Алёшка Емельянов
Бесконечность

Патриотический долг

Мы сыновей отдали фронту,

что был в ущельях, меж камней,

среди домов, что, как ротонды,

аулов, гор, кривых теней.

Отправив их, возврата ждали,

мечтая встретить их с войны

с успехом, славой и в медалях,

без ран, морщинок и вины.

Короткий срок солдатской службы

казался веком, длинью лет.

Великий долг, Отчизне нужный,

нам не пророчил столько бед!

И вот средь плача, ран и лета

вдыхаем гарь и бель голов,

вкушаем вкус святой победы

и запах цинковых гробов…

Удавы-траншеи

Удавы-траншеи предсмертно застыли,

в тиши выдыхая туманом костров,

дымами углей и дыханий, и пыли,

и паром свинцовых, горелых ветров.

А ящерки, птицы, зелёные жабы,

как выпавший и наказующий град,

средь ям и кровавой, растоптанной хляби

кучкуются, мёртво и густо лежат.

Хозяюшка Флора, наверное, в страхе

от жуткой баталии видов былых,

повергших друг друга в неблаго и драку,

а после убивших за час, как за миг.

Быть может, огромный потоп всё исправит

и смоет грехи, совершённые здесь!

Уверен, что живность вновь рати направит,

чтоб те совершили победную месть…

Солдатские мечты

Небесная зона над жжёным плацдармом

без сбросов листовок, десанта и бомб,

отсутствие снайперов, жара напалма,

стенающих беженцев средь катакомб,

уходы врагов, уличённых в бесчестьи,

разъезд по казармам, работам, домам,

приказы вернуться в постели к невестам,

возвраты к семейным, родным очагам,

отбытие с поля сраженья к родившим,

решения мирно уладить весь спор,

укладка в могилы убитых, почивших,

создать перемирие, акт, договор,

закончить бомбёжки, огни, перестрелки,

намётки на свадьбы и новый уклад,

идеи как выйти из сей переделки

в мечтаниях юных, уставших солдат…

Беспечный Эдем

Беспечный Эдем, вековые широты,

просторное небо для пташек и птиц,

простые, легко-голубые высоты,

спокойные своды без туч и границ,

травинки, цветочки в едином согласьи,

невинные глади прудов и озёр,

раздольные веси святых ипостасей,

волшебные кучи пригорков и гор,

свободные вдохи и выдохи воли,

проточные воды под блеском чешуй,

природа в своей неизменности, доле,

поля, урожаи и заросли туй,

чудесные краски основ деревенских,

отроги, лужайки и кряж вдалеке,

великая щедрость красот, благоденствий,

плывущие утки на рыбной реке,

милейшая живность, забавные звери,

кустистые ветки деревьев, луга,

любовь к необъятной, живой биосфере,

распевы и песенки птах на суках,

янтарность светила над светлым пейзажем,

лесистые пики в заветных краях,

порхания бабочек, травы, как пряжа,

мне видятся в офисных, ясных мечтах!

Наталии Воронцовой

Невмочь

Опять самоненависть мной овладела.

Кроваво налился всё слепнущий глаз.

Лицо от багрянца до белого мела

меняет уставший и старый окрас.

Пульсирует веко, вибрируют нервы,

внося в настроенье тревожную муть.

В душе ожирело-колючие черви

терзают всю совесть и твёрдую грудь.

Мучительны думы, шаги, ощущенья.

Густая, печальная, клейкая злость.

Не хочется споров, людей, приключений.

Греховная жизнь износила весь рост.

Бессильны текила, кружки валидола.

Подкожному миру и коже невмочь.

Союз одиночества с гадкою долей.

Быть может, лишь морфий способен помочь…

Снежок наступившей весны

На твёрдой, прохладной листве и пылинках,

склонив бородатый портрет на межу,

отдав теплоту пожелтевшим травинкам,

впитав две бутылочки, губкой лежу.

Накрыв островком, невысоким сугробом

земельную гладь и валежник сухой,

отдался дремоте под пухлым покровом,

с природой делюсь подзамёрзшей слюной.

Я в спячку впадаю уставшим медведем

средь частных подворий, кустов, пустыря,

с мечтой о покое и скором рассвете

под тьмою, в финале прошедшего дня.

Желаемый отдых встречаю паскудно,

смотря алкогольно-морозные сны.

Меня ж укрывает легко и уютно

последний снежок наступившей весны…

Командированный

Заштатная должность в далёком селеньи,

кудахтанья кур и мычанья коров,

добро и душевность всего населенья,

полёты пернатых и чистых ветров,

раздольная свежесть, безгрешность живущих,

мельканья зверушек, домашних зверей,

густые деревья, кустистые кущи,

открытость эмоций, речей и дверей,

гуманность деяний и душ откровенность,

всеобщая вольница русских краёв,

славянская ясность, щедроты, безбедность,

ремесленный быт, равнозначность паёв,

природное множество тварей, растений,

эдемский пейзаж, вдохновивший собой,

общинный мирок без утайки и тени

даруют свободу и сельский покой!

Радужный зонт

Под нитками струек, зернистым потоком,

штрихами шуршащей, касательной мги,

подняв воротник для тепла, ненароком,

закрыв, застегнув золотые замки,

лишь низом вбирая летящие капли,

спеша под кудряшками, гроздьями туч,

не глядя на склад облаков-дирижаблей,

не думая больше про солнечный луч,

собой промакая прохладную влажность,

терпя завихренья, порывы ветров,

храня красоту и весёлую важность,

ступая по лужицам, меж ручейков,

накрытая мрачностью поздней лазури

дворяночка, с маковой лодочкой рта,

шагает навстречу в кофейном велюре

под радужным сводом большого зонта…

Наталии Воронцовой

Подпольщик

Опальным и ссыльным слугою Пегаса

живу средь глуши и чудных старожил,

полей азиатских, густых, непрекрасных,

без книг и бумаги, пера и чернил.

Здесь кони – трудяги, бескрылые твари.

Тут музы просалены потом, трудом,

в растяжках от родов, в мозолях иль гари;

безграмотный люд, окружаемый дном.

Местечко, забытое чёртом и Богом.

Широкий, кривой захолустный мирок.

Тут можно лишиться ума ненароком,

а также уменья создать пару строк.

Бытую средь бедных пейзажей и дурней,

молчу, избегая ругательств, битья.

Снаружи, как все, а под кожей ажурный.

Я снова подпольщик среди бытия.

Привычная роль умудрённого жизнью,

что прячет ранимую душу, огонь

от ливня, плевков и ветров, укоризны

под маской колючей, кривой и не в тон.

С лица домик мой неприметен, обычен,

ухожен, покрашен, смиренен и чист.

Во всём сохраняю я местный обычай.

Внутри же идеен, цветаст и речист.

Но всё же поэмы, обрывки историй

рисую на всём потолке, за углом,

иглою вшиваю рифмовки на шторы,

пишу на обоях древесным углём…

Черепки – 75

Любовь – спорадический, редкостный случай,

факт непостоянный, недолгий, чудной,

такой раритетный, но всё ж наилучший!

Её рецидивы – момент непростой.

***

Собранье дурных алкашей под окошком,

как скоп дирижёров, хрипящих певцов,

чудных музыкантов, что могут немножко,

как поздний концерт по заявкам жильцов!

***

Себе заработаю в холод и летом,

губами и ртом, не используя слог,

порочным, мясистым и гибким скелетом

и сочною ямкой меж опытных ног.

***

Церковная утварь, питейная лавка,

аптека с микстурами, пазлом драже -

для пьянки, лечения или заправки -

в ряду, по порядку тут на этаже.

***

Как будто бы пряник в кокосовой стружке,

над коей снежок так пушисто кружит,

как будто голодные белые мушки,

людская лепёшка у входа лежит.

***

Проникнувшись яркой имперской идеей,

захватим колонии быстро, за миг,

отстроим английский уклад средь затеи

за счёт англичан и иных коренных.

***

Бл*дство телес, проституция духа,

общелюдской, препорочный накал.

Честные только лишь низшие мухи -

истинно любят воняющий кал.

***

С рожденья в рядах утомившихся трутней,

вкушаю нектары, гуляю, пою.

Но вот от еды и беспечнейших будней,

от снов, согрешений я не устаю.

***

Затеял войну с изначально неравным,

устроил над слабым лихой самосуд?

Его ж пожалеют девчата и парни,

тебя ж обвинят, а затем проклянут!

***

Главное в старости – воля к новинкам,

радость без болей, беды и кручин,

щедрая пенсия, цельность ботинок,

крепость ума и иных величин!

***

В офисе лучше становится сразу

думать, сидеть и с сознаньем дружить

в миг, когда юные, тётки-заразы

скопом галдящим выходят курить.

***

У нации жёлтой, как будто цирроз

и прищур, как будто болят даже яйца,

престранная кухня, приплюснутый нос…

Какие-то дико-чудные китайцы!

***

Алкаш музыкальный лежит на дороге:

пердит и чихает, мычит и бубнит,

кряхтит и рыгает, ревёт у порога.

Ещё телефон неустанно звонит…

War

Война – это ложь о количестве павших,

о ходе, итогах минувших боёв,

о прошлом и будущем всех пострадавших,

о бреде приказов, ошибок штабов.

Война – это мифы от званий, министров

о гибели воинов, гражданских, иных,

о казнях предателей в ходе зачисток,

о мудрости всех генералов седых.

Война – это тайны под грифом "секретно"

о списках потерь бытового жилья,

о сотнях шпионов, изменах зловредных,

о фактах расстрелов невинных, жулья.

Война – это скопище списков обильных

о зле, мародёрствах, убийствах у рвов,

о лютой резне над невольностью мирных,

о некомпетентности воинских лбов.

Война – это способ сокрытия правды

о крахах, хищеньях имуществ и средств,

о лжи, недоимках в бюджетах, на складах,

о разных доносах на членов семейств.

Война – это повесть за месяцы, годы

о славе народа и стойкости войск,

о мощи умов и хозяйств, и заводов,

о ярых героях и силе устройств.

Война – это пламя кровавого моря,

где вмиг утопали мальцы и резерв;

сухие статистики каждого горя,

сведённые в сумму разрухи и жертв.

Армянин и славянка

Я не имею средств наличных,

машин, костюмов и домов,

хотя мой вид вполне приличный,

прочёл три дюжины томов.

Я полон сотнями стараний,

сплетеньем мыслей и острот,

исканьем между осознаний

и кладом внутренних красот.

Я меховой, как пёс безродный,

разумный, тёплый и простой,

и справедливый, беспородный

с татуированной средой.

Так вот позвольте, мисс благая,

без роз, колье, богатств иных,

средь рестораций, улиц мая

Вас пригласить в мир грёз моих!

Арену Ананяну и Дарье Романовской

Standaard

В повстанческой армии верно служу

образчиком силы, свободы и веры,

на струганном древке красиво вишу

для общих побед, наступательной меры.

Моё полотнище с великим гербом

увенчано тонкой, святой бахромою

и пикой навершия, кистью, шнуром,

что реет над вольной и мощной ордою.

Я, словно маяк среди льющихся брызг.

Свечение вскоре все в мире заметят!

Я – ратный пожар, что даёт сотни искр,

какие зажгутся и сумрак осветят.

Веду всех, как перст, геральдический Бог.

Я – яркий штандарт и высокое знамя,

несущий девиз, призывающий слог.

Однажды меня все народы восславят!

Надеюсь, не будет проигранных смен,

не стану подножной и рваной тряпицей,

бойцы донесут до намеченных стен,

с триумфом меня водрузят над столицей!

Юджин

Эх, сходит с орбиты сознанье!

Давленье качает весы.

Нарушен процесс пониманья.

Смешались реалии, сны.

Дрейфую на коврике старом.

Средь штиля к халату присох.

Дышу кофеиновым паром.

Изранен любимый носок.

Планета так пагубна, злачна.

Народные очи, как вши.

Вся бытность моя неудачна

средь войн, околесицы, лжи.

Терплю приближенье апреля.

В артериях буйство и криз.

Нет истинно значимой цели.

Карьерная лестница вниз.

Засох даже кактус колючий.

Противны ночные лучи.

Я, словно навозная куча.

Болезненны даже мечты.

Кислотность слюны от печали.

Горчит докуривший мой рот.

Жена от меня не кончает.

Закончился ром – антидот.

Штормит от усталости, грусти.

В душе заунывный мотив.

В наличном и личном так пусто.

Я ради искусства лишь жив!

Что если разозлить поэта, едущего на свидание?

Вонючие брызги соплей или слизи

за миг оросили рубашку, лицо

и быстро впитались поганым сюрпризом,

как буквы и знаки из книги в чтецов.

Бестактное действо, прилюдное хамство

в общественном месте, средь едущих тел.

Почти что обида, почти хулиганство!

Моим удивленьям не найден предел!

Наряд для свиданья испорчен бесчестно.

А всё потому, что больная "овца",

стоящая рядом в автобусе тесном,

старуха чихнула на рифмотворца!

Обычно моё воспитанье, гуманность

не могут дать волю эмоциям, злу.

Но ныне за эту дурную бестактность

при выходе бабушке точно въе*у!

Падымок

Сухой туман и падымок с полей,

горелый дух, пришедший из-за горок,

дымок лесных пожаров и теней

стоят слегка среди древесных корок.

Простой сатин, как непрозрачный пар,

обвил весь лес и выцветшие хаты,

как призрак лет, покинувший ангар,

пришедший в край, где гостю вечно рады.

Вокруг покой и чисто-мутный штиль,

сады и брёвна, что почти седые,

простор Руси на пару-тройку миль,

свинец небес, бывавших чуть цветными.

А час назад вовсю сиял фонарь,

не знал про смог, вуаль и муть белила.

Ну а сейчас невидимость и гарь,

и мгла, всё-всё завесив, застелила…

Невероятное чувство голода

Желудок урчит и тревожится в муке,

себя возбуждённо сминает, жуёт.

Мне мало откушанной жирненькой мухи,

какая попалась в сок ниток и сот.

Обед показался несытным и малым,

а завтрак каким-то банальным, пустым,

а полдник малюсеньким, жалким и вялым,

а мой перекус был похожий на дым.

Владеют мной страсть и взывания плоти,

страдания бычьи, отчаянный жор,

желанье обильно наесться до рвоты,

аж сводит кишки до безумия пор.

Пучина всё просит и просит питанье,

тревожа нервишки, нутро и мозги.

Внутри чертовщина и гуд с клокотаньем.

В уме озлобленье, что давит виски.

Расстроен мой быт из-за этой причины.

Весь день озабочен не кушать, а жрать!

Хочу я сплести супер-сеть паутины,

чтоб шарик планеты на ужин поймать!

Бриджи

Набегавшись с тяжкой винтовкой в руках,

напрыгавшись и уклонившись от взрывов,

всего не могу описать я в словах

ни в тихом покое, ни в диком порыве.

Увидел разруху, распады домов,

расколы брони, черепов или касок,

отрезы, отрывы, отскоки голов,

горения, бомбы, туманности газов,

атаки, отходы, обстрелы, угли,

процесс отделения бюстов от рёбер,

трясину из крови, солярки, земли…

На этой войне я лишь чудом не помер!

Лишившись костей, мяса каждой ноги,

почти не имею конечностей нижних.

Уже не нужны мне носки, сапоги.

Отныне мне впору обычные бриджи.

Богатей и шкура

Ты знаешь, я замуж тебя не возьму,

чтоб после в суде не делиться деньгами,

а также имуществом, что я веду,

владея каретой, домами, рабами.

Ты будешь гражданской, бесправной женой

и, как инкубатор, мне выносишь дочку,

и станешь прислугой за суп и постой,

с оплатой натурою каждою ночью.

Ты веришь, что я самый лучший из всех?

Придётся поверить, служить безотказно!

Иначе закончится рай и успех,

отправлю трудиться в мирок непролазный!

Пойми, ведь тебе уж почти сорок лет!

Кому ты нужна, и с ребёночком в паре?

А я содержу в своём замке без бед!

Ведь я – православный, изысканный барин.

Подсолнечник

Средь дачных коробок в облезшей извёстке,

деревьев, бугров, предосенних лугов,

речной, серебристой, широкой полоски,

цветов и берёз, и славянских родов,

спокойных широт, трудового уклада,

великих окраин и ягод в траве,

пруда и лозинок, логов и посадок,

плодов в изумрудной, кудрявой ботве,

грунтовых дорог и житейских событий,

тропинок, черёмух, ручьёв и бахчей,

колхозных построек, заборов обвитых,

ячменных, свекольных, капустных полей,

оставленных вёдер, наполненной лейки

такой одинокий, подобный огню,

я в феске, зелёной простой тюбетейке

медовой и тёплой конфоркой горю…

Бесстрашный

Он снова не дрогнул от мощных разрывов,

не просит пощады, спасенья от бомб,

не жаждет атаки в геройском позыве,

не требует смены испачканных роб,

не молит о пулях, чтоб мимо летели,

не хочет ответно крушить и стрелять,

не ищет попытки и снайперской цели,

не прячется, видя разрушенный ад,

не злится, совсем не клянёт супостатов,

не ждёт рукопашных, убийств и побед,

не тащит в окоп бедолагу солдата,

не лезет в укрытье, под хаковый цвет,

не делает лиха, добра и отдачи,

не хочет закрыть молодые глаза,

не воет на все голоса и не плачет,

а всё потому, что он мёртв полчаса…

Планетный рассол

Дурной маринад из пылинок и смога,

иголочек хвои, откинутых жал,

листочков и крошек у ног и порогов

вещицы, дома и людей пропитал.

Давно просолились все наши начинки,

впитав чесночины, перчинки и лук,

каменья и специи, гарь и соринки,

кусочки печалей, отходов и мук.

Тут всё нашпиговано бедами, грустью,

уложено в общий сосуд, словно в чан,

среди разносолов из яблок, капусты,

томатов, огурчиков и баклажан.

В кадушке из иссиня-белого цвета

живём в ожидании праздничных дней

иль просто попоек средь ночи и бреда,

иль серых поминок средь пьяных людей…

Желание купить новую корзину

Прекрасное, ясно-волшебное утро,

где множество ягод, плодов и грибов,

роса, словно влажно-надутая пудра,

посадки берёзок, кустов и дубов.

А сбоку ручей, что так шустр и мелок,

младые кувшинки сырых лопухов,

в листве пробегание парочки белок,

рассветное солнце среди облачков.

А справа овраг и большие лозины,

местами репейники и сухостой.

Со мною привычная сердцу корзинка,

что пахнет продуктами, старой мочой.

Шагаю до речки с закрытым лукошком -

отличною тарой, чтоб что-то носить.

Несу милый груз от родившей в ночь кошки,

чтоб в этой плетёнке котят утопить…

Волшебство природной совокупности

Навстречу щедротам играющих волн

раскрыв нараспашку желанья и руки,

себя уперев в расцветающий пол,

взираю на лес, луговую округу,

на миленький выводок – юных бельчат,

на пташек и новые листья, опушку,

на пышный, огромный, ветвящийся сад,

на яблони, саженцы, всходы и груши,

на ясный простор, вдохновляющий вид,

на чистое небо, витающий воздух,

на водные глади средь каменных плит,

на мягкий покров, устремившийся к росту,

на диво рельефов, фактур среди схем,

на выси, низины и выемки дупел,

на весь урожайный славянский Эдем,

который в столице, увы, недоступен!

По просьбе Наталии Воронцовой

Старая свинья в поликлинике, на рынке или почте

Своим обозлившимся, старческим рылом

она роет склоки и сплетни, и грязь,

ворочает души, кромсает немило

и всем демонстрирует мнимую власть.

В горбатой, кривой, раскоряченной позе

стоит и ревёт, как неистовый зверь,

слюнями, объедками брызжется грозно,

колотит копытами с чистую дверь.

Вопит обозлённо и так оголтело,

что дико фонит, громыхает в ушах,

людей уличает в поганейшем деле,

вбивает униженность, пакость и страх.

Кричит, убеждает, буянит скандально,

стучит аж подковами сгнивших зубов

среди вот таких же голодных и сальных,

забрызганных морд и отвисших боков…

ББББ

Буржуи имеют сверх жажды и нормы,

сверх недр подвалов, сараев, мешков

алмазы, купюры, запасы из корма,

любовниц, кареты, высоты дворцов.

Буржуи тиранят народные массы,

секут, оглупляют людские стада,

себя возвещают мессиями расы

и множат рабов, боевые рода.

Буржуи в союзе с шаманами, клиром

вещают о догмах, что выдала высь,

о непротивлении власти, ампиру,

их праве на ленную, сладкую жизнь.

Буржуи без страха владеют страною

совсем беспринципно и навеселе,

себя окружили войсками, стеною.

А мы – батраки на исконной земле.

Ingenue

Танцовщицы жмутся дурашливо, страстно,

смакуют ментол сигарет и бурбон,

играют улыбками ради соблазна,

меняют приветы на ласковый тон.

Контрастные девы раздеты, похожи,

порою с пигментами дивных тату,

как розы, теснятся к пиджачной рогоже

и тянутся губками к пьяному рту.

Стриптизные розочки ждут садовода,

мечтая, чтоб трогал кудрявый флорист.

Глядят инженю, акробатки с породой

и жаждут увидеть вновь денежный лист.

Лиричны, немного трагичны, капризны.

Даруют остроты, смешки и мечты.

Но дух куртуазный, рифмующий жизни

тут без настроенья, и хочет уйти…

ДДДД

Дурной толстосум – это злой оккупант

народного блага, свободного рода,

неволи и бедности щедрый гарант,

шакал, мироед от чужих огородов.

Держатель рабов, капиталов и стен,

финансовый туз среди дам и "шестёрок",

живущий наживой без дум, перемен,

снующий от банков к владелицам "норок".

Даватель дешёвых и низких работ,

подельник Гермеса и Велеса в веке,

лихой спекулянт дармоед и набоб,

что видит рыбёшку, слугу в человеке.

Делец, отбиратель всей прибыли в дом,

сажающий в ямы долгов или тяжбы,

жадоба, что жрёт, не имея злой ком…

Но сей угнетатель получит однажды!

Woroneschland

Вокруг нецензурная, тухлая жизнь,

печальность построек, как готике дань,

разливы коричневых стёкол и слизь,

на грязных заборах призывы и брань.

Нахмуренность лиц уже с ясельных мест.

Неубранность улиц в угрюмом убранстве.

Для женщин два выбора – бедность иль шест;

для парня – богатство, лежанье и пьянство.

Средь чёрных, асфальтовых, ямных кулиг

общественный быт, как поток поголовья,

живущий без целей, разумности, книг,

уже не дрожащий душою и бровью.

Удушливый смог из бензина, гнилья,

печалей и примесей пыли, резины.

Безрадостный факт жития-бытия

в дурной, обязательной, серой рутине…

Кротовые кочки

Семь ёжиков-кочек, покрытых травой,

недвижно внимают полям и посадкам,

простору округи, волне луговой

среди дикобразов-кустов и порядка.

Живут так весною и летом цветным,

линяют по осени, вновь обрастают,

зимою почти что совсем не видны.

Они явно что-то земельное знают…

Застывшей семьёю два года подряд

меня вдохновляют, порою тревожат.

Один даже как-то проник в палисад,

приплавившись к почве невидимой кожей.

Ежовая стая, семейство, как род,

почти разлучённы, но всё-таки вместе!

Народам, имеющим родственный код,

у них поучиться бы надо сей чести!

Наталии Воронцовой