Анастасия Муравьева
Умри – воскресни
5
Секс во второй раз удивил меня тем, что вообще произошел.
6
После первого свидания он сказал, что уезжает по делам в Италию.
– Угу, – ответила я.
На следующий день я пришла на работу. Красиво отразилась в зеркальных дверях нашего офиса. Я включила компьютер и в ожидании забарабанила ногтями по столу.
Зазвонил телефон.
– Привет, это я! – услышала я знакомый голос. – Я уже в Риме! Как ты?
– Я хорошо, – сдержанно ответила я.
– Я звоню тебе сказать, что ты шикарная женщина и весьма мне понравилась, – сказал он.
Я подумала, что он говорит это, потому что ждет ответных восторгов.
– Ты тоже супер, – кисло сказала я.
– Я буду звонить, – пообещал он.
– Как хочешь, – ответила я.
Через полгода он отменит совет директоров, чтобы вылететь ко мне из Москвы.
7
То, что началось как чистый секс, от скуки или тяги к приключениям, или из любопытства, или потому что кому-то из нас, или обоим эта связь показалась лестной, удобной, или пикантной, или занятной, но вся это ни к чему не обязывающая дребедень вдруг обернулась любовью.
Как всякая любовь, она оказалась мучительной, неуместной и нелепой.
Мы не говорили о любви. Наоборот, мы твердили, что не подходим друг другу. Это скоро стало излюбленной темой наших бесед. Кто-то один начинал и второй всегда подхватывал, да так резво, как только мог. Мы наперегонки соревновались в доказательствах того, почему нам никогда не быть вместе.
Мы кричали, что это-конечно же-никакая-не-любовь. Это измена, если называть вещи своими именами, это предательство, если впадать в патетику, или просто интрижка, если быть снисходительными к себе.
– Это даже не связь, – убеждала я, – потому что секса недостаточно для того, чтобы связать людей.
Он соглашался с интеллектуальной горячностью, свойственной образованным кавказцам, и на этом разговор обрывался. Никто из нас не был настолько смел, чтобы признать, что этого-то как раз более чем достаточно.
Все прочее уже чересчур.
Например, творчество.
8
Творчество объединило нас, людей очень разных – по характеру, возрасту, статусу и жизненному опыту. Я считала себя писателем, а он – художником, вот мы и сошлись. Забегая вперед, скажу, что в завершение наших отношений я написала картину, а он – пьесу, увенчав наше взаимопроникновение столь эффектной переменой ролей.
Он предавался живописи как пороку. На работе он закрывался у себя в кабинете и садился у мольберта. Он был самоучкой, живописи не учился никогда, не имея представления о светотени или законах перспективы, но самоуверенно писал маслом. Несмотря на явные огрехи, его картины казались мне гениальными.
Я была менее вдохновенна и поэтому не так искренна. И мои произведения ему не нравились.
– Типичная попытка прикрыть избытком страсти недостаток мастерства, – сказал он как-то об одном из моих рассказиков.
9
Я очень мучила его. Может, так выражалась моя любовь или мое неравнодушие, раз уж мы договорились избегать этого слова? Я не вспомню ничего, что я не сделала бы оскорбительного для мужчины, тем более мужчины восточного.
– Ни одной женщине в своей жизни я не прощал и сотой доли того, что сходит с рук тебе, – говорил он.
Его снисходительность делала меня все более беспощадной.
Я прогоняла его, потому что мне нравилось смотреть, как он возвращается. Его унижение стало для меня важнее всего остального. Я знала, что он вернется, и нет такой выходки, которую он не способен простить мне.
Я по недомыслию приняла его покладистость за слабость характера. А он не был слабым. Он был милостивым – и только.
10
Оскорбившись, он держал паузу, он мог молчать неделю, месяц. Два месяца было его пределом, он всегда объявлялся первым, держась весело и приветливо, как будто ничего не случилось. Я все помнила, но заставляла его делать вид, что он не помнит ничего.
Но после последней ссоры прошло слишком мало времени.
Он позвонил на следующий день, утром. Это был рабочий день, хотя я почему-то не пошла в офис, поэтому его звонок застал меня в постели.
– Что-то ты больно рано, – сонно ухмыльнулась я, услышав его голос. – Двух недель еще не прошло. А ты уже мириться. Соскучился?
Он не перебил меня, но я почему-то замолчала. Возникла пауза.
– Я звоню сказать тебе, – начал он преувеличенно равнодушным тоном, словно обращаясь к аудитории. – Я звоню сказать тебе, что намерен завершить наши отношения.
