Анатолий Бимаев
Восемь-восемь

– Стой, – прокричал он. – Сука, стой.

Я резко надавил на педаль тормоза. Машина встала как вкопанная, мой же преследователь, не ожидавший такого маневра, со всего маху наскочил на багажник, ударившись головой о капот, и медленно повалился на землю.

Старуха наконец-то свернула с дороги. Я выжал газ в пол, юркнув за угол дома, в надежде вырваться со двора. Но меня ждал сюрприз. Кто-то предусмотрительный перекрыл проезд бетонными блоками, выкрашенными в красные полосы. Выматерившись, я включил заднюю скорость. Да так, что машину вышвырнуло из проезда к чертовой матери. Раздался удар. Мою голову рвануло назад, вдавив в подголовник. Клацнули зубы. Во рту появился солоноватый вкус крови. Гараж! За каким лешим ты тут стоишь? Я снова выжал сцепление, решив, если потребуется, раздавить сукиных сынов, сколько бы лет мне потом за это ни дали.

– Ну, гандоны, пизда вам, – прошипел я.

Я рванул с места, целясь аккуратно в типа с окровавленной рожей.

Пьянчуги отпрыгнули прочь за мгновение до того, как я пронесся мимо на скорости шестьдесят пять километров в секунду. Я даже не взглянул на них в зеркало заднего вида. Плевать. Пусть бы даже они расшибли свои безмозглые головы и теперь умирали, дергаясь в предсмертных конвульсиях возле желтых гортензий. Любой суд присяжных меня оправдал бы, отпустив на свободу с овациями.

Вылетев со двора, я остановился осмотреть повреждения. Все во мне клокотало, как в адском котле. Но на машине не было ни царапины. Только чуть-чуть погнуло кронштейны крепления бампера.

Считай, тюнинг, навроде заниженной посадки и спойлера.

Не прошло часа, как у меня начались вновь проблемы.

Гребаные беляши, купленные в ларьке у узбеков. В животе так бурлило, что, наверное, было слышно на МКС. Космонавты приняли эти звуки за сигналы инопланетян. Завтра новость разлетится по всему миру. Аудиозапись моей перистальтика воспроизведут в эфире таких телеканалов, как «CNN», «Russian today» и «НТВ». В программе о паранормальных явлениях.

Я выполнял заявки одну за другой, а волнение внутри нарастало, пока в конце концов у меня не начало срывать днище. На клапан давило, будто я проглотил перед этим пудовую гирю. Позывы то отпускали, то накатывали с новой силой, и каждый раз, когда мне легчало, я отправлялся по очередному заказу, чтобы потом, с выпученными от натуги глазами, с перекошенным от напряжения лицом, нестись по городу сломя голову, спеша высадить клиента прежде, чем облажаться.

Вот в какие моменты начинаешь звереть от российских дорог. Нет, правда, у них существует только два агрегатных состояния. Первое – отвратительное по причине того, что асфальтовое покрытие последний раз обновлялось в середине позапрошлого века. И второе – опять отвратительное, потому что ремонт дороги производился прямо сейчас, в эту минуту. Третьего состояния в природе было не зафиксировано. Господи, даже незначительную выбоину я замечал за километр. Она надвигалась на меня, как цунами. Я покрывался холодной испариной от напряжения, прислушиваясь к своим ощущениям. Мамочки родные! Чтобы не тратить драгоценные силы, я просто зажмуривался. И там, в бурлящей пищеварением темноте, меня подбрасывало на неровности в воздух вместе со взбесившимся в кишках цирком и потом жестко опускало обратно, встряхивая это все, как коктейль.

Удар, настоящий удар кулаком изнутри чудовищной силы. Дерьмо наваливалось на сфинктер всей массой. Не единожды мне казалось: все кончено. Шоколадный батончик вылез из-под обертки. И только неимоверным усилием воли, сжавшись до размера пятирублевой монеты, я запихивал его внутрь, как яблоко в новогоднюю утку.

«Последний заказ – и домой, на толчок», – обещал я себе, переведя дух. И снова мчался за пассажирами.

Тут-то ко мне и села троица пьяных рабочих.

Пока один поджидал меня у дороги, остальные лежали в высокой траве, прямо за пригорком из стеклянных бутылок и кирпичей, полностью сливаясь с ландшафтом. Я заметил их только после того, как державшийся на ногах тип поставил в салон кейс с перфоратором – дорогущим Makita, скрывшись с которым, я вполне мог пойти по статье.

– Смотри, дружище, не уезжай никуда. Я оставил у тебя инструмент, – сказал он, отправившись поднимать спящих товарищей. – Серега! Димас! Просыпайтесь, карета подана!

– Мы никуда не поедем, Толян, – пьяно промычали друзья.

– Рота, подъем, говорю.

– Езжай, Толян, мы останемся.

Солнце светило вовсю, неподвижное, точно плаха, а я изо всех сил сжимал булки. Я был обессилен борьбой, все равно что тунец на крючке у папаши Хемингуэя, но пьяный рабочий все никак не мог разбудить собутыльников.

Подняв одного, он брался за следующего, но пока ставил второго на ноги, первый медленно опускался на землю, снова растягиваясь на траве. После трех безуспешных попыток мужик решил изменить тактику. Он поднял Димаса, невысокого, по-цыгански смуглого парня, и, отряхнув его от земли, повел в мою сторону. Парень спал на ходу. Толян закинул друга на заднее кресло и двинулся за Серегой, чтобы повторить операцию.

– Ну и отъели вы задницы, сукины дети, – усевшись на переднее место, произнес он.

– М-м-м? – послышалось сзади.

– Говорю, за такси деньги давайте.

– Сколько? – покорно спросил друга Димас.

– По сто пятьдесят с рыла.

Позади началось ленивое шебаршение. Серега давил мне в спинку коленом, пытаясь просунуть руку в карман джинсовых брюк. Адская мука. Как у Дьявола на пыточном кресле. Но отстраниться вперед я не мог. Пудовая гиря снова давила на сфинктер. Да так, что пот прошиб тело.

– Куда ехать? – простонал я.

– Димас, ты где сегодня ночуешь? – поинтересовался Толян.

– Я не знаю, – печально ответил Димас.

– Ко мне точно нельзя. У меня дома целый выводок баб. Нарожал на свою голову. Теперь и шагу не сделаешь, чтобы ненароком не наступить на чьи-нибудь трусы или куклу. Эй, Серега, слышишь меня? – прокричал он так, словно Серега сидел на дальнем конце стадиона.

– Да.

– Димас поедет сегодня к тебе.

– Машка будет орать.

– Не сожрет тебя твоя Машка. А Димас даже заплатит. Так ведь, Димас? Заплатишь Сереге?

– Заплачу, – снова покорно ответил товарищ.

Похоже, он был согласен на все. Я и сам уже был готов кому-нибудь здесь заплатить.

– Машка будет орать, – не унимался Серега.

– Подкаблучник.

– Кто?

– Дед Пихто, еб твою мать, – ответил с досады Толян.

От нечеловеческого напряжения на глазах у меня выступили слезы, а в ушах зазвенело. Еще немного – и у меня мог лопнуть сосуд в голове. Кровоизлияние мозга – это не шутки. Я боролся за жизнь, а придурки в машине никак не могли определиться, куда им сегодня пристроить Димаса.

– Ладно, – сказал примиряющим тоном Толян, – пока что съездим за пивом, а там порешаем, как дальше быть. Эй, на галерке, вам пиво взять? Слышите? Или уснули?

– Бери, – ответил Серега, будь он неладен.

– Бери, – буркнул Толян. – А вы бабки дали, чтобы я взял?

Сзади снова началось шебаршение. Все повторялось, как циклы истории. И я находился в самом центре этого проклятого круга событий. Как князь Болконский на Бородинском сражении.

Семь минут ушло на покупку трех литров «Джоя», еще пять минут – на проведение референдума «Где ночует Димас», и целых двадцать минут я прорывался по вечерним заторам в «Четвертый микрорайон», к дому Сереги. Я проклял все деньги мира. Честное слово. Уж слишком тяжелым трудом они доставались. А еще я снова и снова задавался вопросом: «Почему, черт побери, при нынешнем уровне развития технологий человечество до сих пор не изобрело летающие автомобили?» Ни светофоров, ни геморроидальных колец, проехать которые в час пик сложней, чем верблюду пройти сквозь игольное ушко. Я ехал в потоке, переключаясь с первой скорости на нейтральную и обратно, и посылал чуму на нефтяников, упрямо лоббирующих свои антигуманные интересы в ущерб свободного развития человечества.

– А теперь Павших Коммунаров, шестьдесят девять, – сказал Толян, когда его друзья вышли.

Я снова влился в автомобильный поток, тянувшийся, казалось, до самого края земли, когда началась исповедь. Толян устал. Устал возиться с напарниками, этими беспробудными алкашами. Трудно поверить, но Димас был когда-то боксером. Теперь он обычный пьянчуга. Он развелся, лишился квартиры, машины и даже водительских прав. И все это за каких-то полгода. Толян устал учить его жизни. Но больше всего он устал ишачить. У него три дочурки. И старшая уже в возрасте, когда на день рождения просят не куклу, а новый айфон. Весь его месячный заработок меньше стоимости телефона, а ведь дочерей еще нужно кормить, поить, одевать, собирать в школу, покупать украшения, тампоны и памперсы. Четырнадцать лет он работал без отпусков. И за все это время нажил гастрит и четыре кредита.

Грустно, конечно. Но меня эта история совершенно не трогала.

– Остановись-ка вон у того магазина. Куплю, пожалуй, чекушечку водки, – прервал Толян свой монолог. – Завтра как-никак выходной. Имею полное право нажраться.

Я чуть не взвыл от отчаянья.

– Смотри, только дождись. Я оставил у тебя инструмент.

И я не выдержал. Видно, у меня дрогнул глаз или скула, как бывает, когда надежда всей твоей жизни рушится, и этой малости было достаточно, чтобы в моей обороне появилась узкая брешь. В общем, я бросился в магазин вслед за клиентом и, пробежав торговый зал, вломился в подсобку.

– Молодой человек, сюда нельзя! – проорала полная девушка, загораживая мне проход, заставленный коробками из-под товара.

Я налетел на нее, как игрок регби на чужого игрока регби.

– Где у вас туалет? – проорал в ответ я.

Вид у меня, похоже, был еще тот, потому что девушка обомлела.

– Там, – указала она рукой куда-то в конец коридора.

Я метнулся вперед. Я словно нес в решете воду, надеясь доставить домой хотя бы на донышке, а эта чертова дверь оказалась закрытой. Я лихорадочно дергал на себя ручку, вырывая дверь с косяком, пока, наконец, меня не осенило, что она открывается внутрь. Вот до чего я дошел!

– Парень! – услышал я вечность спустя, идя по торговому залу.

Я обернулся. Две девчонки, еле борясь со смехом, показывали мне пальцами на задницу.

– У вас там бумага прилипла.

Я провел ладонью по джинсам. Так и есть. Клочок туалетной бумаги болтался у меня на штанах, заправленный под ремень, как рубашка. Если бы я не был так сильно измотан, то, верно, смутился бы. Но не сейчас. Я бросил бумагу в коробку для чеков. Теперь этот уголок магазины выглядел как инсталляция современного искусства в какой-нибудь Третьяковке.

– Спасибо, – произнес я.

Девчонки прыснули смехом. Одна из них, схватив подружку под локоть, потащила ту в глубину торгового зала, куда-то в отдел собачьего корма и памперсов. Там они захохотали во всю силу легких.

Поздним вечером я стоял на парковке у «Наутилуса», ожидая, когда люди ломанутся с сеанса. Мне нравилось прохлаждаться возле кинотеатра. Хлебное место. Взять пассажира здесь было значительно легче, чем вырвать заявку по рации. И, в отличие от вокзалов и торговых центров, куда я уже пытался залезть несколько раз, кинотеатр не был поделен между бомбилами. Ты мог спокойно тягать клиентов одного за другим, и никто не подошел бы к тебе с просьбой исчезнуть подобру-поздорову.

Я сидел в машине, любуясь афишами кинофильмов, уверенный, что неприятности на сегодня закончились. И тут откуда-то из подворотни ко мне вышел тип в замызганной куртке.

– Закурить не найдется, – произнес он.

Я молча протянул сигарету, дав подкурить.

Но тип стоял и не уходил, уставившись на меня немигающим взглядом. Я никогда не видел подобного. Казалось, в его глазах тушили окурки. Вместо зрачков у него зияли черные дыры с рваными кромками.

– Латинский язык, – вдруг сказал он серьезно.

– Какой латинский язык?

– Всем встать. Началась лекция. Выйти из аудитории.

– Ты в своем уме, дядя?

– Индоевропейская семья, Италийская ветвь. Германский язык, итальянский язык, английский язык, румынский язык, восточно-романские языки Балканского полуострова.

Рука сама потянулась к замку зажигания, но ключа там не оказалось. Незадолго перед появлением сумасшедшего я выходил из машины размяться, а когда вернулся – оставил ключ в кармане джинсов. Теперь это обстоятельство выходило мне боком. Приготовившись к тому, что мужик вцепится зубами мне в горло или что-нибудь в этом духе, я сжал кулаки. Копаться в штанах в столь напряженный момент я посчитал неблагоразумным.

– Тишина, когда я разговариваю. Всем встать.

– Дядя, плыви отсюда, понял?

Похоже, мне читали лекцию. В двенадцатом часу ночи. При этом на небе светила луна в полной фазе. Ученая жуть, да и только.

– Выйти из аудитории.

Неожиданно тип развернулся и пошел прочь. Я провожал его совершенно ошарашенным взглядом. Наконец, достав ключ, я завел двигатель и сдал задом с парковки, чуть было не протаранив такси конкурирующей фирмы.

На сегодня с меня было достаточно.

7

– Привет, Алексей.

– Здорова, Рома. Здорова. Рад тебя видеть.

Мы пожали друг другу руки. Большой и мягкий, как плюшевый медведь, Рома расплылся в лучезарной улыбке. Он улыбался, словно ребенок, впервые увидевший рассвет. За это я его и любил. Мы учились на параллельных курсах филфака в моей прошлой жизни. И он единственный, кто не осудил моего решения бросить учебу. А это о чем-нибудь да говорило.

– Чем сейчас занимаешься? – спросил я, провожая друга на кухню.

В принесенном им целлофановом пакете звенели пивные бутылки. Ради приезда товарища я решил выкроить выходной.

– Торгую, – произнес Рома загадочно.

– И чем? Неужели минусинскими помидорами?

– Валютой. Акциями. Опционами. Всем, что котируется.

Надо же, Рома стал спекулянтом. Такой улыбчивый человек и вдруг занялся азартными играми. А ведь это преступность, долги и наркотики. Одним словом, скользкая тропка для порядочного человека.

– Это не казино, – угадав мои мысли, произнес он. – Там все по-честному, никакого обмана. Главное, знать механизмы, по которым функционирует рынок, и уметь вовремя выйти.

«Механизмы», «функционирует»! Я не узнавал друга.

– Я сейчас тебе покажу.

Я не заметил, но Рома принес с собой нетбук. Расстегнув чехол, он поставил компьютер на стол и нажал кнопку питания. На экране появилось окно с графиками. Выглядели они очень внушительно. Как крутейшая экономическая стратегия девяностых годов, к которой прилагался толстенный учебник по теории государства и «Капитал» Карла Маркса.

– Все, что требуется, – определить тренд.

– Тренд? – недоверчиво переспросил я, отхлебнув пива.

– Направление движения котировки. Цена инструмента изменяется по определенным законам. Например, золото сейчас явно находится в бычьем тренде. График дважды оттолкнулся от линии поддержки и сейчас стремительно движется вверх. Значит, его нужно брать.

Он говорил, а сам в это время чертил на графике замысловатые схемы. Они пронизывали котировки во всех направлениях и вскоре стали походить на паутину, в которой, подобно мухе, конвульсивно трепыхалась свеча. По всему выходило, что деваться ей действительно некуда. Любое движение только затягивало силки надежней и крепче.

– Ставим Стоп Лосс, Тейк Профит. И вперед.

Торжественно улыбнувшись, он чокнулся со мной пивом.

– И что, мы уже выиграли?

– Не так быстро, мой друг. Не так быстро.

Я посмотрел на экран нетбука. На графике появились пунктирные красные линии. Если котировка дойдет до нижней отметки, как пояснил мне товарищ, сделка автоматически завершится с убытком, сведя наши потери до известной заранее суммы. Если же котировка коснется верхней разделительной линии – сделка закроется с выигрышем. Все просто, как теория относительности. Можно открыть сделку, а самому преспокойно пойти мыть посуду или, скажем, сесть за баранку такси. Впрочем, лучше об этом не думать. Хватит с меня китайских шаровых и спущенных шин. Игроманию мой более чем скромный бюджет уже бы не потянул.

– Рома, ты сколько денег поставил? – спросил я, разглядев в нижней зоне экрана колебания каких-то астрономических цифр.

– Тысячу долларов.

– Рома! – ошарашено выдохнул я.

– Спокойно. Все просчитано.

– Ты балбес. Это же целое состояние.

– Не думай об этом. Подобные мысли только мешают игре.

– Как не думать, Рома, черт тебя подери? Ты закинул тысячу долларов в какую-то мигающую хрень с цифрами. А вдруг брокер придумывает графики от балды и никогда не даст выиграть?

– Но пока что мы в плюсе. Сам посмотри.

Действительно свеча стремительно двигалась вверх. Котировка поднялась на двадцать пять пунктов за каких-то десять секунд. Еще десять пунктов – и она коснется линии Тейк Профита. В своем воображении я видел этот момент. И хоть деньги принадлежали Роме, мысленно я уже шел в магазин за бутылкой «Хеннесси». Но тут неожиданно цена откатилась назад, всего за мгновение сожрав нашу прибыль. Секунда и пламя спекулянтской свечи трепыхалось у самой отметки Стоп Лосса. Глупо, конечно, но я был уверен, что только напряжение всех моих внутренних сил не давало цене пересечь эту линию.

«Золотой кризис» продолжался долгие две минуты. После чего котировка так же неожиданно, как перед этим упала, вдруг поднялась, затрепыхавшись ровно на середине пути от точки входа до верхней красной отметки. Я не мог больше этого выносить. Лучше бы на моих глазах кого-то пытали. Пусть даже Рому. Я перенес бы это не моргнув глазом. Но тысяча долларов, буквально разрываемая на части явно садистки настроенной биржей, вот-вот могла довести меня до сердечного приступа.

– Закрывай, – процедил я сквозь зубы.

– Рано, – прохрипел Рома.

Только теперь я понял, что ему тоже несладко. Он побледнел, а его гавайской расцветки рубашка словно только что побывала под тропическим ливнем – он истекал потом, как кровью.

– Твою мать, Рома!

Я рванулся к нетбуку, твердо решив прекратить это безумие. Но Рома вцепился в меня медвежьей хваткой. Я никогда раньше не видел на его добродушнейшей физиономии столько страдания и ничем не прикрытой готовности мне что-то сломать. Шутить с ним сегодня не стоило. Каждая пора его сто сорокакилограммового тела источала насилие, флюиды которого, смешиваясь с запахом пота, рождали убийственный аромат. Я боднул Рому головой в грудь, но это было все равно что ударить подушку.

– Ладно-ладно, сдаюсь, – сказал я. – Отпусти.

– Ты больше не выкинешь глупостей?

– Нет.

– Обещаешь?

– Рома, мы же не в детском саду.

– Пообещай мне.

– Хорошо. Обещаю.

Его медвежья хватка тут же разжалась. Я распрямил затекшие плечи. Где-то между лопатками оглушительно хрустнуло.

«Хрен с тобой, гребаный игроман, – выругался мысленно я. – Мне вообще нет до всего этого дела. Проиграй хоть миллион долларов, я не моргну глазом». Однако стоило котировке вновь поползти вниз – и мне сделалось дурно. Я нервно присосался к бутылке. Вкуса пива я не почувствовал. И все потому, что бутылка оказалась пустой. Вот до чего я дошел! Я поставил пустышку на стол и сжал кулаки. Свеча на экране нетбука нервно мялась на месте, ни на что не решаясь. Как и миллионы невротиков по всему миру перед мониторами своих компьютеров. Они входили в сделки и тут же из них выходили, обремененные сотнями страхов. Страхом жизни и смерти, боязнью сглазов, полной луны, террористов и американского ядерного арсенала в Румынии. Движение котировки было прямым отражением людского психоза, с математической точностью показывающего чудовищную неуверенность истерзанной потребительскими идеалами человеческой души. Как-то так.

Я опять вцепился в бутылку, забыв, что в ней кончилось пиво. Но это уже не имело значения. Котировка буквально взлетала верх, перепрыгивая через пункты, как через ступени. Двадцать два пункта, тридцать и, наконец, тридцать шесть. Сделка закрылась. Я так и застыл с пустой бутылкой в руке. Облегчение, которое я испытал, было ни с чем не сравнимо. С меня будто сбросили двадцать тонн груза, отпарив перед этим хорошенечко в бане.

– Что я тебе говорил? – спросил меня Рома.

Актер, блин. Старался показать, будто ему все нипочем. Но я видел, как у него нервно подергивался уголок правого глаза, а улыбка была такой робкой, что казалось – он что-то скрывает.

– Ты чуть не угробил меня, медвежья ты задница!

– Я готов принести извинения, Алексей. Может, по пицце?

– Пиццы ты теперь будешь раздавать нищим на паперти вместо пятирублевых монет. А мы с тобой пойдем сейчас за бутылкой «Хеннесси» и дальневосточными крабами.

8

Из-под капота повалил белый пар.

Я взглянул на показания температуры двигателя – стрелка устрашающе ползла в красную зону. Опять что-то накрылось. Каждую неделю в этой машине что-то ломалось. В ней было столько деталей, что не хватило б и жизни, чтобы их все заменить, даже если бы пришлось работать без выходных, с утра и до поздней ночи.

– Что случилось? – заголосили девчонки на заднем сидение. – Почему мы остановились? Приехали, что ли?

– Сломались, – с нарочитой важностью сказала одна.

Почему-то это предположение вызвало у пассажирок волну веселого оживления. В салоне начался какой-то малопонятный сумбур. Девчонки елозили, шептались, перехихикивались и вообще вели себя так, словно случилась самая интересная штука на свете, которую они ждали все лето.

– Ну вот, пешком пойдем дальше.

– А я с самого начала предлагала пройтись.

– И как я пойду? Я ведь на каблуках!

– Ну, можешь остаться. Помочь дядечке водителю с ремонтом машины.

– И не только с ремонтом.

– Фу, какие вы дуры.

Девчонки захохотали. Никогда еще чужой смех не действовал на меня так раздражающе. Подобно скрипу гвоздя по стеклу. У меня даже задергалась правая лопатка от нервного напряжения.

– Дядечка водитель, а мы что, дальше не едем? – спросила меня одна из девчонок.

– Нет, – мрачно произнес я.

– Как будто и так не понятно, что нет.

– Откуда мне знать? Может, он сексуальный маньяк и остановился, чтобы нас изнасиловать.

– А ты этого только и ждешь.

– Ты больная? Нет?

– Во всяком случае, не озабоченная.

– Так! – по-комсомольски звонко заорала самая справная из пассажирок. – Выгружаемся, девки.

– Правильно, правильно. Выгружаемся.

Я тоже выбрался из машины, открыл капот. Как я и предполагал, порвался ремень генератора. А до мастерской три километра, не меньше. Похоже, мне предстояло прорываться к ней с боем.

Дав мотору остыть, я тронулся с места, глуша машину на каждом гребаном светофоре. Я ехал без света, чтобы сохранить заряд аккумуляторной батареи, почти не дыша, проклиная чертовы пробки. Почему-то именно сейчас, когда время было особенно дорого, вокруг меня все безбожно тупили. Впереди материализовался ржавый «Ниссан» родом из восьмидесятых годов прошлого века, тащившийся со скоростью тридцать семь километров в неделю. Я включил сигнал поворота, но ехавшие сзади автомобилисты, заметив, что им преграждают движение, тут же шли на обгон, не давая мне ни малейшей возможности совершить свой маневр. Поворотник моргал как придурошный. Но они обгоняли нас, не сбавляя скорости, и казалось, будто это мимо проносился товарный поезд длинной в пол-оборота Земли.

В салоне раздалось шипение. И тут же в ноздри ударило сладковато-приторным запахом охлаждающей жидкости. Я с ужасом бросил взгляд в сторону звука. Из-под бардачка струей бил кипящий тосол, брызжа раскаленными каплями. Стекла машины вмиг затянуло масляной пленкой. Похоже, она решила избавиться от меня, обварив в кипятке. Надоело, как проклятой, каждый день работать в такси. Она была живой, эта чертова бестия, и характером как моя бывшая. А еще очень умной. Она явно не хотела привлекать внимания лишних свидетелей.

Открыв форточку, я встал на педаль газа и, не глядя, перестроился в соседнюю полосу. Позади засигналили, я чуть было не устроил аварию, но мне было плевать. Разогнавшись до сотни, я пролетел несколько светофоров на красный и свернул к мастерской.

– Тебе какой ремень генератора? Заебательский или хороший? – спросил меня полчаса спустя уже хорошо знакомый продавец запчастей, наливая чашечку кофе.

– Давай заебательский.

– А сахару сколько ложек? Забыл. Две или три?