Анастасия Мальцева
НГ (Не говори)
– Сядь! – крикнул ему артист с цифрой на животе.
– Это вы мне? – опешил мужчина.
– Тебе, дорогой! Досмотри представление!
– Что здесь происходит?.. – выдавил тот, но сосед потянул его за рукав, не желая, чтобы и остальные гости заметили, что что-то не так.
– До Нового Года осталось всего пятнадцать минут, – продолжил «Первый», – вы все сегодня такие нарядные и красивые! Надели эти костюмчики и думаете, что сможете спрятать за ними свою сущность?! – он продолжал улыбаться, поэтому люди в зале пребывали в смятении, не улавливая связи между смыслом сказанного и интонацией. Большинству это показалось неудачной шуткой, а мужчина за столиком возле сцены был в бешенстве, все же решившись отправиться за сцену и разобраться с тем, кто ответственен за столь неуместные вещи. – Сядь, я сказал! – громко выкрикнул «Первый», перестав улыбаться.
– Что это за идиотизм?! – не выдержал мужчина.
– А ну сядь! – направил в его лицо выхваченный из-за спины автомат «Первый».
Мужчина судорожно сглотнул и медленно опустился на свой стул.
По залу пронеслись крики, кто-то попытался бежать, но все двери были заперты.
– Все по местам! – приказал «Первый», пока остальные одиннадцать выудили и свои автоматы. Все они улыбались, что придавало происходящему еще больше зловещего флера, совершенно неуместного в новогоднюю ночь.
Но люди не торопились возвращаться обратно и пытались ломиться в запертые двери.
– А ну на место, а то там, где стоите останетесь навечно! – вновь крикнул «Первый».
Большинство послушалось его приказа, но вот одна слабонервная дамочка продолжала дергать ручку главных ворот залы, при этом попискивая и произнося неразборчивый набор слов.
– Это и вас касается, мадам! Или вам нужно особое приглашение?! – не унимался «Первый».
– Ми-ми-ми, что же, ми-ми-ми, этого не может быть, ми-ми-ми, боже, боже, я не могу, я жить буду… – словно не слыша его, продолжала попискивать женщина, по-прежнему дергая ручку.
– Ты сделала свой выбор, – «Первый» быстро прицелился и нажал на курок.
Зала разразилась грохотом выстрела и в одно мгновение женщина у двери упала на пол, а праздничное платье кремового цвета залилось кроваво алым.
Люди кричали и теряли сознание от только что уведенного ужаса.
– Тихо! – перекричал их всех «Первый», подойдя к микрофону.
Вскоре присутствующие стихли, боясь повторить судьбу неудавшейся беглянки.
– А теперь я продолжу, – вновь заулыбался «Первый», – с вашего позволения, конечно, – засмеялся он, глядя на побледневшего от страха мужчину за столиком возле сцены, – теперь у нас осталось всего десять минут, – сверился он с часами, – но нам этого, думаю, хватит. На чем я остановился? Ах, да!
– Как ты можешь есть? – впервые после появления мужчин в черных костюмах подала голос Полина.
– Очевидно, что мы умрем, – бесцветно произнес Ильшат, – я лучше проведу последние десять минут своей жизни с удовольствием, чем роняя слезы и сопли.
Нет, его выдержка не была столь железной. Просто у разных людей шок проявляется по-разному: кто-то паникует и ломится в дверь, как та мертвая леди на полу, а кто-то доедает свой праздничный ужин, видя, что ничего больше не остается. Чувства Ильшата просто отказали, он не ощущал ни страха, ни волнения, ни удивления, ни ужаса – ничего. Словно заслон отгородил его тело и мозг от чувств и эмоций.
Он просто ел то, что было в его тарелках, даже не ощущая вкуса пищи.
– Не могу поверить, что прожила с тобой все эти годы, – уронила слезу Полина, – возможно, скоро я умру прямо на твоих глазах, а тебе все равно.
– Вам не удастся скрыть свои черные зажравшиеся души под этими нарядами сказочных принцев и диснеевских красавиц! – вещал «Первый», – успокой уже своего выродка, если не хочешь, чтобы он лег рядом с этой! – закричал он, не выдержав надрывных криков малыша в дальнем углу залы.
Мать насильно заткнула рот своему маленькому сыну, боясь за его жизнь. Из ее глаз хлестали слезы, и она с силой прикусила свои напомаженные губы, чтобы не выпустить крик ужаса и отчаяния, подобравшийся к горлу.
– Каждый ваш дурацкий наряд, каждый сраный финик на вашей дебильной тарелке стоит больше, чем нормальный человек зарабатывает в месяц!
– Ах вот оно что… – понимающе кивнул Ильшат, кладя в рот очередную порцию оливье.
Полина сглотнула, смотря то на мужа, то на «Первого».
– Вы все сейчас сидите и спрашиваете себя, почему мы здесь! Для чего! Разве я неправ, а?! Я вам отвечу! Вы все – зажравшиеся скоты, забывшие, что в этой жизни не купишь всего! Нельзя покупать людей, их жизни и любовь! Говорят, что бедняки – паразиты на теле общества! А я вам скажу: НЕТ! Это вы! Вы все паразиты! Вы только жрете и гадите, где попало, считая для себя возможным все, потому что у вас есть деньги! Вы ездите на дорогих машинах, не пропуская никого, кто классом ниже вас! Вы смотрите на всех свысока, думая, что вы лучше нас! Черта-с два! Ваши миллионы не увеличат вам члены и мозги, не сделают вас молодыми, как бы вы ни натягивали свои морщинистые рожи, выглядящие, как восковые рожи чертовых кукол! Ваши деньги никогда не сделают вас лучше, они только дают вам эту иллюзию! Так вот, мы здесь, чтобы ее разрушить! Развенчать ваши заблуждения и очистить вас от ваших же пороков! Думаю, вы уже догадались, что подобные грехи можно смыть только кровью!
По зале вновь пронеслись всхлипы и крики ужаса.
– Еще шесть минут, – пожал плечами Ильшат, продолжая жевать, – а вот про члены он все-таки ошибается… но суть в общих чертах мне ясна.
– Максим, не надо, – раздался женский голос.
– Поздно, дорогая, – страшно улыбнулся «Первый», – поздно.
Девушка из зала смотрела в его переливающиеся жутким блеском глаза, надеясь, что еще можно что-то исправить.
– Как тебе с твоим пузанчиком жилось без меня? – спросил он, не спуская с лица дьявольской улыбки.
– Не надо, – замотала она головой, не отводя взгляда.
– Пузанчик, иди к нам, – обратился «Первый» к мужчине в теле, сидевшему рядом с его собеседницей.
Тот вжался в стул и больше никак не отреагировал.
– Иди сюда, я сказал! – рявкнул «Первый».
– Максим, прекрати! – вскрикнула девушка, видя, что ее спутник в полном оцепенении.
– А он у тебя еще и баба, я посмотрю! Может, он тебя пальцем имеет, а? Пока ты сосешь его денежки!
– Теперь все понятно, – чавкнул Ильшат, – мы сдохнем из-за того, что какая-то баба бросила этого неадекватного Максима и ушла к богатенькому. Супер.
У Полины задрожал подбородок, она хотела бы попробовать поговорить с этим Максимом «Первым», чтобы привести его в чувства, остановить, вразумить, но все слова исчезли, в голове была полная пустота, лишь слезы застилали глаза перед страхом возможности скорой смерти.
– Пять мину-у-ут, пять мину-у-ут, это мно-ого или мало-о, – дурашливо улыбаясь, запел «Первый», наставляя автомат на Пузанчика, тот готов был сходить под себя от страха, что, собственно, и сделал.
– Ааа!!! – бросился один из сидящих за ближним к сцене столиком молодой человек, надеясь выхватить автомат из рук «Первого».
Раздались автоматные очереди, поразившие отчаянного и задевшие несколько случайных людей.
– Еще добровольцы есть?! – прогремел «Первый».
– Прекрати, Максим, пожалуйста, – взмолилась девушка, – я вернусь к тебе, я всегда буду с тобой, только прекрати, – из ее глаз брызнули слезы, а ужас от происходящего дурманил сознание.
– Поздно, моя дорогая, – «Первый» опять улыбался – по-оздно!
– И чего она его бросила? – продолжал комментировать Ильшат, поглощая свой ужин – ума не приложу. Такой обаятельный молодой человек. А какая харизма. И актерские данные неплохие, вон как хорошо Куранты изображает со своими товарищами. Даже бить через две минуты, по всей видимости, будут как настоящие…
– Ты не человек, – выдавила Полина.
– Скоро мы все не будем людьми, а станем трупами, – дожевывая очередной бутерброд, заключил Принц Филипп. Его возможность трезво мыслить совсем отключилась, рождая неуместные остроты.
Хотя, вполне возможно, он впервые за всю свою жизнь мыслил ясно как никогда.
– Кто хочет быть первым?! – выкрикнул «Первый», видя, что сейчас начнется отсчет, – Пузанчик, эта честь предоставляется тебе!
Он навел автомат на толстяка, который тут же «ожил» и полез под стол, оставив свою подругу жизни.
– Ай-ай-ай, как нехорошо, – покачал головой «Первый», и услышав первый удар Курантов, доносящийся из большой плазмы за спиной, нажал на курок. Еда на столе Пузана разлетелась в стороны, а сам он издал сдавленный крик, получив очередь в свое грузное тело.
– Нееееет!!! – закричала его спутница, выскакивая из-за стола.
Раздался второй удар. Вперед выступил «Второй» и выпустил очередь в случайного мужичка, лоснящегося от пота и жира. С третьим ударом пришел черед «Третьего», и так продолжалось, пока круг не замкнулся, огласив округу нескончаемыми автоматными очередями с наступлением нового года, который должен был быть лучше, чем предыдущий. Что ж, говорят, после смерти попадают в лучший мир… тогда своеобразным способом надежды присутствовавших сбылись…
Когда «Куранты» стихли, зала была наполнена мертвыми, раненными и стенающими людьми.
«Первый» подошел к своей бывшей возлюбленной, разглядев ее среди кровавого месива. Она была жива, но корчилась от боли. Максим приблизился к ее израненному телу, видя, что оно уже никогда не будет прежним:
– Добить тебя или оставить калекой на всю жизнь? – улыбаясь, спросил он.
– Не надо, – еле выдавила девушка, захлебываясь кровью.
– Что именно не надо? – присел на корточки тот.
Девушка закашлялась и зажмурилась от пронзившей каждую клеточку ее тела боли.
– Такая ты никому не будешь нужна, – позлорадствовал Максим, – тем более таким толстосумам, как твой дохлый Пузанчик. Да? Правильно я говорю, а, Пузанчик? – ткнул он неподвижный труп дулом автомата.
Девушка была на грани жизни и смерти, но ни секунды не пожалела о том, что бросила этого человека, начинившего ее тело пулями лишь за то, что она ушла к другому.
– Нам пора, – крикнул «Первый» остальным.
Чувствуя себя победителями, двенадцать людей с номерами на обтянутых черным торсах направились на выход, решив, что представление закончено.
Поля лежала на полу, с трудом делая каждый вдох. Ее изрешетило пулями, и оставались считанные минуты, пока она не сделает последний выдох. Пять минут… это много или мало?
Ильшат лежал неподалеку, сжимая в руке недоеденный бутерброд и думая, почему же они все-таки не встретили этот Новый Год дома в кругу их маленькой ячейки общества, а потащились в этот загородный отель, чтобы встретить свою смерть среди кучи незнакомых людей, чьи жизни были походя отобраны из-за классовой ненависти и слишком восприимчивого бывшего молодого человека одной из собравшихся.
Как встретишь
Город мерцал новогодними огнями, веселился, улыбался по расписанию. Его жители расползались по разным сторонам баррикад и вели вялый бой между любителями и ненавистниками праздничной канители.
Распродажи, ёлочные базары, иллюминация.
Улыбки, нахмуренные брови, безразличие.
В огромном котле предпраздничной суеты нашлось место и тому, кто просто жил очередной день, не зная, доберётся ли до следующего года.
Всего несколько часов и пробьют Куранты, президент произнесёт традиционную, кому-то даже нужную речь, люди наполнят бокалы и по инерции загадают желания. Даже те, кто в это не верит. Даже те, кто отчаялся.
У Ани было одно желание. Банальное и совершенно несбыточное. Любить и быть любимой. Так просто и так невообразимо сложно.
Вместо нарядных снежинок на ресницы опускались капли декабрьского дождя. Суровые российские зимы приказали долго жить и растекались лужами по широким проспектам и узким улочкам. По вязаным шапкам и распущенным волосам. По и без того влажным щекам и иссушенным душам.
Среди мириад сверкающих гирляндами окон кафе и ресторанов ютился маленький бар, будто забывший, что пора нацепить маскарадное убранство.
Аня прошла мимо, остановилась и решила зайти.
Камерное уютное заведение. Столы, диваны, стойка и стулья – ничего лишнего. Включая посетителей.
– Здравствуйте, – поприветствовала барменша и снова уткнулась в телефон.
– Здравствуйте…
Помявшись в растерянности, Аня села у окна лицом к стене. Можно было наблюдать за миром на безопасном расстоянии и притворяться, что никого рядом нет.
– Меню, пожалуйста, – барменша шлёпнула папкой о стол.
Аня вздрогнула и тихо поблагодарила.
Есть не хотелось. Только выпить бокальчик пива. Или два. Сколько душа попросит. Сколько будет нужно, чтобы не думать.
Не чувствовать.
Она заказала бокал индийского эля и уставилась в окно, за которым была настоящая жизнь.
Парочки, весёлые компании, серьёзные дяди и высокомерные дамы в шубках с не по погоде короткими рукавами. Одни торопились, другие просто гуляли, промоутеры в забавных костюмах раздавали листовки. Внутри было тихо. Только фоновая музыка, лёгкий блюз, заунывный, как и скрежет когтей на душе.
После первого же глотка тело расслабилось. «Не пей, не пей, козлёночком станешь». Аня бы и овцой стала, лишь бы избавиться от гнетущих человеческих мыслей.
После второго в голове растеклась волна тишины. На мгновение. Но уже кое-что.
Вскоре музыка стала ласкать истерзанную душу, воздух показался чище, свежее, будто в него добавили кислорода.
«Так и спиваются», – пронеслось и заглохло в очередном глотке. «И сколько таких вот несчастных забылось в бутылке?.. Все думают, что они алкаши, а им просто когда-то было очень больно».
Вместо уместных морозных узоров по стёклам стекали холодные капли. И вместо задорного румянца по щекам катились слёзы. Аня быстро провела ладонью по лицу и сделала большой глоток. Чтобы наверняка.
С весёлыми криками промчалась орава ребят, за ними гнались девчонки. Вот только было им всем явно за двадцать. Возможно, Анины ровесники: двадцать три – двадцать четыре. Почти что взрослые люди. Или уже взрослые? Или просто большие дети?
Кто-то в этом возрасте уже вторых-третьих детей рожает, совершает научные открытия, спасает жизни. А кто-то разводится.
Новый глоток.
В выборе между бесшабашной молодостью и тихим семейным уютом Аня отдала предпочтение последнему. Вкусные ужины, глаженые рубашки, надраенные полы. Зачем гулянки до рассвета? Кому нужны ночёвки у друзей, затянувшиеся на неделю? К чему вообще эти друзья, когда рядом есть он?
В памяти всплывали яркие моменты, цеплялись за чувства, тянули мысли обратно, в то время, когда штамп в паспорте ещё что-то да значил.
Теперь он стал фикцией, пустышкой, горькой усмешкой над уже невозможным будущим.
– Повторить?
– А? – Аня подняла глаза на барменшу, потом перевела на пустой бокал. – Да, пожалуйста.
Пить было приятно. Терпкая горечь отвлекала от внутренних терзаний, переключала на физические ощущения, возвращала во внешний мир.
Вытягивала из внутренней агонии и мрака.
Мысли расползались по закоулкам, дожидаясь часа трезвости. Мутная тяжесть сползала на лоб, виски, затылок.
Захотелось лечь. Аня откинулась на спинку стула и запрокинула голову. Вместо выбеленного потолка мерцали звёзды, те самые, что укрывали близость неподалёку от бродячего цирка.
Унылые карусели и спящий шатёр. Летняя ночь, парк, мягкая трава.
Цирк уехал, а она с Егором осталась.
Потом уехал и он.
«Командировки» участились, его манило море, солнце и женские тела. Тела других женщин.
Тело Ани уже не представляло ценности. Аня ценности не представляла.
Но Егор всё ещё был ей дорог. Был её мужем. А она считала себя его женой.
Этот статус он решил отобрать в одночасье. Просто сказал: «Мы расстаёмся». Пять лет жизни, планы, воспоминания и чувства были перечёркнуты одной-единственной фразой, суть которой Аня оказалась не в состоянии изменить.
Расспросы, уговоры, попытки наладить отношения ни к чему не привели.
Они расстались.
Новый штамп аннулировал значение предыдущего, и Аня стала разведёнкой. Она никак не могла решиться на замену паспорта, на возврат своей новой старой фамилии. Она уже должна была быть сама по себе, но всё ещё была его, пускай уже бывшей, но женой.
Женой. Женщиной, которая когда-то его любила. Сейчас чувства прошли, остались злость и негодование. Боль. Ощущение полной бессмысленности существования и собственной никчёмности.
Кому нужна та, которую кто-то бросил? Выбросил. Забраковал. Будто она не прошла проверку на вшивость, оказалась браконепригодной. Недоженщиной.
Аня выпрямилась и обняла бокал ладонями. На улице огни праздничной иллюминации затянули небо, и она уставилась на их манящий свет.
Будто звёзды. Одни горели непрерывно, другие – поменьше – мерцали.
Наружная красота и яркое убранство мира заставляли острее чувствовать собственную некрасивость. Уродство души. Никчёмность. Говорят, хорошие люди прощают, не желают другим зла, радуются тому, что преподносит жизнь. А Аня не радовалась. Она желала Егору зла, страданий и смерти. Не прощала.
Этот человек разрушил её жизнь, порвал план заранее расписанных мечтаний и целей. Совместные вечера, годы, вечность. Детей, радости, улыбки, внуков. Он уничтожил всё. Уничтожил Аню.
Теперь впереди была пустота. Непонимание. Она так привыкла к определённости, поверила, что всё именно так и будет. Так, как представляла. Но теперь всё потеряло смысл.
Аня бесцельно влачилась по тёмным переулкам жизни и не понимала, где свернула не туда. В чём ошиблась. Что с ней было не так.
И, безусловно, все видели эти изъяны.
Она искала в глазах окружающих опровержение этого. В толпе, на безлюдной дороге, на эскалаторе в метро, в переполненном автобусе. Но каждый отведённый взгляд, каждое суровое выражение лица подтверждало её опасения. Хмурые брови были вовсе не признаком усталости от жизни их обладателя, не того, что его кто-то обматерил в очереди за колбасой, причина была в отвратительной Ане. А как иначе? И тот симпатичный паренёк отвернулся вовсе не из-за природной скромности, а из-за того, что Аня была крайне некрасива. Фу на такую смотреть.
Сердце сжималось от каждого, кому она «принесла разочарование». Кого побеспокоила своим несовершенством. Кому доставила неудобство существованием.
Входная дверь распахнулась, и спину лизнула промозглая прохлада. Аня поёжилась. Оборачиваться не стала. Вдруг и они отвернутся?
– Добрый вечер, – произнёс мужской голос.
Аня крепче вцепилась в бокал.
– Как обычно? – спросила барменша.
– Да, Дина, будьте добры.
Боковым зрением Аня видела, как некто темноволосый и высокий опустился за соседний столик. Страх и любопытство раздирали на части. Повернуться или нет? Повернуться?
Но страх сдерживал, не давал взглянуть на незнакомца.
Что страшного могло произойти? На его месте мог быть скукоженный дед, да кто угодно, мало ли зачем девушка повернулась.
Мало ли…
– Вот, пожалуйста.
Аня машинально дёрнулась на голос Дины, принесшей посетителю пиво и закуски. И обомлела. Чёрные, как угольки, глаза, лицо такое, что от одного взгляда написался двухтомник о любви со счастливым концом.
Лицо.
Лица.
Сколько их видишь за день? За неделю? Годы? Порой встречаются идеально высеченные черты: носы, губы, скулы, – но за ними не видишь душу. Другие же не срисованы с эталонной кальки, но заставляют глубоко прочувствовать их красоту, притягательность, от которой невозможно оторваться.
Но Аня попыталась. Отвела взгляд и уставилась в окно, всё ещё видя эти глаза, пронзительные, горящие жизнью.
И она чувствовала его взгляд на себе. Он прожигал, распалял потухшее пламя в сердце.
На застывшем лице вспыхнула лёгкая улыбка. Искорка, способная превратиться в пожар, в согревающий костёр надежды.
– Привет.
– Привет!
Болезненные мурашки расцарапали кожу. Хотелось их прогнать, содрать ногтями.
Влетевшая в бар девушка уселась напротив молодого человека, и они принялись обсуждать каких-то знакомых.
Аня судорожно пила своё пиво. Опять разочарование. Обман. Это обман же? Нет?
Как глупо, ведь он только посмотрел.
И смотрел.
Не отвернулся, как другие.
Зачем сеять зерно надежды, чтобы вырвать первый же хиленький росточек?
Дина принесла меню спутнице неудавшегося кавалера и обратилась к Ане:
– Ещё повторить?
Аня кивнула. Нужно было уходить. Зачем бередить душу и сидеть рядом с этой парой? Но куда идти и зачем?
Хмельной дурман сбросил цепи, Аня развалилась на стуле. Время от времени поглядывала в сторону черноглазого и получала ответный взгляд. И улыбку.
Губы содрагались в бессмысленной радости. Он всё равно с другой, толку от его улыбок? «Аня, прекрати!»
Но это было невозможно. Слишком льстило внимание того, кто обременён женщиной.
Ввалилась шумная компания здоровяков под сорок. Крики, шум, плоские шутки, мат – набор выживания хорохорящегося самца в большом городе.
– Девушка, не скучайте! Идите к нам!
– Красавица, подсаживайся!
Аня стиснула зубы. Её всегда отталкивали подобные типы. Их внимание не значило ничего. Только опускало на уровень ниже, на самое дно, днище. Пропитые мужики с прореженными кариесом зубами, пальцами-сардельками и пивными животами.
– Девушка, милая, – один щетинистый с самым отвратным перегаром, накопленным за неделю без просыху, решился на абордаж, – присоединяйтесь к нам. Чего одной грустить?
– Нет. Спасибо.
– Да ну что же такая несговорчивая?
Мужик взял Аню за запястье, и она резко вырвала руку.
Страх затаился за решительной миной.
