Алёна Митрохина
Проводник
– Да Раиса звонила, я ничего не поняла, ты же ее знаешь, толком объяснить не может, непутевая, – не удержалась от маленького укола в отношении нелюбимой невестки мама. – Натараторила с три горы не понять чего, то ли Родя заболел, то ли Мячик…
– Как, опять? – изумился отец.
Была у него такая привычка, стоило случиться какой-то неприятности, кому-то заболеть или чему-то сломаться, отец удивленно восклицал: «Как, опять?». И неважно, что болели все в год под расход, а поломок за все время было лишь две – холодильник на даче и Родионова машина, да и то на гарантии.
– Что значит – опять? – парировала мама. – Мячик сто лет не болел, а Родион так вообще последний раз – в школе. Какое – опять?
– Идти обязательно? – язвительно прервал отец. – Без тебя не справятся? Разбаловала ты их, Оля! Чуть что – звонят, зовут, хоть утро, хоть ночь, всё в покое не оставят.
– Ну я ж все равно не сплю, схожу, узнаю, что там у них и как. Заодно и котлеток отнесу, рыбных, – стараясь не выдать тревоги мама поправила у отца задравшийся рукав футболки и положила телефонную трубку рядом с ним на тумбочку. – А ты ложись, не жди меня.
– Ладно, иди, я еще повожусь, – снова углубился отец в магнитофон. – Что здесь такое, ничего не пойму, все работать должно, а оно не работает…
Мама с грустью посмотрела на отца и вышла из комнаты.
Дождавшись, когда мама закроет за собой квартирную дверь, Родион набросился на кота:
– Ты меня куда привел, Высоцкий? Это ж моих родителей квартира! Моих. Родителей. Зачем ты сюда меня приволок? Или дверью ошибся? Искал, искал и не туда попал?
Кот насуплено смотрел на Родю:
– Ничего я не ошибся, в таких вещах не ошибаются.
– Ты хочешь сказать, что мои мама и отец – Проводники? Они что, должны умереть? – срывающимся голосом допытывался Родион.
– Почему мама и отец? Только он.
– Что – он?
– Только отец, – уточнил Высоцкий. – Проводник – твой отец. И он мне нравится, с ним я пойду, – поспешно добавил кот.
– Куда пойдешь? – спросил Родион и, не дожидаясь ответа, обессиленно сел на банкетку в коридоре («Новая, не помню такой» – некстати промелькнуло в голове).
Высоцкий запрыгнул на колени Родиона и уткнулся в его руку холодным носом.
– Родди, ты пойми, это ж не я решаю, кому и когда уходить, ни при чем я, понимаешь? Я просто знаю – кто, а почему – не знаю.
– А откуда знаешь? – тихо задал вопрос Родя, поглаживая кота.
– Все коты это знают, природа такая. Пред-на-зна-че-ние, – по слогам проговорил кот. – Мы, коты, знаем, и у кого где болит, и кто когда уйдет.
– Как же так, Высоцкий? Почему отец? Почему сейчас?
Родион вскочил на ноги, опустив кота на пол, и забегал по коридору.
– Все можно изменить, нельзя бездействовать! Я не могу этого допустить, не имею права, надо заранее вызвать скорую, надо подать ему знак!
С этими словами, стараясь привлечь внимание отца, он попробовал скинуть с полки шкафа телефон, разбросать обувь, включить свет – безуспешно. Тогда Родя поспешил на кухню и начал греметь посудой, но звук был такой тихий, что по сравнению с ним шуршание мыши казалось бы обвалом в горах. В своих метаниях Родион не заметил, как на кухню зашел отец, и, когда обернулся, оказался с ним лицом к лицу. Отец был очень бледен, вокруг носа треугольником залегли синие тени, рука прижата к середине груди, тяжелое дыхание и гримаса боли. Родя замер, и отец замер тоже. Они стояли очень близко друг к другу, почти вплотную, но отец, конечно, этого не понимал, не видел и не чувствовал.
– Отец, – Родя попытался его обнять, но руки, не ощутив препятствия, сомкнулись, пройдя сквозь родителя.
Тяжело ступая, отец прошел к шкафчику, где мама всегда хранила лекарства, открыл его, но аптечки там не оказалось – после ремонта мама сделала перестановку в кухонном гарнитуре и убрала ее на другую полку.
С тихим стоном отец опустился на табуретку, все еще держась за грудь:
– Где же мои таблетки? Куда она их убрала? – безнадежно говорил он в пустоту.
У Родиона сердце разрывалось от собственного бессилия и жалости. Он начал открывать и закрывать ящики, пытаясь найти нужные лекарства. Кот наблюдал с порога, но помочь не спешил.
Отчаявшись, Родион схватил кота и начал трясти:
– Сделай что-нибудь, Высоцкий!
– Не могу, – повел ушами серый.
– Отца нужно спасать, делай, что хочешь, но я от тебя не отстану. Покажи отцу, где таблетки!
– Тогда мне придется проявиться.
– Проявляйся!
– Но тогда я не смогу с ним уйти!
– Отец никуда не пойдет, ни с тобой, ни один!
Высоцкий внимательно посмотрел на Родиона – кулаки сжаты, в глазах – ярость, и, несмотря на бесплотное, а значит безопасное состояние, энергия, исходившая от него, вызвала у хвостатого уважение и даже страх. Все-таки Высоцкий был домашним котом, а Родион человеком, то есть хозяином – существом, стоявшим много выше на эволюционной лестнице.
– А что будет со мной? – попытался защититься кот. – Родди, я так жить больше не могу! Это не жизнь – мучение.
– Я тебя проведу! – глядя прямо в кошачьи глаза вдруг выпалил Родя и тут же опустил взгляд: стыдно. Когда он говорил эти слова, то скрестил за спиной пальцы, что всегда означало – говоривший врет. Два скрещенных пальца аннулировали любое обещание, делали его ненастоящим, недействующим.
Кот увидел этот жест, но промолчал, как будто не заметил.
Вместо этого, глубоко вздохнув, он мягко запрыгнул на стол, возле которого с закрытыми глазами сидел отец, и громко мяукнул прямо ему в ухо:
– Мяу. МЯУ!
Отец вздрогнул, открыл глаза и тут же отпрянул – перед ним, на обеденном столе сидел большой серый кот. Зрачки кота светились странным, как будто потусторонним светом, словно это и не зрачки, а порталы в некий невиданный и неведомый мир. Не мигая кот смотрел на отца и мяукал:
– Мяу! Мяу! Мяу!
Отец настолько растерялся от увиденного, что на минутку забыл о боли, которая жгла и давила в груди.
– Откуда ты взялся, хвостатый? – он привстал и протянул руку, чтобы погладить животное, но тут же охнул и снова сел, тяжело дыша. – Что ли Оля забыла дверь закрыть?
Дыхание стало свистящим, с перерывами.
– Да что ты медлишь? – почти кричал Родион на Высоцкого. – Покажи ему, где таблетки!
– А я вот, видишь, помираю, – тихо обратился к коту отец. – Оли дома нет, и я таблетки найти не могу. Ничего я без нее не могу, ничего. Что я без нее делать-то буду там, на том свете, а, хвостатый? – глаза отца увлажнились, он снова попытался встать.
Наконец, опираясь о стол, отец поднялся и уронил чашку с недопитым маминым, уже остывшим, чаем, стоявшую на краю. Чашка с грохотом покатилась по полу, но не разбилась, лишь пролился янтарной лужицей чай, да кружок лимона, описав неровную дугу, оказался под табуреткой.
Будто получив долгожданный сигнал на старт, кот вскочил со стола, прыгнул и повис, как на заборе, на дверце кухонного шкафа. С легким скрипом – словно и правда калитка на старых воротах – дверца распахнулась, и с верхней полки на пол с шуршанием начали падать коробочки, блистеры, тюбики и бумажные пачки с лекарствами. Последним, немного задержавшись, выкатился флакончик коричневого стекла с маленькими белыми таблетками внутри. Соскользнув с образовавшейся из лекарств горки, флакончик звонко покатился и, покрутившись вокруг собственной оси, замер возле отцовских ног.
– Нитроглицерин, – одновременно прочитали отец и сын.
Не веря глазам, отец осторожно поднял и дрожащими пальцами открыл упаковку со спасительным содержимым, которую безуспешно пытался найти самостоятельно. Положив таблетку под язык, он присел на табурет и прикрыл глаза. Лекарство подействовало почти моментально: Родя видел, как отступает с лица родителя смертельная синеватая бледность, выравнивается дыхание, расслабляются плечи.
– Спасибо тебе, хвостатый, спас. И откуда ты только взялся? Не иначе – Бог послал, – еле слышно начал отец. – Точно – Бог, а я и не одной молитвы не знаю, чтоб отблагодарить. Всю жизнь атеистом был, а вот надо же – Ему не важно, верю я или не верю, помог и атеисту.
Отец вздохнул, а потом произнес:
– А, впрочем, знаю, как отблагодарить, хвостатый! Возьму тебя к себе, будешь с нами жить. Ты, я вижу, уже немолодой, нечего старость на улице встречать, будешь в тепле и сытости доживать, ни в чем отказа не будет. С Мячиком тебя познакомлю. Мячик – это внук, – пояснил отец, – хороший пацан, добрый. Вот уж он обрадуется! Дома-то не разрешают кота завести, а у нас теперь будешь ты.
Спохватившись, отец вдруг резко встал и, морщась от боли, которая еще стесняла грудь, произнес:
– Надо им позвонить, а телефон в комнате. Что там у них, что-то с Мячиком или с Родди? Эта Рая – такая непутевая, ничего толком объяснить не может, – повторил отец мамины слова и неуверенно пошел в сторону комнаты.
– Родди – это сын, а Рая – его жена, – уже из коридора уточнил отец, – они в соседнем подъезде живут. Сейчас позвоним им, а потом я тебе молока налью. А лучше котлету рыбную, а, хвостатый? Ел рыбные котлеты хоть раз? Наверняка нет. Вкусные котлеты, из горбуши.
– Надо уходить, – сказал Высоцкий, показывая на электронные часы, светившиеся на полочке. – Время, Родди, время! Мы пробыли здесь дольше положенного. Я тебе сразу не сказал, но когда приходится проявляться, время идет как обычно. Пока он в комнате возится, надо линять, иначе поздно будет.
– Да, конечно, – кивнул Родя. – Я только посмотрю, что там, одну секундочку – просто убедиться, что все в порядке.
Кот вздохнул, а Родя опять почему-то на цыпочках двинулся в свою бывшую комнату, куда уже зашел отец. Потянувшись за трубкой, отец случайно задел магнитофон и почти сдвинул его с тумбочки. От этого перемещения в магнитофоне случились какие-то невидимые глазу изменения, раздался щелчок, внизу слева загорелась зеленая кнопка, два раза дернулись, а потом с тихим шуршанием закрутились бобины: на пустую катушку справа стала наматываться коричневая тонкая лента-серпантин с левой катушки.
– Заработал, – прошептал отец, роняя телефон. – Хвостатый, он работает.
Высоцкий схватил упирающегося Родиона за руку и потянул его из комнаты.
С легкостью пройдя сквозь стену, приятели выбежали на улицу. Во дворе было уже совсем темно, и окон светилось меньше – люди легли спать. Легкая морось превратилась в настоящий осенний дождь, холодный и нудный. Родион с котом остановились под окнами родительской квартиры и задрали головы: одно из окон вдруг распахнулось, и из него, разрывая ночную благостную тишину, на всю улицу, словно набат, гремело и хрипело:
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS всё глуше, глуше.
И ужас режет души
Напополам…
– Высоцкий… Та самая песня, – глухо проговорил Родя. – Высоцкий, слышишь? Слышишь? Высоцкий?
Но ответа не последовало. Родион повернул голову и огляделся – кота нигде не было. Высоцкий исчез.
Родион в панике закружил по пятачку, на котором только что стоял вдвоем с котом. В голове трусливым зайцем прыгал единственный вопрос: что с ним теперь будет? Ведь, несмотря на то, что Проводника искал кот, в теперешнем своем состоянии Родя нуждался в сером куда больше! Родя был уверен – только Высоцкий сможет вывести его из промежуточного состояния, в котором он оказался. В каком-то смысле сам Высоцкий стал Проводником, и его пропажа означала для Роди страшное – смерть, причем буквально!
Родион снова повертел головой, но ничего не увидел – темнота, как живая, окутала его, будто окунула в чернила. Фонари, хоть и были зажжены, ничего не освещали, круглые пятна их света лишь подчеркивали окружающую мглу, делая ее еще непроглядней. В желтых световых кругах колючими иголками вспыхивали дождевые струи, вонзаясь и впитываясь в черный, как земля, асфальт.
– Высоцкий, – тихо позвал Родион, – ты где? Высоцкий, эй, Высоцкий!
Никто не отозвался.
– Серый, котяра, выходи! Хорош шутки шутить, не смешно! Высоцкий! – все громче и громче звал Родя. – Кот! ВЫСОЦКИЙ!!!
Неужели кот сбежал, бросил его? А что, запросто мог. Увидел Родины скрещенные пальцы, смекнул про вранье, да и удрал. А Родя пусть сам разбирается, ищет выход. «Кто меня язык тянул, – сокрушался Родион, – зачем пообещал быть Проводником, хоть и не всерьез? Обманул, а ведь он мне поверил… Вот вернусь – ни за что, никогда, никого больше не обману, даже в шутку, даже не нарочно! Первым делом – никакого вранья…»
Дождь усиливался, тарабанил все громче и громче, но Родиону ничего не оставалась делать, как замереть на месте и прислушиваться, и приглядываться – вдруг мелькнет хвост или раздастся знакомое «мяу!». Но сквозь шум дождя лишь доносилось приглушенное шуршание шин редких машин от проспекта рядом с домом, да стук закрывающихся окон – ложащиеся спать люди не желали пускать в дом промозглую осеннюю сырость.
Вдруг из кустов, рядом с которыми стоял Родя, раздалось слабое потрескивание и шорох. Родя прислушался. Шорох повторился – он действительно шел со стороны пышных, и, несмотря на октябрь, совершенно зеленых невысоких кустов с крупными белыми ягодами. С самого детства Родя знал, что ягоды эти называют снежными, и есть их нельзя ни в коем случае – ядовитые. Так говорили ребята во дворе, а мама подтвердила. Как на самом деле называется кустарник, и так ли опасны его плоды, он никогда не интересовался, но Мячику повторял то же самое: «Это, сынок, снежные ягоды, в рот не вздумай тянуть, а то свалишься с заворотом кишок, а то и в больницу заберут!». Сейчас на упругих, молочно-белых, аккуратных, матовых как отборный морской жемчуг, ягодах холодным бриллиантовым светом взблескивали капли дождя. «Что же это за растение? – скакнули Родины мысли в неожиданном направлении. – Почему я никогда этим не интересовался? А вдруг они не вредные, а очень даже полезные? Первым делом…» – мысли свернули на привычную уже дорогу, а Роде вдруг нестерпимо захотелось попробовать эту снежную мякоть. Сорвать не получилось, в его прозрачных руках совсем не было силы, правда, от Родиного прикосновения с листьев сорвалась дождевая вода и обрызгала его. Он поежился и заглянул в кусты.
На мокрой холодной земле сильно поджав, так что их почти не было видно, задние лапы, и, вытянув, как в судороге, передние, на спине неподвижно лежал Высоцкий. Голова его была свернута набок, хвост прижат к животу, глаза закрыты. Казалось, кот не дышит.
Родя по-бабьи всхлипнул и прижал ладонь ко рту: «Неужели умер?». Боясь подойти к безжизненному телу, Родя остановился возле кустов и наблюдал. Дождь хлестал, Родя мерз, но никак не мог решиться приблизиться.
– Да живой я, живой, – раздалось знакомое ворчание. – Говорю же, не пришло мое время. Зачем я, по-твоему, Проводника ищу? Из-за того и ищу, что до времени хочу…
Кот обессиленно замолк и открыл глаза.
Цепляясь за ветки, Родя рванулся к серому сквозь кусты.
– Высоцкий, что случилось? – причитая, он упал на колени рядом с животным и попытался поднять его на руки. – Тебе плохо?
Поднять на руки почему-то не получалось, сил в них не было совсем.
– Сегодня особенно крутит, говорю же, – слабым голосом продолжал Высоцкий. – Боль такая, что лучше сдохнуть. А сдохнуть-то и не получается. Видать, в прошлой жизни нагрешил, вот и терпеть теперь наказание неизвестно сколько…
– Идти сможешь? – спросил Родя. – А то я вот видишь, обессилел.
– Это просто твое время заканчивается, – объяснил, закрывая глаза, Высоцкий.
И в доказательство его слов друзья услышали далекий вой сирены – это скорая помощь торопилась на вызов.
– К тебе едут, – прошептал кот. – Погоди, я попробую встать.
Высоцкий осторожно расправил скрюченные задние лапы, несмело покрутил головой, расслабил хвост и, повернувшись на бок, замер. Невооруженным взглядом было видно, с каким трудом даются ему эти простые движения. Немного полежав, кот рывком встал на четыре лапы, слегка выгнул спину, потянулся и, пошатываясь, сделал шаг вперед.
Обрадованный Родя вылез из кустов и заторопился к своему подъезду:
– Высоцкий, давай потихонечку, не торопись, – подбадривал он плетущегося за ним кота. – Я подожду, ты не переживай. Я ж все понимаю, – говорил Родион, уходя все дальше вперед.
Глухой звук заставил его обернуться. Родя увидел, что Высоцкий не прошел и трех шагов – упал от очередного приступа. Несчастное животное изгибалось и металось, пытаясь найти удобную позу, в которой боль будет не столь сильной, но ничего не получалось. Кот бил хвостом по луже, возле которой упал, и хвост стал похож на крысиный – тонкий и длинный. Из сомкнутой пасти кота вырывались протяжные стоны, но в конце концов Высоцкий не выдержал и истошно, на всю улицу, закричал. Его крик растворился в вое сирены заехавшей во двор кареты Скорой помощи.
Родион в один прыжок оказался возле кота и снова попытался его поднять – безуспешно.
– Ну, вставай, серый, поднимайся, осталось чуть-чуть, – уговаривал он кота. – Нам бы в дом зайти, а там я что-нибудь придумаю, все наладится, обещаю!
– Ничего не наладится, Родди, – пристально глядя на Родю желтыми огромными глазами проговорил Высоцкий.
– Ну существует же какое-то лечение! – сердился в отчаянии Родион. – Такого не может быть, чтоб не существовало!
– Нет никакого лечения, Родди. Ничего не наладится, – повторил кот.
В это время неотложка остановилась напротив Родиного подъезда, и из нее вышли двое мужчин в белых халатах, в руках одного был чемоданчик с лекарствами, другой нес портативный электрокардиограф, Родя видел такой у медсестры, которая приходила к отцу после инфаркта домой. Водитель скорой вылез из машины, потянулся и закурил:
– Да! Теперь надолго зарядило, – протянул он, ежась под дождем.
– Ну а что ты хочешь, Семеныч, все ж таки осень, унылая, как говорится, пора, – ответил один из врачей и открыл папку с бумагами. – Ну, ничего, скоро на станцию, этот вызов последний. Подозрение на инсульт, но пациент молодой, жена перепугалась наверняка зря, все будет хорошо.
– Ничего хорошего, – выдыхая дым проворчал Семеныч. – Теперь до ноября будет лить, а там и снег. Эх, на юге бы мне жить, а не в этих хлябях небесных.
– Да я про пациента сказал, что хорошо, при чем тут хляби. А ты не пессимиздь, Семеныч! Лучше бросай курить, вставай, как говорится, на лыжи, – подмигнул доктор водителю и вместе с напарником зашагал к подъезду.
