Андрей Дрожжин
Труба
Бобик висел голый; избитый и напуганный; с выпученными, от боли и страха открывающейся двери, глазами, так как натянутый скотч связывал его главный, такой же ничтожный, как он сам, посиневший прибор с дверной ручкой. На эту пятую точку крепления спортсмены скотча маленько сэкономили, поэтому толстячок несколько неестественно изогнулся. Если бы не побои и вытекающая от головокружения, вызванного непривычным состоянием тела в пространстве, коньячная блевотина, выглядело бы это все комично.
Лишившись зуба; Ролекса; золотых: браслета, цепочки и перстня; почти новых кроссовок Найк; ремня и джинсов Армани; налички; Айфона и Айпада, лысый сохранил две ценные вещи, на которые представители от спорта не посягали: честь и документацию.
Инсценировка ограбления прошла отменно! Кто бы сомневался – матерый рецидивист Мойша, он же Саша Савельев, свое дело знал!
Первый раз он попал за решетку за плохо подготовленную мелкую аферу, поэтому и стал на зоне нареченным Мойшей. И отсидел бы Саша потихоньку свою сухую короткую статью, если бы не юношеская страсть к приключениям. Полез он зачем-то в сомнительную разборку. Никто его об этом не просил, никто его в ней не ждал, дело его совсем не касалось. И все бы кончилось плохо, если бы фраера в пылу потасовки чуть не «расписали» местного авторитета, который случайно под руку подвернулся. Вот тут-то и сгодился Савельев со своей, вернее с отобранной у кого-то по пути, заточенной ложкой. Махнул пару раз… и в трюм. Благодарный авторитет от больших проблем его «отмазал», но отсидеть, в результате, все равно пришлось чуть не в два раза больше назначенного.
Савельев вернулся домой, но сверх быстро снова оказался за решеткой. Причиной, как не странно, стал отец. Работяга, принципиальный мужик старой закалки, с порога заявил, что не потерпит в своем доме уголовника. А идти Саше больше было некуда, ведь квартиру, в которой он жил с матерью после их с отцом развода, отобрали. Саша обвинил в этом отца. А потом, когда скандал запылал, как стог сена, и не только в этом.
– Это ты мне жизнь искалечил, падла, – орал он на весь подъезд, – а теперь признавать это боишься! Это из-за тебя я стал такой! И за решеткой в результате оказался тоже из-за тебя!
Родители развелись, когда Саше пошел десятый год. Но и до этого их совместной жизнью называлось только пребывание в одной квартире со скандалами и рукоприкладством. Кроме ребенка родителей не связывало ничего.
Алексея Петровича жена, с его слов, «окрутила». Он мужик правильный, толковый, смурной и грубоватый. Она: веселая, шустрая, легкая, всегда везде первая. Женился он только, чтобы не говорили, что обрюхатил девку и бросил. Поначалу все думал, что сможет выбить «ветер из задницы», как он говорил, и семейная жизнь наладится. Но не вышло, и довольно долго промучившись, они все-таки разошлись.
Саша с матерью ушли жить в ее квартиру, где одну комнату занимала вонючая, прикованная к постели бабка, а в другой разместились они. А Алексей Петрович сразу же привел в дом такую же мощную и властную, как он сам, лишенную чувства юмора, вкуса и женского обаяния правдорубку Людмилу. Они, не скрываясь, встречались уже давно, но жена терпела и из вредности развода не давала и согласилась лишь когда Людмила забеременела. После этого жизнь матери быстро покатилась в пропасть: она с горя начала «поддавать», да со временем все сильнее и сильнее, и «веселиться» пуще прежнего. Выносить полоумную старуху, которую смерть категорически не хотела забирать и «гулящую» мать, Саша не мог и хотел вернуться к отцу. Но Алексей Петрович, уже достаточно намучился с озорным и неуправляемым мальчишкой, таким же бойким и не погодам смекалистым, как мать; таким же егозой, и проходимцем. Никакие его усилия не могли изменить эти два одинаковых характера. И как ей, вертихвостке, не помогал его кулак, так и этому, стервецу, ремень был не указ. Ненависть к сыну усугублялась еще и тем, что Саша, как зеркальное отражение походил на мать. Поэтому новой семье «чужой» сын оказался не нужен и отец прогнал своего Сашу, употребляя при этом множество непечатных выражений. А потом там родился Лёша.
Саша и правда был очень не по возрасту самостоятельный, и если бы родители расстались, когда он был поменьше, трагедии с матерью, может быть, и не произошло бы.
Территория всего предприятия, как венами, пронизана железнодорожными путями. Чтобы грузовики и другая колесная техника могла свободно перемещаться между цехами, шпалы закатаны в асфальт, поэтому из него торчат только рельсы.
Нелепая, жуткая смерть произошла после смены прямо на глазах у двух десятков работников, идущих вместе с Савельевой к проходной. Мать попала под «маневровый». Как такое могло произойти, ведь они шли одной «кучей», никто не может ответить до сих пор.
Подробностей описывать не станем, – там была непередаваемая картина. По этой же причине даже не предлагаю вам представить себе, что происходит с телом, которое затащило под тепловоз. От Савельевой не осталось практически ничего. Ее растерло и раскатало на три десятка метров. Все свидетели трагедии оцепенели от увиденного. Нереальность медленно исчезающего под тепловозом тела дополняло отсутствие не то что крика Савельевой, а даже хоть какого-нибудь звука. Ужас был такой, что никто, несколько секунд тоже не мог произнести ничего, а заорали на все лады, лишь когда из-под многотонной машины полилась багровая кровяная жижа вперемежку с кишками, костями и ошметками одежды.
В тот день Корнеев первый и последний раз появился на предприятии. Это он заставил машиниста отмывать и тепловоз и пути, а потом потащил к себе в отделение, где сердце бедного старика не выдержало, и он умер прямо в клетке для задержанных.
Машинист второй смены говорил, что от тепловоза, как на живодерне, стало пахнуть кровью и свежим мясом. Этот запах преследовал его повсюду и, проработав всего пару дней, попросил перевести его слесарем в цех. Никому даже в голову не пришло посмеяться над ним или проверить его слова. К машине подходить боялись.
Тепловоз по договоренности с краевой администрацией хотели обменять в области на другой, но оттуда прислали нового машиниста, которому о страшном происшествии рассказали только после того, как он подметил, что в том самом месте, названном «Лида», по имени погибшей, машина издает какой-то странный звук, негромкий, но отчетливый, похожий то ли на стон, то ли на крик и, теряя тягу, притормаживает, словно спотыкается. Это длится, может быть, какую-то секунду, но провал мощности, похожий на толчок, подтверждают все приборы. К счастью, новичок оказался не слишком впечатлительным, да и повышенная, после происшествия, зарплата машиниста сделала свое дело. Он так и работает на предприятии до сих пор. Но удостовериться и в его словах желающих не нашлось.
А ночью на «Лиде» происходит странное мерцание. Ночная смена обходит этот участок дальней стороной, – за соседним цехом. Даже охране Два Винта рекомендовал по ночам не ходить здесь.
Причиной тому стал молдован Богдан Хава́й по прозвищу Обжора. Он, как и ВДВ ничего подозрительного ни в какое время суток здесь не видел, и шел через «Лиду» на четвертый пост. Увидев в ночной мгле его темный силуэт, одна из женщин-работниц подняла такой крик, что разбудила, наверное, весь город. Ответственный и лишенный навязчивых мыслей Обжора подумал, что женщину нужно спасать и бросился ей на помощь, но та, увидев бегущее к ней приведение, упала в обморок. Случай не вполне веселый, так как после этого работница стала заикаться.
Кроме них ничего подозрительного здесь не видит только один человек – Савельев-старший. Несколько раз они втроем ночью приходили на «Лиду» и смотрели, но ничего необъяснимого не увидели. Наблюдательный Обжора предположил, что мерцанием могут быть отблески света, который качающейся на ветру прожектор отбрасывает на стекла цеха, а те на пути.
И вот, после взаимных упреков и «посылов» случился громкий скандал. Он быстро перерос в драку, а затем, также быстро в поножовщину, в которой Мойша в ярости махнул отца ножом по руке и по брюху, как на зоне отточенным «веслом». Хорошо, что в обоих случаях не до смерти!
Подоспевший, живущий в соседнем подъезде Два Винта, к которому втихаря прибежал Лёша, – младший Савельев, когда огонь родственного непонимания только разгорался, вытащил взбешенного Мойшу с окровавленным тесаком в руке на лестничную площадку. Потом отволок к себе домой, притащил сумку водки и закрыл дебошира на пару дней. Сам же вызвал из больницы свою подругу, хирурга Ренату, которая прямо дома зашила старшему Савельеву ножевые. Потом отправил с ней Лёшу с наказом: не отпускать от себя до команды.
К тому времени женщины в семье Савельевых уже не было. С Людмилой Алексей Петрович прожил недолго. Вредное производство быстро свело ее в могилу. Не помогла даже сила характера.
Два Винта остался с Савельевым и два дня ухаживал за раненным, уговаривая не заводить на сына «дело». Водки тоже выпили немало и, в конце-концов отец, то ли замученный уговорами, то ли ослабленный количеством алкоголя, согласился, но с одним условием: «Чтобы я больше этого выродка никогда в жизни не видел! Пусть катится отсюда куда угодно. Не то сам зарежу!». А потом добавил: «И на моих похоронах тоже, Виталий, чтобы его не было. Ответишь!». Два Винта пообещал (в уме держа только похороны, так как умершему уже все равно, а за живого разве поручишься, тем более за бандита, – мало ли что ему в голову может прийти!) и на третий день отправил Мойшу в другой город под протекцию своего однополчанина.
Но Саша Савельев до новой жизни не доехал. В поезде он «обул» какого-то лоха, и почему-то решил, что можно и дальше продолжать ехать в том же вагоне вместе с потерпевшим. Конечно, его скрутили прямо на платформе на глазах у изумленного однополчанина Виталия Витальевича.
Это был очень глупый «заход» и, к счастью, на зоне Мойшу встретил сам Витя Таёжный, за которого Саша расписал на первом сроке фраера. А такая встреча говорит о многом! Поэтому второй срок стал тоже длиннее положенного, но теперь Мойшей Сашу Савельева стали называть без иронии, как в первой ходке, а с подобающим уважением. Главным уроком той отсидки стало понимание, что «садиться» надо, когда это надо, а не как фраер «по залету».
После этого заключения Саша Савельев последний раз вернулся в город. Это довольно длинная история, но рассказать о ней стоит хотя бы для того, чтобы не писать отдельную книгу.
Друзья Савельева не дождались его выхода с первого срока. Ковалев и Огородник женились, и второй вместе с женой и дочкой уехал из города.
С Ковалевым, по правде сказать, Савельева вообще связывало мало: он был больше другом Немоляева, и к нему, семейному человеку, Саша сам не пошел. А Немоляев сначала избегал встречи, но, случайно столкнувшись с Мойшей «нос к носу», торопливо, не поднимая глаз, сказал, что говорить им больше не о чем.
Эта «потеря» не удивила и не расстроила Савельева. Его лучшим другом был Сеньор Помидор – так он в шутку называл простого и необидчивого Лёшу Огородника, который не просто спокойно, а даже с интересом относился к лидерству Савельева. При этом сам Саша, являясь во всем ему примером, не позволял себе «перейти грань» и опуститься до оскорбления или унижения друга.
Сеньор Помидор, в отличие от более осторожных и осмотрительных Ковалева и Немоляева, поддерживал любые затеи Саши, на которые он был просто мастер. Он участвовал во всех экспромтах Савельева, прекрасно исполняя отведенные ему роли, и благодарный Савельев никогда не пожинал лавры в одиночку, – весь успех, а затем и гонорар от своих выдумок он делил поровну. Зато когда настало время отвечать перед законом за ту авантюру, в которую втянул друга, Саша полностью взял вину на себя, иначе сроки получили бы оба.
В подобное благородство тесть Огородника не верил. Он «капал» дочке на мозги, что, вернувшись Савельев, за то, что «тянул» срок за двоих, либо поставит семью на счетчик, либо сразу сведет с ними счеты и не пожалеет даже ребенка. Жена Лёши не могла больше выносить отцовских страшилок и настояла на отъезде.
А в детстве все свободное время Савельев и Огородник проводили вместе. Чаще всего они тусовались в квартире Огородников, ведь его родители появлялись дома редко, а своего дома у Саши практически не было. Такая свобода «развязывала руки» и будоражила ум Саши на всякие подвиги и приключения. Был, правда, младший брат, но он не мешал. Он рос каким-то странным мальчиком: целыми днями смотрел по телеку исключительно криминальные новости и бандитские сериалы, а после просмотра, не стесняясь старших ребят, репетировал перед зеркалом сценки из увиденного. Ничего другое мальчика не интересовало. «Может, хочет стать актером?» – думали они. Но кем он хочет стать, Саша понял только, когда сам стал Мойшей.
Так и кто бы вы думали, с радостью, в отличие от теперь уже бывших друзей, встретил Савельева после второй ходки? Вот именно: подросший брат Сеньора Помидора – Огород и его дружки: Лёха Беззубый и Корнет.
Первые дни они не давали Саше прохода и «радость» встречи от такой «опеки» быстро прошла. Если «актера» Огородника Мойша мимоходом знал, то этих двух вообще первый раз видел, поэтому как-то не «догнал»: с чего они решили, что он будет сидеть с ними у подъезда на кортах, лузгать семки и учить их правильно базарить? А потом «в случае чего» «пыхтеть» за их хулиганство. Друзья же недоумевали: почему он их сторонится?
Савельев дал понять, что не ищет себе компании, и ничего общего у них нет и быть не может: он не собирается работать, как все на заводе, бухать после смены пиво, а выходные проводить в гаражах или на рыбалке. Короче жить, как все в городе. Беззубый и Корнет оказались более сообразительные, не с первого раза, конечно, но все-таки. А вот настырный Огород, который стал искать встречи с Савельевым уже в одиночку, получил в результате в «пятак». Он так впечатлился украшавшими запястья и пальцы Мойши настоящими, не фильмовскими наколками; так млел, когда немногословный Мойша употреблял настоящие, такие емкие, слова из «фени», причем по делу, а не как все попугаи-обыватели, порой не зная их настоящего смысла; так заглядывал в его ставшие глубокими, спокойными, с умудренным прищуром глаза и рот, с настоящей золотой фиксой, что вывел-таки Сашу из душевного равновесия.
Из воспоминаний детства всплыл тот, «распальцовывающий» перед зеркалом мальчишка и Мойша понял, для чего нужен был тот балаган. Бедняга, насмотревшись попсовых сериалов, начал грезить по зонной романтике, которой в натуре нет и близко, а есть только гнетущая атмосфера и жестокая борьба за выживание, в которой такие клоуны, как Огород ломаются первыми. Но «актер» не унимался и уже «задолбал» вопросами: как там то, как там се? Разумеется, ничего кроме совета не попадать туда, от мудрого Мойши он не добился, но продолжал вести себя в том же духе, все более напоминая шныря. И пока Огород не стал им, а обязательно станет, если попадет на зону, в морду, в качестве первого урока, дать ему просто необходимо. Что и было исполнено.
На следующий день домой к ВДВ, у которого после возвращения жил Мойша, пришла вся троица за сатисфакцией.
– Где Савельев? – с порога спросил Корнет.
– Ты кто такой? – смачно откусывая бутерброд, спокойно спросил Два Винта.
– Виталий Витальевич, это Корнет, – ответил за него Лёха Беззубый, – он на Базе работает.
– Лёха, – сказал Два Винта, выходя из квартиры и подвигая животом «гостей» к лестнице. – Мне все равно где он работает. Я его не знаю, и знать не хочу, а тебя знаю. Почему ко мне обращается «парень с Базы», а не ты? Привет, кстати.
– Здравствуйте, Виталий Витальевич. Извините. Это мы… Вот это Огород, – Лёха вытащил из-за своей спины с огромным синяком приятеля, тот буркнул: «Здрасте…», и продолжил. – Мы не к вам пришли. Извините, Корнет чего-то вперед полез… Савельев ведь у вас живет? Он дома?
Два Винта, не торопясь, жевал бутерброд.
– Савельев? Дома он. Только что его видел: из магазина в подъезд вошел. Зачем он вам?
– Да побазарить с ним хотели! Есть о чем! – опять попер Корнет.
– Только я не пойму: чего вы ко мне пришли? – не слушая реплики, продолжил Два Винта, обращаясь к Лёхе. – Он в соседнем подъезде, ты же знаешь.
– Не… Это мы… это я знаю… Но мы не к Алексею Петровичу. Сашка Савельев у вас ведь живет? – ответил Беззубый.
– Ну, что, Лёха, дадим теперь слово твоему другу? О чем ты, «парень с Базы», хотел побазарить, скажи?
Корнет клацнул зубами от злости. Глаза его налились.
– Да вы гляньте на эту морду! – Корнет подтолкнул Огорода еще ближе к ВДВ. – Он чо про себя думает? Это чо за ерунда? Так с друзьями не поступают…
– С друзьями, говоришь? – спокойно перебил Два Винта. – Может, было за что?
– Не, Виталий Витальевич, – вступился Беззубый, – правда беспредел…
Тут открылась дверь в квартиру. Два Винта, не оборачиваясь, отступил немного в сторону и все увидели на пороге Мойшу. К ужасу «друзей» он был в одних штанах и тапках. В руке держал такой же, как был на ВДВ, тельник. Все тело Савельева украшали тюремные наколки, от которых становилось жутко.
– Знакомый базар слышу, – показав фиксу процедил Саша и стал одевать тельняшку. – А базар в натуре птичий. Бакланы клювами защелкали.
Мойша так посмотрел на пришедших, что те попятились. Огород снова спрятался за широкую спину Беззубого, морда которого покраснела, словно зажглась, и на ней проступили капельки пота. Корнет раскрыл рот и часто-часто заморгал.
– Я, Виталий Витальевич, отойду на коллектор.
Два Винта положил в рот остатки бутерброда.
– Давай, Саш, только недолго. Мы же чай пить собирались. Я сейчас заварю.
– Мне там, Виталий Витальевич, в банку мою с кипятильником, как я показывал, заварите, пожалуйста. Я порожняка толкать не стану, быстро вернусь.
– Давай, – дожевывая, ответил ВДВ. – Папиросы иди возьми. На подоконнике лежат рядом с банкой.
– Теперь, Лёха, – сказал Два Винта, когда Саша скрылся за дверью, – самый подходящий момент вам «слиться» и больше никогда не попадать ему на глаза. Если ты и твой «парень с Базы» думаете, что он сейчас на коллекторе будет вам объяснять почему так произошло, а потом еще прощение попросит, то вы конченные идиоты! Это рецидивист Мойша и вы даже представления не имеете, по каким понятиям он живет. Вот этот, обоссанный, – Два Винта вытащил из-за Лёхиной спины до смерти напуганного Огорода и повернул его лицом к Беззубому, – уже понял, что сейчас кто-то из вас, самый такой смелый, останется лежащим с кишками наружу на пустыре. Понял и очень хочет уйти, а лучше убежать отсюда. И это, чтобы остаться живым, не очень даже стыдно. Мойша скоро уедет, и я сделаю так, чтобы он вас в эти дни не искал.
– Да чо за бредни! – снова выпендрился Корнет.
– Да заткнись ты! – зашипел на него Беззубый. Иногда на Лёху находило затмение, и он становился нормальным, здравомыслящим парнем. – Виталий Витальевич, я понял. Мы уходим. Только, пожалуйста, не говорите никому, что так вышло. И ему тоже ничего не говорите.
– Разумно рассуждаешь, – с улыбкой одобрительно покачал головой и хлопнул Лёху по плечу Два Винта.
Огород, споткнувшись о ногу Беззубого, и схватившись за перила, чтобы удержаться на ногах, не дожидаясь команды, рванул вниз. Лёха, видя, что Корнет «лезет в бутылку», взял его за локоть, но тот выдернул руку и остался стоять, сверля взглядом ВДВ. Беззубый махнул рукой и потопал вниз.
Два Винта, не спуская улыбку, проводил взглядом Лёху один марш и, вопросительно подняв брови, посмотрел на Корнета, словно только его увидел. Добродушное лицо ВДВ просто-таки светилось вопросом: «А-а-а, так это ты тот смельчак?».
Огород пробежал уже два этажа. Беззубый одолевал второй пролет, когда за дверью послышался шорох. До Корнета в этот миг дошло, что еще несколько секунд промедления и в его короткой безоблачной жизни произойдут серьезные и непоправимые перемены. Он повернулся и быстро зашагал по ступенькам.
На площадку вышел Мойша. В куртке, в ботинках, с папиросами в руке. Встал у перила, рядом с ВДВ, закурил беломорину, стал слушать шаги. С площадки последнего, пятого этажа, на котором жил Два Винта, хорошо видна вся лестница.
– Виталий Витальевич, почему подорвали? – медленно, тихо, в своей манере спросил Мойша.
– Ты чего вышел-то? Я думал ты чай завариваешь.
– Чай заварим. Чай нужно не спеша пить. Бакланы где?
– Улетели. Это перелетные. Сказали, что квартирой ошиблись.
– Бывает… – оскалился Мойша и густо плюнул в мелькнувшую несколькими пролетами ниже спину Корнета, и, увидев, что попал, сказал громко, на весь подъезд. – Там, Ермолай, один, я расслышал, на Базе потеет! Вам ничего с Базы не подогнать, Виталий Витальевич?
Услышав это, Корнет уже совсем не гордо, выскочил из подъезда быстрее Лёхи, столкнувшись с ним в дверях. На улице, у дальнего подъезда, стоял бледный и встревоженный Огород, готовый побыстрее уйти. Дождавшись друзей, он спросил:
– Ну, чо, куда? По домам?
– Вот сука, а! – начал мерить шагами расстояние от подъезда до клумбы и обратно Корнет. Он был в ярости. – Лёха, ты чо ушел-то?! Чо вы забздели-то?! А?!
Беззубый закурил. Вторую сигарету протянул Огороду. Тот тоже закурил.
– Вы чо молчите-то, а?!
Корнет плюнул и снова зашагал взад-вперед.
– Пошли, чего стоять-то? – сказал Огород.
– Тебя вообще никто не спрашивает! – выпалил Корнет. – Мы за тебя «вписались», а ты первый забздел!
Лёха Беззубый и Огород молча курили. Корнет подошел вплотную к Огороду и сказал:
– Молчите? Ладно. Раз так, то больше от меня помощи не жди. Даже не обращайся. А общий «косяк» на тебя повешу. Больше отец тебя отмазывать не станет.
– Ты чо, охренел что ли?! – чуть не поперхнулся сигаретным дымом Лёха.
Огород побледнел еще больше и дрожащим голосом сказал:
– Это такой ты друг оказывается?
– Да ссыкло ты, а не друг! Насмотрелся ящика и косил всю жизнь под блатягу, а на самом деле всегда был ссыкло. Чувствовал себя уверенно только рядом со мной, потому что знал, что отец отмажет, «если чо». А теперь пора ответить за аванс!
– Зря скалишься, Корнет, – ответил, бросая окурок ему под ноги, Огород. – Ты меня не подставишь, – я тебя больше не знаю. А вот Савельева пока он в городе ты будешь бояться. Это ты меня вынудил к нему идти, Лёха свидетель, я не хотел. Ты сам ввязался не в свое дело, тебя никто не просил. Ну, ничего, я завтра пойду и извинюсь за этот визит. Не все ж мне только перед тобой извиняться. А теперь, дай пройти! – и, оттолкнув не ожидавшего такой наглости Корнета, пошел по улице.
– Козел, – процедил, смотря вслед уходящему Огороду, сквозь зубы, чтобы он не услышал, Корнет.
– Ну и чего теперь делать? – выбрасывая окурок, спросил Лёха.
– Ничего. Сигарету дай. Ты про него что ли? – закуривая, ответил Корнет. – Да завтра сам придет.
– Не придет… А если услышал, как ты его обозвал, точно не придет. Ты же знаешь, что нельзя так обзывать, он же сто раз говорил, что это самое страшное оскорбление.
– Да ладно, мы ж не блатные, чего ты? Да он просто хотел свалить вот и ушел.
– Нам, кстати, тоже надо идти, чтобы не пришлось бежать, если Савельев выйдет.
– Пошли…
– Много ты лишнего наговорил, Корнет, – доро́гой, закуривая очередную, продолжил Беззубый. – На фига ссыклом его назвал? Когда он зассал-то, что-то я не припомню?
– Да никогда! Когда ему ссать-то было? Знал, что со мной, как за каменой стеной, потому и не ссал. А если бы не я…
– Я тоже ссыкло? – перебил Лёха и внимательно посмотрел на друга. И не дождавшись ответа, продолжил. – Мне чего теперь делать прикажешь?
– В смысле? Ничего…
– В смысле «ничего»? Один останешься? Огорода ты зря обидел. Он единственный кто пострадал, а ты ему еще наговорил такое.
– Единственный? А вот соплю Савельева на моей шее видишь? Это как? Я чего это должен просто так оставить?
– И чего будешь делать? На заточках вызовешь его биться?
– Не-е-е-т, – заблеял Корнет. – Мы с отцом кой чего получше придумали. За него брат его сводный ответит.
– Как? – чувствуя все большее отвращения к идеям Корнета и его папаши, спросил Лёха.
– Да очень просто. С завода на Базу в охрану его возьмем. Мы ему поможем перейти, а потом недостачу какую-нибудь крупную или порчу на него повесим. Барыш нам, а он поедет по зонам вслед за старшим братцем.
– Это без меня, Корнет! – твердо и без раздумий сказал Беззубый. – Я тебе даю слово, что ничего об этом не слышал «если что», но серьезно тебе говорю, что в этом не участвую, даже не смотри на меня так. Старший нас распишет сто пудово! Моргнуть не успеем, как червей кормить будем.
– Посмотрим, – сощурившись, продолжал сверлить Лёху взглядом Корнет. – Надо с отцом поговорить.
Они с отцом стоили друг друга. Это отец привил сынку любовь провоцировать и ставить людей в неловкое положение. А когда сосунок подрос, на этом стало можно и даже нужно зарабатывать. Поэтому и появился у них несколькими годами позже семейный бизнес.
Корнет с Лёликом Веселым и еще одним пацаном на «ухоженном», ворованном Мерседесе занялся по папиной наводке автоподставами. Конфискованную у «кинутого» местного интеллектуала машину с «кривыми» документами «подогнал», конечно, сам майор Корнеев.
Дело сразу пошло и набирало обороты: деньги «обутых» обывателей полились рекой, и вскоре группировка пополнилась «новой» «ушатанной» «бэхой» и еще более несвежим Лексусом. Обе машины без документов, с перебитыми VIN и другими косяками. На БМВ повесили номера, снятые с ржавеющей несколько лет во дворе УВД, брошенной Тойоты.
К сожалению Корнеева, расширяться банде было некуда: как сынок не старался аккуратно привлекать новые кадры, в городе для подобной работы их категорически не хватало. Даже Лёха Беззубый отказался ради быстрого и легкого заработка уходить из охраны предприятия, посчитав несправедливым расклад по дележке, – половину выручки Корнет отдавал папе, себе оставлял половину от оставшегося, а четверть возвращал пацанам. В сущности, каждому доставались копейки. Парни скоро стали проявлять недовольство, но Корнеев запретил сынку идти на уступки, предложив недовольным побольше работать. Кончилось тем, что на Лексусе «работать» вообще стало некому.
Тогда Корнет с папиного благословления отправился в командировку, – набирать состав в другом городе. Но по пути не смог отказать себе поживиться. И вот когда на обочине он с дружками «разводил» очередного «чайника», увидел, как два только что промчавшихся мимо них джипа метров через двести резко остановились. Корнет почувствовал неладное. И чутье его не обмануло.
Это был Мойша, который от такой наглости старого знакомого и радости предстоящей с ним встречи моментально отменил свои дела и остановил машины. Он к тому времени отбыл уже третье свое наказание и «держал» город, тот самый, о котором говорилось ранее. А тут у него под носом, на его дороге «бомбит» такой «полезный» человек!
Джипы начали разворачиваться, а Корнет с дружками, бросив «дойку», уже улепетывал, как мог, в сторону дома. А мог не очень здорово. Старый «очкастый» с двухлитровым двигателем по сравнению с новыми джипами Сашиной бригады тянул, мягко говоря, слабо. Мрачный финал этой неравной погони приближался быстрее, чем летели метры шоссе под колесами «мерина». Но надо ж было и здесь произойти чуду! Впереди из поворота на шоссе неторопливо выехал экипаж ВАИ. В «девятке» находились трое военных. Нужно было только успеть дотянуть до них…
На протяжении нескольких километров водители проезжавших мимо автомобилей наблюдали довольно комичную картину. За машиной военной автоинспекции на довольно близком расстоянии ехал раздолбанный темно-зеленый Мерседес в 210-м кузове, в котором три коротко стриженные головы постоянно оборачивались, чтобы видеть «висящий» на их заднем бампере отмытый до зеркального блеска черный джип. Периодически из-за его грозной морды показывалась фара такого же красавца.
Мойше вскоре наскучил этот цирк и джипы, развернувшись через сплошную, помчались в обратную сторону. Корнет же так до города и «тошнил» за своими спасителями по совершенно пустому шоссе, набранные военной машиной, семьдесят километров в час.
Бизнес пришлось свернуть. Бомбить в городе, где все знали кто такой Корнет, нельзя, а все прилегающие дороги еще пару-тройку месяцев после этого случая «пасли» машины Мойши.
На следующий день, подходя к своему дому, Два Винта на лавочке под деревьями заметил до боли знакомую и еще более болезненно неприятную фигуру заместителя начальника городского УВД майора Корнеева. «Как же этот сосунок Корнет похож на папашу!» – подумал ВДВ, вспомнив борзого, коротко стриженного, невысокого роста, с острыми чертами лица и злыми глазками отморозка.
В такое время на этой лавочке должны были сидеть старушки, но они стояли поодаль и наблюдали картину встречи. «Согнал, козел, – снова подумал Два Винта, – для проведения следственных мероприятий. Излюбленная, затертая до дыр фраза. Сашку что ли дожидается?».
– Здорово, ВДВ!
Два Винта хотел пройти мимо, не обращая внимания, но подумал, что этот визит не спроста и решил принять вызов.
– Здорово, Корнеев, – мрачно ответил он и закурил.
– А я вот сижу, воздух дышу.
– Глубоко не вдыхай только – ты не в своем районе.
– Выходной у меня сегодня, вот думаю с кем пива попить, – он потряс початой бутылкой и отпил из нее, повернувшись в сторону от старушек. – Вот бери, у меня в сумке еще три штуки.
– Что-то ты не там сидишь. Далековато от своего дома ты зашел собутыльников искать.
– Ну, ладно, ладно, чего ты кусаешься! Каких собутыльников? Это ж пиво. Я выходной, хотел тебя пивом угостить, поболтать.
– Так понимаю, что с пивом и тему принес для болтовни?
– Есть одна тема, да. Александр Савельев называется.
– И что с ним?
– Да так, ничего, – отпивая из бутылки, ответил Корнеев. – Думал, ты расскажешь. Бери пиво-то.
– Спасибо, обойдусь. А с ним самим беседовал?
