Алер
Перевоплощение

– Тук-тук-тук!

– Кто там? – прохрипел Сева, не делая попыток принять вид, подобающий приличному гостю, наверно, надеясь, что уйдут.

– Это Жора, жилец здешний, – хорош жилец, уже по голосу не узнают.

– Ой, подожди минутку, – вот и Ксюха подала голос.

– Жду, – ответил жилец и продолжил стоять на прежнем месте, наблюдая, как ребята кое-как приводят себя в порядок, наконец, видя, что они готовы, Жора, изображая радость от неожиданной встречи, добавил: – О! Давно не виделись!

– А мы тут тебя заждались, и даже задремали, кстати, что же ты не заходишь? – Сева смотрел невидящими глазами прямо на Жору, в отличие от Ксюхи, ещё видящей, но сосредоточившей внимание на лице своего нового друга, в засосах и губной помаде. Ксюха тихонько хихикала, посмотрела бы на себя…

– Отдыхай, ты уже замаскировался, – отмахнулся Жора от Севы. – А вот тебе, Ксюха, я один совет дам, – Жора сделал паузу, желая услышать очевидный вопрос, но пауза стала затягиваться, пришлось продолжать самому: – Позвони домой.

Жора привык напоминать своим московским посетителям об этой необходимости, к чему его приучили их же утренние упрёки, а поскольку он отключался медленно (исключая Кузю с приятелем, которых вырубить почти невозможно), то с него и особый спрос. С большими муками звонок состоялся, с Ксюхиного мобильника (который, по приходе в общагу, она отключила) по фразе, написанной Жоре на бумажке, так как девушка уже плохо соображала. Фраза простая:

«Сегодня не ждите, я посплю у друзей, они хорошие, пока», – текст придумал, конечно, Жора, ему казалось, надо учесть всё, вот он и учёл, не понимая того, что и сам напился.

Ксюхе требовалось выговорить данную белиберду. Понятно, что сказано было короче, примерно: «Не ждите, я сплю с друзьями», – после чего телефон благополучно отключили.

Севу пришлось тащить «в одного», заснул он крепко, хотя и пытался перебирать ногами, якобы помогая Жоре, но тот сон о другом. Ксюха оставалась в сознании, где-то на пороге, и требовала положить её с Севой, но Жора рассудил иначе: он занял место Ганса, который до сих пор не вернулся. Рассудил здраво – койка узкая, и Сева во сне запросто сбросит девушку на пол, и ежели что, виноват во всём будет он – Жора, что не улыбало. Про гостевую койку Жора не подумал, оно и правильно, и Сева потом задолбит, да и не вечер ещё. А Гансу пришлось заново беспокоить земляков, прямую речь разумнее опустить.

Завершающим аккордом вечера, переходящего в ночь, стало успешное продолжение возлияний в компании ранее не знакомых Жоре людей, скорее всего, первокурсников, там он познакомился с новыми девчонками, одну из которых увлёк в свою комнату. Так он полагал.

Сон

2

Он закрыл глаза, но это не помогло, невидимость лишила его возможности обманывать сознание, он видел и с закрытыми глазами. Он шёл долго и теперь понял, что здесь обитали и другие. Они походили на аморфные существа, будто воздух (или как это тут называется), подчиняясь неведомому закону, уплотнялся, темнел и даже загустевал, приобретая очертания то ли людей, то ли их самодостаточных фрагментов, то ли чего-то неведомого и, прости господи, демонического. Впрочем, догадка пришла быстро, он здесь недавно – и потому невидим, а те, кто давно – проявились полностью, ну а фрагменты – это такие же, как и он, только пребывающие несколько дольше него. Наверно, есть и закон проявления, коли кто-то начал с ног, кто-то с головы, а кто-то и со средних частей: «Бред, словно какая-то фотолаборатория, с красной лампой, вбирающая в себя жизни, а ведь где-то есть и фотограф».

Эти существа умели говорить, точнее, выть, похоже, они пребывали в состоянии безумия, растеряв остатки человечности, при этом часто повторялось одно слово, а если прислушаться, различался целый хор голосов:

– Констант пришёл, спасайтесь…

– Констант не знает жалости…

– Он обратит всех, бегите, бегите…

– Констант неуязвим, как и приславший его…

– Мы все умрём, от Константа не спрятаться…

«Вот попал: то никого вокруг, то, как на рынке, не протолкнуться, теперь ещё чудище какое-то поблизости», – он продолжал идти вперёд, стараясь никого не задеть.

На новые следы никто не обратил внимания, поскольку весь песок пришёл в движение (сминаясь и рассыпаясь) от множества перемещающихся фигур (тени тоже оставляют следы, особенно если это не тени). Он не делал попыток войти в контакт с этими странными сущностями – будучи невидимым и не имея голоса, не стоит беспокоить безумцев, тем паче пребывающих в крайне возбуждённом состоянии.

И вдруг, совсем неожиданно, он заметил растение, такого же красного отлива, как и всё вокруг, совсем безжизненное и какое-то лишнее в этом мире горячего, светящегося песка. Присмотревшись, он увидел ещё один чахлый кустик, потом ещё и, наконец, понял, что пустыня – это не совсем пустыня, а песок – не совсем песок: «…здесь иное сложенье основ».

Мир менялся. Его воображение уже рисовало призрачный город с подвижной архитектурой (вполне обоснованно, город недалеко), когда неказистый домишко оказывался многоэтажной башней либо глубоким котлованом (видимо, следствие дополнительной пространственной координаты) и никого это не беспокоило, и никого не пугало. Нет, он не видел, он чувствовал, но чувствовал остро и безошибочно, интуиция – его сильная сторона.

Новый взгляд на растение породил необычное желание, сопротивляться которому бессмысленно, – следовало беззвучно произнести одно слово, может, приказ, а может, просьбу: «Живи!»

И растение ожило!

– Констант! – рядом кто-то истошно завопил. – Он здесь, он обращает! Караул!

«Ага, значит, страшный Констант – это я. Приятно узнать своё имя, пусть это и не имя, а иная идентификация, даже в подобном месте».

Растение превращалось в красивый зелёный куст неизвестного вида, а вокруг него образовывалась симпатичная, такая же зелёная травка, получился маленький округлый оазис диаметром около двух метров. Внутри круга легче дышалось и казалось, что над тобой голубое небо и привычное родное солнце. А может, не казалось? Может, их пока просто не видно, ведь зелёному цвету необходим солнечный свет…

– Констант! Да буду слышен я тебе и пославшему тебя! – стоявший перед оазисом являл собой весьма плотное образование, которое, с известными оговорками, больше походило на тело, а не на тень от него, что по местным меркам предполагало немалый возраст. – Постигнута нами миссия твоя, да убоялись мы плодов её. Призван ты разрушить наш мир и изгнать нас и богов наших. Но ведаешь ли ты краткость пути своего, краткость жизни своей? Ведаешь ли, что только немногие из вас постигли покоряемые пространства? Знай же, мы приведём покровителя нашего и испросим силу поразить тебя, а если не одолеем, то познаешь ты гнев его, мощь его и возвеличишь славу его в мирах. Оставь теперь нас, уйди к пославшему тебя, коли дано тебе время вернуться. Ибо несокрушима твердыня наша, от господина нашего и меньших его, коих легион!

«Занятный старик, похоже, меня приняли за другого, иначе зачем так высокопарно угрожать и бояться. Хотя кустик-то я оживил. Да-а, пожалуй, лучше потихоньку свалить отсюда и продолжить искать контакта с тем, первым, голосом».

Он ушёл, разумно отклонив вызов, но ушёл не навсегда, как рассчитывали те, другие, ушёл, чтобы вернуться и попробовать искупить свой древний грех.

Опять пустыня, во все стороны, раскалённая и безмолвная. Он шёл, бесконечно однообразно, не чувствуя ни усталости, ни жажды, его перестали занимать местные причуды, а потом и собственные мысли, он достиг трансцендентального состояния, видя лишь место, куда в следующий миг ступит его невидимая нога, и, наконец, отключился от окружающего мира. Возникло новое ощущение, нелёгкое и недоброе, идущее из прошлого, из чужого прошлого – это страх. Существовал вектор, направление, а источник оставался неизвестным, но целью был он, Констант, словно его приглашали посмотреть какое-то действо. Так оно выглядело на первый взгляд, на самом деле – это мольба о помощи.

Прошлое можно и чувствовать, и видеть, и иногда общаться, контактируя с его настоящим, но для этого необходимо задать направление зовомому (чем плохо такое словцо?) и сам зовущий. В обычном состоянии человек не воспримет подобный сигнал (предельная чёткость достигается во сне), более того, не все люди способны к такому восприятию, а из тех, кто способен, – не все способны идентифицировать и систематизировать его, добившись нормального мысленного образа. И тогда возникают неясные видения и предчувствия, немотивированная тревога или беспричинная радость либо знание того, что произошло в другом, недоступном, месте, причём всегда это касается связанных людей (родственники, друзья, знакомые), в том числе и кармически. Выше находятся контактёры, их очень мало, но умеют они многое, один пример: контактёр, при определённых обстоятельствах, становится провидцем (для своих современников), используя информацию, полученную (в том числе и от себя) из будущего. Такое возможно, поскольку существует обратный ток времени, о второй координате которого, с некоторых пор, стало известно людям. Механизм чрезвычайно туманен, ясно лишь то, что необходимо войти в пограничное состояние (Between Nothing And Eternity), освобождающее сознание от привычной эмпиричности, кроме сна допустима медитация (если осилишь) или молитва (если посвящён).

Констант обладал даром самого высокого порядка – правом вмешиваться. Ничего фантастичного, пусть подобных людей исчисляют единицами, существует объективная закономерность (или закон, но автор неизвестен) затухания колебаний от всякого действия, то есть историческая законченность момента наступает не сразу, не мгновенно, а по прошествии какого-то времени. У которого больше двух координат (вспомним время внутри времени), различающихся не только направлением, но и глубиной проникновения, геометрически это представляется как угловое время, по отношению к некому базовому. Таким образом, есть определённый временной промежуток, когда вмешательство не нанесёт никакого исторического урона, а потому исходящий сигнал не прерывается, призывая реконструировать действие. Продолжительность такого промежутка – от секунд до тысячелетий. Значительные сроки указывают на явные тупики, когда любое вмешательство и изменение не будет зарегистрировано историей, а также на существование кармических связей (возмездие вершится неторопливо) между источником сигнала и его возможным получателем.

Итак, Констант услышал сигнал и, впервые обнаружив у себя такие способности, пошёл на зов, что представимо как разделение сущности (не шизофрения), состоящей из нескольких тел, в числе которых и физическое. Миг, и картинка перед его глазами изменилась, он летел (в этом состоянии летать, что ходить) среди города, заваливаемого красным снегом, а на балконе одного из зданий находилась она – позвавшая его. Но она была не одна… точнее, теперь-то одна и просила о помощи, просила именно его, хотя он её не помнил, а она его не видела.

Посмотрев чуть глубже, он понял всю отчаянность положения. Её посетил Раанг – искушающий до смерти. Констант знал это имя, знал, что вырваться от него нельзя, почти нельзя, но, действуя в общемировой структуре, Раангу приходилось подчиняться и всемирным правилам, требовавшим обязательного выхода, вот только оставлял он такие лазейки, что сквозь них невозможно и протиснуться, не говоря о том, что сначала их требовалось найти. И она нашла, а сейчас умирала.

Раанг требовал от неё кого-то предать и допустить до себя другого человека, говорил, что этот её поступок есть лишь маленький шажок в достижении тоже маленькой, но чуть большей цели, из множества которых и сложится, наконец, великая победа в великой войне. Он был убедителен и непререкаем, предложив следующий порядок: при согласии она поднимается по лестнице на следующий этаж, где её будет ждать новый избранник; если нет, то остаётся здесь и умирает, ибо ни один ближний не придёт на помощь и ни один видимый путь не выведет к жизни. Это даже не лазейка, а что-то значительно меньшее: найди выход, который недоступен, или спасителя, который не отсюда. Впрочем, сейчас это неважно, Констант поднял девушку на руки и перелетел (никаких лестниц и дверей) на следующий этаж где, аккуратно положив её на пол балкона, беззвучно прошептал: «Живи!»

Она ещё не пришла в сознание, когда на балкон вышел молодой парень и остановил взгляд на стене, поверх её тела, он хотел получить её, а получил лишь фантом – это как суперфотография или голограмма, похоже, они даже поговорили. Фантом, вообще, штука занятная, он способен имитировать всё, кроме душевных чувств, но кукловодам этого не требуется. Раанг не сдавался: проиграв фигуру, он не собирался проигрывать партию. Посмотрев ещё немного и, убедившись, что девушке ничего не угрожает, Констант оставил это место.

А в пустыне ничего не переменилось, он продолжал идти, пока не обратил внимания на светило, оно сменило место на этом, якобы, небе. Его озарило, мысль бешено заработала, после чего он только и смог, что выдавить внутри себя: «Велики дела твои, Господи!».

Пойди он сразу на восток – и девушка умирала, сам он не знал почему, но это так. Возможность вмешаться в те события закрывалась вероятным началом их осознания, а это произойдёт после его символического шага. И остаётся лишь гадать, пытаясь постичь вселенскую мудрость, где истина не взвешивается на весах риска, а ложь – это всего лишь страсть. Да, выбери Констант другой путь, и девушка погибала. Но был бы тот выбор истиной? В конце концов, всё пошло так, как и должно пойти, – это истина, и она неоспорима. Время сделать осознанный шаг. Только один шаг.

Жизнь 1101-я

6

«Впереди новый день, время есть, но надо спешить, некогда нежиться под одеялом и уступать собственной лени, бегом в душ, потом одеваться, завтракать и…» – Костя осёкся, он пребывал под тем же мягким одеялом, улавливая слабую утомлённость мышц. Так бывает.

Но сна он не помнил. Костя расслабился, резко подниматься расхотелось, лучше поваляться, предаваясь приятной утренней дрёме, Костя – «жаворонок», поэтому дрёма ему приятна. Привычно вытянув руку, он зажёг бра и неторопливо скользнул взглядом по комнате: всё, как обычно, всё на своих местах и не требует особого внимания к себе, за исключением одной тетради, лежащей неправильным образом. К тому же чужой тетради, принадлежащей Яне…

Стоп. Костя зацепился за тему и с любопытством принялся восстанавливать перипетии вчерашнего вечера, будто это произошло давно и не с ним. Смех смехом, но память поддавалась нехотя, не желая выпускать только ей принадлежащие воспоминания, в результате показав не всё, что не вызвало у Кости ответной реакции – ни удивления, ни раздражения (как после просмотра средненького спектакля) – так, убил время, и ладно.

В основе сюжета желание девушки добиться расположения мужчины, причём она допускает любые чары (в крайнем случае), мужчина же, поначалу не испытывавший к девушке никаких чувств (за исключением дружеских), начинает колебаться, полагая, что не будет большого вреда, если он позволит, к общему удовольствию, себя уговорить. Что перетянет – нежность или похоть, любовь или инстинкт? Девушка боролась самоотверженно, но она имела изначально проигрышную позицию – её не любили. Всё, что он вынес из этого вечера, это впечатление о белье, её белье – очень красивом и необычном. Покажется диким, но он не помнил, как она ушла, однако ничего необычного, она позвонила на мобильник своему шофёру (прикреплённому дражайшим родителем) и укатила тем же вечером. История требовала продолжения, но Яна не склонна к унижению чувств, и своих в первую очередь, а шофёр пусть крутит баранку, а не снабжает подозрениями нанимателя.

Конечно, Костя не прав, он мучил девушку, не имея на то оснований, поступая так, как не следовало. Почему? Видимо, снова прорывалось его чёрное прошлое, древнее чёрное прошлое, когда порок овладел им полностью, слился с ним и он сам стал пороком. Не заставляй других страдать собой, когда любовь снимаешь с пьедестала, желая взять послушною рабой и раствориться в нежности иной, которая доверчиво предстала. Но канет миг, и возродится боль, и на глаза набросит покрывала, откинь их, с преклоненной головой, и удались, не обретя покой… Любовь не покидала пьедестала.

Продолжая пребывать в расслабленном, благодушном состоянии (видимо, убедив себя, что Яна отбыла довольной), Костя неторопливо собирался в институт. Уже будучи готовым выйти из дома, он второй раз увидел забытую Яной тетрадь, но подумал не о Яне, ему стало стыдно, ведь, развлекаясь с одной девушкой, он совсем забыл о другой, к которой его тянуло: «Надо поехать к Маре, институт никуда не денется».

Дверь в блок Жоры и Вика оказалась открытой, и Костя вошёл, желая подождать у друзей возвращения Мары из института, о чём он узнал, естественно, от Светки. Кстати, с открытой дверью ему повезло, чему он обрадовался, ведь Светка также сообщила, что вчера у Жоры состоялась очередная грандиозная пьянка. Коридорчик встретил тишиной и тяжёлым, сладковатым запахом. Для начала Костя заглянул в комнату главного алкоголика, решив, что гуманнее разбудить одного, чем сразу двоих или троих: он не знал, участвовал ли Ганс в коллоквиуме.

Жора был не один. Рядом с ним, с краю на кровати, лежало тело в сильно мятом женском платье, прикрывавшем туловище; ноги прятало одеяло, а лицо – подушка, оказавшаяся почему-то на голове, а не под ней. Пикантность ситуации требовала покинуть комнату, что Костя и собрался сделать, но тут Жора, спавший у стенки (которая с окном), проснулся. Он наверняка подзабыл об имеющемся соседстве, а поскольку лежал спиной, то не мог и видеть, а, проснувшись, захотел повернуться на другой бок, ну и повернулся – препроводив чужое тело на пол. Посмотрев на звук, Жора увидел Костю:

– О, ты чего расшумелся?

– Это не я, – Костя хихикнул и указал Жоре, взглядом, на лежащий у кровати предмет.

Жора чуть приподнялся на руке и недоверчиво посмотрел в указанном направлении, внешней реакции увиденное не произвело, но вопрос сформировался:

– Ты кто?

– А ты? – переспросило тело, не получившее повреждений от падения, но начавшее испытывать дискомфорт.

– Я – Жора.

– А я – Федя.

– Какая Федя?

– Сам ты какая, – обиделось тело и село, прислонив спину к стене.

– Но ты же в платье, – похоже, Жора никак не снимется с ручника.

– Во, хрень-то, – тело впервые посмотрело на себя и удивилось не меньше присутствующих, желая развеять сомнения, оно задрало подол платья и представило всем, в первую очередь себе, убедительные доказательства половой принадлежности.

Костя сел на корточки, еле сдерживая смех, не желая обижать явно расстроенного приятеля. Но перебороть сарказм не мог и не хотел, а потому процитировал строчку из одной старой песни:

– Мы думали – это баба, а это был мужик…

– Очень смешно, – Федя держался спокойно, несмотря на куртуазность ситуации. Он что-то искал, внимательно разглядывая закоулки комнаты, оставаясь в то же время неподвижным. – Странно, где же мои трусы? Мне казалось, что под кроватью.

– Вопрос в том, под чьей кроватью, – снова встрял Костя.

– Кстати, это мысль, – Федя обрадовался. – Ладно, я пойду.

Жора страдал, его переполняли и сомнения, и стыд, и, что самое неприятное, возможность огласки всей этой истории. Когда его новый дружок ушёл, он начал причитать:

– Ой, мля, что ж это деется-то…

– Не переживай, – Костя думал успокоить Жору, но не переставал лыбиться, получалось слишком уж издевательски. – Может, ничего и не было.

– Ты что, сдурел! Конечно, не было! – Жора вспыхнул, но тут же погас. – А кто его знает, теперь не проверишь.

Костя снова попробовал проявить дружеские чувства и снова сказал гадость, желая дать добрый совет:

– А ты понюхай.

– Пошёл ты на…! – Жора заорал, выпучив глаза. Он раз пять повторил направление, пытаясь при этом вскочить с кровати, чтобы броситься на Костю, но ноги запутались в одеяле, и Жора, как и недавно покинувший их Федя, рухнул на пол, хорошо какой-то добрый человек отставил стол к стене, иначе совсем плохо.

В дверном проёме появился Вик и чуть не споткнулся о сидящего Костю; удивление, от кричащего Жоры, сразу сменилось удивлением от внезапного появления друга, поэтому вопрос, предназначенный Жоре, трансформировался в обращение к Косте:

– Привет! А что здесь произошло?

– Делириум тременс, или приснилось что-нибудь, ничего, оклемается.

– А ты давно здесь? – по инерции, Вик вообще инерционный парень.

– Нет. Захожу, а Жора как начнёт вопить и вращать глазами, будто чёрта увидел или свору крокодильчиков…

– Сам такой, – Жора успокоился, оценив деликатность, и добавил для большей достоверности: – Ввалился как слон, напугал, а теперь диагнозы ставишь.

– Да хватит уже, – Вик, для перемены темы, предложил Косте следующее: – Зайдём к нам, увидишь, в кого превратился Ганс.

Костя поднялся и пошёл вслед за Виком. На кровати Ганса лежала симпатичная девчонка, требовалось подыграть Вику, чтобы он не выглядел слишком тупо, друг все-таки:

– Ганс, и где ж это тебя так?

– А по-моему, очень мило получилось, – в игру включился Сева, разбуженный Жорой, как и Вик, но не отправившийся на крик, а прослушавший весь разговор из постели, благо слышимость хорошая.

– И ангельский быть должен голосок, – снова Костя.

Ксюха удерживала глаза закрытыми (преодолевая желание увидеть обладателя неизвестного приятного баритона), разбуженная одновременно с остальными, она продолжала притворяться. Обычное дело, какая женщина откажет себе в удовольствии послушать, что о ней говорят мужчины, уверенные, что их не слышат. Они ещё немного побаловались, не переходя границ приличия (что, честно говоря, случается не всегда), а потом Костя спросил:

– А действительно, кто это?

– Это Ксюшенька, моя девушка, – промурлыкал Сева.

– А почему она в койке Ганса? – Костя ухмыльнулся.

– А где же ещё? – удивился Вик, привычно тормознув.

– И то верно, монголом больше, монголом меньше, – Костя любил ходить по краю. – Двести лет не срок.

– В смысле? – Сева не почувствовал угрозы.

«В смысле, что своей девушке чужую постель не предлагают», – это не слова, это мысли. Костя подмигнул Севе и обратился к якобы спящей Ксюхе:

– Не пора ли проснуться, сударыня?

Ксюха открыла глаза и, посмотрев на Костю, стоящего над ней, улыбнулась (одними губами), но говорить не решилась, опасаясь волны не лучшего запаха после вчерашней попойки. Повернувшись на левый бок, она сделала Севе знак глазами, который тот понял и предложил ребятам покинуть комнату, чтобы девушка привела себя в порядок. Все вышли и ввалились к Жоре, уже одетому и подъедавшему со стола что-то из остатков вчерашнего пира, компания молча присоединилась.

А Жора никак не дорубался, куда подевались его постоянные собутыльники, и почему, если они ушли, не заглянули попрощаться. На самом деле, всё объяснялось просто. Они заходили ещё утром, до прихода Кости, но, обнаружив товарища, сладко спящего в компании неизвестной красотки (хорошо, что не присмотрелись), благоразумно удалились. И поскольку в общаге дел не осталось, отправились восвояси.

Вот Ксюха, уже в верхней одежде, она кивает головой весёлой компании, ей предлагают подкрепиться, но она отказывается. Сева вызывается её проводить и, быстро одевшись, выходит вместе с девушкой. Он по наивности думает, что им идти до метро – это не меньше 15 минут – достаточно, чтобы понять её утреннюю реакцию на него. А идут лишь до проезжей части, где Ксюха останавливает такси.

«Откуда оно здесь взялось, да ещё так внезапно», – думает расстроенный Сева, и взгляд его делается растерянным и грустным.

И тогда Ксюха сказала:

– Эй, не надо плакать, мы же не навсегда расстаёмся… милый.

Сева бродил по улице Б. Галушкина больше часа, от общаги до моста и обратно, потом он перестал замечать, где поворачивал, но всё равно далеко не отходил – он счастлив. Вернувшись в блок, Сева нашёл Жору и Костю, увлечённых непонятным разговором. Сева перевёл дух, привёл себя в презентабельное состояние и отправился в институт, намереваясь до начала занятий покрутиться в библиотеке:

«А вдруг и она придёт пораньше».

После ухода Севы и Ксюхи недолго задержался и Вик, отправившийся к Светке, всё ж вчерашний вечер, какая никакая, а тема для разговора. Светка тоже ждала Вика, а после прихода Кости стала ждать активней, понимая, что Костя разбудит Вика. Результатом ожидания стал эротичный халатик, надетый на чистое, приятно пахнущее тело. Войдя без стука, как обычно, Вик застыл, позабыв все подготовленные слова и боясь пошевелиться. Светка подтолкнула Вика в свою комнату, закрыла обе двери на ключ (Маша в институте) и произнесла:

– По-моему, пора поцеловать девушку.

Всё, Вик окончательно проснулся, а Светка прекратила муки воздержания. Однако институт пропускать не стали, любовь любовью, а зачёты пригодятся. Слова и отмазки, друг от друга им нужен только секс. Перед уходом на занятия, уже в своём блоке, Вик спросил Жору, пойдёт ли тот сегодня, но Жора ответил неопределённо, увлечённый беседой с Костей.

Оставшись вдвоём, Жора и Костя попробовали навести некоторое подобие порядка (запала хватило ненадолго), потом достали банку растворимого кофе, Жора предпочитал растворимый, чтобы не возиться, и, закурив, завели неспешную беседу, ту самую, на которую позже обратил внимание Сева и в которую вклинивался Вик. Они впервые проводили время подобным образом, слишком мал срок их дружбы, но усматривалась в этом какая-то таинственность и значимость, будто два заговорщика готовят планы по изменению мироздания, солировал Костя (как и в первых диалогах), Жора больше спрашивал или поддакивал.