Андрей Анатольевич Глазнев
Не ушедшие
– Но почему?
Салон опять наполнился тишиной, Игорь молчал, словно собираясь с силами, он опять думал о жене и сыне.
– Потому, что если те, кто должен умереть, останутся с нами, будет гораздо хуже. С ними что – то происходит, они меняются в момент смерти. Какая – то злая сила проникает к нам через дверь, которой пользуется смерть и овладевает ими. Не ушедшие приобретают сверхъестественные способности, они становятся одержимы злом, смерть и страдания других питают их силу.
Дима вновь в мельчайших деталях, вспомнил кошмары, которые видел в последнее время.
– Что я должен сделать, что бы кошмары прекратились?
– Останови людей, которых спас…
– Как?
– Верни им то, что забрал у них, верни им смерть.
Дима посмотрел на Игоря как на сумасшедшего.
– Нет… это не возможно…я не смогу.
– Сможешь, иначе кошмары прикончат тебя. Между тобой и твоими не ушедшими, возникла прочная ментальная связь. Ты не разрывно связан с ними и всё то зло, что они творят в нашем мире, на твоей совести.
– А ты не мог бы мне помочь? – Дима с надеждой взглянул на Игоря.
– Каждый сам убирает за собой дерьмо.
Хмурый мужчина, разразился безумным смехом. Диме показалось, что Игорь сейчас находиться совершенно в другом месте, с другими людьми. Безумие скопившееся в салоне, передалось и ему, он ощутил, острое, непреодолимое желание присоединиться к сумасшедшему веселью убийцы.
– Я не справлюсь! – нервно хихикнул Дима.
– Справишься, – Игорь продолжал смеяться, но боль застывшая в глазах, выдавала его, – в конце – концов, сны так достанут тебя, что ты будешь готов даже убить собственных жену и ребёнка, ты будешь готов на всё, лишь бы избавиться от этого груза.
Некоторое время мужчины сидели молча, с завистью наблюдая за суетой самых обычных людей, рядом с ночным супермаркетом, живущих обычной жизнью.
– Почему, те, кого призвал господь, не умирают? Почему это вообще происходит с ними?
– Смерть нельзя обмануть, ни у кого нет второго шанса. Каждому бог отмерил собственную меру и в строго назначенный час душа покидает тело. Но если в дело вмешивается случай, и тело человека избегает смерти. То с той стороны, появляется много желающих занять осиротевшую оболочку. В нашем деле Дима, мы отталкиваемся от простого правила. . После смерти душа покидает тело – но не всегда с уходом души, погибает тело.
– Это похоже на бред!
Дима почувствовал, что должен немедленно закрыть руками уши, и бежать прочь от этого странного человека. Потому что если он этого не сделает, ему передастся его безумие.
– Возьмём к примеру Мефистофеля, давай предположим, что не было никакого дьявола, – с каждым словом голос Игоря креп и обретал всё большую уверенность и жестокость, – а было событие, результатом которого должна была стать смерть нашего героя, но каким то чудом, он избежал смерти. Но в точно отведённую богом минуту, душа покидает тело и её место занимает, какая то злобная сверхъестественная сущность. Порождение, другого инфернального мира, невесть как проникшая в наш мир. И единственной целью, этой злобной по своей природе сущности, является смерть и разрушение. Не нравиться пример с Мефистофелем, вспомни невероятную историю мистера Джекилла и доктора Хайта или графа Дракулу, Джона Картера или любую другую историю о попаданцах.
– Это не доказательство, – Дима всё ещё сомневался.
Он был словно избалованный подросток, желающий получать подарки на каждый новый год и упрямо отказывающийся верить в то, что деда Мороза не существует.
Дима отчаянно сопротивлялся правде Игоря, он понимал, что мир ясновидящего – убийцы, не такой яркий, красочный и добрый как мир ясновидящего – спасателя. Мир Игоря холодный, он полон одиночества, боли и насквозь пропитан безумием. В то время как в тёплом мире Димы, его осталась ждать Света.
– Мне нужны, доказательства, – уверенно произнёс Дмитрий, полный решимости отстоять свою правоту.
Игорь неопределённо хмыкнул.
– Закрой глаза.
– Что?
– Доверься мне…
– Ты на моих глазах прострелил человеку голову!
– Я ведь обещал, что не трону тебя.
– А ещё ты обещал прострелить мне коленную чашечку.
– Дима твою мать, закрой глаза.
Игорь не выдержал, быстра достав из кармана пистолет, снял предохранитель и упёр глушитель, парню в лоб. Дима послушно закрыл глаза.
– А теперь сосредоточься и подумай о той девушке, что ты спас от насильников.
Дима послушно сосредоточился на образе Лены. Сначала он не видел ничего, потом, Дмитрий как будто задремал и увидел сон, от которого кровь стыла в жилах.
Он увидел Лену, но он уже не мог с полной уверенностью утверждать, что это была именно она.
Прекрасная как мечта, она стояла совершенно обнажённой в центре огромной пентаграммы, кутаясь в потоки энергии, бушевавшей по всей комнате. У ног девушки, колыхалось море обнажённой плоти, два десятка людей, обеих полов, разных возрастов, исступленно совокуплялись, насыщая комнату энергией своих тел. Силой, которую Лена с жадностью тут же впитывала в себя словно губка.
Животная оргия продолжалась уже не первый час, обнажённые тела блестели от пота. На лицах многих любовников, читалось полное изнеможение, но они словно одержимые, даже не думали останавливаться.
Один мужчина уже бездыханно лежал на полу, схватившись руками за грудь, он смотрел остекленевшим взглядом прямо на Лену. Немое обожание и преклонение, смешанное с животной похотью, навсегда застыло в потухшем взгляде.
Прямо на глазах Дмитрия молодая парочка, потеряла сознание от обезвоживания. Дима издал немой крик, наблюдая за этой оргией смерти. Словно почувствовав его присутствие, Лена повернулась к нему, призывно улыбнувшись окровавленными губами, она поманила Диму к себе, лаская руками с кривыми животными когтями своё неестественно прекрасное тело.
С диким криком Дмитрий пришёл в себя. Тяжело дыша, он с ненавистью посмотрел на человека, разрушившим его мир.
– Добро пожаловать в реальный мир, засранец, – хихикнул Игорь.
Дима прикрыл глаза и устало откинулся на спинку сиденья.
– Как мне остановить их?
Игорь испытывающее посмотрел на него, что – то решив для себя, покачал головой и наклонившись в сторону пассажирского сиденья, открыл бардачок.
Дима завороженно уставился на свою детскую мечту. Как долго он мечтал в школе о настоящем револьвере, терпя издевки и унижения школьников. Сколько раз в своих мечтах он входил в школу и толпами расстреливал своих мучителей.
Револьвер в глубине бардачка, манил, тянул к себе, тихо нашёптывал обещание силы и власти, словно кольцо всевластья. Наблюдая за остекленевшим взором Димы, Игорь заволновался.
– Парень только без глупостей, – отдёрнул он Дмитрия.
Вздрогнув, Дима пришёл в себя, устало потёр лицо, словно избавляясь от морока. Протянув руку, нерешительно взял пистолет.
– Прежде чем ты начнёшь изображать из себя ковбоя, хочу предупредить тебя кое о чём, – Дима встревоженно посмотрел на Игоря, – не ушедшие, больше не люди, поэтому убить их, будет не так и просто…
Глава 30
Пролесок за городом, полон тишины и покоя. Место куда не долетают звуки города и рева пролетающих по автостраде машин. Нетронутый уголок природы, ещё не осквернённый, ещё не уничтоженный, полный душистой зелени травы и пения птиц.
Одинокий художник, творящий своё искусство, кажется не замечает ничего вокруг. Полностью растворяясь в тихом шелесте тянущейся к солнцу травы и птичьего гомона.
Он не слышит как группа людей, продирается через лесной массив отделяющей город от поля. Не видит, как выбравшиеся на поляну люди окружают его полу – кругом и медленно двигаются в его сторону. Не замечает звериной жажды убийства в глазах, Увлечённый работой, не замечает невероятной красоты женщину, идущую к нему через высокую траву.
На Лене широкое свободное платье, полностью скрывающее её руки и ноги. По пятам за ней следуют Галя и Жанна, они следуют за своей госпожой, положив ей на плечи руки. Пальцы девушек унизаны дорогими перстнями и кольцами. Больше на девушках нет никаких украшений, нет даже косметики на лицах. Ни что не должно отвлекать внимание от драгоценностей на руках девушек, покоящихся на плечах царственно шествующей Лены.
Подойдя к художнику, Лена остановилась, окружившие полумесяцем Николая люди тоже замерли. Девушка с любопытством посматривала на продолжающего как ни в чём не бывало творить художника и терпеливо ждала. Прошло минут десять, прежде чем Николай обратил на присутствующих внимание.
– Вы уже здесь! – рассеянно заметил он, бросив быстрый взгляд на окруживших его людей и вернулся к прерванному рисованию.
Лена прислушалась к себе, что – то глубоко внутри неё, по прежнему закипало от ненависти при виде художника, но девушка могла контролировать это что – то внутри себя, пока была тверда в своём решение, убить Николая.
– Что вы рисуете? – поинтересовалась Лена, даже не сделав попытки взглянуть на холст.
– Вас, – усмехнувшись в бороду ответил художник, – глядя на вас я испытываю глубокую неприязнь, отвращение граничащее с безумной ненавистью. Но ваша красота, она бесспорна. Было бы глупо и жестоко убить вас, прежде чем я запечатлею вас совершенный облик на полотне.
– Я могу взглянуть? – поинтересовалась Лена, пропуская мимо ушей угрозу смерти.
– Один момент… я почти закончил, – художник придирчиво глянул на картину и на Лену, словно сравнивая их.
Лена незаметно кивнула своим людям. Они сделали шаг вперёд, раскрывая сжатые до этого в кулаки руки и кровожадно улыбаясь. Люди Лены не были вооружены, это было лишним. Их руки венчали, длинные и смертоносные когти, крепче металла и острые как бритва. В хищно раскрытых ртах, виднелись острые иглы зубов – клыков.
Сделав последний мазок, художник удовлетворённо кивнул. Явно довольный своей работой, отступил на шаг назад. Ударом ноги, опрокинул стоящую на земле сумку. Из упавшей на бок сумки, посыпались белоснежные листья бумаги с какими то рисунками.
Одарив, заподозрившую что – то неладное Лену, зловещей улыбкой, художник широко раскинул в сторону руки и по поляне тут же закружил в невидимом танце ветер. Он легко собрал рассыпанные по земле листья, закружил в воздухе и швырнул в лицо людей Лены.
Лесная поляна наполнилась криками боли и ужаса. Лена с любопытством скосила глаза, что бы посмотреть, что же происходит с её людьми. Полные губы изогнулись в довольной улыбке, хитрость художника, явно пришлась ей по вкусу.
Дьявольские образы, запечатлённые художником на бумажных листах, обрели форму и жизнь, питаемые порочной энергией Николая.
Шальной ветер, бросил в лицо толстого дядьки клочок бумаги, до знакомства с Леной обожавшего проводить время на детских игровых площадках в тёмных раздумьях, наблюдая за малышами. Нарисованная на бумаге уродливая волосатая лапа с мускулистыми пальцами и смертоносными когтями, ожила и вцепилась педофилу в горло, выдавливая из него жизнь, питаясь его страхом.
Потрёпанная девица с потухшим взглядом наркоманки, дико закричала, когда к её лицу намертво прилип лист с нарисованным на нём лапой ястреба. Кровь из разорённых птичьими когтями глазниц, мгновенно пропитала бумагу. Полосуя в бессильной ярости бумагу разрывая в клочья остатки лица, девица повалилась наземь.
Прыщавый юнец с пастью полной острых волчьих зубов, успел поймать лист, прежде чем он словно пивка, присосался к его телу. Любопытство заставило взглянуть на рисунок, топка доменной печи, брови подростка успели выгнуться дугой. Прежде чем яростное пламя из адского горнила дохнуло на него, сдувая плоть с костей словно пыль, превращая кость в кучку пепла.
Дородная женщина, похожая на мать многочисленного семейства истошно орала, беспомощно бегая по поляне, оставляя за собой крупные кровавые следы. С десяток листов с наспех намалёванными клыкастыми пастями, вцепились в несчастную высасывая из неё кровь.
Тяжело дыша с горящими глазами Лена следила за тем как гибнут её люди. С трудом оторвавшись от столь заворачивающегося зрелища, она с укоризной посмотрела на художника, покачала головой.
Художник усмехнулся, быстро повернул полотно в её сторону, что бы она по достоинству смогла оценить силу искусства.
Лена улыбнулась, отдавая должное художнику, портрет вышел на славу. Она была как живая, портрет действительно завораживал, он увлекал, звал за собой. И Лена на миг поддалась этому чарующему зову.
Её спас звон драгоценностей, ручьём стекающий с высохших пальцев Жанны и Галины. Лена сморгнула морок и удивленно посмотрела на костлявые костяшки покоящиеся на её плечах, обтянутые серой кожей. Жизнь почти угасла в телах её соратниц.
Лена быстро выкинула вперёд руку и дотронулось до холста, который тут же вспыхнул с сухим треском, как будто картина полностью была пропита бензином. Страх на мгновенье исказивший лицо художника, не укрылся от внимания Лены.
Зарычав словно хищник, она в два прыжка преодолела расстояние до художника, в клочья распарывая бумажную стену, наспех воздвигнутую Николаев. Он наивно полагал укрыться за ней, от её гнева и вцепилась ему в горло. Два существа, вступившие в схватке, покатились по окровавленной траве, пытаясь разорвать, друг друга в клочья.
Усевшись верхом на Николая, Лена яростно полосовала его лицо, острыми словно у зверя когтями. Художник наотмашь ударил сидящую на нём верхом девчонку, раскрытой ладонью в висок. Тонко взвыв, Лена скатилась со своего врага, словно её ветром сдуло.
Быстро встав на ноги, Николай обрушил на ещё не пришедшую до конца в себя Лену град ударов. Он бил её со всей силы ногами, по рукам, по животу, бедрам и лицу. С такой силой, что обычный человек, уже давным – давно испустил дух. Лена же только злобно шипела, извиваясь по земле словно уж.
Двое последователей Лены, прорвались сквозь бумажный вихрь и постарались стать на её защиту. Обезумевший от крови и витавшей вокруг энергии Коля, даже не заметил их. Мощным ударом ладони, он свернул шею одному из нападавших, а второго схватил в охапку, легко, словно пушинку поднял над головою и со всего маху грохнул оземь, вышибая из несчастного дух.
Этого мгновения вполне хватило Лене, чтобы подняться на ноге и вцепиться в руку художника.
Дикий визг Николая, заполонил поляну, заглушая все остальные звуки, отшвырнув от себя, прочь девчонку он с все нарастающим ужасом взирал на ладонь правой руки с тремя шевелящимися обрубками и двумя чудом уцелевшими пальцами. В голове художника, билась только одна мысль, «как же он теперь будет творить…».
Воспользовавшись растерянностью Николая, Лена запрыгнула ему на спину, вцепившись зубами в шею, пытаясь перегрызть сонную артерию. Художнику лишь чудом удалось сбросить с себя обезумевшую ведьму. Отбросив её прочь, он взмахом руки, поманил к себе парящие в беспорядке повсюду листья бумаги, закрутил в конусы и бросил смертоносную стену навстречу Лене.
Девушка замерла на месте, когда два конуса, буквально в сверлились в её живот. Кровь хлынула по ногам, мгновенно пропитав свободное платье Лены. Девушка в испуге прижала ладони к разорванному животу, пытаясь удержать внутренности, почувствовав внезапную слабость во всём теле, плашмя упала на спину.
Разъяренный, почти потерявший человеческий облик художник, подскочил к ней, безжалостно убрал руки прочь с ужасной раны, которую словно срам, отчаянно пыталась прикрыть Лена и вгрызся как голодный зверь в нутро, приходя в неистовое возбуждение от криков отчаянья и боли жертвы…
Направляясь к дому художника Николая Тропинкина, капитан Длиноносов, прилагал огромные усилия, что бы ни развернуть машину и не вернуться в гостеприимную и уютную квартиру последнего допрошенного свидетеля. Никанорова Изольда Полиграфовна, зам. Директора рекламного агентства, со слабостью к молоденьким практикантам и как выяснилось позже, молодым полицейским чинам.
Несмотря на возраст далеко за тридцать Изольда Полиграфовна, была не замужем. И на невинный вопрос Дона почему, ответила «покачену». И вообще как теперь вспоминал капитан, первая половина допроса, прошла весьма неудачно. Каким то невероятным, почти фантастическим образом Изольда Полиграфовна, как то естественно и невинно, свела к этому самому, «покачену», все вопросы.
– Капитан Длиноносов, – высокая длинноногая брюнетка, невероятно красивая со стрижкой под мальчика, медленно произнесла фамилию капитана, словно пробуя на вкус, – какая двусмысленная фамилия!
– Обычная фамилия, – настороженно ответил Дон.
В детстве изрядно натерпевшийся из – за своей необычной фамилии.
– Ну не скажите, – Изольда мечтательно улыбнулась, – такие приятные ассоциации возникают.
– Не знаю, что у вас там возникает, – грубо оборвал её Дон, – но предупреждаю сразу, мои предки были просто излишне любопытны.
– Мне тоже после знакомства с вами, стало очень даже любопытно, – женщина подарила ему свою самую обворожительную улыбку и стрельнула глазами.
– Вам уже сообщили, о гибели ваших коллег? – Дон постарался сосредоточиться на опросе свидетеля.
– Печально, – Изольда скорбно опустила голову и пересела на диван поближе к капитану, словно ища у него поддержки, – вам никогда особо остро не хотелось жить, узнавая о смерти близких людей?
– Вас не удивили те способы, которыми они ушли из жизни?
– Ничего удивительного, творческие люди, банальная смерть, наверняка огорчила бы любого из них, – Изольда Полиграфовна невинно расстегнула верхнюю пуговку блузки. – мне кажется, или здесь и вправду слишком жарко?
– Вы не знаете, кто мог желать смерти вашим коллегам? – Дон был согласен, с этой женщиной в одном в комнате и правда, становиться слишком жарко.
– Ну, – Изольда снова понуро склонила голову и передвинулась к капитану ещё чуть – чуть ближе, – если бы они сами перерезали друг другу глотки, меня бы это не удивило. Но самоубийство действительно странно.
Дон задал ей ещё пару десятков вопросов, которые ни к чему не привели, кроме как сокращения расстояния между Изольдой и Доном на диване.
Слишком поздно капитан понял, ещё один вопрос и Изольда Полиграфовна, будет отвечать ему на него, сидя у него на коленках. Немного поколебавшись, он достал, злополучные комиксы и протянул зам. Директору.
– Вы не знаете, кто мог нарисовать эти комиксы?
Женщина в ужасе пролистала пророческие страницы, всё теснее и теснее прижимаясь от страха, к мужественному боку Дона.
– Всё это так ужасно, – прошептала она, отшвыривая прочь комиксы, пряча лицо на груди капитана.
Руки перепуганной женщины, скользнули по телу Дона, с явным удовольствием ощупывая мускулистое тело.
– Кто мог их нарисовать? – повторил свой вопрос капитан, чувствуя себя загнанным в ловушку.
– Сейчас на наше агентство, работает трое художников, Саша Самохвалов, Жора Итальяно, – Изольда подняла лицо от груди Дона и взглянула на него красными глазами, – но они пустышки, ни таланта, ни фантазии… Коля, Коля Тропинкин, настоящий мастер, талант. Мог бы стать известным художником, если бы не был трусом.
Изольда запрокинула шею, словно в ожидание поцелуев, Дон не удержался и таки клюнул её один раз в шею. Изольда тихо засмеялась, закрыла глаза, продолжила.
– Коленька постоянно брюзжит на всех, что агентство заваливает его работой, не давая ему сосредоточиться на искусстве. Но он знает, настоящее искусство, это голод, нищета, постоянный творческий поиск, частые приступы отчаянья, острое осознание своего одиночества, сомнение в своих силах, искренняя убеждённость в собственной бездарности.
– Откуда, вы так много об этом знаете?
Изольда взглянула на него в упор, и Дон успел заметить мелькнувшую в карих глазах боль. Старую, давно поджившую ранку, тем не менее, продолжавшую время от времени кровить.
– Потому что я тоже трусиха, – Изольда натянуто рассмеялась, откинулась назад, упала спиной на диван, раскинув в сторону руки, словно приглашая капитана в свои объятья, – в молодости у меня был талант. Мои учителя видели во мне великую поэтессу, способную вернуть стихотворному слову былую гибкость и силу. Талант требовал времени, усилий и огранки. А мне хотелось петь и веселится. Любить и быть любимой. Хотелось банально кушать, три раза в день и быть уверенной в завтрашнем дне.
Изольда замерла, словно вспомнив, что речь совсем не о ней.
– Да Коля мог нарисовать эту брошюрку, но зачем ему это. Он ведь ненавидит свою работу.
– Вы хорошо знаете Тропинкина? – спросил Дон всё больше и больше теряя нить разговора.
Его глаза были прикованы к блузке Изольды, про себя он гадал, какие богатства скрывает от него природа, за этим тонким лоскутком одежды.
– Достаточна хорошо, – она лукаво улыбнулась ему, – одно время даже очень глубоко.
– В каких отношениях вы с ним пребывали? – не понял взмокший капитан.
– Да в каких только отношениях мы с ним не прибывали, – захохотала Изольда.
Решительно схватив Дона за голову, прижала к себе. В следствие лобового столкновения с пышной грудью, то что произошло дальше, он помнил довольно плохо. Тем более это касалось только их двоих.
Воля и контроль над собственным телом, вернулись к нему спустя несколько часов. Он пришёл в себя в постели, надёжно укрытый толстым теплым одеялом, с уютно, совсем по – домашнему, Изольдой склонившей голову на его обнажённую грудь.
Эта вот домашность и напугала Дона, привела в чувства. Он встрепенулся, чувствуя, что самое время бежать, пока быт не начал затягивать его. Пока он не захотел стать домашним.
Искушения остаться было слишком велико. Воображение уже начало рисовать полный холодильник, свежие рубашки по утрам, горячие, сытные ужины по вечерам, чистая постель, телевизор, газета и тапочки. Все эти удобства, манили и шептали ему, никуда не уходи… останься и мы будем твоими.
Дон встрепенулся, гоня от себя эту дурость, выскочил из постели, начал поспешно собираться.
Наблюдая из под полуприкрытых ресниц, за поспешным бегством Дона, Изольда неожиданно хихикнула.
– Что смешного? – нахмурил брови Дон.
Он поймал себя на мысли о том, что если она попросит его остаться, он скорее всего…вернётся в постель, что бы остаться на горячий ужин и совсем немножечко чуть – чуть посидеть в тёплых тапочках перед телевизором с газетой в руках. Проклятый домашний уют, запустил в него корни, с горечью подумал про себя Дон, натягивая брюки.
– Вспомнила комиксы, которые ты мне показал… странные они, – Изольда села на кровати, натянув одеяло до подбородка.
– Да уж, – согласился Дон, – куча трупов, куда ещё страннее.
– Не в том дело, – Изольда на миг задумалась, нахмурив бровки, – у шефа не было жены и детей, секретарша не могла быть беременной, так как спала с шефом, а он был бесплоден из – за какой то болячки подхваченной им в юности, в одной из дружественных стран ближнего зарубежья. К тому же в агентстве, ходили упорные слухи, что они собираются пожениться.
Забыв о том, что он безумно куда то спешит, Дон перестал одеваться, присел на кровать.
– Паша – креатор, разбил себе голову, по тому, что в ней не было никаких идей, – Изольда снова прыснула от смеха, – я тебя умоляю, в его голове сроду ничего путного не было. Все свои идеи он черпал из ю туба или зарубежной рекламы. И разбить голову от отчаянья, он мог, если бы ему интернет отключили.
– А Евгений Стрекало – копирайтер?
– Он вообще собирался уходит от нас. Около десяти лет он писал романы в стол. В прошлом году его заметило одно крупное издательство и подписала контракт на все романы. Так что с такими деньгами, что ему привалили, он мог позволить себе даже полную амнезию.
– А как насчёт манекенщиц?
– Вот тут в точку, эти сучки давно друг на друга зуб точили.
Изольда задумчиво потёрла подбородок.
Но знаешь, что в этой истории самое таинственное, – прошептала Изольда мистическим шепотом, – Эти провидческие комиксы, появились после того как Коля Тропинкин, пытался покончить с собой… ничего не напоминает?
Дон сопоставил факты и пожал плечами. За что Изольда тут же лягнула его ногой.
– Ну же капитан, подумай, ты так генералом никогда не станешь.
– Типун тебе на язык, – огрызнулся Дон, чем вызвал новый приступ смеха у Изольды.
– Сумеречная зона, Стивена Кинга, – подсказала она и разочарованно вздохнула, видя что Дону это ни о чём не говорит. – Главный герой романа, тоже едва не погиб. После катастрофы, у него появился дар предвиденья… думаешь у Коли после попытки самоубийства, тоже появился какой то дар.
– Не знаю, – Дон опять пожал плечами, решительно встал с кровати, закончил одеваться, – дар не дар, но переговорить с вашим художником, следует обязательно…
Мысли о Изольде, теплые и такие домашние, затуманили голову капитана, в результате он потерял бдительность и не обратил должного внимания, на настораживающие странности в окрестностях дома художника. Усиленные патрули милиции, несчастные, потерянные люди, бредущие по улицам, словно побитые собаки, расклеивающие на столбах объявления о потере близких.
Во дворе дома художника, Дон припарковал служебный автомобиль и отправился по записанному в блокноте адресу, когда его окликнул капитан Потапов из отдела по розыску людей.
Дон приветливо помахал ему, подошёл поздороваться, но разговор не получился. За Потаповым словно рой, вилась толпа встревоженных людей. Мужчины и женщины, старики и дети, у каждого в семье кто то пропал. Это было похоже на эпидемию, по словам Потапова, люди просто брали и исчезали на районе, без следа. Пропадали все подряд, школьники, студенты, пенсионеры, даже два бандита пропало и почти весь штат местных алкоголиков.
Дону оставалось только посочувствовать своему товарищу, тепло попрощавшись с ним и выразив надежду, что всё ещё наладиться, Степан потрусил к подъезду художника, уже начинало вечереть и капитан всерьез начал думать о том, что бы провести ночь в постели Изольды.
Поднявшись на лестничную площадку квартиры Николая, капитан весело насвистывая, начал звонить в дверь. От его профессионального взгляда не укрылось, что ещё совсем недавно, дверь выбивали.
Напрасно простояв под дверью, добрых пять минут, Дон решил позвонить в двери соседей, что бы выяснить, не знает ли кто не будь из них, куда подевался Николай Юрьевич.
Никто из соседей не спешил открывать двери. Дон насторожился и прислушался, надеясь, что кто – то из жильцов с этой лестничной площадки, выдаст своё присутствие, неосторожным шорохом. За дверями закрытых квартир, было тихо словно в могилах.
Дон продолжал прислушиваться и в этот момент, ощутил, что – то, что позже никак не мог сам себе объяснить. Он испытал, острое, не поддающееся контролю желание, войти в квартиру художника. Словно кто то там, звал его тихим, почти бесшумным, но властным шёпотом. И этот бесплотный голос, обладал такой властью, что о том, что бы ослушаться не могло быть и речи. Да и кто в здравом уме, не отзовётся на полный страсти голос любимой женщины, кто воспротивиться полному забот и волнения зову матери, «… Пора домой», кто останется равнодушным, услышав голос собственного ребёнка попавшего в беду.
Дон постарался вспомнить, как поступает закон с людьми вторгающимися в чужое жилище, без ведома хозяина. И не смог. С каждой новой секундой, незримый голос креп, словно слабый ручеёк, решивший отправиться на встречу к морю, становиться сильнее с каждым встречным ручейком.
Так и желание Дона, проникнуть в жилище художника, становилось всё более и более непреодолимым.
Дон протянул дрожащую руку к двери в квартиру Николая, чувствуя что сейчас, он собирается сделать что то неправильное и не находя в себе сил не делать этого. Запретный плод, ожидавший его в глубине квартиры художника, обещал терпкую – неземную сладость.
Дон толкнул дверь, нарушая запрет, переступая порог, вспомнил первую сигарету, которую он выкурил в тайне от родителей. Первую бутылку водки, распитую в десятом классе с другом Костей. Вспомнил свою первую ночную фею, Женю «Сахарок», явившуюся на субботник в отделение милиции, где он проходил практику. Первую взятку, совсем маленькую, можно даже сказать чисто символическую, но тем не менее взятку. Забавно, он брал и после, продолжал брать взятки до сих пор, суммы гораздо больше, закрывая глаза на большее. Но вот та мизерная взятка, навсегда врезалась в его память, словно заноза. Вспомнил он так же и свою первую подтасованную улику.
Вспоминая все свои мелкие грешки и прегрешения, Дон обречённо брел по квартире художника, на слышный только ему зов. Не обращая внимания на толстый слой пыли, щедро покрывавшей пол и отпечаток десяток ног, тех, кто прошёл здесь до него.
Его память фиксировала всё, мужские и женские одежды, в беспорядке валявшиеся на полу по – всюду, детский портфель лежал рядом с сумкой – сеткой полной пустых стеклотары, пара роликовых коньков, собачий повадок, литровая банка с водой и дохлой рыбкой внутри. Куча обуви под стенкой.
Дон подошёл к картине занавешенной простыней и нерешительно замер. Подсознательно он начал понимать, что тонкая простыня скрывает от него, что то действительно по – настоящему прекрасное, что то настолько правильное и настоящее, что ему уже никогда не захочется расстаться с этим. И уже не важно был он в этой жизни плохим или хорошим, он стоял на пороге совершенно нового идеального мира. Где каждый шаг на пользу, любое дело только на благо. Там куда он сейчас направиться, просто нельзя поступать неправильно.
Дон улыбнулся и сорвал с картины покрывало, замерев на месте при виде совершенной, красоты открывшейся ему. Затаил дыхание, отчетливо понимая, что отныне это ему не к чему. Он широко раскинул в стороны руки, подставляя своё тело, хлынувшему на него с картины потоку яркого света, полностью растворяясь в нём, добровольно отрекаясь от собственного я…
Лена пришла в себя, над ней склонилась худое, словно у больной анорексией лицо Галины, она заботливо вытирала слёзы с её лица. Лена судорожно сглотнула, боясь опустить глаза вниз на свой изуродованный живот, с торчащими во все стороны кишками, разорванными и развороченными безумным художником. Всё таки самое страшное позади, враг мёртв, процесс регенерации идёт полным ходом, пара часов и на её животе не останется даже шрама.
Главное, что бы, у её измученного войска хватило сил, она прислушалась к возне в покрытой кровью траве, к тихим всхлипам сладострастия, стонам усталого предсмертного удовольствия.
Из тридцати человек, пришедших с Леной, в живых осталось едва ли половина. И те кто пережил ужасную стычку с бумажной армией художника, отдавали свои последние силы, неистово совокупляясь на отвратительном ложе из грязи, крови и травы, повинуясь, зову своей госпожи, они, истекая кровью, отдавали свои жизни, что бы сохранить её.
Жанна с широко раскрытыми глазами следила за оргией смерти, разыгравшейся на поляне. Окровавленные мужчины и женщины, с открытыми кровоточащими ранами, сломанными костями, пустыми глазницами, устремились навстречу друг другу, пытаясь, соединится в своём последнем безумном соитии. Глотая слёзы, Жанна прокляла тот день, когда поддавшись на посулы Лены, соединила с ней свою кровь и стала её последовательницей.
