Алёна Русакова
Дочки-матери

Глава 10

– Кирьяш, а ты почему сегодня тут ночевал? Случилось чего, или с Любой поругались? – поинтересовалась у сонного сына мать, Фая.

– Поругались. Я решил от нее уйти, – кивнул головой сын, откусывая от блина кусочек. – С творогом? – скривился он, – А с мясом есть? Нету? Тогда не буду есть. Голодным буду ходить. Я творог не ем, – решительно заявил он.

Олеся, подошла ко столу со сковородкой в руках. Это она сегодня встала спозаранку в прекрасном настроении и решила побаловать домочадцев горяченькими блинами с утра.

Она со злостью шмякнула очередной блин со сковороды в тарелку и свирепо взглянула на брата.

– Как же ты надоел, а? Как я твою Любу понимаю. Мяса в доме нет! Да его никто кроме тебя не ест, а ты сам толком дома не живешь! Чего фыркаешь как баба на сносях, ешь что дают! – забранилась привычно она, но Фая царственно схватила старшую дочь за плечо:

– Не ворчи с утра, дочь. Остынь. Зачем зря себе и окружающим нервы мотаешь?

– Но мама! Мне обидно: я не успеваю их печь, эти блины, как они тут-же в этой бездонной бочке, с именем «Кирьян» пропадают! Пусть с начинкой он тогда их ест, так они будут сытнее и съедаться будут медленнее!

– Дак другой начинки что-ли никакой больше нет? – нахмурилась Фая.

– Нет!

– Ну и чего ты встала ругаться? Из-за блинов? Тебе блинов брату жалко стало? Ох… Тяжело с тобой жить будет, коль замуж надумаешь выходить, ой тяжело. Кабы мужа-то своего по пустякам не загрызла.

Мужики – они все такие, привыкай. Вот замуж выйдешь, что, ругаться чтоль спозаранку с мужем будешь, из-за блинов-то. Тоже мне, повод. Нельзя себя так вести, а то он от тебя через неделю совместной жизни сбежит! Поспокойнее надо. С мясом так с мясом. В следующий раз блины возьмёшься печь, так значит перед этим подсуетись, мяса добудь, фаршику накрути. Да все с любовью, с любовью, с желанием!

Фая ласково похлопала сына по плечу.

– Наше-то дело, доченька, маленькое: всего-то мужика сытно-вкусно покормить. У хорошей-то бабы и мужик ласковый, да работящий. Покорми-напои, улыбнись, приголубь и спать на чистое белье в чистой хате и уложи. А муж потом тебе зарплату приносить за это будет. Мужику ведь силы нужны, чтобы фляги таскать, топором во дворе махать, вилами на покосе сено кидать. А сил ему откуда взять, коль мяса есть не будет? Физиологию дочь, понимать надо.

В физиологии Фаина немного смыслила: по молодости она на ветеринара пошла учиться. Но потом ее замуж позвали, дети пошли, не до учебы стало…

Олеся замолкла, отвернувшись к плите.

Поняла она давно, что с мамой спорить бессмысленно. Мама вроде как добра всем желает, да советы ей свои материнские свои раздает. Да только советы у нее неправильные какие-то и не под каждую ситуацию подходят!

– Ну-ну. Кирька-то у нас, когда хоть инвентарем-то махал, токмо когда Любку по пьяному делу по всей деревне гонял? И на сенокосы он, собака не ходит. Туда я хожу! И всю мужицкую работу в доме делаю тоже я. Он же у нас тут «не живет»! Так, только каждый день на завтрак, на обед, и на ужин приходит и всегда мяса требует! На что вам такой «мужик»? – с обидой припомнила Олеся.

Фая разозлилась.

– Что ты опять дуешься-то, гусыня? Взяла вот, все настроение себе, мне и брату испортила! Жарила бы себе тихонько свои блины, нет же, взъесться на мальчишку надо!

Фаина в сердцах отбросила марлю, через которое в углу процеживала молоко из ведра по банкам. И ушла.

Кирьян злорадно заулыбался, сидя за столом.

Олеся заплакала стоя над блинами. Как же хотелось ей эту сковородку блинную об глупую ухмыляющуюся голову братца приложить, да ведь мама его защищать, лодыря кинется!

– Мне пожалуйста еще парочку, – требовательно постучал вилкой по столу Кирьян, видя, как трясет сестру от гнева и ярости.

***

Фая вышла в залу, вздохнув, прилегла на кровать. Отерла концом платка вспотевшее от жары лицо.

– Надо бы помидоры подвязать, – вспомнила вдруг она и встала потихоньку. Кости ее при подъеме легонько заныли-загудели и женщина ойкнула, присев на краю кровати и схватившись за поясницу.

Рёв из кухни заставил ее позабыть о боли в спине, и женщина поспешила на крик.

– Да что ж вы делаете? – ахнула она, разнимая детей. – Ну и неугомонная ты, Олеся! Иди давай, баню топи! – прикрикнула она на дочь, наивно полагая, что куча домашних дел заставит Олесю успокоиться.

– Ты тоже, Кирьян. Хватит сестру доводить! Взрослый такой вымахал, а ума не нажил! Расскажи лучше, что у вас там с Любой приключилось!

Кирьян поднялся с пола, отряхнул трико и сел на табуреточку. Сгрёб все оставшиеся блины, сложил их себе в тарелочку, придвинул к себе и вздохнул тяжело:

– Измучила она меня. Ворчит, ворчит, что-то требует.

Фая кивнула головой:

– Бабы, они такие, сынок. Не сразу и поймешь, что им надо.

– Дак не говори, – снова вздохнул сын. Он пошарил в холодильнике, вытащил оттуда колбасу, нарезал ее крупными кусками и принялся заворачивать эти куски в блины. Сверху полил блины кетчупом, затем взялся за майонез.

– Надо было колбасу-то пожарить, сынок, – заметила Фая, – Жарить надо, говорят, если не жарить, то может внутри быть «палочка». А я ведь сразу сказала, ненадолго Люба-то эта. Лентяйка такая, хоть раз бы пришла, да у нас в огороде чем помогла… Нам рабочие руки лишними не будут.

– Представляешь, – прожевав блин с колбасой, поведал матери Кирьян, – Мне за шабашку на лесопилке заплатили немного денег, и я себе с них купил телефон. А то у меня же кнопочный был.

– Ну и? – с интересом подпёрла кулачком щеку мать, Фая, сев за стол напротив сына.

– Дак вот. Она как взбесилась в последнее время. И чего ей не хватает? Лежу себе спокойно на диване, никого не трогаю, весь такой в наушниках, музыку слушаю, а она встала рядом и давай своим веником передо мною махать! Кричит что я ей все нервы уже истрепал. Что видеть меня не хочет. Что ей там в зале пришлось самой шифоньер передвигать и там, в шкафе этом дверка одна отпала.

Фая нахмурилась, слушая сына.

– Ну я ей и подсказал, какие нужны болтики, чтобы прикрутить эту дверь обратно. Поругал еще за то, что шкаф сломала, пусть бы стоял. Она два дня со мной после этого не разговаривала, потом вроде отошла и стала просить помочь ей старый сарай во дворе разобрать. А я что, дурак, вкалывать там, когда у меня свой дом есть? От Любкиного дома мне ничего не перепадет же, ничего мне там не принадлежит, так почему я должен свое здоровье гробить в угоду чужой семье? Ну и вот, раз мы с нею стали часто ругаться оттого, что она взялась меня пилить, я решил, что лучше мне уйти от нее. С вами буду жить.

Фая долго сидела, глядя на своего бессовестного сына. Головой качала, вздыхала, глядя на то, как тот невозмутимо доедает блины, запивая их чаем и думала, что же ей делать, как быть. Что будет с сыном, когда их с отцом не станет, как он дальше собирается жить?

–Доел? А теперь, уходи, – решительно произнесла Фая.

Сын замер, сидя за столом.

–Как это «уходи»? Куда?

– К Любе возвращайся. К Любе. – кивнула головой мать.

Кирьян встал, постоял, потоптался у стола, в надежде, что мать передумает. Вздохнул тяжко и ушел, свесив голову.

Глава 11

– Сегодня на твоей машине на свидание не поедем, пешочком прогуляемся, – строго заявил Вике Витя.

И добавил, поджав губы:

– И чтоб никаких подруг!

Вика приподняла брови.

– А я уже им сообщила, что сегодня у меня тоже с тобой свидание. Так они рвутся ко мне в гости, ты им понравился.

– Нет! – изменился в лице Виктор.

Ему вконец разонравилась восхваляемая мамой Вика. Из расслабленного, довольного прежде жизнью, он превратился в какого-то забитого нервного «мальчика», ожидающего от противоположного пола только подлостей.

Вика усмехнулась. Витя нахмурился.

Он понял, почему она не вызывала у него чисто мужского интереса: она отличалась от тех девочек, с которыми ему прежде приходилось иметь дело. Обычно он охмурял простых, приезжих, деревенских девиц, которые в великом множестве приезжали в их город поступать в институты или техникумы. Он выбирал себе простеньких на вид, невзрачных, не отличающихся выдающейся внешностью.

В глазах наивных деревенских дам он видел себя чуть ли не божеством. На некоторых действовала как красная тряпка на быка его принадлежность к городским жителям. Кому-то из девушек нравилась его посредственная внешность, облаченная в купленные мамой на ее вкус старомодные свитерочки и брючки, кого-то привлекало его треньканье на гитаре с завываниями грустных песен.

А Вика была другая. Не такая как его привычные простоватые и уютные «фросечки». Вика – она их тех, кого все его друзья называют «чиками». Гламурные, ухоженные, напыщенные и неприступные.

Что с Викой делать, как общаться, он не знал, не умел, да и не хотел знать.

Зачем ему тужиться, искать к Вике подход, гадая, какова будет реакция на любое его неосторожное высказывание, если можно позвонить знакомой до боли, «своей в доску» девочке Юле, или Алле из общежития?

– Короче, прогуляемся туда, – кивнул неуверенно головой вправо Виктор.

Вика закатила глаза, но пошла впереди, своей независимой походкой.

– Направо. Теперь налево. Теперь туда. – изредка «рулил» направлением топавший позади нее Витя.

Только он пытался к ней подойти, как она словно назло прибавляла шаг и оказывалась на недоступной ему дистанции.

«Резвая какая» – злился Витя.

У мужской пивнушки-разливнушки Витя гаркнул:

– Стоп. Нам сюда.

Вика остановилась, повернулась, взошла по ступенькам и преспокойно себе скрылась за дверью заведения, словно бывала там каждый день, и Витя снова расстроился.

Он ведь отомстить ей решил. Око за око. Он привел ее в чисто мужское заведение – поступил с нею также, как она с ним недавно. Вот он поржёт сейчас над ее смущенным видом, когда она увидит, что оказалась среди местных алко-аборигенов!

Это вам не тувалеты в золотых рамочках, дамочка! Это суровый мужской мир!

Потоптавшись немного на крылечке злачного места, Витя улыбнулся улыбкой чеширского кота и с видом «спасителя» вошел в дверь.

Вику он увидел сразу: она разговаривала у барной стойки с каким-то жутко бородатым, но лысым мужланом. Лица ее собеседника было и не разглядеть – очки, борода, зубы в улыбке. Да и сам он, этот собеседник казался огромной «горой мышц» в цветных наколках, просто ужас ходячий.

Витя сделал вид, что просто мимо проходил. Выбрал себе пустой столик у окна и тихонечко сел, в изумлении уставившись на свою будущую невесту.

Вика мило улыбалась бородачу, и Витя напряженно вгляделся в него: как знать, чего ожидать? Однако по виду обоих он понял, что разговор их протекает в мирном ключе.

– Кто это? – визгливым голосом потребовал объяснения оскорбленный до глубины души Витя, когда Вика подошла и села за его столик.

– А, это Толик. Мы с ним в тренажерном зале в прошлом году познакомились, – улыбнулась Вика.

– Т-т-тренажерном зале? – скукожился Витя, снова почувствовав себя крайне неуютно. Да будь она неладна, эта Вика!

Вика кивнула. Она сидела за столиком и все взгляды мужчин в заведении были прикованы к ней одной.

Она выглядела тут как инородное тело. Она и была им. В этом темном мрачном полуподвале она выглядела настоящей царицей. Она и так была очень хорошенькой, но сейчас ее красота резко контрастировала с окружающими людьми и обстановкой.

– Это что? – приподняв свои аккуратные бровки, поинтересовалась у Вити Вика. – Ты считаешь, что это место подходит для того, чтобы приглашать сюда на свидание девушку?

– Почему нет? – постарался казаться невозмутимым Витя.

Витя пожалел, что пришел в себя, когда понял, что все без исключения мужчины в пивнухе перестали разглядывать Вику и перевели вдруг взгляды на него – ее спутника.

Ему захотелось убежать отсюда, бросив все. И Вику в том числе. Но он еще не довел до конца весь свой план.

– Жди тут, – попросил он. – Закажи себе что-нибудь. Я сейчас.

Вика посмотрела на него как на инопланетное существо.

– Что я могу тут заказать? Ты в своем уме?

Голос Вики звучал требовательно, она сама смотрела на него с презрением и совсем не была растерянной, на что так надеялся Виктор.

Витя сбежал в спасительный туалет и закрывшись в кабинке, осел на пол. Дрожащей рукой вытащил из кармана телефон и набрал знакомый номер.

– Костик, Костян? Где вы? Мы же договаривались что в семь встретимся в пивнухе?

– Да не получилось, Витёк. Что там интересного, в этой пивнухе, чего мы там не видели? Мы решили лучше на рыбалку с палатками с ночевкой махнуть. В-общем, мы решили, что так будет интересней. Присоединяйся к нам тоже. Щас костер разожгем, посидим, шашлыков пожарим.

– Погоди, – удивился Витя, – А остальные парни что, тоже на рыбалку уехали?

– Разумеется. Кто ж от рыбалки откажется? Короче бросай все и дуй к нам, – услышал Витя в ответ.

Без друзей его месть Вике получалась какой-то бессмысленной. Да и не «мстя» вовсе, а так, какой-то жалкий «пук» в лужу.

Витя вышел из туалета и понял, что Вика ушла. Ее не было за столиком.

Он принялся ей звонить, нетерпеливо постукивая по столу пальцами.

– Ты почему ушла? – принялся он визжать в трубку, услышав недовольное Викино «Алло».

– Потому что я не встречаюсь с мужчинами, в таких местах. И да: мы с подругами уже повеселились над тобою вдоволь, а теперь ты уже просто-напросто стал неинтересен. Надоел. Не звони мне больше. Пока.

Виктор не смог сдержаться и нецензурно выразился, бросив на стол телефон.

Он сидел так какое-то время, пока к нему не подсели двое. Один в кепочке-«восьмиклинке», второй – с золотым зубом спереди, и с лысиной на голове, которую он постоянно промакивал платочком.

– Слышь ты? – услышал Витя от того, что в кепочке. – Откуда у тебя вдруг такая краля, а? Я б не сказал, что ты реальный такой поцик…

– И это ей ты щас звонил? – лениво подключился к разговору и лысый.

– Д-да. – кивнул головой испуганный Витя.

Лысый показал глазами на Витин телефон другу и тот вырвал его из рук Вити.

– Упс, – улыбнулся лысый, блеснув золотым зубом. – Ты как-то неуважительно разговариваешь с женщинами. Так нельзя. Ничего, научим.

С соседнего столика поднялся и подсел к ребятам за столик и бородатый качок-байкер, с которым дружелюбно общалась недавно Вика.

– Я так понял, тут за «кралю» разговор пошел? Кто чего хотел сказать? Ну?

Лысый промокнул платочком свою лысину снова. Оценил мгновенно ситуацию. Улыбнулся бородатому:

– Да вот, учим человека уважительно относиться к женщинам. Про кралю разговора никакого и нет.

– Ну вот и хорошо, – кивнул головой бородач.

Он вытянулся в кресле и с удовольствием вытянул ноги.

– Эй, ты? -добродушно посмотрел он на Виктора, – Иди нам всем выпить тащи. И рыбы какой-нибудь вкусной.

***

Домой Витя явился злой.

– Витя! – всплеснула руками Тамара Никитична, – Ты где был? Ты что, дрался? Вика уже давно дома, а ты где ходил? Смотри у меня…

– Мама! – зло и с ненавистью взглянул на Тамару сын. – Никогда мне больше не навязывай эту Вику! Достали обе!

Он демонстративно хлопнул дверью и закрылся в своей комнате. С печалью он глядел в потолок и подсчитывал свои убытки: минус сотовый телефон и еще сегодняшний вечер лысому и "восьмиклинке" и качку.

Замечательно прошло их второе и последнее с Викой свидание!

Глава 12

Кирьян долго стоял под дверью, подслушивая, что там – в Любкиной избе.

«Вроде тихо. Не орет на детей, не буянит, значит добрая. Значит, можно потихоньку пролезть в дом, пока не видит, упасть на диван, притворившись спящим. А там пусть пилит – с места не сдвинусь!» – решил он.

Когда с характерным звуком скрипнула входная дверь, Кирьян уже сидел в засаде из высоких кустов лебеды и крапивы в неприбранном дворе и настороженно выжидал, кто же там выйдет на крыльцо.

Вышел Мишка. Пухленький, в сползающих штанишках, чумазый как всегда, но жутко довольный, он пил из трубочки сок в коробочке и жмурился от удовольствия.

– Мишка! Мих! – выкрикнул из своей засады Кирьян. – А ну, подь сюда!

Мальчишка подошел. Он швыркал трубочкой в соке и доверчиво смотрел на отчима.

– Мамка чо делает, Мишк? Сок вам купила, да? А еще чо купила? – принялся шепотом выпытывать у ребенка подробности Кирьян.

Мишка молчал, вцепившись в свою коробочку с соком, сопел своим носом, из которого как обычно все текло, смотрел на Кирьяна и продолжал молчать. Кирьян вспомнил что ребенок еще слишком мал, значит ввиду своего малолетнего возраста не может объективно оценить и доложить об обстановке в периметре Любкиного дома.

– Иди Мишка, Кольку позови. Пусть придет, тока мамке не говори, что я тут.

Кольке – пять. Он постарше своего братца Мишки, поэтому лучше подойдет на роль разведчика. Кирьян с задумчивым видом пошарил в своих карманах и нашел какую-то лимонную карамельку.

– На, – протянул он ее Мишке.

«Сок детям купила, значит, «детские» получила. Значит, настроение у нее должно быть хорошее!» – оживился Кирьян.

Он успокоился немного. Значит не все потеряно. Значит не придется ему ночлег искать, раз мать из дома выгнала. У Любки он будет жить!

***

Люба лежала в горнице на диване и тихонько плакала, уткнувшись лицом в подушку.

– А ведь ушел, паразит такой! Как же я без него? Хоть и паразит, а привыкла.

Вскочив, она обежала все окна в своей маленькой комнате, выглянула в каждое, сдвинув занавеси и снова размазала кулаком слезы по щеке.

«И кому я теперь такая нужна буду? С двумя-то детьми? А он тоже, гордый такой! Взял, да и убежал. Обиделся! Мог бы понять, что у меня нервы… Что сразу вот и уходить надо было, раз выгнала?»

– Что делать-то теперь? Колька? Мишка? Бегите к деду с бабой и папке-то скажите, чтоб домой шел! – жалостливо попросила она, повернувшись к своим маленьким сыновьям.

Она пригляделась: Мишка-младший тянул Кольку за край майки. Колька грыз купленный ею с детского пособия шоколадку и идти за младшим братом отказывался.

– Там! – отчетливо произнес Мишка, показывая на дверь. – Папа. Там!

Он снова потянул старшего братишку за маечку.

– Мишенька, отпусти Кольку, маечку-то растянешь, что потом носить будешь? Я новое-то тебе не куплю, Колькино будешь донашивать! – попросила сына Люба.

И задумалась.

– Мишка? Ты сказал, «папа там»? А где «там», сына? Во дворе?

Любка порасспрашивала сына и выбежала на крыльцо.

Не было никого во дворе. Только ветерок колышет разбросанные по всему двору куски бересты да мусор. Да колыхнулась в углу двора крапива. Люба вгляделась и приметила затаившуюся в кустах фигуру мужа. Сделала вид, что не заметила ничего и лишний раз прошлась по двору, будто собирая лишний мусор.

Домой она явилась уже другая. Не зареванная и жалкая, а гордая, довольная и выпрямившаяся. И походка у нее изменилась. Вперевалочку она шла.

– Ага, прибежал обратно. Ну и пусть в крапиве-то посидит! Пусть подумает над своим поведением! Может и додумается, паразит такой, что запросто меня может потерять! А где он вторую такую дуру найдет, которая терпеть его такого будет?!

Любка заправила диван, на котором после ссоры с Кирей пластом лежала.

Она подпрыгнула к трюмо, стоявшему в углу, сняла с него сбоку подвешенные на створки зеркала красные мамины бусы, приложила к своей шее. Убрала. Накинула на плечи красивый платок и подхватив на руки младшего Мишку, расцеловала сынишку и закружилась, улыбаясь от счастья.

Хохотнула:

– А не пущу я его! Вот не пущу и все! Пусть там сидит!

…Кирьян поглядел в окно: кружится его Люба, радостная, счастливая.

Обрадовался очень, рот его расплылся в улыбке и будто камень с души упал. Подскочил к двери, дернул ее, да в дом впрыгнул. И подле кружащейся посреди комнаты женщины, в пляс пустился.

– Ты чего тут делаешь? – вскрикнула, опомнившись Люба.

– Танцую, – улыбнулся Кирьян.

Люба шлепнула улыбающегося мерзавца по темечку:

– Тебя в дом кто звал? Никто. Ушел – уходи, принимать обратно тебя не собираюсь!

Люба вытолкала Кирьяна за дверь и закрыла ее на железный крючок. Сама губы нервно покусала: не переборщила ли?

– Дак темнеет уже! Спать то я где буду? Вечер уже! – крикнул в приоткрытое окно Кирьян.

Люба с воинственным видом вышла на крыльцо и свирепо швырнула в ноги мужу старый тюфяк.

– Домой пущу только если увижу, что ты меняться начал!

Тюфяк упал в ноги Кирьяну и от него во все стороны полетели целые «облака» пыли. Тюфяк тот несколько лет в кладовке посреди всякого хлама валялся. От него сыростью несло за версту, в нем дырки были – мыши погрызли. Люба подозревала что внутри тюфяка даже мышиное гнездо прижилось, но проверять свою догадку не хотела. Она все собиралась этот тюфяк выкинуть, да забывала о нем каждый раз.

И вот, пригодился.

Кирьян лишь вздохнул, взял этот тюфяк, расчихался и унес, приспособив его на куче досок, валявшихся у бани.

Голодным Кирьян в тот день не остался: в огороде нарвал полведра огурцов, редиски надергал, малины налопался вместо сладенького. Когда горяченького захотелось, по соседям походил, чаю напился, там же и телефон свой разрядившийся, зарядил.

«Спать тут не буду, просто полежу немного. Я ж не пёс дворовый, чтоб во дворе ночевать, – решил он, укладываясь на тюфяк. – Как уснет Любка, так в дом ворвусь и на законное свое место улягусь. И пусть попробует меня потом со своей постели выгнать! Не бывает таких женщин, что от мужчины в постели отказывались бы!»

Однако поглядев немного на звезды, которые улыбались ему с черного неба, уснул, закутавшись в старую фуфайку, изъятую им из предбанника.

***

А Олеся мучилась.

Ночами подолгу ворочалась, уснуть не могла: думы разные лезли в голову.

«Скорей бы переехать в свою квартиру, сил никаких нет ждать. Так бы все бросила и уехала прямо сейчас.»

Наконец, долгожданный звонок оповестил ее, что можно уже подъехать, чтобы совершить сделку. Фая рядом стояла, весь разговор от начала до конца слышала.

– Вместе поедем, – твердо заявила она. – А то вдруг тебя обманут, ты ж наивная у меня такая.

Вместе и поехали. Олеся подписала все необходимые бумаги, мать добавила недостающую сумму. Олеся тайком все поглядывала на хмурого хозяина продаваемой квартиры и кончиками губ таинственно улыбалась.

Мужчина же. А она с тех самых пор как Маринку родила, ни с одним мужчиной больше и не общалась: мать запрещала. Маму свою Олеся прекрасно понимала: Олеся ей двух внучек родила, а замуж так ни за одного из отцов своих детей не вышла – терялись непонятно куда молодые люди, едва узнавали о том, что Олеся им родить надумала.

– Ну вот и дождались, – улыбнулась и прослезилась Фая, проворно выхватив из-под Олесиного носа ключи, которые хозяин квартиры протянул им.

Улыбка с лица Олеси тут-же исчезла.

– Мама, дайте мне ключи, – шепнула она.

– А зачем тебе ключи? – вскинула брови Фая. – Пусть у меня будут. Нечего тебе в ту квартиру шастать! Сначала мы с Лексеем съездим, посмотрим, потом тебя позовем, как ремонт начнем делать. Помогать.

– Дайте хоть ключ в руках подержать! – расстроилась Олеся.

Ей стало очень обидно, она отвернулась от участников сделки, чтобы никто не увидел ее слез.

– А чего их держать-то? – усмехнулась Фаина. – Спасибо вам всем, а теперь Олеся, если мы свободны, домой поедем.

***

Тамара Никитична заметила, что сын, Витя, перестал приходить домой ночевать.

Вздохнула нерадостно.

– Опять, наверное, с деревенскими девочками путается. Это все отсутствие у мальчика отцовского воспитания сказывается! Надо было мне замуж выйти в свое время, а не жить одним сыном. Так бы хоть ремня парень получал, может поумнее был бы!

Женщина очень расстроилась оттого, что ее мечтам о соседской девушке Вике не суждено было сбыться. Теперь она "мстила" Вике исподтишка, выкрикивая непотребные слова из окна, когда ты выходила из подъезда. Еще она распускала слухи по другим сплетницам-соседкам, очерняя репутацию Вики. Она так часто обзывала девушку плохим словом, означающим женщину низкого социального поведения, что и сама уже начала верить в это. И сразу успокоилась.

– Мне такая невестка не нужна!

Наряду с этой проблемой прибавилась еще одна: Тамара Никитична настолько разочаровалась в людях, что перестала выходить из дома. Она безвылазно сидела в четырех стенах своей квартиры и общалась с подругами-соседками исключительно из окна или по телефону, а все остальное время коротала обычно за просмотром телевизора, обложившись подушками и пледами.

Но однажды произошла из ряда вон выходящая ситуация: к сыну домой заявилась женщина!

Вначале в комнату, где Тамара плакала над очередной серии «Зулейхи» влетел сын.

– Мама, познакомься, это Стелла. Женщина, на которой я собираюсь жениться!

Тамара Никитична сидела недовольная в кресле. Она конечно же не обрадовалась этой вести. Выгнула презрительно губы:

– Ну показывай. Почему она не заходит – персонального приглашения от меня ждет? Э-эй! Выходи давай!

Из-за двери показалось нечто большое, объемное, в черном гипюровом платье с редкими блестками. В комнату тяжело дыша вошла женщина: темные волосы до ушей, маскообразное лицо с крупными чертами. По виду она выглядела едва младше самой Тамары.

– Потому что «молнию» в сапоге заело! – раздался крик.

Гостья одарила Тамару крайне недовольным взглядом. Словно в том, что у нее молнию заело, была вина Тамары.

Тамара Никитична замерла, разглядывая гостью.

Вальяжной походкой Стелла прошлась по небольшой комнате, рассматривая в ней все.

– Витенька, это кто? – встрепенулась Тамара.

– Моя Стелла. – улыбнулся Витя и взял женщину за руку.

– А не старовата ли она для тебя? – не вытерпев, задала вопрос сыну Тамара.

Стелла услышала это и сразу-же нахмурилась. Встала посреди комнаты. Громко скомандовала, в упор разглядывая Тамару Никитичну:

– Витя, уведи меня отсюда! Только этого мне не хватало! Я вам что, девочка что ли какая, чтобы заново все это переживать? Да надоело! Не будет этого! Давай сделаем вид, что никакой матери у тебя нет!

Крутанувшись на квадратных каблуках своих сапог, женщина повернулась к дверям и направилась к выходу, гордо подняв голову.

– За мной, Витя! – властно кинула она через плечо.

Витя присел, зажмурившись. Открыл один глаз, покосился на мать.

– Извини, мама. Ухожу. Ты же сама хотела, чтоб я за ум взялся? Вот я и взялся.

***

– По клюкву пойду, – оповестила Фаю Олеся, встав пораньше с утра.

Фая, пыхтевшая у сепаратора, махнула безразлично рукой:

– Иди!

В доме спали дети: сладко сопели под одеялом две девчушки, Настёнка и Маринка. Взрослые же вовсю сновали по дому: в старой фуфайке носился Лексей. Он воду с утра в ведра набирал – скотину поить. У стола в кухне крутилась Фая. Она тесто дрожжевое завела, чтобы после обеда начать лепить булочки, да печень говяжью для приготовления обеда, в воде замочила. Уже пыхтела в горшочке на печи гречневая каша – к тому моменту как проснутся девчата, будет им полезный сытный завтрак.

В этом доме о голоде сроду не слыхивали.

***

Олеся вышла на крыльцо и сев на ступени, прислушалась к крику петуха. Вздохнула.

– Как же я буду по дому скучать. По этому крыльцу, на котором можно сидеть с утра с чашкой чая, обеленным густыми свежими сливками. По петушиным крикам с утра. В квартире такого великолепия не увидишь. Там, в квартирах, кажный житель – сам по себе.

Олеся вчера долго шарилась по дому: она перерыла и "стенку" в зале, заглянув под крышечки всех вазочек-плошечек, рылась она и в сундуках. Ключ от собственной квартиры что в райцентре купила, искала. Так и не нашла.

Зато в голову ей пришла замечательная идея: что, если она поедет и попросит хозяина квартиры выдать ей дубликат ключа от того жилища? Олеся надеялась, что у него такой запасной ключ имеется. Ну очень ей хотелось походить по собственной квартире, потрогать там все, рассмотреть, заглянуть во все двери, послушать, чем этот дом живет, чем дышит. Познакомиться в конце концов, с соседями.

Потому и соврала матери что пойдет по ягоды в лес. На самом деле она снова уедет в райцентр, да вернется домой вечером, вместе с вечерним автобусом и с купленными на рынке ягодами…

***

Фая выбежала во двор, огляделась: нет ли нигде Олеськи. Удостоверившись, что дочь ушла, крикнула Лексея.

– Лексе-ей, Лексе-ей! – закричала она, выбежав на крыльцо.

– Чего кричишь, видишь мне некогда? – разорался старик, встав посреди двора и бросив со злостью ведра на землю.

– Да не ори ты, не психуй! – перекричала его Фая, – Бросай говорю свои дела!

Едва Лексей вошел в дом, снимая с себя пропахшую навозом фуфайку, Фая принялась изливать мужу душеньку.

– Плохо мне, – схватилась она за голову. – Учителка Кравцова вчерась сказала, что сын наш, Кирьяшка, на улице живет!

Лексей уставился напряженно на жену.

– Прямо на улице что ли? Как так?

– А вот так! Не пускат его Любка в дом!

Фая села на ступеньки крыльца, обреченно опустив плечи. Присел рядом и погрустневший Алексей. Попинал ногой зонтик лопуха, попавшийся на глаза.

– Дак чо его, домой теперь позвать чоли, раз с Любкой он не живет? – пребывая в полнейшей растерянности, спросил он.

– Да как же ты его позовешь, коль я его выгнала! – развела руками Фаина.

Посидев так, глядя на забор, Фая вдруг предложила мужу:

– Я вот что придумала. Сын-то голодный говорят, ходит. Пирожков ему вчерашних положу, с мясом которые. (Он же с мясом только все ест.) Пельменей отварю. А ты когда за пацанятами Любкиными пойдешь, Кольку-то подучи: сунь ему в руки еду, да пусть он ее Кирьяну-то отнесет. Хоть поест нормально сынок.

Фая снова вздохнула.

– А что поделать? Нельзя допустить чтоб сын голодал. А то, что тако получается? Сами едим от пуза, а он там в чужой стороне, по людям добрым ходит, чтобы чаю попить!

Так и сделали. Фая в пакетик еду сложила и с мужем к сыну отправила.

– Ссоры ссорами, а кормить собственного ребенка надо! Я же мать! – оправдывала она себя.