Алла Горбунова
Другая материя

Пощёчина

Как-то раз – мне было лет пятнадцать – я шла по Каменноостровскому проспекту. Был вечер, осень, я была в длинном чёрном плаще и с готичным макияжем: с белым лицом, подведёнными глазами и, вероятно, чёрными губами. Прохожих было мало, навстречу мне шла компания малолетних гопниц. Увидев меня, они заржали и начали кривляться. Мы шли по Каменноостровскому мосту навстречу друг другу, и чем ближе они ко мне подходили, тем веселее им становилось. Одна девушка была у них заводилой и кривлялась больше всех. Я спокойно шла им навстречу. Когда мы поравнялись, девушка-заводила посмотрела на меня наглыми глазами, демонстративно издеваясь, остальные ржали. Я посмотрела ей в глаза, улыбнулась и отвесила мощную пощёчину. Она схватилась за щёку, остальные разом замолкли. Я спокойно пошла дальше, они тоже пошли туда, куда направлялись. Молча.

Смотрим телевизор с дедушкой

По вечерам мы с дедушкой смотрели сериалы или просто какие-нибудь боевики. Любимыми дедушкиными сериалами были «Горец» и «Вавилон-5», помню я также «Крутой Уокер: Правосудие по-техасски» с Чаком Норрисом и многое другое. Вечером на даче после ужина дедушка доставал свою толстую чёрную тетрадь, которую вёл годами. Он записывал в неё, что он сделал по дачному участку, что посадил, что полил и какая была погода. У бабушки тоже были толстые тетради – с рецептами. Эти тетради – дедушкину и бабушкины – я считаю священными. Больше они ничего не писали, но эти тетради вели всю жизнь. Потом, сделав свои записи, дедушка включал телевизор и начинал щёлкать каналами. Я смотрела вместе с ним то, на чём он останавливал свой выбор. Ему нравилось, как дерутся все эти крутые парни из боевиков. Меня он когда-то хотел отдать на восточные единоборства, но я воспротивилась, о чём теперь жалею. Ещё дедушке нравились образы красивых женщин – преступниц, и я думала, что тоже могла бы стать такой.

Неподходящая одежда

Всё детство меня не очень-то хорошо одевали. У меня было много смешной и неподходящей мне одежды на вырост с маминого плеча и из секондов. Плюс мама иногда покупала мне слишком нарядные и вызывающие вещи, которые провоцировали насмешки одноклассников. В конце четвёртого класса я пришла на первый в моей жизни экзамен – по английскому языку, который знала лучше всех, и уже в гардеробе меня увидела Марина Захарова, прыснула и побежала поскорее наверх – рассказать всем, в каком виде я заявилась. Я была в туфлях на каблуках, красной мини-юбке, под ней блестящие лосины, и накрашенная. Так меня одела мама, сказав, что на экзамен надо приходить нарядной. Когда я увидела реакцию Захаровой, мне стало очень стыдно – я поняла, что как-то не так выгляжу. Сжавшись внутри в комок, я вошла в класс и с меланхоличным, отрешённым видом, ни на кого не глядя, ответила на экзамене лучше всех и убежала. В другой раз, помню, как мы со школьными подружками и сопровождавшими нас бабушками ходили куда-то на новогоднюю ёлку. Мои подружки как-то странно смотрели на меня и пошли от меня отдельно, и мне пришлось идти рядом с бабушками. Я не понимала, в чём дело, а потом одна из подруг рассказала мне, что причиной была огромная мамина меховая шапка с хвостом, которую на меня надели. Идти рядом с девочкой в такой шапке мои подружки не смогли.

Я не стала художником и фотомоделью

В детстве я очень много и хорошо рисовала. Но отчего-то я очень любила срисовывать полуголых фотомоделей в эротических позах со страниц модных журналов. Меня завораживали их гламурные образы. Как-то меня решили отвести в кружок рисования. Я показала преподавательнице – пожилому и суровому советскому человеку – в том числе срисованных из «Космополитена» полуголых фотомоделей. Видимо, я должна была рисовать что-то другое: цветы, яблоки, домики, кувшины, маму и папу. Преподавательница была в шоке, пристыдила меня, и больше я туда не ходила.

В другой раз (мне было где-то между двенадцатью и тринадцатью годами) меня отвели в театральный кружок в ДК Горького. Помимо театрального мастерства там обучали и основам модельного дела: подиумному шагу и всему такому. Однажды нам устроили фотопробы: фотографировали в специальной студии в разных позах, помню, что там был ещё какой-то мужик, и меня много фотографировали с ним вместе и даже у него на коленях. Оказалось, что по результатам этих фотопроб отбирали моделей для съёмок – для какого-то журнала о детской и подростковой одежде. Отобрали двоих: меня и белокурую четырёхлетнюю девочку Кристину. По этому поводу преподавательница театральной студии, молодая женщина, как-то связанная со всем этим бизнесом, при мне удовлетворённо сказала нашим родителям: «Ну вот, Аллу и Кристину уже купили». Меня возмутила эта формулировка, я подумала: «Ну нет, меня никто никогда не купит!» До съёмок для журнала дело так и не дошло – я бросила эту студию. Во-первых, я не хотела, чтобы кто-то меня покупал, а во-вторых, у меня появились первые молодые люди, они были конченые отморозки, и надо было соответствовать, а карьера модели со всем этим никак не вязалась.

Правда, потом, через много лет, я случайно узнала, что моя фотография, которая была сделана, когда мне было девятнадцать, для журнала «Афиша», где выходила большая публикация о современных поэтах, оказалась впоследствии на обложке двух журналов, посвящённых художественной фотографии, корейского и европейского. А вот рисую я, увы, мало и интерес к изображению полуголых моделей утратила полностью. Теперь я рисую в основном котиков.

Курсантам не повезло

Однажды мы с подругой пошли трахаться с курсантами в общагу военного училища. Они «сняли» нас в кафе, где мы сидели и бухали после учёбы на философском факультете. Мы были вполне настроены на поиск приключений и легко пошли с ними. В общаге мы разделились на пары, и у молодого человека, доставшегося моей подруге, что-то не получилось… Она пришла в ярость и как была, без одежды, выбежала в коридор общежития, стала бегать по нему, стучаться во все комнаты и орать: «В двадцатой комнате живут импотенты!» Наши перепуганные незадачливые кавалеры бегали за ней, пытаясь её поймать, но она вырывалась, убегала и вскоре оповестила всё общежитие о том, кто живёт в двадцатой комнате. Вот уж не повезло ребятам…

Знакомство с Димой

С Димой Григорьевым мы познакомились так: я приходила и блевала в его котельной. В первый раз, когда я с какой-то компанией зашла к нему, это ещё была котельная около Адмиралтейства. Как только я вошла, я сразу побежала блевать. В остальные разы я приходила блевать уже в котельную у Казанского собора. Так происходило несколько раз. Дима называл меня «девушка, которая блюёт». Хорошее было время, а теперь я, даже если много выпью, редко блюю.

Парень, который съел кошку

Мы с подружкой Машкой, две школьницы, одиннадцатиклассницы, поехали автостопом в Великий Новгород. Водители все зачем-то спрашивали нас: «А вам не страшно?» Я отвечала: «На дальнобое плохие люди редко встречаются, а в легковушки мы не садимся». Я до этого уже ездила автостопом, а у Машки был первый раз. Остановились мы у моей тёти Лиды на несколько дней, а сами эти дни проводили с компанией местных полугопников-полунеформалов, которую нашли в первый же день около новгородского Кремля.

Был там один парень, взрослый уже, которому я напомнила его первую любовь. У нас начались шуры-муры. Красивый был очень парень, сильный и нежный, смуглый, с чёрными волосами по плечи и потрясающими голубо-зелёными глазами. Погоняло у него было Монстр. Сам он был из Северодвинска, и мне про него рассказали, что в родном городе у него осталась жена, которую он одну на всём свете любил и которая работала проституткой, а сам он тоже со всеми спал. И ещё он воевал добровольцем в Чечне, и что-то там было с ним страшное, но что именно, никто не знал.

Одну из ночей мы провели у него «дома» – в общежитии на окраине Новгорода, и там на полу, прямо при Машке и остальных, мы с ним под одеялом трахались. Перед тем как начать ебаться, Монстр снял со своей руки перстень и надел мне на палец со словами: «Ты – моя женщина на эту ночь». Когда мы закончили, он с меня этот перстень снял. В комнате у него было много интеллектуальной литературы, романов хороших писателей, и, судя по нашим разговорам, он хорошо в этом разбирался. «Читала этого писателя? Ничего такой», – и он показал мне только что вышедшее издание романа Буковски.

В один из вечеров, когда мы с Машкой пришли на место встречи, ребята рассказали, что Монстр съел кошку. Он и до этого при мне помышлял о чём-то таком, когда видел проходящих мимо кошек, и рассказывал, что он их ест. Я ужасалась, но это было как будто где-то далеко. А тут получилось, что он съел кошку прямо в тот день, когда мы встречались. Поймал, убил и зажарил. После этого мне было противно на него смотреть. Я высказала ему свой гнев и негодование, но в итоге мы всё-таки помирились: я помнила, что он был в Чечне и что-то неведомое мне там пережил. К тому же я видела, что у ребят вообще нет денег на еду. Потом мы сидели на берегу реки на отшибе города, жгли костёр, ребята ловили лягушек и жарили их на костре. Я тоже поначалу стала возмущаться, но мне сказали: «Французы же едят лягушек, а что такого? Попробуй кусочек». Мне было очень жалко лягушек, но лягушачью лапку я всё-таки из любопытства попробовала.

Потом мы уехали, а я ещё долго чувствовала, что совершила какую-то неприятную для меня трансгрессию: трахалась с парнем, который ел кошек, и присутствовала при убийстве лягушек. Всё-таки убийство животных – для меня одно из самых сильных табу: я и комаров обычно жалею и стараюсь не прихлопывать, и червяков с дороги убираю, а тут такое.

Когда мы уезжали обратно автостопом, ребята проводили нас до трассы, и по дороге Монстр нашёл себе уже новую девушку. Потом мне говорили, что этот парень, Монстр, назанимал у всех денег и скрылся, и никто не знает, где он.