крупнее?

– Беру.

Дом отдыха укрупнился, раздался вширь. И Настя, и Яна увидели хлипкое ограждение из прутьев и площадку на крыше, увидели, как из близких дверей вместе с дымом появляется крупная, темноволосая женщина с зеленым покрывалом на плечах, как она подталкивает вперед кашляющих, испуганных детей, мальчика и девочку лет шести-восьми. За женщиной на террасу вывалился худой мужчина в одних шортах, а следом за ним, сгибаясь и вслепую водя рукой, выбрался старик – в костюме, в очках, с платком, прижатым к лицу.

Пятеро.

– Да где пожарные-то? – спросила Яна.

– Ты же видела, – сказала Настя.

– А они что, слепые?

– Может, не глядят в ту сторону.

Изображение тем временем сдвинулось, оператор повел камеру вправо, решив, видимо, показать, насколько близко к людям подобрался огонь. Почти вся мансарда и этаж ниже уже пылали. Звонко лопались стекла.

– Да что ж они! – крикнула Яна.

Словно услышав ее, в крышу ударили струи воды из брандспойтов. Скрещиваясь, они били в окна, прибивая кипящий внутри здания огонь. Два пожарных пробежали к тому месту, где мужчина с террасы махал пледом, перехватив его у женщины. Дети, съежившись, сидели в самом безопасном, самом дальнем уголке.

– Смотри! Их заметили! – воскликнула Яна.

Об этом же заговорил репортер.

– Мы видим, что людей, оказавшихся на крыше «Лукоморья» и отсеченных огнем от выхода, наконец обнаружили пожарные. Возможно, сейчас решается, с помощью каких средств и техники их спасать.

– Вы спасите их, спасите! – сжимала кулачки подруга.

– Яна, – сказала Настя.

– Что?

– Яна, – Настя дождалась, когда подруга повернет лицо, – а если б тебе сказали, что для того, чтоб вы с Темой помирились, один из этих людей на крыше должен умереть?

Яна моргнула. Губы ее разошлись в неуверенной усмешке.

– Настя, ты что?

В глазах читалось невысказанное: «Ты с ума сошла?». Настя мотнула головой.

– Нет, не в том смысле. Допустим, что кто-то из них обязательно умрет, не по твоей вине, ну, по сложившимся обстоятельствам, ты бы скинула груз своей ошибки на него?

– Нет, так-то…

Яна посмотрела в телевизор. Оператор там, как нарочно, взял ожидающих спасения на крыше крупно. Мальчик и девочка. Женщина, уже пожилая, явно к пятидесяти, или даже за пятьдесят. Мужчина-дистрофик лет тридцати. Старик, одевшийся как на мероприятие. Огонь был уже рядом, метрах в пяти, в двери, ведущие на террасу, заглядывали несмелые язычки. Летела копоть. Дым был черный и белый.

– А почему кто-то должен умереть? – спросила Яна.

– Ну, как… – Настя пожала плечами. – Судьба такая, планида.

– Но я на это не влияю?

– Нет. Ты просто как бы… ну, всю свою боль, разочарование, злость Артема на тебя, даришь мертвому.

– Ничего себе подарок!

– Ну, такой вот.

– То есть, человек так и так умрет?

– Да, а у тебя есть возможность начать все с мужем заново. Продолжить, как будто ничего не было.

– Странные условия, – сказала Яна.

Она снова посмотрела на экран телевизора. Как бы не проливали крышу, огонь не унимался и пожирал все новые и новые метры.

– Вы смотрите прямой репортаж из загоревшегося около двух часов назад дома отдыха «Лукоморье», – включился репортер. – Я – Сергей Шадурский. Вместе с вами я сейчас наблюдаю, как пожар, распространяясь, занимает левую часть здания, и пожарные никак не могут его локализовать. На крыше вы видите пять человек, которые не смогли вовремя эвакуироваться. Оператор Олег Мараков дает картинку в реальном времени. Что нас ждет, трагедия или счастливое спасение, мы с вами узнаем в ближайшие полчаса. Если смогут, пожарные растянут батут.

Мансарда чернела и обугливалась. Стоял жуткий треск. Со второго этажа из окон ползли вверх по штукатурке полосы копоти. Женщина с детьми на террасе укрылась пледом. Мужчина смотрел вниз, словно искал место, куда спрыгнуть. Дым изредка накрывал их горячими, шальными клубами.

– А почему так? – спросила Яна.

– Что? – отвлеклась от экрана Настя.

– Я не хочу, чтобы кто-то из них умирал. Почему кто-то должен умереть? Пусть всех спасут. Я за то, чтобы все они остались живы.

– А Артем? Антошка? Ты готова…

Подруга повела плечами.

– Знаешь, ценой чьей-то смерти покупать себе счастье…

– Ты все не так поняла! – разозлилась Настя. – Смерть произойдет в любом случае, таковы правила.

– Откуда ты знаешь, какие правила?

– Ну…

Настя умолкла. Правил она, действительно, не знала. Да и были ли правила? В сущности, она ведь их просто придумала. Сама.

Они обе вздрогнули, когда в прихожей грянул дверной звонок.

Юрчик!

– Сиди! – сказала Настя подруге. – Это Юрчик.

Она выскочила в прихожую, подвинула чемодан, чтобы уж совсем не мешал, повернула защелку и толкнула дверь.

– Привет.

На пороге стоял не Юрчик, на пороге стоял Артем.

– При… – у Насти перехватило горло. – А ты как здесь?

Муж Яны, высокий, губастый, с тяжелым взглядом, навалился плечом на косяк.

– Моя у тебя?

Настя сначала хотела соврать, мотнуть головой, но шею заклинило.

– А к-как…

– У нее что, подруг много? – позволил себе на мгновение скривиться Артем. – Давай, пусть одевается, я жду.

– К-куда ты ее?

– Не бойся, не в лес. Домой поедем. Разбираться.

– А…

– Я в машине.

Артем развернулся и стал спускаться по лестнице. С секунду маячил лысеющий затылок.

– Сейчас, – уже пустоте пролета кивнула Настя.

Захлопнув дверь, она на ватных ногах вернулась в комнату. Юрчика, значит, без чьей-то смерти не вытащить. Рассуждать о том, что никто не должен умереть, легко, когда твоему любимому человеку ничего не грозит. А прижмет, вприпрыжку побежишь просить, чтобы кого-то вместо него толкнуло, стукнуло, убило.

– Кто там? Твой? – спросила Яна.

– Твой, – опустилась на диван Настя. – Ждет в машине.

– Темка?

– Он.

– Ой! – подруга подскочила и бросилась в ванную. – Он точно ждет?

Хлопнула дверь. Потом раскрылась снова.

– Настя, я твоим феном голову подсушу?

Ответа Яне, впрочем, не требовалось. И пожар забылся. И люди на мансарде. А кулачки за людей зажимала, зло подумалось Насте под загудевший фен. И возмущалась, как можно, чтобы кто-то умер.

А вот уже и все равно.

В телевизоре пожарные в два шланга проливали террасу, отсекая огонь от людей. Одна лестница, оказавшаяся короткой, стояла, прислоненная к стене. Визуально ей не хватало метра до площадки. Вторую, в три длинных секции, лестницу только-только пытались установить. Пожарная машина задом накатывала на поребрики и газоны, в грязь замешивая посаженные цветы.

– Настя, я пойду?

Яна, уже одетая, возбужденная, держа чемодан на весу, встала на пороге. Плащик, косынка, дурацкая улыбка.

– Конечно, – сказала Настя.

– Видишь, как получилось. Но ты была права насчет того, что это не судьба, а возможность выбора. У Темы, наверное, тоже был сложный выбор.

– Ты не радуйся раньше времени.

– А, побьет так побьет, – легкомысленно ответила подруга. – Значит, заслужила.

– Позвони потом, – сказала Настя.

– Обязательно.

Хлопнула теперь уже входная дверь.

Настя, еще полчаса назад размышлявшая, как бы выпроводить Яну из квартиры, неожиданно почувствовала себя одиноко. Хоть выбегай и уговаривай вернуться. Хватайся за чемодан: не пущу! Глупо, глупо. Страшно. Опустевшая квартира сдвинула стены. А Юрчика нет как нет. Что делать?

С минуту Настя сидела в странном оцепенении, потом вышла в прихожую и закрыла дверь на замок, в ванной докрутила кран, чтобы душевая головка не раздражала нудным капанием, на кухне поставила в микроволновую печь курицу на разморозку.

Так, решила она, забираясь на диван с ногами, если Юрчик – аферист, ему же будет хуже. Никакая лапка не поможет. Если обманывал, даже когда любил, она… она испробует на нем свои способности. Почему нет? Перекинет с мертвеца какую-нибудь заразу на живого Юрчика. Вдруг получится? Вот он запоет! До денег ли будет, так изобретательно с нее собранных?

Но это потом, позже, оборвала себя Настя. Не может быть, чтобы Юрчик задумал такое. Да и слишком сложно. Сначала принести пятьдесят тысяч, чтобы потом забрать сто? Почему б не убедить ее квартиру переписать?

Она обмерла.

А что, если его сейчас бьют? Метелят ногами со злости, что он не собрал нужную сумму? Он потому и шестьдесят тысяч взял, что их все равно не хватало. Залитое кровью лицо Юрчика на мгновение вспыхнуло у Насти в мозгу. Господи, что ж она сидит-то, идиотка! Спасать надо Юрчика!

Не замечая дрожи в пальцах, она прибавила звук и жадно уставилась на телевизионное изображение.

– Мы все еще с вами, дорогие телезрители, – бодро отрапортовал репортер, словно только и ждал Настиного внимания. – Это прямой эфир. Я – Сергей Шадурский. Мой оператор – Олег Мараков. Вот-вот, с минуты на минуту, как нас заверили, стартует операция по спасению оказавшихся на крыше людей. Спецтехника с подъемником на подходе. Кроме того, как вы видите, пожарным удалось пролить и крышу, и нижний этаж.

Камера показала пелену густого серого дыма, текущего поверх мансарды. Люди съежились на краю террасы. Зеленый плед был в подпалинах. Настя заметила, что одна из секций ограждения крыши отсутствует, видимо, провалилась вниз. Правая сторона здания ощутимо просела. Огонь вяло лез в окна.

Нет, поняла Настя, так все останутся живы. Даже старик в костюме. Но он-то как раз может и умереть. Ну-ка, гуще!

Она взмахнула руками, и огонь в телевизоре, словно уловив передаваемую энергию, вдруг выхлестнул в небо.

Ух! Внутри здания будто рванул баллон с газом. Рыжий огненный сгусток прорвался сквозь крышу. Поднялся крик, волной жара дохнуло с экрана, и струи воды из брандспойтов тут же скрестились над пламенем, дробя его, уменьшая, заставляя искать лазейки в брызгающем в стороны пару.

– Это для Юрчика, – прошептала Настя.

И потянула ладони вверх. Еще! Еще! Огонь повиновался этим жестам. Он прорывался через заслон воды, напирал на террасу, вопреки усилиям пожарных. Его влекло к людям, как любопытного, плотоядного зверя.

– Борьба с огнем еще не окончена, – тараторил репортер, – он словно получил подпитку, и мы с вами только что наблюдали, если можно так выразиться, впечатляющий камбэк. Студия, вы на связи?

– Да, – пришел ответ. – Вы в прямом эфире.

Оператор тем временем взял дом отдыха общим планом. Здание было похоже на получивший пробоину корабль, чудом держащийся на плаву. У двух берез, оказавшихся поблизости, от жара золотилась, обугливалась листва.

Вторая лестница наконец была установлена, и один из пожарных полез наверх. Снова разматывались шланги, подъехал кто-то на джипе, вокруг него собралась толпа. С кровли сорвался оцинкованный, черный от копоти лист.

– Не волнуйся, Юрчик, – проговорила Настя, – я все сделаю. Я же обещала.

Она качнула пальцами, и огонь в телевизоре послушно пополз по террасе.

Настя не думала, как так получается. Это было в порядке вещей, что пожар подчиняется ее желаниям. В конце концов, она лишь хочет спасти любимого человека. А любовь бывает способна на чудеса.

Ей вдруг подумалось, что это правильно, когда кому-то случается обрести удивительные способности. Они же даются не просто так, они обычно появляются как ответ на боль, на отчаяние, на яростный порыв. А Насте многого и не надо. Согнувшегося, угоревшего старика на крыше ей достаточно. У старика тоже может быть судьба.

Пожарный на лестнице добрался до последних ступенек и подхватил девочку, прижал к себе.

– Да, правильно, – кивнула ему Настя, – сначала – детей.

Часть мансарды провалилась под ее жестами. Пожарный, медленно спускаясь, укрыл девочку от шального языка пламени. Второй ждал у основания лестницы, готовясь принять ребенка. Рядом уже стояла «скорая».

– Итак, первый спасенный! – завопил репортер.

Пожарный, передав девочку своему коллеге, которая тут же вцепилась в него клещом, снова полез наверх.

– Да-да, – прошептала Настя, – пусть все спасутся, кроме старика.

Девочку унесли к «скорой». Оператор показал ее мельком, укутанную в одеяло, вытянувшую указательный пальчик к людям, оставшимся на крыше.

Вода боролась с огнем. Пламя то карабкалось диверсантом, то лезло нахрапом, жадно обгладывая дерево, металл и пластик. Весь асфальт был в лужах, в осколках стекла и в головешках.

Несколько пожарных попробовали растянуть брезент, но дом плюнул в них комом горящих тряпок.

– Это судьба! – крикнула в телевизор Настя.

В глазах у нее катался по полу Юрчик, его били сапогами, рыжеволосую, скорчившуюся тень бросало от одних равнодушных ног к другим, ухмыляющиеся силуэты нависали, трясли, требовали денег, обещали убить, размазать, раскрошить. Юрчик стонал, Юрчик неловко закрывался, шлепая разбитыми губами, Юрчик тискал в руке кроличью лапку, которая ничем не могла помочь. Всю его боль, все его ссадины, синяки, переломы, травмы внутренних органов Настя пропускала через себя. Потерпи, Юрчик! Держись! Я сейчас! Я только устрою пожар погуще.

Я добьюсь, чтобы хотя бы один…

Она осеклась. Нет. Нет! Она ни в коем случае не станет причиной, она просто… Как бы подтолкнет в нужную сторону. Глупо, ах, глупо думать, будто огонь подчиняется кому-то, сидящему по эту сторону экрана. Проспитесь! Вы в это верите? Тогда проспитесь еще раз! Она – не королева пожарищ. Ей важно только спасти Юрчика. А уж что там заворачивается в голове, какие крендельки, что чудится, с этим – к специалистам по профилю.

Пожарный тем временем принял из рук женщины мальчишку, поставил на ступеньки, закрыв собой, и показал оставшимся спускаться за ним по очереди. Остатки мансарды пролили, сбив пламя. Мальчик, спускаясь с пожарным, храбро перебирал руками и ногами.

– А вот и мальчик! – крикнул репортер.

Пора, подумала Настя, когда, трясясь всем телом, на лестницу забралась женщина. Руки ее взлетели птицами. Ну же! Отзываясь, вздыбилась, вскрылась крыша, и жаркий огненный язык, ввернувшись в прореху, лизнул террасу. Тонкий крик, казалось, просверлил комнату. Крик заглушили треск и гудение пламени. Оператор с камерой находились слишком далеко, чтобы уловить эти звуки, но Настя их несомненно слышала! Старик лег на площадку. Рука его свесилась. Мужчина сбросил вниз загоревшийся плед. Волосы его дымились, а голое тело и шорты испятнала копоть. Женщина на лестнице промахнулась полной ногой мимо ступеньки и едва не упала, судорожно взмахнув руками. Двое пожарных ринулись ее страховать. Остервенело работали насосы, и вода прибивала огонь книзу, пенными потоками срываясь с крыши.

С некоторым удивлением Настя заметила, что пожарные ставят вторую лестницу.

– Зачем? – возмутилась она. – Это нечестно!

По второй лестнице тут же стал спускаться мужчина в шортах. Женщину между тем приняли на земле, и она побрела, пошатываясь, в компании медсестры за ограду, мимо микроавтобуса «скорой» и пожарных машин. За стариком полез пожарник.

– Куда?

Настя притопнула ногой. Ее заколотило, затрясло от неожиданной злости. Где-то корчился, погибал Юрчик, обессиленно переворачивался на спину и безучастно сносил удары. А здесь поставили вторую лестницу!

Настя вскочила.

– Старик должен умереть!

Слова оглушили, зазвенели в ушах. Должен. Должен. Должен! Настя кинулась в ванную, чуть ли не в слепую повернула кран, подставила голову под рванувшую холодную струю.

Господи, что я делаю?

Я убиваю.

Настя вздрогнула от такой простой и жуткой мысли. Ради Юрчика я готова убить. Неужели я такая тварь?

Вода била в затылок, в шею, пузырилась, шипела, мочила блузку. Нет, так глупую голову никогда не отделить от тела. Но стоит ли использовать нечто более радикальное? Настя закрыла кран. Вода, стекая с волос, сначала звонко капала на бортик ванны, потом беззвучно – на коврик под ногами. Шипело в ушах эхо, будто на ненастроенном канале. Из зеркала смотрела на нее женщина с вытаращенными глазами и приоткрытым ртом, мокрая курица, прядь волос косой чертой протянулась от виска к крылу носа.

Мешком по темечку огретая.

– Что смотришь? – спросила она ее. – Убийцы никогда не видела?

Женщина отвернулась.

В телевизоре с крыши в каком-то чехле по двум лестницам стаскивали старика. Он вяло шевелил руками. Был, во всяком случае, жив. Огонь без присмотра притих, густой белесый дым плыл над зданием.

– Юрчик, прости! Я не могу! – простонала Настя.

Ее вдруг заколотило, будто в какой дробилке или в барабане, руки, ноги, голова затряслись, не останавливаясь. Стены прыгали. Вместе со стенами прыгал потолок. Ты – убийца! Дура! Гадина!

Десять старичков – р-рубль!

Юрчик, прости! Слезы брызнули из глаз. Что-то остро провернулось в груди, защемило. Я не могу. Мне страшно. Янка не захотела, и – смотри – к ней сразу муж пришел. Может и ты – сразу? Старичок-то живой. Не смогла на тебя разменять. Но вдруг это и есть – судьбоносное решение? Ты только вернись. Пожалуйста. Я же пропаду без тебя. Или нет, не возвращайся. Просто живи. Даже если обманул, ничего. Живи со своей лапкой. Или с кем там еще? С другой семьей.

Настя забралась на диван, который так и норовил вывернуться из-под ее коленей. В горле кипело отчаяние.

– Юрчик! – провыла Настя, в какой-то сумасшедшей надежде ожидая отклика.

Это же все не по-настоящему! Огонь подчиняется рукам! Порез вдруг возникает на мертвеце! Гематомы ниоткуда! Самим-то не смешно? Она просто хотела спасти любимого человека, и все. И все! Остальное – дурацкие совпадения. Игра разума. Самообман. Только, чтобы он возвращался. Только, чтобы был жив.

Ну, глупый он! Влипает во всякое. Судьба, понимаете? И моя судьба тоже.

Содрогаясь, Настя легла, пульт оказался под животом, и попытка его вытащить привела к тому, что телевизор от неосторожного движения погас, выключился. Радостные причитания репортера оборвались на полуслове.