Андрей Голов
Дядя Саша
– Ну, может, вспомнил чего нового? А, дядя Саш? Дело-то серьёзное, нагонят народу из города, тихой жизни не станет. Тебя точно все расспрашивать станут, единственный ты свидетель.
– Опоздал я тогда, пришёл – только кровь да головы лежат. Я думаю, это за мной охота, страшно мне.
– Да ладно, кому ты нужен… Хотя, ты, дядя Саш, не беспокойся, я подумаю, что да как.
– Может, зайдёшь? Выпьем по маленькой?
– Некогда, надо ещё Попова найти, а он, если учует, что от меня пахнет, докладную напишет. Тот ещё говнюк. А что там за зарево?
Дядя Саша дёрнулся и повернулся, в стороне пруда мелькали оранжевые всполохи. Раздумывать долго не пришлось – пожар. Горела баня, где растекалась по тёмным доскам пола кровь двух убитых людей, не дождался маньяк свою последнюю жертву и теперь заметал следы, пустив «красного петуха».
– Баня горит, – мёртвым голосом прошептал дядя Саша. – Баня Палыча.
– Баня? Да чтоб тебя, только пожара в деревне не хватало.
Не прощаясь, участковый быстрым шагом пошёл в сторону жилых домов, надо было организовывать население деревни на тушение пожара. По летней жаре огонь мог перекинуться на сухую траву и дойти до жилья.
Дядя Саша пошёл в дом и остановился в ужасе, на крыльце были видны красные пятна, плохо различимые в наступающем сумраке. Осторожно приблизившись, хозяин сплюнул.
– Фу, пакость какая. Вот гад, подбросил, близко где-то бродит, намекает, что недолго мне осталось.
У двери лежала ветка боярышника, вся усыпанная спелыми ягодами. Брезгливо отшвырнув её в сторону, зашёл в дом. Внутри страх на время отступил, и жажда снова принялась терзать нутро. Дядя Саша даже думал пойти в деревню, добыть самогонки и поискать себе новых сподручников, но вспомнил про случившееся в бане. После этого страх вернулся бесконтрольным ужасом и заставил придвинуть стол и лавку к двери, перекрывая проход. Дядя Саша заметался по маленькой комнатке, бросая взгляды в окно, где, возможно, бродит вокруг дома убийца. «Нет, он утром придёт. Ночью не посмеет. Утром». До утра надо было придумать, куда спрятаться. Первой мыслью был погреб, яма под домом, где пахло сырой землёй и лежали гнилые доски от старой «лежанки» дяди Саши. Он уже почти полез туда, как вспомнил про огонь. «Сожжёт, как есть сожжёт весь дом, он уже вон сколько народу порешил. Что ему дом спалить, где я прячусь?» Тут же почуялся с улицы запах гари. Дядя Саша снова заметался по комнате. Протяжно завыли на кладбище, а следом зашуршало на крыльце, по доскам зацокали когти. Но эти звуки были обычными, давно привыкший к ним дядя Саша только сплюнул и заорал:
– Иди, иди отсюда, не до тебя. Пользы никакой, зря кормлю только.
Снова заклацало, зашуршало и стихло, с кладбища донеслось обиженное:
– У-у-у-у.
«Ничего, если выживу, пару кур у соседки украду в гостинец, задобрю». Эти размышления немного успокоили, и в мозг пробилась мысль о кладбище. Можно спрятаться в старой церкви, правда от неё одни стены остались, но место-то хорошее, не додумается там злодей его искать. Была ещё мысль пойти к кому-нибудь в гости и там отсидеться, вот только в приличный дом дядю Сашу не пустят, а таких же, как он, маньяк режет без жалости. «Церковь, там не найдёт». Ближе к утру силы дядю Сашу опять покинули, и он, слабо переставляя ноги, с которых спадали резиновые сланцы, двинулся на кладбище. Небо уже наполнилось золотистым светом. Старик шёл, раздвигая высокую траву и опустившийся на кладбище густой туман. Среди моря белого киселя, словно рубка корабля спасения, возвышалась полуобвалившаяся колокольня. Дядя Саша зашёл внутрь кирпичной коробки и осел на землю у стены без сил.
Обломки церковной стены холодили спину выступившими на кирпичной кладке каплями осевшего тумана. Дядя Саша услышал шелест травы и хруст кирпичной крошки под чьими-то ботинками. С улицы в проём упала длинная тень, вытянулась на противоположной стене, а потом дёрнулась, собираясь у ног появившегося в проёме человека. Дядя Саша потёр слезящиеся глаза и встал на карачки, сил выпрямиться у него не было. Человек подошёл почти вплотную и снял капюшон толстовки с головы. Дядя Саша с трудом опознал этого человека без формы, перед ним стоял следователь Попов. Чувство облегчения сменилось новой волной ужаса, когда Попов заговорил.
