Нана Рай
Фейк

Глава 4
Беспокойное беспокойство

Пятирублевая монета скрывается между пальцами, периодически выныривая на свет и снова исчезая. Она старая, потертая временем, замученная Арсением. Хотя до нее таких было еще три.

Арсений тревожно оглядывает спальню Лекси. Единственная ночь, когда они оставили сестру одну, обернулась ее исчезновением. Почему так совпало? Почему Злата с Галей работали в ателье допоздна? Почему Клим вчера пропадал у девушки? Почему Арсений остался на работе и провел ночь, уставившись в потолок кабинета, где раньше сидел отец? Словно злой рок подготовил все детали, чтобы Александра исчезла.

Монета еще раз мелькает в руке, и Арсений прячет ее в кармане брюк.

Постель заправлена. Мобильный лежит на тумбочке, и на экране периодически мелькают уведомления из инстаграма. При желании его можно взломать. Но… Скорее всего, она и правда сбежала. Как обычно.

Арсений садится на кровать и берет в руки дизайнерскую подушку, которую Галина со Златой подарили Лекси на день рождения. На ней пайетками вышита мультяшная японка в кимоно и надпись: «Шурочка».

Подушка хорошо вписывается в яркую спальню. Круглый ковер на полу пестрит всеми цветами радуги. Бирюзовые шторы, розовый шкаф. Если не знать Лекси, можно и правда решить, что в этой комнате живет художница. Арсений выпускает воздух сквозь стиснутые зубы.

Однако сейчас здесь пусто.

– Арс, ты тут? – в спальню заглядывает Клим.

Он одет в черные джинсы с прорезями на коленях и красный свитер. Красный не идет Клементию, но Злата уже устала ему об этом говорить. И теперь он постоянно носит этот цвет, хотя из-за этого выглядит намного бледнее. А темные круги под глазами за неделю только усугубились. Климу нужно к врачу. Скоро дойдет до того, что Арсений сам запишет его на прием.

– Ну-с, что решил? – он кивает на комнату Лекси и опирается плечом о косяк двери. Русые волосы растрепаны, видимо, он недавно встал.

– Ничего. Злата утверждает, что она сбежала.

– И с каких пор ты слушаешь Злату? Ее любовь к Лекси переходит все границы. Вплоть до ненависти, – Клим подходит к Арсению и падает на кровать. – Черт, никак не проснуться, – он широко зевает.

– Я и не слушаю. Но ты сам знаешь, как часто Лекси сбегала. В полиции меня уже засмеют. Так что лучше подождать пару дней. Раз телефон здесь, значит, объявится. Просто… – он замолкает и снова достает монету из кармана брюк.

– Договаривай.

– Прошло чуть больше недели, как нет отца. Неужели она не могла подождать хотя бы до следующего года, прежде чем снова взяться за старое? – надо дышать ровнее. Вдох, выдох. Но монета в руках все равно дрожит. – Сначала я подумал так. Но затем нашел в этом неувязку. Не верю, что Лекси могла исчезнуть и повести себя настолько безответственно. Она любила отца, он погиб у нее на глазах. Это слишком большой стресс. Нужно было отвести ее к психологу.

– Арс, ты не можешь кудахтать над нами, как наседка, до самой старости. Лекси – взрослая девчонка. И поверь мне, я более чем уверен, что она сбежала и сейчас сидит у одной из своих подписчиц. Возможно, ей кажется, что теперь она никому не нужна в нашей семье.

– Именно это останавливает меня от похода в полицию, – Арсений на секунду зажмуривается, но перед глазами продолжает светиться лицо Александры. – Но беспокойство никуда не уходит. Я не знаю, что делать дальше…

– Перестать волноваться, – Клим хлопает его по плечу. – Я ведь знаю тебя. Вот ты сидишь весь такой, одетый с иголочки, в дорогом костюме, твои блондинистые волосы зализаны гелем. И взгляд у тебя отцовский, суровый. Будь они голубые, а не серые, то вообще не отличить.

– И что?

– И то, Арс. Твоя видимая сдержанность меня не обманет. Я знаю, что внутри, – он стучит кулаком по его спине, – ты мечтаешь о другой жизни. Вне этого города. Вне семейного бизнеса. И смерть отца – отличный шанс…

– Заткнись! – обрубает его Арсений и встает. Смотрит на замершего от неожиданности Клима сверху вниз. – Есть вещи, которые не стоит произносить вслух и даже думать о них.

– Просто у тебя смелости не хватает, – Клим морщится. – Я словно с отцом поговорил. Ладно. Забудь. Не будем ссориться. Это последнее, чем сейчас стоит заниматься. Что с расследованием? Злата нащебетала, что у нас сменился следователь.

Арсений вздыхает и проводит ладонью по гладко уложенным волосам:

– Порой я забываю, что если Злата о чем-то узнает, об этом становится известно всему миру. Да, руководитель следственного органа передал дело некой Виктории Гончаровой. Аргументируют загруженностью предыдущего следователя. Причем они передали дело буквально через пару дней после первого опроса свидетелей и даже не поставили меня в известность. Я сначала разозлился, а потом отпустило, – он пожимает плечами.

– В конце концов, это ведь самоубийство, – Клим прячет лицо в ладонях. – Тут нечего расследовать.

– Ты сам веришь в это?

Арсений сжимает монету. Иногда хочется разломать ее пополам, но не хватает сил. Всегда не хватает сил.

– А ты нет? Или тебе больше по душе дурацкая версия Златы?

– Какая именно? Та, в которой убийца – Лекси? Или таинственная любовница отца?

Клим озадаченно молчит:

– О последней идее я не слышал.

– Мозг Златы способен выдавать по сто различных вариантов за пять минут. Порой мне кажется, что ей следовало стать писательницей, а не дизайнером одежды, – усмехается Арсений. – В любом случае, одна версия бредовей другой, но и в самоубийство мне верится с трудом. Если честно, я уже не знаю, где правда. Без отца… – он выдыхает, – оказалось труднее, чем я думал.

– Мы справимся, – Клим встает с кровати и сжимает его плечо.

Сейчас он выглядит еще бледнее, чем раньше. Цвет кожи скорее граничит с серостью. Может, стоит пригласить врача на дом? Клима точно не затащить в больницу.

– Главное, чтобы Лекси вернулась. Я не прощу себе, если с ней что-то случится.

– Не случится, – Клим улыбается, но слишком тускло. – Мы не позволим.

* * *

Длинный рыжий локон безжалостно сдавливает палец. Но Виктория только сильнее наматывает волосы, боль заставляет ее чувствовать себя живой. На заваленном бумагами столе лежит раскрытая папка. К ее углу прикреплены две фотографии Леонида Вольфа – живого и мертвого. Последняя заставляет Викторию слегка поморщиться. На обледенелой брусчатке распростерто тело крупного мужчины, вокруг головы растекается лужа крови.

Вот как закончил свой век один из влиятельнейших бизнесменов их города. Владелец сети гостиниц горнолыжного курорта «Летящая птица». Курорта, благодаря которому их маленький городок Снежный будет существовать еще очень долго. Только вот уже без Леонида Вольфа.

Виктория выпускает закрутившийся локон и потирает ладонями лицо. И ради того, чтобы получить это дело, пришлось сходить на свидание с начальником, которого она на дух не переносит? Она, видимо, спятила.

– Вон! – шипит самой себе, выгоняя из головы отвратительные воспоминания.

Она добилась, чего хотела. Это главное.

Виктория пролистывает дело: протоколы опросов свидетелей, заключение экспертизы на наркотики, которое несколько дней назад принесли из лаборатории. Очень любопытно.

Младшая дочь Вольфа – Александра – утверждает, что перед тем, как выброситься в окно, Леонид кричал, что за ним пришла Лизонька и Святослава. Елизавета – его первая жена, умершая при родах тройняшек: Златы, Галины и Святославы. Последняя появилась на свет мертворожденной.

Но никакой мистики. Абсолютно.

По результатам экспертизы ускорения тела не установлено, значит, его никто не толкал, и Александра говорит правду. Вольф выпрыгнул в окно сам. И умер от остановки сердца, а не от того, что сломал шею. Это точно не было самоубийством.

Виктория внимательно просматривает содержимое папки до конца, а затем откидывается на спинку крутящегося кресла. Что ж, кажется, настало время навестить семью Вольфов.

При мысли, что она на пути к цели, возникает чувство нереальности происходящего.

Глава 5
Смерть – это избавление

– Кажется, твоя мама… выше меня, – Алекса стоит посреди кровати на коленях.

Красный свитер с оленями свисает до середины бедер, а синие джинсы, которые на маме почему-то сидели в обтяжку, на Александре держатся только благодаря кожаному ремню.

– Выглядит…. славно, – замявшись, произносит Даня.

– Если мои подписчики увидят меня в таком наряде, сразу отпишутся.

– Да ладно, вы же мило смотритесь…

– Вы? – с нажимом уточняет Алекса.

Даниил смущенно улыбается:

– Ты.

По настоянию Александры, он раскрыл шторы, и теперь за окном красуется длинная заснеженная дорога, ведущая вниз по склону к центру города. Дом больше не напоминает крепость, но у Дани постоянно потеют ладони. Если Алекса узнает, что она очутилась на его пороге, потому что он так захотел… Ох, если она узнает! Что же он наделал?

Александра сидит по-турецки и осторожно разматывает бинт на правой ноге:

– Выглядит не так плохо.

Ступни красные, но уже не так сильно воспалены, как ночью. Она разбинтовывает вторую ногу и блаженно вздыхает:

– Думаю, завтра я опять буду красоткой. И мы отправимся к моей семье, – последнее предложение Алекса шепчет.

Даня медленно проходит в спальню и садится на край кровати:

– Мы?

Александра вздрагивает и переводит на него затуманенный взор, как будто и вовсе забыла, что он находится рядом:

– Да, – ее глаза оживают. Пальцами безуспешно она пытается расчесать спутавшиеся волосы. – Я знаю, что совсем наглею, но кроме тебя я больше никому не могу доверять.

Даня нервно выдыхает. От ее умоляющего взгляда ноет желудок. Он растерянно открывает ящик тумбочки и достает оттуда расческу:

– Вот, пожалуйста.

– Так что ты скажешь? – Алекса на автомате берет мужской гребень.

– Что ты хочешь услышать? Я… я не совсем понимаю, за…зачем я тебе н…нужен.

Чертово заикание! Вдох, выдох, вдох. Нужно успокоиться, но стоит взглянуть на Александру, как пульс ускоряется и нервы звенят.

– Тихо, тихо, – она расчесывает длинные волосы, которые переливаются на свету всеми оттенками темного. Черное золото. Даня зачарованно смотрит на них и не сразу понимает, что Алекса на коленях подползла к нему и мягко гладит по спине. – Не нервничай. Мой одноклассник тоже заикался, когда начинал нервничать.

– Я редко заикаюсь, – Даня с шумом втягивает воздух, снова улавливая знакомый запах корицы. – Только когда общаюсь с незнакомыми девушками.

– А с знакомыми нормально разговариваешь? – хитрит Алекса, заставляя его кивнуть. – И много у тебя знакомых девушек?

– Теперь две, – ухмыляется он.

– Станешь моим другом? – она перепрыгивает с одной темы на другую и наклоняет голову на бок, заискивающе заглядывая ему в глаза.

Даня оглушено кивает. Лучше молчать, иначе снова будет позорно заикаться. Рядом с Александрой невозможно оставаться спокойным. Все, что она делает и говорит – не укладывается у него в голове. Прошло дней десять со смерти отца Алексы, но порой она словно забывает об этом и заливисто смеется, чтобы через минуту разрыдаться.

– И все-таки ты должна позвонить родным, – выдавливает из себя Даниил. – Они наверняка тебя ищут.

Алекса только отмахивается и обхватывает колени. Нахмурившись, смотрит в окно, за которым бушует метель. Снег залепляет стекло, будто маленькие его крупинки пытаются пробиться в дом. Даня подавляет вздох. Обстановка идеальна, она так и просится на холст.

– Александра?

– Зови меня Алексой, мне так больше нравится.

Он знает. Он читал ее блог каждый день.

– В семье почти все называет меня Лекси, ну, кроме Гали. Она – добрая душа, и зовет меня Сашей. Как и отец, – голос Алексы хрипит, – звал. Часто говорил: Сашенька… – Алекса переводит дыхание. – Не переживай, они не станут меня искать. Дня два-три форы точно есть. – Она вытягивается на кровати, демонстрируя широкую улыбку.

– Как это? После того, что случилось, они не будут тебя искать?

– Я раньше часто сбегала из дома. Конечно, потом мне влетало по первое число, но обычно оно того стоило, – Алекса сдвигается к краю кровати и закидывает руки за голову. – Ложись рядом, а то сидишь, как бедный родственник.

Очередная смена темы сбивает Даню, и он вздрагивает от ее предложения:

– Л… лечь рядом?

– Да, – Алекса вскидывает бровь. – Просто лечь, Даня. Я вижу по глазам, что ты уже нарисовал продолжение, но давай не будем торопить события, – она томно улыбается.

– Что?! – щеки обжигает от смущения. – Д…да я бы… никогда! Это же… – не хватает слов и кислорода. Но после фразы Алексы навязчивые мысли шепчут: интересно, каковы на вкус ее губы? А что почувствуешь, если коснешься волос? Кожи…

– Успокойся, – смеется Алекса. – Я пошутила. Ложись, и я расскажу почему сбегала из дома.

Даня поджимает губы и молча ложится на самый край кровати, рискуя свалиться. Между ними пропасть, но по неизвестным причинам у него обострены все чувства. Запах корицы становится удушающе-сладким, а дыхание Алексы – запредельно громким.

– Я из тех детей, которые любят доказывать родителям свою независимость. В первый раз я сбежала лет в четырнадцать. Отец тогда поднял на уши всю полицию, и к полуночи я была уже дома. А ведь мне всего лишь хотелось пожить пару дней у подруги… С тех пор мы не общаемся. – Алекса буравит потолок отсутствующим взглядом. – Потом были десятки неудавшихся попыток, прежде чем отец сдался. Даже в Москву к маме сбегала. Так что семья не станет меня искать. Они подумают, что у меня очередной бзик, к тому же после смерти отца, – она фыркает. – В последний раз я убегала примерно месяц назад. Жила у подписчицы почти неделю.

– Зачем ты это делаешь? – Даня зачарованно смотрит на сваленные в углу спальни картины, развернутые холстом к стене. Надо унести их отсюда.

Алекса пожимает плечами:

– Мой отец – сосредоточие власти. Диктатор во плоти. Был им… Иногда я шутила, что он – реинкарнация Гитлера, – шепчет она, и постепенно ее шепот превращается в шипение. – Я должна была быть идеальной во всем. От прически до макияжа. На фотографиях и в жизни. Он желал мне добра, но не видел, что творит на самом деле. И я начинала задыхаться. Поэтому сбегала в самоволку. Благодаря этим моментам отдыха, или тому времени, когда жила в Москве у мамы, я не свихнулась окончательно. Порой я даже мобильный с собой не брала. Впрочем, как и в этот раз…

Даня зажмуривается, прогоняя образ своей матери. Он прекрасно понимает Алексу.

– Звучит ужасно, но смерть отца – это избавление, – еще тише произносит Алекса. – Ты когда-нибудь думал о чьей-нибудь смерти с такой точки зрения? Умер человек – и нет проблем.

В голосе Алексы звучит обреченность, словно ее слова – это непреложная истина.

– Ты имеешь в виду врагов?

– Без разницы. Порой мне кажется, что от врагов меньше проблем, чем от родственников, – Алекса поворачивается на бок и складывает ладони под голову.

– Когда человек умирает, возникают другие проблемы. От людей вообще одни проблемы.

Повисает глухая тишина. Лишь их размеренное дыхание, звучащее в унисон. Даня столько лет любовался фотографиями Алексы, но и не подозревал, что у девочки из инстаграма в голове бродят такие мысли.

– Даня, – Алекса пристально смотрит на него, – моего отца убили, а ночью пытались убить меня. Мне как никогда нужна помощь друга. Ты со мной?

От столь прямолинейного вопроса Даниил теряет дар речи. Смотрит на Александру, проклиная свое смущение и нервозность. И шумно выдыхает:

– Да, но… – он говорит медленно, чтобы не заикаться, – ты должна рассказать мне все, что знаешь.

Если уж он заставил Алексу прийти к нему, то больше ее не отпустит.

Глава 6
История Александры Вольф

Даня умудрился приготовить какао с маршмэллоу. Когда влюблен, то готов совершить любую глупость, и порой ему кажется, что ради Алексы он готов даже на убийство.

И вот сейчас она сидит на кровати, натянув на ладони длинные рукава свитера, и крепко держит кружку с какао. А сверху горкой громоздится белый зефир. Как жаль, что он не может сейчас запечатлеть ее на картине. Черные длинные волосы падают на плечи, задумчивый взгляд раскосых глаз направлен в окно. Но Даня запомнит этот момент до мелочей. А затем нарисует…

– Моя спальня находится рядом с комнатой отца. Раньше он делил ее с первой женой Лизой, которая умерла при родах тройняшек. Галина и Злата выжили, а вот Святослава – третья девочка – нет. Как и Лиза, – Алекса затихает.

Даня делает глоток какао, размякшее маршмэллоу облепляет ему губы, так что он с трудом их облизывает. Боится шелохнуться лишний раз. Боится спугнуть Алексу.

– Я думаю, он очень любил свою Лизоньку. Наверное, поэтому их брак с моей мамой не задался. Мама – сильная женщина, она построила дипломатическую карьеру в Москве и не смогла смириться с ролью второй жены. Поэтому, вскоре после моего рождения, они развелись.

– А ты осталась здесь? – вырывается у Дани. Он сердито прикусывает себе язык.

Алекса утыкается взглядом в кружку и неловко улыбается:

– Для мамы карьера была на первом месте. А уже потом я. Да и отец меня не отдал. Он очень любил своих детей, пусть и своеобразно, но, думаю, это была любовь. Когда я была маленькой, мама приезжала в Снежный, затем я подросла и стала проводить в Москве каждое лето, – она вздыхает. – Мама идеальна во всем. Мне очень хотелось быть похожей на нее. И, видимо, отец тоже этого хотел.

– Не так уж она и идеальна, – возражает Даня. – Во всяком случае, как мать.

Алекса улыбается:

– Возможно. Но это не убавляло моего стремления походить на нее. Но все впустую… – она прикрывает глаза. – Отец не желал ничего менять в своей спальне. Поэтому она единственная во всем доме осталась без ремонта. Старая мебель, старые окна. Мрак полнейший. А так как мы были соседями, то я первая услышала его крики.

Алекса поспешно пьет какао, а затем бесцеремонно вытирает губы рукавом. Но ей не скрыть слезинки, искрящиеся в глазах. Возможно, он смог бы передать этот блеск с помощью «белого перламутра».

– Я забежала в комнату, а там он… Совсем безумный. Кричит, ломает мебель. Знаешь, чем дольше я его слушала, тем сильнее казалось, что за ним и правда пришли призраки. Лизонька и Святослава. А потом он замер посреди спальни и уже через мгновение выбросился в окно, – она судорожно вздыхает. – В это время он должен был спать, а не… Дальше я плохо помню. Но эта сцена навсегда въелась в мозг. Он снится мне. И все кричит, пытается утащить за собой в окно.

– Ты пережила огромный стресс, – Даня хмурится. – То, что ты увидела… не каждый сможет вынести.

Алекса ставит недопитый какао на тумбочку и обхватывает колени:

– Его убили.

– Но почему ты думаешь, что это сделал кто-то из твоей семьи?

Она вскидывает на Даниила удивленный взгляд, запоздало пожимая плечами:

– Я так не думаю. Но… с другой стороны, у каждого из нас был мотив. К примеру, Арсений. Он старший в семье. Смерть отца позволила ему встать во главе бизнеса. Теперь он сам может принимать решения и ни с кем не советоваться. А Клим? Раздолбай, транжира страшный. Ты бы слышал их ссоры с отцом! А теперь ему никто не указ, через полгода Клим вступит в наследство и сможет жить себе в удовольствие, – фыркает Алекса. – Злата – та еще интриганка. Она никогда не скрывала, что ревновала папу ко мне. Ревность – огромная сила… Кто знает, как она повлияла на Злату? Насчет Гали не знаю. Добрее человека я не встречала, но… – Алекса тяжело вздыхает. – У. нее есть мечты, которые были несопоставимы с желаниями отца. И я…

– И ты? – спустя время подталкивает ее Даня.

– Про меня ты уже все знаешь, – отрезает она. – Я была пленницей в собственном доме. И, скорее всего, мой мотив – самый веский, – горестно шепчет Алекса и прячет заплаканное лицо в коленях.

Даня отставляет пустую кружку и садится рядом с Алексой. Он провел бы так целый день. Неделю, месяц. И если подумать, то все в его руках, но… Ладони неприятно потеют. Он и так уже злоупотребил своим даром. Осмелился на то, о чем раньше даже думать боялся. Заточить Алексу у себя дома, заставить ее сменить одну тюрьму на другую? Чтобы она возненавидела его? Ни за что!

– А что произошло вчера ночью? Почему ты сбежала в одной ночнушке и шубе? Босиком, – осторожно переводит тему Даниил.

– Вчера ночью я впервые осталась одна дома. Не знаю, так получилось. И он словно ждал этого, – хрипит Алекса.

– Кто?

От ее учащенного дыхания по коже бегут мурашки. От предвкушения, что сейчас ему станет известна тайна, которую она до него ни с кем не делила, Даня замер.

– Убийца. Я не знаю, кто его подослал. Но он пришел за мной. И убил бы, если бы я не сбежала, – Алекса застывает.

Различные эмоции на ее лице сменяют друг друга, и Даниил даже не успевает их считывать.

– Ч…что?! – вскакивает он на ноги. – Я д…думал, ты шутила, когда сказала это в первый раз. Но, если так, ты должна рассказать все полиции! Они ведь могут закрыть дело твоего отца, как самоубийство, но наличие убийцы все меняет. Значит, кто-то хочет убить всю вашу семью!

Алекса смотрит на Даню. Ужас читается в ее широко раскрытых глазах, на побледневшем лице. Нижняя губа подрагивает, и она с силой ее прикусывает. Господи, как хочется сжать ее в своих объятиях! Даня резко отворачивается, чтобы не видеть Алексу. Так проще.

– Я не могу. Я не доверяю следователям. И я не хочу, чтобы кто-то знал об этом. Полиция начнет рыть и спугнет убийцу. Либо наоборот забьет на расследование и, действительно, закроет дело, как самоубийство.

Даня вздрагивает, когда Алекса хватает его за руку, и снова поворачивается к ней.

– Пообещай мне, что пойдешь со мной? Я представлю тебя своим парнем. Скажу, что ты мой фанат, и на этой почве мы сошлись. Они поверят. Мой инстаграм никогда их не интересовал. Зато ты будешь рядом. И поможешь мне найти убийцу без полиции.

– Почему ты так уверена, что я смогу помочь?

Алекса отбрасывает его руку и неуклюже встает с постели. Прихрамывая, идет к картинам в углу комнаты и переворачивает их.

– Смотри! – она тычет в незавершенную картину, где девушка-беглянка ютится возле дома. – Это же я! И это твой дом. Сначала я не сообразила, но потом, когда до меня дошел смысл твоих слов, я поняла! Ведь ты нарисовал картину уже давно, а ночью все сбылось. А это значит… ты видишь будущее, – с придыханием завершает она пламенную речь.

Во рту пересыхает, и Даня невольно оседает на кровать. Нет. Не может быть. Нужно что-то придумать. Что-то ответить. Но что? Правду? Он протирает тыльной стороной ладони лоб и криво усмехается. Может быть, действительно, впервые в жизни сказать правду?