Алёна Русакова
Дочки-матери

Глава 1

Подружка сына Юлия, Тамаре не понравилась сразу. С первого взгляда, едва Тамара ее в дверях, за спиной сына увидела.

И вроде-бы приятная на вид, скромная, эта Юлия, а только все-равно «не то пальто».

Головой Тамара покачала, губы презрительно поджала и отвернулась. В кухню ушла.

Там, в кухне, опершись полными руками о каменную столешницу своего новенького кухонного гарнитура, чуть не расплакалась: вспомнились ей слова подруг.

Про то, что «девок нынче хороших не сыскать. Они, девки, либо испорченные все, либо пиявки, ищущие, к кому бы прилипнуть как лист банный, ради прописки городской». Хорошие же девки, они как дорогой товар: на дороге без призора не валяются. Хорошие все чинно по домам или по институтам сидят, под зорким присмотром своих богатых родителей.

Испокон веков так и было.

– Так и знала, что не увижу ничего стоящего! – в сердцах молвила мрачная Тамара.

Да и как тут не злиться: сын любимый, единственный, в которого столько денег, нервов и бессонных ночей вбухано, не соседку Вику, дочь зажиточных соседей, а какую-то мышку невзрачную, в дом привел!

Юля постаралась будущую свекровь никоим образом не бесить, посему вела себя скромно, как мама учила: глазки в пол, голосок дрожит. Да только, наверное, неправильно мама Юлю учила: что-то неласково смотрела на гостью хозяйка дома.

– А-а-а, это, наверное, та самая Юля, у которой ты вечно пропадал? – строго поинтересовалась Тамара у сына.

– Она самая, – кивнул головой Витька.

– И откуда ты, «чудо»? – приступила к допросу Тамара, с неприязнью разглядывая девчонку.

А чего церемониться?

«Так ладно бы красивая была, я бы может и смолчала. А то моль бесцветная. И чем она моего Витьку окрутила?»

Сына своего Тамара считала парнем ярким, харизматичным и достойным всего самого лучшего в жизни. Лучшей партией для него ей считала Вику, дочь зажиточных соседей, которым Тамара всю жизнь завидовала.

Соседи, люди интеллигентные и обеспеченные, взращивали свою единственную дочь красавицу Вику, в любви и ласке. Ни разу на нее голос не повышали, покупали для нее все лучшее, потому и выросло их дитя любви в идеальную девушку.

О Вике Тамара тайно мечтала целых три года. Вика снилась ей во сне. Снилась, разумеется, в качестве невестки.

Вот Вика с почтенной улыбкой на губах, встречает ее, свою любимую свекровь Тамару Никитичну, с караваем хлеба в руках, у собственного двухэтажного особняка, который молодым помогут строить Викины родители.

Вот любезно просит остаться жить в одной из комнат.

– Дом большой, всем места хватит, уважаемая мамочка, – кланяется в ноги умница-невестка, а Тамара стоит, раздумывает, соглашаться ли ей на переезд.

Вот невестка Вика возит ее по театрам и концертам. Притом сама и в театре, и на концерте, конечно-же рядом сидит, по праву руку.)

А после театра и концерта они вдвоем: Вика и Тамара, счастливые и отдохнувшие, возвращаются домой. Ставят чайник, накрывают и садятся за стол, и воодушевленно обсуждают, обсуждают актеров и декорации!

Или даже просто в гости к Тамаркиным подружкам вместе ездят.

В гостях Вика покорно сидит на диванчике подле Тамары, как куколка-статуэтка, а подружки Тамарины, от зависти тихонько мрут, видя, как дружны свекровь и невестка.

Ах, как бы здорово они бы жили втроем: Вика, Витенька и Тамара!

(А дети – потом. Не надо детей. Пусть Вика с Витей для себя вначале поживут, успеют еще детьми обзавестись! Тем-более, сама Тамара как минимум до пятидесяти пяти лет, бабушкой становиться желанием не горит!)

Вика училась в престижном университете, выглядела всегда так, будто только из салону: реснички, ноготки, локоны, лакированные туфельки, нарядное платьице, кошелёчек в руках, в цвет туфелек. Загляденье же?

И передвигалась девушка исключительно на собственном авто.

Каждый вечер Тамара за этой Викой из окошка наблюдала: видела она как Вика из института домой приезжает, а вечерами по нечетным дням недели ездит на тренировки в тренажерный зал.

И по утрам Тамара часто из окошечка своего видела, как Вика домой с пробежки в шестом часу утра бежит.

Вика добрая и внимательная, всегда поздоровается с Тамарой вежливо, учтиво поинтересуется, как дела. Да все с улыбкой белоснежной.

Когда и Витьку с Тамарой подвезёт куда надо. Ни разу не отказала!

(Именно тогда, в уютном салоне Викиного «Опеля», глазливая Тамара Никитична и прозрела, поняв, какую именно невестку она себе хочет. Разумеется, такую как Вика!)

Глава 2

Юля кривенько улыбнулась, неуютно поёрзав под суровым взглядом будущей свекрови:

– Я из Березовки.

Тамара молча посверлила глазами девочку и прыснула горестным смешком, отвернулась.

– Я так и знала. Вить? Ты зачем ее к нам привел, я тебя спрашиваю? – громко поинтересовалась она у сына, – Если нравится она тебе, так и дружите, я-то тут при чем? Зачем ее знакомиться ко мне вести?

– Мы пожениться решили, – «обрадовал» мать сын.

Тамара со своего кресла вскочила как ошпаренная:

– Что хотите делайте, я тебя, сын, не раз и не два предупреждала: рано тебе еще жениться! Мы же как с тобой договаривались? Ты сначала закончишь институт, на работу устроишься и только потом невесту тебе подыщем. Кака така нужда тебе хомут сейчас на свою шею вешать? Кто вам любиться – тешиться, молодым запрещает? Балуйтесь на здоровье, обязательно что ли расписываться, я не пойму?

Женщина с явным недоумением на Юлечку взглянула и с укором в глазах заявила:

– Что тебе, жалко что ли Витеньку без штампа в паспорте любить, ишь какой он у меня хороший и ладный? Нет, жениться я вам не разрешаю. Я даже паспорт у сына прямо сейчас отберу, чтоб самую большую ошибку в своей жизни не сделал!

…Юля стояла на остановке, вглядываясь тоскливым взглядом вдаль. Туда, откуда маршрутку ждала.

– Мама против, – развел руками Виктор.

Юля помолчала немного. Озябшими руками обхватила себя за плечи. Всегда так делает, когда волнуется.

– А ты ей говорил, что я ребенка жду?

Витя глаза отвел и соврал:

– Говорил. Сама видишь, эффекта на нее это известие не возымело.

– И что делать? – в отчаянии поинтересовалась Юля.

Витя плечами пожал. На самом деле он был рад, что мать выставила их обоих за дверь. Больно надо ему такое счастье, как незапланированное дитя, ненужная жена, да памперсы.

– Ну, я тогда поехала? – уныло спросила у любимого Вити Юля.

– Покедова! – попрощался непонятным словом Витя.

***

Фаина пошуровала в печке кочергой, разгребла угли и проворно закинула внутрь чугунную сковородку, закрытую наглухо чугунной же крышкой. На крышку сверху углей нагребла.

Из-за печки высунулась измазанная в шоколаде мордашка маленькой девочки лет четырёх.

– Бабуля, а что ты там в печку засунула? – со страхом прозвенел ее испуганный голосок.

– Калачики, – ответила женщина. – Вку-усные, я их сахаром посыпала. Скоро поспеют, попробуешь.

– Точно калачики? Не Кузеньку? – подозрительно переспросила Маринка.

Фаина застыла, «переваривая» слова внучки. Рассмеялась.

– Ты что такое говоришь, Маришка! – покачала головой она, – Разве я похожа на Бабу – Ягу, чтобы из домовёнка пироги печь?

– Правильно. Она лучше из папки нашего отбивную сделает, – тихонько шепнула Олеся.

Маришка со вздохом скрылась за печкой, там у нее склад: лысые безногие куклы, игрушечные машинки без колес, обгрызанные и исчерканные фломастерами зайцы, лошадки, прочий хлам.

– Мда-а… Так и знала, что нехорошо детям такие эпизоды в мультиках показывать, – пробормотала Фаина, поднимаясь с пола. Женщина постучала кочергой об железную пластину, которой был покрыт пол около печной дверцы и аккуратно поставила инструмент, прислонив его к стенке.

Дочь Юлия раскатывала тонким слоем тесто на усыпанном мукой столе. Фаина подошла к ней, прихрамывая и западая на одну ногу.

– Накатала уже? Быстрая ты. Сейчас сковородку поставлю, – похромала дальше по летней кухне Фаина, – Где-то у меня сковородка была, котора в розетку включается. Хорошая сковородка, – бормотала она себе под нос.

Как обычно Юля приехала в деревню к маме на выходные и сейчас она с мамой стряпала пироги да булки, чтобы увезти их с собой в город.

Кухонной вытяжки в доме сроду не было, поэтому женщины решили жарить пирожки в летней кухне – избушечке такой, в которой летом обычно готовят еду и обедают.

Очень удобно в такой летней кухне кашеварить: пусть себе дымит да воняет. Ты пирожков нажарил и домой унёс.

Не нужно заморачиваться вопросами чистоты помещения, можно не снимать обувь.

А если папка пьяный домой заявится, то можно из дома его со спокойной душой выгнать, прикрикнув:

– В избушке иди ночуй, морда пьяная!

И друзей-собутыльников папкиных, тоже можно смело гнать из дома веником: пусть эти дегенераты, табаком пропахшие, в летней избушке сидят, с папкой балагурят. Нечего своим видом настроение домашним портить!

Словом, очень хорошая и незаменимая вещь, эта летняя кухня.

***

– Мама, а у нас в группе девочка одна забеременела. – вдруг завела речь Юля. – А ее парень ее бросил. А она теперь боится родителям рассказать о своей беременности.

– Кошмар какой! – воскликнула Фаина, – Правильно она боится. Я б за такое сразу из дома выгнала! И об чем только девки думают? Ужель трудно спокойно доучиться, обязательно что ли надо любовь крутить, заместо того чтоб профессию получать? Теперь у этой вашей девочки ни образования, ни мужа, зато с дитём, о как! Прямо как наша Олеся!

Женщина метнула взгляд своих зеленых глаз в старшую дочь.

Олеся, сестра Юли, сидела в углу и перебирала лук-севок в тазике.

Полная, курносая, в огромном ситцевом халате, а на спине две косички рыжие болтаются.

Олеся громко возмутилась.

– Опять? Вот возьму и уеду от вас. И девочек с собой заберу! Посмотрим, как запоете!

Фаина словно только этого и ждала – подпрыгнула на месте и резво повернулась к старшей дочери:

– Куда хоть ты уедешь, а? Луком бы лучше молча занималась, горе ты луковое! Умничать у тебя, Олеська, совсем не получается, не твое это! Ты два раза из дому убегала, ну и что, каков итог? Двоих мне в подоле принесла! Третьего что ли родить мне хочешь? Ты как Найда наша, найда и есть! Та тоже, как с цепи из будки вырвется на свободу, так обязательно обратно брюхатая вернется. Хоть вообще никогда с цепи ее не отпускай.

Олеся вскочила, бросив лук в таз.

– Ну все! Маринка! Где ты тама, выходи! – рявкнула она.

– Собакой меня уже тут называют!

Олеся подлетела к печке и выдернула из закутка запечного дочку, потащила за собой к двери.

– Мама, а как-же калачики? – заныла девочка.

– Оставь в покое ребенка, оставь! – заругалась на Олеську мать, Фаина.

Олеся хлопнула дверью и в избушке воцарилась тоскливая тишина.

– До чего же упрямая, побегу я ее останавливать, а ты тут за печкой пока присмотри, а то забуду про калачи. Хорошо хоть, что ты у меня не такая, – обернулась к Юле Фаина.

Юля пристыженно опустила глаза.

Когда мать выскочила за дверь, Юля обеими руками испуганно ощупала свой живот: не заметен ли уже? Кабы мама-то не догадалась бы, так расстраивать ее не хочется!

Олеся выбежала из избушки и побежала к бане, там отец, печку топил. А старшая Олеськина дочка, Наська, деду всячески помогала. Наське уже шесть, почти взрослая.

– Наська! – всхлипнула Олеся, – бросай все, Нась. Уходим мы из этого дома!

Выронил из рук старую мочалку отец Олеськи, хмурый Лексей. Спрятал за своей спиной любимую внучку Настю.

– Куда опять намылилась? – строго хмыкнул он, глядя на дочь.

– Да мамка опять! – всхлипнула Олеся. Огромная полная, пышнотелая Олеся, женщина двадцати семи лет.

– Нервы мне опять мотает! Ой, папка! Язык у мамки, так и жалит, так и жалит меня! Уж сколько лет прошло, а все припоминает и припоминает мне мои ошибки молодости! Доколе терпеть придется мне это все?

– Терпи дочь, терпи. Она – может. И мне весь мозг выела давным-давно! Куда пойдешь-то, с двумя детьми? – покачал головой отец. – Не дури.

К дочери и мужу неслышно подплыла Фаина.

– Ой, забыла ж сказать, – как ни в чем ни бывало начала она свои сладкие речи, заманчивые. – Денег же я хотела дать внучкам, чтобы съездили с дедом в райцентр и выбрали себе по велику!

Наська и Маришка ахнули, подбежав к бабушке.

О великах девчонки мечтали давно, все просили у Олеськи велосипеды им купить, да только откуда у безработной матери-одиночки такие деньжищи найдутся, на прихоти подобные?

Засим, конфликт самоликвидировался. Утух. Олеся утерла слезы и пошла в дом, а внучки облепили бабушку с двух сторон.

Фаина пересчитывала деньги. Перед нею на столе лежала толстая пачка сотенных бумажек и Фаина считала их. Считала с упоением, с наслаждением и даже тихонько покачивалась в такт своему счёту: вперед-назад.

Слышен был только монотонный ее шепот:

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.

Шуршали бумажки в руках.

– Тфу-тфу, – поплевывала она на пальчик, чтобы удобнее было листать купюры. Так уж было заведено в их семье: все деньги хранились у Фаины.

Деньги Фаина пересчитывала каждый вечер, аккурат после ужина, когда все домочадцы расходились по комнатам, чтобы укладываться спать. Это было ее любимым занятием.

– Слушай, мама, – робко подошла к Фаине Олеся. – Я тут объявление нашла: срочно продают квартиру в райцентре.

Дрожащими руками молодая женщина протянула матери газету.

Фаина оторвала от стола с деньгами свой затуманенный взгляд. Спрятала стопочку аккуратно сложенных купюр под лежавший на столе платок, платок придавила сверху ладонью.

– И что? – нервно осведомилась она у дочери.

– Цена на квартиру недорогая выходит, – теребила в руках свою правую рыжую косичку курносая Олеська.

– И что, что недорогая? – хмыкнула мать, – Чего мыслишь, от меня-то тебе чего надо?

Олеся подняла голову и посмотрела в упор на родительницу:

– У меня Маринке уже четыре года исполнилось. Можно ведь материнский капитал использовать и квартиру эту купить! А недостающую сумму в кредит взять.

Мать строго взглянула на притихшую дочь. Брови нахмурила. В доме стало так тихо, что слышно стало, как тикают старинные часы.

– Ничего не понимаю! Говори ясней, мямля! Зачем квартира? Кому?

– Мне, – развела руками Олеська.

Фаина аж привстала со стула, поглядев на дочь внимательно:

– Ах тебе-е? Хм!

Олеська опустила низко голову, словно ей стыдно стало за то, что она осмелилась у матери собственный материнский капитал просить.

– Квартира ей зачем-то понадобилось, ты посмотри! – пробормотала растерянно Фаина. – Тебе что, жить негде? Рази ж тебя кто из дому гонит? А? А этот дом, наш с отцом дом, кто будет за ним смотреть? Он же тебе, этот дом, в наследство достанется!

Женщина обвела взглядом пространство своего жилища и наткнулась глазами на притихшую в углу у телевизора младшую дочь, Юлю. Осеклась, засопела. Продолжила, только уже сбавив тон:

– Дом наш, говорю, Олеська, тебе отойдет! Тебе и Юльке! Вы ж сёстры, делить вам нечего, дом большой, всем места хватит! Если надо, то пристрой сделаете, места вон во дворе навалом! А и сам дом – на века построен!

В кухне брякнула посуда и оттуда в комнату торопливо выбежал Кирьян. Это средний сын Фаины, двадцатичетырехгодовалый мужчина. Бритая голова, на квадратном лбу – махонькая чёлочка. Новая спортивка с тремя полосками.

– А мне чего достанется? Уже без меня наследство делите? Здорово, зашибись! – в сердцах воскликнул он.

Фаина, Олеська и Юля, уставились на Кирю.

– Ты тут чтоль? – удивилась мать, Фаина. – Как так? Я ж вроде бы недавно дверь на крючок закрыла, чтоб чужие не шастали.

– Туточки я. А что, уже и права не имею к себе домой прийти? – возмутился Кирьян.

Фаина промолчала. Она принялась что-то мысленно обмозговывать, глядя на сына и двух дочерей.

Всех троих своих детей Фаина любит одинаково сильно, но в то же время, особенными «любовями».

Олеська – ее первенец, ее долгожданное дитя. Кирьяша – единственный сын. Ну и Юля – поскрёбыш, младшенькая. Самую маленькую как не любить?

Всех троих Фая любит, всех. И мечтает только об одном: чтобы все трое по жизни крепко друг за друга держались и жили дружно, рядышком.

– Ерунды не мели, Кирюш, – строго молвила Фая. – Твой это дом, твой, никто тебя обделять не собирается. Только ты дома почаще бывай.

Тут Олеська психанула. Нервы сдали. Плечом капризно дернула, из глаз слезы брызнули:

– Хватит, мама, всем нам голову морочить! У меня есть мой капитал, это я его получила, ну отдай его мне! Почему ты им распоряжаешься, ведь никакого отношения к нему не имеешь? Я хочу, значит, я куплю дом и сделаю это сама! В конце концов, капитал дали мне, за то, что я детей родила!

Фаина закачала головой, зацокала языком:

– Ты посмотри, как мы заговорили! На капитал твой я прав имею поболее твоего! С детьми твоими, тебе кто помогал? Папки их, или может быть, другие бабушки, дедушки твоих детей?

Из-за печки шустро выскочил Лексей, бросился защищать старшую дочь:

– Не обижай дочку, что ты за женщина такая невозможная?

Олеська только рукой в бессильной ярости махнула:

– Да ну тебя, мама! Даже слушать ничего больше не хочу, довольно! Не поможешь мне, так я сама выкручусь, без тебя, с чужой помощью! Я найду, у кого денег занять!

Она убежала, босая, прямо в темноту улицы, скрипнув за собой тяжелой дверью, обшитой с двух сторон толстым ватным одеялом.

***

Фаина долго сидела за столом, прижав к себе свои деньги. Она думала.

– Ну Олеська, упрямая, вся в отца!

Что поделать, пришлось идти искать девчонку. Дочь, как никак. Олеська нашлась в кладовке – Фая нашла ее по сдавленным всхлипам. Открыла скрипучую дверь – звук утих, и догадливая Фая начала шарить по темным углам, вытянув руки.

– Ну хватит, выходи. Стыдно должно быть, ить не девочка же-подросток, так плакать, – уговаривала она.

Долго сидели мать и старшая дочь темной в кладовке, прежде чем вышли оттуда и направились в дом.

Обе улыбались по-доброму. Лексей, Кирьян и Юлька ждали женщин добрых полчаса.

– Завтра Олеське квартиру поедем смотреть! – объявила Фая.

– Ну вот и ладненько, – заулыбалась Юля. С довольной улыбкой подбежал к жене Фае под бок Лексей. (Подробности разговора выпытывать).

И только вечно-жующий Кирьян ходил взад-вперёд по комнате, поглядывая на довольные лица домочадцев. Он один не радовался перемирию женщин. Ходил, сунув руки в карманы трико, поглядывал на всех мрачно.

– Настонала? – не сдержался мужчинка, поглядывая на счастливое лицо старшей сестры. – Выклянчила, таки, да?

Олеська перестала улыбаться и сверкнула гневно глазами:

– Не твое дело! Ты мои пироги в кухне не подъедай, к жене своей топай восвояси! Как ни посмотрю, вечно ты у нас харчуешься! Тебе что, твоя Любка совсем не готовит?

– Тьфу-ты, а тебе еды для родного брата жалко стало? – скривив лицо в презрительной гримасе, поинтересовался Кирьян.

Он выкрикнул это нарочито громко, отчего встрепенулась за стенкой кухни задремавшая было, мать.

Орлицей выбежала стареющая женщина к детям. Фая не любила ссор между детьми в доме, поэтому всегда вклинивалась в любое недоразумение.

– Что случилось, почто кричите? Девчат разбудите, я ж их еле спать уложила! Кирьян, иди, вели Юльке тебе диван в зале расстелить! Олеська, не буянь, на столе лучше прибери!

Так конфликт был потушен.

Кирьян с довольным видом проследовал за матерью. Он показал сестре язык, а та затряслась от злости и отвернулась к столу.

Глава 3

Тамара была очень, очень зла: вчера вечером из окна своей квартиры она имела возможность узреть пренеприятнейшую картину: к соседке Вике (которую она себе в невестки присмотрела) начал приезжать приличного вида молодой человек.

– Мажор какой-то, – нервно подметила женщина, со злостью задернув шторку.

Викин ухажер ей прямо скажем, занозой засел в самом сердце.

И где его Вика откопала?

Всем то он, как назло, хорош: брючки носит отутюженные, рубашка на накачанном торсе сидит превосходно и лицо лощеное, что у гуся.

И что самое обидное: при нем автомобиль заграничный. Словом, куда уж ее Витьке до Викиного хахаля!

– Вот ведь, какая незадача, – огорчилась Тамара.

Еле дождалась возвращения блудного сына. Методично присела ему на уши:

– Вот, ты всё по девочкам носишься и не видишь, что Вику скоро упустим!

– Какую Вику? – не понял сын. – Соседку что ли? Да ты что мать, она не в моем вкусе. Холодная, ни рыба, ни мясо. Чувства юмора у нее нет, шуток не понимает! Другие девчонки смеются взахлеб, она одна с каменным лицом мимо проходит!

– Здрасьте, приехали! А тебе оно зачем, чувство юмора? – поразилась Тамара. – Что это за критерий такой вообще? Вика красивая, из приличной семьи.

Сын, Витька, только вздохнул тяжко и улизнул из дома, пока Тамара громко выговаривала сыну претензии и учила жизни. То, что сын сбежал, не став ее слушать, Тамара поняла, когда в окно выглянула: Витька несся по тропинке от дома к автобусной остановке.

В руках у балбеса Тамара гитару увидела.

– Дурачок, – с досадой вздохнула Тамара. – Какой же он у меня дурачок, весь в отца. Тот тоже по молодости вечно из дома собственного убегал. С магнитофоном на плече.

Вздохнула снова тяжко, села на стульчик у окна, кулачком щеку подперла.

– До сих пор где-то бегает…

Посидев так с полчасика, Тамара Никитична решительно встала.

Родители Вики, Анна и Михаил, ее любимые соседи, уехали два дня назад в санаторий, а ее, как соседку, попросили заходить к ним домой раз в неделю. Цветы поливать. Ну и за Викой по-дружески присмотреть. Все-таки, боязно единственную дочь одну дома оставлять.

Как нельзя кстати они уехали.

Тамара решила, что под лежачий камень вода не течет и надо действовать самой, если уж так хочется заполучить в свои руки такую невестку как Вика.

Собралась, даже губы зачем-то накрасила. Зачем? Наверное, чтобы чувствовать себя уверенней.

И понеслась навстречу своей мечте.

Успела как-раз вовремя: только дверь открыла, как Вику увидела. Девушка вышла из квартиры напротив. Сногсшибательна, как всегда: лаковые туфли-лодочки, сумочка в тон, волосы свёрнуты в "ракушку". Брючный какой-то костюм, шибко вычурный. Сразу видно, на свиданку намылилась.

Тамара приветливо кивнула головой на вежливое тоненькое Викино «Добрый вечер Тамара Никитична!» Улыбнулась, последовала следом и втиснулась в маленький тесный лифт вслед за Викой.

Ах, как не хотелось ей выпускать эту Вику из лифта.

– Куда это ты, Викуся? На улице уже темно! – подметила Тамара.

Вика только улыбнулась в ответ своими яркими розовыми губами. Улыбнулась и отвернулась к ней спиной, давая понять, что это не ее дело и им не о чем говорить. Любой мало-мальски воспитанный человек это бы понял. Любой, но только не Тамара.

– И как не боишься? Куда родители твои смотрят? Почему отпускают тебя одну?

Вика снова премило улыбнулась, поправила свою ухоженную прическу и в лифте сразу вкусно заблагоухало вишней в карамели. Дверки лифта открылись, и Тамара выбежала вслед за прибавившей шагу соседкой.

– Вика! Смотри-ка, на дворе совсем темнотища! – выкрикнула Тамара, пробежав вслед за девушкой. Та оглянулась:

– Не волнуйтесь вы так, Тамара Никитична, я не одна! За мной Глеб приехал. Вот он. Как бы вас не продуло в одном платье, – как обычно проявила заботу Вика.

– А мать знает, куда ты по ночам бегаешь? – громко выкрикнула вслед Вике Тамара. Крикнула она так, что, наверное, на всех этажах жильцы слышали.

– Тамара Никитична, – возвращайтесь пожалуйста к себе домой, – вежливо повернулась к горластой соседке Виктория. – Во-первых, давайте сразу договоримся: не нужно на меня кричать. Моя мама конечно-же в курсе, что я встречаюсь с Глебом. Во-вторых: еще далеко не ночь, время вечернее.

Тамара увидела, как девушка-невестка ее мечты повернулась к своему Глебу и приняв из его рук цветы, зашагала вместе с ним к его машине.

– Ну я тебе покажу! – мрачно шепнула вслед парочке Тамара. – Ишь, соплячка такая, учить она меня вздумала!

Тамара просидела в засаде, поджидая соседку Вику в соседской квартире, аж до двух часов ночи.

Спать хотелось так, что глаза сами собой слипались, хоть спички вставляй! Привыкла Тамара после десяти спать ложиться, тяжело ей было высиживать до столь позднего часу. Но что поделать, коль злость в душе кипит?

– Явилась! – удовлетворенно усмехнулась Тамара, когда услышала как в дверной замок снаружи кто-то ключ вставил.

Ключ безуспешно ковырялся в замке, дверь не открывалась – Тамара ведь ее на защелку закрыла изнутри.

– Чай стынет, – вспомнила Тамара.

Пока Вика недоумевала, стоя за дверью собственной квартиры, почему это замок не поддается, Тамара проследовала в кухню, взяла двумя пальчиками крохотную чашечку с чаем и вышла в прихожую. Свет там включила. Отхлебнула чай, к замочной скважине нагнулась.

– Пришла? Блудница. А я тебе дверь теперь не открою! – громко выкрикнула она. – Где ходила, туда и иди!

Вика перестала копошиться ключом в замке и затихла.

– Тамара Никитична? – послышался ее удивленный тонкий голосочек. – Это вы?! Вы что, у нас? Откройте пожалуйста!

Тамара скривила гримасу и покривлялась у двери, передразнивая девушку. Отхлебнула снова свой чай. Улыбнулась.

– А вот не открою! – громко выдала она в замочную скважину снова. – Надо было дома сидеть, а не гулять по ночам с мужиками!

Тамаре очень захотелось посмотреть на выражение лица растерянной девушки, поэтому она метнулась в своем бледно-розовом халате к трюмо, что стояло в прихожей. Грохнула на него чашку с недопитым чаем и подпрыгнула обратно к двери. Она прильнула к глазку в двери и рот ее расплылся в гаденькой улыбочке до ушей.

Вика же пребывала в полнейшем шоке.

Она стучала кулачком в собственную квартиру и пробовала убедить Тамару открыть дверь:

– Тамара Никитична, это уже ни в какие ворота не лезет! Немедленно откройте дверь, иначе я буду вынуждена вызвать полицию! Это моя квартира, ничего не перепутали?

– Не вызовешь! – ухмыльнулась Тамара. – Сама виновата, я же говорила тебе, что на улице темно, надо было дома сидеть! Вот и стой теперь за дверью до самого утра! В следующий раз неповадно будет гулять!

Знала прожженная женщина, что такие благовоспитанные девочки-припевочки, как Вика, к самым крайним мерам (таким как полиция) прибегают лишь в исключительных случаях. Обычно эти "Вики" все проблемы пытаются решить полюбовно. Боятся обидеть. И потом, Тамара была полностью уверена в том, что девчонка не станет звонить своим родителям чтобы пожаловаться. Не захочет им отдых портить!

– Да что же это такое-то, Тамара Никитична! – снова безрезультатно попыталась повлиять на соседку Вика, – Не надо меня воспитывать у меня для этого есть моя мама!

Тамара прикинулась глухой и прильнула к глазку. Она ждала, когда наконец, начнется вторая часть ее "хитроумного" как ей казалось, плана.

Дверь квартиры напротив открылась и на лестничную площадку вышел Витька. (Сын).

– Вика? Чего кричишь? – услышала Тамара голос сына. – Что случилось!

– Да мама твоя, Тамара Никитична зачем-то заперлась изнутри и не впускает меня домой! – донесся и голос Вики.

– Ну… Бывает. У меня пока посиди. Чаю вместе попьем, – нашелся Витька.

– Нет уж, спасибо! – возмущенным тоном громко выдала Вика.

Тамара услышала цокот ее каблучков. Девушка убежала по лестнице вниз. Тамара только вздохнула тяжко.

– Ишь, гордая какая. Витька ей помощь предложил, а она нос воротит! Ничего, дожмем мы тебя, наша будешь!

– Что-ли выходи, мать! – пнул дверь Витя. Тамара открыла дверь.

– Вишь, странная она какая. Надулась, убежала. Не надо мне ее в жены сватать, – высказался недовольно Витя. – Как с такой потом жить? Она ж вон какая несговорчивая. Намаюсь!

– И то правда, – задумчиво произнесла Тамара.

***

Лексей постучал в дверь – та отперлась сама, приглашая его войти своим мягким скрипом.

Он и вошел, аккуратно сняв с ног калоши и поставив их у порога.

Сразу за дверью начиналась большая комната, огороженная белёной печкой из кирпича. Скамейки вдоль стен, на скамейках – вёдра, банки, разный хозяйственный "хлам" типа рабочих рукавиц и старых инструментов.

Эту избу Лексей помнил: когда-то в ней жили родители Любки-невестки. С тех пор в избе мало что изменилось: все те же старые скамейки и печь, все те же тканные половики на рыжем деревянном полу.

– Кирьян? – негромко позвал сына Лексей. Никто не откликнулся, поэтому он снова позвал:

– Люба?

– Спят они, деда! – выбежал к Лексею Колька, мальчонка лет пяти.

– Как спят, время-то уж одиннадцать? – удивился Лексей.

Мальчонка пожал плечами.

За печью что-то брякнуло, а потом загремели, падая на пол с громким грохотом то-ли крышки от кастрюль, то ли жестяные банки.. Лексей поспешил на шум и увидел второго мальчонку. Трехлетний Мишка был весь чумазый: в печку лазил, видать, испачкался. Лексей взглянул на печь и убедился в том, что так и было: дверца печи была открыта. Лексей и внутрь печи не поленился, заглянул: там лежала уже заготовленная кем-то скомканная газета, на полу возле печи – спички рассыпаны.

– Никак печь топить удумали? – строго поинтересовался Лексей у старшого мальчонки. Колька отвёл глаза.

– Яйца пожарить хотел.

Лексей только губы поджал.

– Мамка-то каши вам не сварила что ль?

Колька промолчал, только обиженно губы покривил, чтобы не заплакать.

– Ну собирайся, иди штаны надень, да пойдем к бабе в гости, – велел Кольке Лексей.

Пока старший мальчонка побежал искать штаны, Лексей подхватил младшего на руки и прошел в залу. Там встал у второй печи, прокашлялся для приличия и окликнул невестку:

– Любка? Пацанов не теряй, я их забрал если что. К нам забрал. Как проснетесь, приходите на обед. Бабка рагу с курицей готовит.

Дождавшись шумного вздоха и сонного "угу", Лексей вышел из залы на крыльцо.

Пока ждал Кольку, оглядел двор. Тот крапивой зарос, лебедой. Тут и там валяются старые колеса, дырявые вёдра, кирпичи да чурки. Видно, что нет в этом доме хозяйской руки и оттого так тоскливо стало старику, что хоть плачь!

– Деда, я готов! – крикнул Колька, выбегая на крыльцо.

Штанишки на нем старенькие, вытертые. На ногах сандали облезшие, большего, чем нужно размера.

– Пошли. Вот Маринка с Настёнкой обрадуются, – балагурил по дороге с детьми Лексей.

Не внуки они ему. Когда сын, Кирьян, с разведёнкой Любаней сошёлся, Лексей самый первый его от такого неразумного шага отговаривать кинулся.

– Она старше тебя! Неряха такая, с двумя детьми! Что ты в ней нашёл, не торопись, успеешь еще повстречать партию получше!

Но разве сын стал его слушать? Упёрся: «люблю» и все тут!

Практичная Фаина тоже сразу сыну указала на дверь:

– Если на ней жениться вздумаешь, к нам дорогу забудь! Мне такая невестка не нужна, так и знай! Не говори потом, что я тебя не предупреждала!

Кирьян мать послушал и к Любке ушел в чем был.

Тут надо сказать, что Любка – баба красивая. Интересная. Про таких говорят: все при ней. Что спереди как-надо выпучивается, что сзади. И главное, гармонично так, хоть и двоих в свое время, эта роковая соблазнительница местного пошиба, родила.