Андрей Кокоулин
Настя и кроличья лапка / Остров / Мазок. Три повести

Через пять минут раздался звонок в дверь.

Юрчик успел!

Ввалился он грязный, пахнущий землей и гнилой картошкой, небритый, молчаливый, какой-то немного пришибленный. Сбросил на пол чужую, болотного цвета куртку, тут же снял сапоги, штаны, рубашку и майку с трусами и голый полез в ванную, под душ.

– Настя, чистое приготовь, – только и сказал он.

Далее зашумела вода – Юрчик дал максимальный напор.

Боже, сколько в ванной было пара! Едва Настя открыла дверь, ее атаковало облако горячего влажного воздуха. Мгновенно вспотев, она чуть ли не вслепую положила на стиральную машинку пару нижнего белья и полотенце.

– Юра, вот.

Настя уже ринулась наружу, когда душевая шторка со звоном отошла в сторону.

– Погоди.

Распаренный, красный и мокрый Юрчик взглянул на нее из-под шипящих, бьющих его по макушке струй.

– Иди сюда.

Он протянул руку. Настя сделала шаг назад, потом шаг вперед. С губ ее сорвался смешок.

– Я ничего не вижу.

А пальцы уже расстегивали пуговицы на рубашке. Юрчик поднял ее к себе в ванну еще в лифчике и в трусиках. Горячая вода брызгала сверху. Юрчик прижал Настю к себе. Несколько секунд они стояли неподвижно.

– Напугать хотели, – шепнул он ей и принялся вдруг с жадностью целовать ее в шею, в губы, в щеки, в плечи.

Пальцы его стиснули Настину грудь, требовательно полезли под ткань. Он повернул ее, и Насте пришлось упереться ладонями в кафельную плитку.

– Юрчик!

– Думал, все, – сказал Юрчик.

Любил он ее жадно, грубо, горячая вода и пар навевали мысли о первородном бульоне, в котором как-то сама собой зародилась первая жизнь. Но мысли распадались, не выдерживая толчков, Настя постанывала, по кафельной плитке плыли цветки узора.

– День в каком-то подвале, – просипел Юрчик.

Он заставил ее вывернуть шею, нашел губами губы, коротко куснул.

– Так что, – нашла в себе силы спросить Настя, – все? Все кончилось?

– Не-а.

– Как?

– Потом объясню.

Юрчик развернул ее к себе. Оказалось, у него есть силы и на второй раз. Этот второй раз получился едва ли не ярче, чем первый. Настя вся ушла в сладкое движение, казалось, куда-то в сторону, отделяясь от тела, норовит съехать голова.

– Вот… вот так, – выдохнул Юрчик.

Он прижался к ней. Ягодицы, бедра еще работали, но с каждым толчком все медленнее, медленнее. Непослушными, дрожащими пальцами Юрчик убрал мокрые волосы у Насти с лица.

– Снова живой, – сказал он.

– Я вижу, – сказала Настя.

Они поцеловались. Юрчик выключил воду. Настя потянула полотенце с крючка. Они, как пьяные, принялись выбираться из ванны, потому что оказалось, что вдвоем в ней ужасно тесно. Ноги разъезжались. Не ноги – вата. Это было смешно.

Вместе с паром, вытираясь одним на двоих полотенцем, они вывалились в коридор.

– Сейчас бы пожрать, – сказал Юрчик.

– Есть торт, – сказала Настя.

– И все? Хоть бутерброд с чаем.

– Тю! Это быстро.

Пока Настя в чем мать родила соображала легкий салат и резала колбасу на блюдечко, Юрчик успел одеть чистые трусы и майку. Появился в кухне с Настиным халатом, накинул ей на плечи.

– Чтобы никто в окно не подсмотрел, – сказал он.

– Кому там смотреть? – фыркнула Настя. – Ночь уже, все спят. И все-таки не первый этаж.

– Ну, – Юрчик сел на стул и ухватил колбасный кружок, – тут ты не права. Как раз ночью такие психи и активизируются.

– Откуда знаешь?

– Сам такой.

Юрчик зажевал колбасу. Настя покивала:

– Понятно. Я подозревала. Лопай, боевой конь.

Она подвинула ему миску с наспех настроганным салатом: помидоры, капуста и огурец, сбрызнутые оливковым маслом.

– Скорее, я боевой пони, – сказал Юрчик, склоняясь над миской.

Настя рассмеялась. После душа Юрчик посветлел лицом, посвежел, по сравнению с тем мрачным, грязным, задавленным Юрчиком, что кулем ввалился в квартиру, они расходились как небо и земля. Захотелось даже проверить, не лежит ли прежняя версия в ванной. Или даже не версия, а кожа. Ну, как в сказке про Василису.

– Слушай, – спросил Юрчик, расправляясь с салатом, – у тебя какие-то личные сбережения есть?

Вопрос уколол.

– В смысле?

– Мне могут понадобиться, – сказал Юрчик как бы между делом.

– Если с твоими, то тысяч сто будет, – сказала Настя, запахиваясь в халат и садясь напротив. – Я не умею копить.

За спиной, нагреваясь, чуть слышно зашипел чайник. Юрчик вздохнул. Какое-то время, дожевывая, он двигал челюстью. Потом вдруг поднял пустые, неподвижные, остановившиеся глаза.

– А у родителей?

– Юрчик!

– Прости, ты права, – скривился он. – Нечего в это дело, конечно, твоих родителей втягивать.

У Насти заныло в левом боку.

– Что случилось-то вообще?

– Да эти – помнишь? – дебилы малолетние, с которыми я Лехе помогал, один еще куртку мне порезал…

– Ну!

– У этих сучат, видишь, нашлись покровители, – Юрчик, досадуя, бросил вилку в миску. – Не разберешь теперь, где мент, где вор, вор мента покрывает или мент – вора. И вообще, кто где. Сплелись так, что хрен поймешь.

Он стиснул в замок пальцы и показал их Насте. Усмехнулся.

– Представь, отловили – едва покурить вышел. Даже, наверное, не заметил никто. За шкирку и в микроавтобус, ну, через боковую дверь. А там – колено в хребет, пластик на запястья и харей в пол. Лежи, мол, не дергайся. Классика.

– Били? – спросила Настя.

– Не, вежливо обошлись. Фейс не попортили, по почке всего раз съездили. Ну, еще по лодыжке получил. И в грудину схлопотал по глупости. Это фигня.

– А потом?

Юрчик повел шеей, словно ему жал невидимый воротник.

– Потом? Привезли куда-то за город, хрен знает куда, кинули в подвал. Или это что-то типа бункера было? Не знаю, в общем.

Предлагать торт стало как-то неловко.

– Погоди, – Юрчик вскочил и выбежал в прихожую.

Там закопался в скомканной одежде, кучей лежащей на полу, выловил что-то то ли из кармана, то ли из подкладки, принес в кухню с собой. Серая кроличья лапка вновь легла на стол.

– Опять выручила? – спросила Настя.

– Ага, – сказал Юрчик, погладив лапку. – Реально думал, что все. Пол-дня в подвале, еще, зараза, холодно, мыши пищат, и никто ничего, глухо, темно, понятно, решил, допрыгался. Нет, грехов особых не набрал, но кто разбираться будет? На лапку одну надежда и была. – Он осекся. – А ты… ты ведь тоже…

– Я тебя на водителя променяла, – сказала Настя. – Он врезался, и я подумала: пусть он, вместо тебя.

– Значит, и ты, – Юрчик притянул ее к себе, поцеловал в лоб. – Спасибо. Спасибо. Эти потом бункер открыли, посмотрели, как я, не наделал ли в штаны, и спрашивают: что надумал? Морды такие… ну, пустые, мертвые. Равнодушные. То есть, что привалить, что выпустить – одна беда. Я, конечно, сначала в несознанку: за что, пацаны? Ну, они уж разъяснили. На пальцах. Чая дай.

– Ой, прости!

Настя сняла закипевший чайник, выставила Юрчику большую кружку.

– Три пакетика, – сказал Юрчик.

– Три?

– И сахару побольше.

– Сколько ложек?

– Я сам.

Настя поставила на стол сахарницу. Юрчик долго возился с пакетиками, потребовал еще один, потом вбухал в кружку пять ложек сахарного песка и, качнув головой, добавил шестую. Чай у него получился темно-коричневый, почти черный, густой. Юрчик отхлебнул и, видимо, остался доволен.

– Ты говорила, торт у тебя там, – кивнул он на холодильник.

– Хочешь? – спросила Настя.

– Давай.

Юрчик был настроен решительно.

Настя мельком взглянула на часы – почти час, без пяти минут. Пока в ванной кувыркались, пока салат… С какой головой она завтра пойдет на работу?

– Вот.

Бисквитно-кремовый монстр, вызволенный из холодильных недр, почему-то показался ей испуганным. Капельки шоколада на пампушках смотрели на Настю с ужасом – меня правда сейчас начнут есть?

– Ого! – Юрчик потер ладони.

Ленточки были споро перерезаны ножом, а прозрачная пластиковая крышка отправилась на подоконник.

– О, он еще и порезан! – обрадовался Юрчик.

– Как это мило с его стороны, – не смогла не добавить Настя.

Юрчик, уже набив рот, затряс пальцем. Проглотил кусок, как удав. Все губы – в креме.

– Погоди. Это же из фильма какого-то!

– «Тот самый Мюнхаузен».

– Точно!

– Как торт?

– Вкусно, – сказал Юрчик, облизывая пальцы.

– А тебя совсем отпустили? – спросила Настя.

– Четверть миллиона принесу – и свободен.

– Сколько?

– Двести пятьдесят тысяч.

Насте показалось, что ей дали поддых. Господи, подумала она с ужасом, где мы найдем столько денег?

– У нас же нет…

Она задохнулась.

Юрчик, ухвативший лоснящимися пальцами второй кусок, пожал плечами.

– Это еще очень по-божески, Настюш. Кроме того, что мы, не наберем такую сумму? Да раз плюнуть. Сто у тебя есть. Сотню я по своим сусекам наскребу. Это уж как пить дать. Остается сколько? Сущая ерунда, пятьдесят тысяч. Кто-нибудь сможет дать тебе в долг с рассрочкой? За полгода мы точно все вернем.

– Мне?

Юрчик, жуя, кивнул.

– Мне никто не даст, – сказал он. – У меня контингент не тот. Или таким процентом обложат, что сразу вешайся. И кредит в банке мне, как ты понимаешь, по статье не светит. Так что на тебя одна надежда. Даже лапка моя здесь нам не поможет. У тебя есть у кого перехватить? Родителей мы в расчет не берем.

– Пятьдесят тысяч?

– Больше точно не понадобится.

– И ты больше…

– Все! – сказал Юрчик. – Нахрен мне такие приключения. Завязываю окончательно.

– Я не знаю, – сказала Настя, садясь. – Я спрошу на работе.

– Надо завтра.

– Завтра?

– К вечеру. А ты думала, чего меня отпустили? Я сказал, что за такой срок найду.

– Господи! – вырвалось у Насти.

– Да чего? Прорвемся, – Юрчик потащил третий кусок. – Ты торт ешь. Вкуснотища, самая настоящая. Давно таких не ел.

– А если я не найду? – спросила Настя.

– Ну, значит, принесу двести тысяч и попрошу дать время до пятницы. Или до следующего понедельника. Там люди прагматичные.

– Ну, да.

Настя нацелилась ложкой на кремовую пампушку и вдруг всхлипнула.

– Ну чего ты, чего? – бросив укушенный кусок, Юрчик взял ее лицо в липкие ладони. – Ничего же пока не случилось.

Настя покивала.

– Я тебя защищу.

Утром они разъехались собирать деньги.

В голове у Насти засела тяжелая, свинцовая боль. Видимо, и нервы, и недосып. Кое-как она добралась до офиса, едва замечая, куда ступает и что происходит вокруг. Хотелось то ли сдохнуть, то ли стошнить. Она не могла ни работать, ни думать, и, наверное, часа два лишь пялилась в пустую страничку текстового редактора на экране монитора. Почувствуй себя зомби, так это называется. Коллеги проплывали мимо, как пятна, а если останавливались, то Настя махала на них рукой. Как ни удивительно, это помогало от них избавиться. Чуть легче стало только к обеденному перерыву. Во всяком случае, она сообразила, кому можно позвонить.

Абонент долго не отвечал, а когда взял трубку, Настя услышала бессвязное бормотание.

– Яна? – спросила она.

В динамике зашипело, потом связь оборвалась. Настя ничего не поняла и сделала повторный звонок.

– Алло? – пьяным голосом сказала трубка.

– Яна, это Настя, – сказала Настя.

– Что, уже доложили? – выдохнула в телефон подруга. – Да! Да! Он меня бросил! Можешь радоваться.

– Кто бросил?

– Солодовский! Он трепло и дерьмо. Знаешь, как он меня назвал?

– Ты уже не в Самаре?

Подруга фыркнула.

– Я никуда не уезжала! Он назвал меня расчетливой сучкой! – выкрикнула она. – Сказал, что хотел трахнуть меня по старой памяти, и все. А я же… я же просто хотела поймать жур… журавля в небе. Разве это плохо?

Боль разлилась под черепом.

– Нет, это нормально, – сказала Настя, с силой вдавив пальцы в висок.

– Я тоже так считаю!

В трубке послышались торопливые, жадные глотки.

– А Артем? – спросила Настя.

– Р-разругалась. Вдр-рызг!

– Почему?

– Потому что Солодовский – урод.

Подруга разрыдалась.

– Яна, Янка, может, все еще наладится, – сказала Настя.

– Ага, жди, – сквозь слезы сказала подруга и отключилась.

Перезванивать второй раз и просить у нее пятьдесят тысяч Настя не решилась. Если Яна разругалась с Артемом, то денег одолжить не сможет никак.

В обед Настя зашла в кафе по соседству с офисом. Там ее, клюющей носом над чашкой капучино, и застал Паша.

– Привет, Серова, – тронул он ее за плечо. – Спишь?

Настя встрепенулась.

– Нет, так, задумалась.

– Это все кофе.

Коллега подсел за столик. На тарелке у него был подогретый, одуряюще пахнущий сэндвич. В бокале желтел фрэш. Видимо, Настя впилась в сэндвич такими голодными глазами, что Паша со вздохом подвинул к ней тарелку.

– Ешь.

– Ты уверен? Я съем.

– Я себе еще закажу.

Он поднялся и скоро принес еще один сэндвич. Настя за это время расправилась со своим на две трети.

– Ого! – сказал Паша.

– Прости, – сказала Настя. – Но на второй я уже не претендую. Ты мне пятьдесят тысяч не одолжишь?

Паша хлопнул белесыми ресницами.

– Ты серьезно?

– Ага, – кивнула Настя.

В ответ Паша слабо улыбнулся.

– По-моему, мы с тобой не в таких близких отношениях.

– Я отдам в течение полугода.

– А можно спросить, зачем они тебе вдруг понадобились?

Вроде бы и не хотела Настя рассказывать про Юрчика, но получилось, что кроме Паши выговориться ей некому. К тому же человек, пожертвовавший свой сэндвич, определенно заслуживал доверия. Правда, про кроличью лапку Насте хватило ума умолчать, потому что следом за дурацкой лапкой пришлось бы объяснять, как она торговалась за жизнь Юрчика с телевизором.

А это тю-тю, сумасшедший дом, а не пятьдесят тысяч.

В сухом остатке: есть Юрчик, Юрчика она любит, несмотря на его темное прошлое, Юрчик влип в неприятности, и с него требуют деньги.

– Хм, – сказал Паша, – а ты в нем уверена?

– В ком? В Юрчике?

– В нем. Сколько вы вместе?

Настя подсчитала в уме.

– Три месяца. Почти.

Паша несколько секунд смотрел на нее, потом опустил глаза к бокалу.

– Знаешь, – произнес он, – мне это кажется разводом на деньги.

– Паш, – вскинулась Настя, которую обвинение обожгло, как хлыстом по спине, – да я бы никогда…

– Не с твоей стороны, – упредил ее Паша, – со стороны твоего Юрчика. Извини, есть такие умельцы. Втираются в доверие к одиноким девушкам, живут с ними какое-то время, пользуясь всеми прелестями совместного проживания, а потом изображают из себя жертву обстоятельств, претерпевшую от друзей, приятелей, соседей или бывших сослуживцев, рассказывают о преследовании бандитов, которые требуют с них деньги за чужие долги. Впечатленные девушки, конечно, собирают им необходимую сумму, с которой они тут же растворяются в неизвестном направлении. Сыр выпал, с ним была плутовка такова. Как у Крылова.

Настя побледнела.

– Юрчик не такой.

– А какой?

– Нормальный!

– И сколько он у тебя просит на самом деле?

– Пятьдесят тысяч. И сам еще добавит сто. К тому же он не иждивенничал, мы и на его деньги жили.

– Ну, прости, – сказал Паша. – Просто уж очень… подозрительная история.

– Я знаю, – сказала Настя. – Только тут либо верить, либо не верить. А я – верю. И вообще, знаешь, зачем закручивать такую интригу ради, в сущности, небольшой суммы?

– Это понятно. Может, еще квартиру обнесет.

– Дурак!

– Прости.

– Так у тебя есть пятьдесят тысяч?

– Двадцать – хоть сейчас. Остальные могу только завтра.

– А сегодня?

Паша достал бумажник из внутреннего кармана пиджака.

– Вот, – он выложил на столик четыре пятитысячные купюры. – Двадцать. За остальными надо к брату, а он только завтра с ночной…

– Спасибо, Паш.

Настя убрала деньги в сумочку.

– А за сэндвич? – спросил Паша.

– Само собой.

Наклонившись, она поцеловала его в щеку.

Юрчик позвонил ближе к вечеру.

– Ну как? – спросил он.

– Пока двадцать, – сказала Настя. – Но я достану остальное.

– Ага. Ну, хоть так.

– А ты?

– Да ниче. Думаю, через часик уже дома буду.

– Но ты собрал?

Юрчик замялся.

– Почти. Но ты не волнуйся, все будет тип-топ. Мне б только человечка одного встретить, который мне должен.

– Ну, хорошо, – торопливо сказала Настя. – Я, наверное, задержусь ненадолго.

– Ага, я понял, – сказал Юрчик. – К восьми будешь?

– К девяти.

В трубке зашумело, словно рядом с Юрчиком медленно прокатил то ли автобус, то ли грузовой автомобиль.

– Ну, несущественно, к восьми, к девяти. Я, может, сам к девяти буду. Ты только там это… кредит ни в каком банке не бери. Прорвемся и без кредита.

– Хорошо, – сказала Настя.

– Ну, пока тогда.

– Пока.

Настя завершила разговор и тут же набрала другой номер. Ей казалось, ни в коем случае нельзя упускать время. Сегодня – двести пятьдесят тысяч. Завтра – триста. А потом скажут: закладывай квартиру, вы и ее уже должны. Известный прием. Приложенный к уху телефон генерировал тоскливые длинные гудки. Один, другой, третий. Пятый. Мама не отвечала. Как некстати! То ли вышла куда-то без мобильника, то ли не слышала его, если стирала или пылесосила.

Под гудки в голове так и вертелись вызванные словами Паши мысли, от которых никак не выходило избавиться. Может, Юрчик действительно все это время лишь изображал любовь? Выследил ее на рынке, убедился, что одинокая. Такие люди, как правило, замечательные психологи, интуитивно знают, как и что делать. Где словом, где напором, где руками под юбкой. По телевизору, честное слово, проскакивало нечто подобное. Кажется, даже с шумной свадьбой. А тут секс и крыша над головой. Деньги… Юрчику, возможно, многого и не надо. Вдруг он вообще живет на две семьи? Погостил, попользовался, пора и честь знать – к жене, к детям. А сколько Настя ни соберет, все будет приятный бонус. Правда, зачем тогда от кредита предупреждать? Не вяжется. Или вяжется? Например, чтобы до последнего сомневалась, что он способен на обман. Чтобы уговаривала: возьми, возьми.

Ту-у-у.

– Алло, дочка?

– Ой, мам, привет, – выдохнула Настя.

– Извини, я с соседкой на лестнице болтала, – сказала мама. – А потом слышу – пиликает. Ну, я, конечно, бегом.

– Ничего. Главное, дозвонилась. Можно я сейчас к вам с папой заеду?

– Конечно. Что-то случилось?

Тень беспокойства проскользнула у мамы в голосе.

– Нет. То есть, да, – сказала Настя. – Вы с папой, я помню, на баню новую откладывали.

– Да. Сто тридцать тысяч уже накопилось.

– Мне тридцать в долг не дадите?

– Так можем и сто, Настюшка.

Настя рассмеялась.

– Нет, мама, мне только тридцать.

– Это Юра что-то сделал? – осторожно спросила мама.

– Там сложно все, – сказала Настя, вздохнув. – Но я в курсе всех его дел. Ты не беспокойся. Мелкие неприятности.

Мама помолчала.

– Тогда, знаешь, – заговорщицки произнесла она, – давай мы не будем подключать к этому делу генерального секретаря. Все равно деньги находятся в полном моем ведении. А ему меньше поводов для беспокойства.

– Конечно, – согласилась Настя.

– Но ты пьешь с нами чай!

– Это без возражений.

Мама в динамике издала одобрительный смешок.

– Тетя Лена как раз принесла мне баночку кизилового варенья. Помнишь, как в детстве ты им объедалась? За уши не оттащить было. В каждом платьице в кармашках хранила свои кизиловые косточки.

– Все, я уже еду, мам.

– Ну так ждем, ждем. Я все приготовлю.

– Спасибо.

Настя отключилась.

Чаепитие вышло скомканным. Папа обрадовался, но почти сразу прилип к телевизору – какое-то обострение опять случилось на Кавказе, в Дагестане произошел терракт, самолет выкатился со взлетной полосы. В общем, ворох тревожных новостей. Как такое пропустить? Единственное, Настя в этих событиях была не виновата. Даже не загадывала. Варенье же оказалось чересчур сладким, и только редкие ягоды на языке давали тонкую, почти позабытую кислинку.

На кухне ничего не изменилось, разве что кафельная плитка на стене у мойки обновила цвет.

– Как вы живете? – спросила мама. – Дружно?

– Д-да, – ответила Настя.

– Я смотрю, ты немного спала с лица.

– Работы много.

– Да-да, – покивала мама. – А мы через недельку уж точно планируем обосноваться на даче. Отец даже новую телевизионную приставку купил. И по прогнозу погоды заморозков уже не обещают.

– И мы как-нибудь подъедем.

– Да, Юра обещал. Он же рыболов?

– Юрчик?

– Он вроде бы говорил, что любитель. Отец все хочет его на Быстрицу сводить. Говорит, поднимет твоего избранника в пять часов утра…

– Ой, не знаю. – Настя торопливо сделала большой глоток и поставила чашку. – Мне, честно, бежать надо.

– Да я уж вижу, – сказала мама. – Сидишь, как на иголках. Тридцать?

– Да.

Мама достала купюры из кармана вязаной кофты и, стиснув их в ладони, посмотрела на дочь.

– Надеюсь, он не из этих.

– Из каких этих? – спросила Настя, похолодев.

Неужели и родители подозревают в Юрчике проходимца?

– Из тех, кто состояния в игровые автоматы просаживает, – сказала мама. – Он же игрок, да? Два дня назад фильм показывали, что это болезнь. Его как раз тогда на дачу к нам надо, Настенька.

– Мам, – улыбнулась Настя, – это никак не связано с игровыми автоматами. Просто… так сложились обстоятельства.

– Но все же он что-то учудил. Если бы вы что-то покупали, ты бы так и сказала.

– Я тебе потом все расскажу.

– А куда ты денешься? Ладно, все, прячь.

Оглядываясь на проем, в котором в любой момент мог появиться отец, мама сунула Насте деньги.

– Даю сорок.

– Мам.

– Отдашь, когда сможешь.

– Спасибо.

Настя протянулась через стол и поцеловала маму в уголок накрашенной губы. Звякнула, задетая блузкой, чашка.

– Сейчас все опрокинешь, – сказала мама.

– Спасибо, мам.

– Беги уже.

– Бегу. Папа, пока.

– Что, уже убегаешь? – подал голос из комнаты отец.

– Дела, – оправдалась Настя из прихожей.

– Молодые, все вам куда-то бежать. Юра пусть позвонит, мне с ним кое-что обсудить нужно. Скажи ему.

– Скажу.

Настя надела туфли и выскочила за дверь.

Юрчик уже был дома. Открыл, едва Настя прижала кнопку дверного звонка. Настороженный, надеющийся, рыжий.

– Ну как? – спросил он, помогая ей скинуть плащик.

– Шестьдесят.

– Ого!

Настя выложила родительские сорок тысяч и прибавила к ним двадцать Пашиных. Всю пачку сунула Юрчику в руки.

– Вот. Пересчитывай.

– Спасибо.

Юрчик прижался к ее губам своими. От него слабо пахло пивом.

– А ты как? – спросила Настя.

– Уже готов. Я тебе там курицу купил, жареную, гриль. Одну ножку съел.

Пересчитав деньги, Юрчик ушел в комнату и вернулся через несколько секунд с прозрачным пакетом на застежке. Внутри краснели и синели купюры.

– Все, полна коробочка.

– Что теперь? – спросила Настя.

– Теперь надо ехать.

Юрчик скользнул мимо нее к вешалке.

– Я могу с тобой, – сказала Настя, поворачиваясь за ним, как флюгер.

– Куда? – Юрчик запаковался в куртку. – Тебе лучше этих людей не видеть. Да и им тебя, знаешь, не хотелось бы показывать.

Он утрамбовал пакет за пазуху, проверил, как он там сидит.

– Когда тебя ждать? – спросила Настя.

– Ждать? – Юрчик повернулся к часам и зажмурил один глаз, видимо, рассчитывая время. – Если все будет хорошо, то где-то к часу ночи, думаю, вернусь. Если вдруг возникнут какие-то проблемы, то, наверное, не раньше следующего вечера. Может, к ночи. Ты только сразу не паникуй, поняла? Убить не убьют, – не совсем уверенно произнес он.

– А если – в полицию? – предложила Настя.

Юрчик ухмыльнулся.

– Они сами – полиция. – Он одернул куртку. – Ну, все.

– Постой! – Настя прижалась к Юрчику, попала губами в челюсть, в ухо, в уколовшую щеку. – Ты лапку взял?

Юрчик хлопнул ладонью по джинсовому карману.

– Всегда со мной.

– Я тоже буду, – сказала Настя. – Ты еще не знаешь, что я могу. Я очень многое могу!

– Все, – отстранился Юрчик, – ты ешь курицу и особо не переживай. Что будет, то будет.

Он вышел за порог.

– Юра! – выдохнула она, но дверь за Юрчиком уже закрылась.

Какое-то время Настя стояла, совершенно не понимая, кто она, где она, потом кинулась к кухонному окну. За перекрестием ветвей она успела разглядеть невысокую, сутулящуюся фигуру прежде, чем та шагнула в темноту из-под фонарного света, и скрестила пальцы.

Хоть бы все было хорошо!

Она вдруг забеспокоилась, все собрал Юрчик со своей стороны или нет. Ведь недостающих было пятьдесят тысяч, а он взял шестьдесят и ни словом не обмолвился, что десять тысяч – лишние. Значит, не поймал должника? Или должник отдал не все? Все-таки не слишком пухлый был пакет.

Усилием воли Настя запретила себе об этом думать. Пусть. Надо надеяться на лучшее. Если не сегодня, так завтра. На столе в кухне она обнаружила завернутую в фольгу курицу и как-то неожиданно, кусочек за кусочком, отщипывая, съела ее почти подчистую. Во-первых, видимо, нервы. Во-вторых, было удивительно вкусно. Или вкусно – это во-первых? Ох, не важно. Телевизор она даже не стала включать. Обойдемся! Все и так будет хорошо. А если не будет, кому-то завтра точно не поздоровится. Вот так.

Спать Настя легла где-то через час. Два раза вставала отмыть жирные от курицы пальцы. Третий раз захотела пить. Юрчика в кровати не хватало ужасно. Некуда было приткнуться. Эх, планида, планида. Только бы не обманул.

Приснилась почему-то стая птиц, летящая в сером небе. Они размеренно махали крыльями, и невидимую Настю несло вместе с ними. Ни земли внизу, ни солнца видно не было. Снились они, видимо, оттого, что Яна упомянула про журавля.

Утро было глупое, дурацкое, рабочее.

Душ, остатки курицы – как быстрый холодный завтрак, тени, ресницы, помада, крем для рук.

Чулки, черная юбка с разрезом, рубашка, кофта.

Юрчика еще нет? Что ж. Пока не повод паниковать, сказала себе Настя. Но стоит крепко задуматься. Взяли деньги и не отпустили? Денег не хватило до нужной суммы? И лапка, получается, не помогла. Но ведь кроме лапки… Она чуть не позвонила на работу и не сказалась больной, чтобы остаться дома в ожидании криминальной хроники и репортажей о происшествиях.

Случится что-нибудь онлайн, а она тут как тут, и перекинет смерть с Юрчика на кого-нибудь еще. Если его изобьют до полусмерти, то и полусмерть. Даже самый незначительный синяк перекинет.

Да! Да, пусть кто-нибудь другой.

Только – опять же – паника это или не паника? Рано, пожалуй, еще Юрчика хоронить.

В офисе, вот удивительно, все спорилось у нее в руках. Находились старые, потерянные было отчеты, суммы бились до копеек, показатели совпадали, контрагенты вовремя делились данными, а голова была светлая и ясная, как никогда.

Не работа – мечта.

– Привет.

– О, Паш, привет, – Настя улыбнулась коллеге, заставшему ее у кофейного автомата.

– Тебе еще деньги нужны? – спросил он.

– Нет, спасибо, тех, что ты дал, хватило.

– Точно?

– Ага.

– Я все же у брата занял.

– Уже не нужно. Спасибо.

Автомат нагудел в пластиковый стаканчик эспрессо.

– А хочешь прикол? – спросил Паша.

Настя взяла стаканчик.

– Давай.

– Ну, это не прикол, на самом деле. Как бы странная история. Ну, знаешь, из разряда казусов. Чего не было-не было, но вот есть.

– Не тяни, – сказала, отхлебнув кофе, Настя.

– Надо же завлечь.

Паша потер нос и тоже выбрал эспрессо. Втиснутая в щель купюра оживила автомат. Настя вздохнула.

– Все, я завлеклась.

– Тогда слушай, – сказал Паша. – У меня есть приятель-патологоанатом, работает в первом городском морге. Туда, в сущности, всех свозят. То есть, со всего города. Во второй морг при пятой больнице, в основном, с области везут. А к нему – городских. И он мне рассказывает: принимаю, значит, погорельца. Ну, труп, то есть. В бытовке калорифер крякнул, рядом краска хранилась, ну и полыхнуло. А мужик там спал. Стекло разбил, пьяный, влез погреться. На треть обгорел, ну и надышался всякой гадостью. Умер уже в больнице. Пытались откачать, но бесполезно. Собственно, отравление продуктами горения, как причина. Осмотр, вскрытие, кровь на исследование, гистология. Все, как положено. Ну, мой приятель и говорит: аллес капут, отравление, никаких сомнений, какой-то там гемоглобин и прочее. Потом, говорит, смотрю, а у него слева, в подреберной, откуда-то порез нарисовался. И достаточно глубокий. По всему – еще прижизненный. Не было, он поклясться готов, что не было, а есть. Словно несчастному кто ножом еще и бок пропорол.

Настя заледенела.

– Ножом?

Она вспомнила порезанную куртку. Это же тогда! Как раз в репортаже снятое очевидцем видео показывали. Она и пожелала. А Юрчик потом пятьдесят тысяч принес. С лапкой своей. Возможно ли, что удар, который по всему должен был Юрчику достаться, она на того самого погорельца перекинула?

– Ну, ножом или другим острым предметом, – сказал Паша, забирая стаканчик из автомата. – В общем, нечто необъяснимое. Рана, конечно, не фатальная. Но откуда? – Он отхлебнул кофе. – Приятель записал потом, что, выбегая из бытовки, мужчина, скорее всего, поранился о скобу или наточенный, тонкий предмет, вроде кромки жестяного листа. Только одежда целая, ага. А на днях, говорит, еще один случай произошел.

– Еще один? – эхом отозвалась Настя.

– Ну, шумная авария, помнишь? На пересечении Юбилейной и Макарова. Молодой придурок на «тойоте камри» залепил в борт «хундаю».

– Да, я видела, – прошептала Настя.

– Придурка пришлось спасателям вырезать.

– Он остался жив?

Паша фыркнул.

– Если это мне патологоанатом рассказывает, откуда парень-то жив будет? Умер, конечно. Там удар очень приличный был. Собственно, с десяток одних переломов, вывихи, ушибы, плечо, голеностоп, пальцы. Ну и бедренная артерия…

– Хватит, – попросила Настя.

– Да, это я не к месту, – согласился Паша. – Но важно, что мой приятель, когда, значит, производил вскрытие, все дотошно отмечал. То есть, рассечения, порезы, повреждения кожи. И только он утром все зафиксировал, вечером – знаешь, что? – находит две совершенно новые, не замеченные раньше гематомы.

– Две?

– Одна, говорит, в правой половине груди, другая – в левом боку. То есть, сообщает он мне, в этот промежуток времени, когда труп был предоставлен сам себе, он неведомо как получил удары в грудь и по почке. Представляешь? Встал, с кем-то поспорил, нарвался на крепкий, кулачный ответ.

– Может, он просто пропустил?

Паша усмехнулся.

– Он мне фотографии показывал. До и после.

Все сходилось. Настя почувствовала, как плывет голова. Это она загадывала, чтобы вместо Юрчика пострадал водитель! А Юрчику как раз досталось от вымогателей, он сам упоминал про удар в грудь.

Значит, работает?

– Ой, прости, – сказал Паша, заметив, как Настя качнулась. Он только сейчас сообразил, что выбрал не подходящую тему для разговора. – Я дурак, да? Про трупы…

– Ничего, – слабо улыбнулась Настя. – Хороший прикол. Я пойду?

Она забрала с собой стаканчик недопитого эспрессо. И, сославшись на головную боль, отпросилась домой со второй половины дня.

Настя сразу решила так: сейчас она ждет хронику или выпуск новостей на местном канале и спасает Юрчика. Ей только нужно какое-нибудь происшествие, авария или убийство. В виски будто молоточками било: работает! Работает! Не лапка, совершенно бесполезная, а она. Тем более, что ее умение, в сущности, никому ущерба не наносит. Повредит ли мертвецу лишняя гематома? Ведь нет.

Она сядет у телевизора, дождется, когда кто-нибудь онлайн вывалится из окна, утонет или, скажем, просто умрет от инфаркта, кто-нибудь известный, о ком обязательно снимут репортаж, и все, что выпадет Юрчику, перенесет на него. Каждый день люди умирают, не может быть, чтобы не показали ничего подходящего. Криминальной хроники – по два выпуска в день гоняют. Телевидение с этого кормится.