Алексей Владимирович Полозов
Офицерская жизнь

С влиянием водных процедур позже я столкнулся при выполнении задач по охране общественного порядка в Абхазии в 1988 г., о чем расскажу дальше.

Служба в конвойном полку застала меня врасплох. Сразу после прибытия в часть, которая стояла напротив железнодорожного вокзала, я столкнулся со многими проблемами. Однажды, заступив на службу дежурным по части, под утро, примерно в 4 часа, получил сигнал от караула по охране осужденного в республиканской больнице, что охраняемый преступник умер. Я, недолго думая, дал команду снять охрану и прибыть в часть. Мою команду приняли, и войсковой наряд прибыл в часть. Буквально через 10–15 минут от дежурного республиканского МВД поступил сигнал: на каком основании я снял охрану в больнице? Я ответил: «Охраняемый умер». На это дежурный ответил, что надо охранять и далее, иначе труп заберут родственники и до восхода солнца похоронят без результатов вскрытия. Я извинился, так как не знал местных обычаев, и вновь послал наряд.

Второй раз, будучи дежурным по части, столкнулся с вопиющим фактом прямого невыполнения приказа военнослужащим. Я пришел в АТР на подъем и наблюдал за выполнением данной команды. Один военнослужащий команду дежурного не выполнял, лежал в кровати, укрывшись одеялом, на «подъем» не реагировал. Тогда я дал команду дежурному по роте построить личный состав под козырек, поставил задачу встать в строй лежавшему в кровати. Он команду не выполнил. Терпеть такое унижение я не стал, вызвал из внутреннего караула трех человек и приказал поднять военнослужащего с кровати и доставить на гауптвахту. Что и было сделано силой личного состава караула.

По прибытии утром командира части доложил ему рапортом. Позже я понял, что нарушителем оказался сын Председателя Совета Министров Туркмении. Я сменился, и меня сразу пригласил к себе командир части полковник Желнов. Он объяснил мне, что я действовал по уставу, но есть маленькое «но». Это было и так понятно, ведь национальный вопрос в полку был болезненным, и командиру приходилось везде учитывать этот фактор, а тут моя принципиальность. Конфликт надо было решать мирным путем, не унижая меня, и не допускать подобного далее. Ведь в части национальный характер был ярко выражен. В штабе на различных должностях служили два бывших сотрудника МВД республики, начальник и старший инструктор политотдела имели родственников на уровне секретарей ЦК и обкома партии. Все руководящие должности в полку назначались только с согласия ЦК КПСС Туркмении, чего ранее я не встречал в Узбекистане. Через час меня снова пригласил в кабинет командир части. Там сидел неизвестный мужчина – хорошо одетый туркмен. Командир представил меня и гостя, им оказался отец нарушителя. Командир попросил меня изложить суть случившегося, что я и сделал. Папаша выслушал меня, попросил привести в кабинет сына и, когда его привели, сразу влепил ему оплеуху, заругавшись русской бранью. После долгих разборок с участием прибывшего военного прокурора было принято компромиссное решение. Военнослужащий, не выполнивший мой приказ, приносит мне извинение в присутствии всего личного состава роты и отправляется на 10 суток на гауптвахту, а затем с должности водителя легкого автомобиля направляется в конвойную роту на самую высокую вышку.

После случившегося мой авторитет значительно вырос не только среди комсомольцев и личного состава, но и среди офицерского корпуса. Своими действиями я оградил командира части от преследования местных властей, так как сообщил о случившемся военному прокурору. Наш шаг по помилованию сына руководителя республики высокого уровня выглядел компромиссным, а с другой стороны, он показал подчиненным, что Воинский устав должен быть законом для каждого военнослужащего.

Жизнь в полку была сопряжена с большими нагрузками. Мне приходилось быть в командировках до 240–250 суток. Весной 1970 г. я уехал на 16-й съезд комсомола. Это было великолепное зрелище: почти 5 миллионов человек из числа молодежи из всех регионов могли общаться друг с другом, делиться проблемами комсомольской работы. Вернулся я в часть как герой, меня всюду приглашали и просили рассказать о съезде.

В моей памяти остались встречи с нашими героями с острова Даманский. С одним из них – Бабанским позже я встретился в Военно-политической академии им. В. И. Ленина. Помню концерт, в котором принимала участие А. Пахмутова, встречу с членами Военного Совета ВВ МВД СССР.

Рос мой авторитет, что совсем не радовало моего начальника политотдела подполковника П. М. Максимова. Это был флегматичный, ограниченный человек с высоким мнением о себе. Я часто видел его сидящим в своем кабинете у окна: он фиксировал время прибытия на работу и убытия сотрудников, а также на обед, с обеда и т.д. Всей работой политотдела руководил его заместитель майор И. К. Сергиенко. Это был очень ответственный человек, вечно погруженный в бумажную работу, но добрый, готовый всегда прийти на помощь.

Несколько слов о своем прямом начальнике подполковнике Максимове. Однажды, когда я возвращался со встречи с комсомольцами милицейского батальона с портфелем, где лежала папка делегата 16-го съезда ВЛКСМ, он увидел меня из окна и пригласил к себе в кабинет. Первый вопрос, который он задал мне, звучал так: «Ты кто?». Я ответил: «Ваш помощник». На это он посоветовал мне ходить не с портфелем, а с авоськой, так как с портфелем может ходить только он, как начальник политотдела. В политотделе работал еще один сотрудник – представитель местной диаспоры майор Бердымухамедов. Высокий, худощавый, с большими, выступающими вперед передними зубами, он спал и видел себя начальником политотдела. И тут подвернулся случай стать таковым. Нашего начальника по рекомендации ЦК КПСС Туркмении назначили начальником УВД вновь созданной Ташаузской области. Бердымухамедов самостоятельно занял кабинет начальника. Командир части сигнализировал в штаб и политотдел дивизии, те пытались представить свою кандидатуру на должность начальника политотдела. ЦК КПСС Туркмении предлагал кандидатуру Бердымухамедова. Не найдя компромисса, к нам прислали подполковника с Украины, который оказался слабым, безвольным человеком, не стал опорой командира в решении повседневных задач. Он был неустойчив в принятии решений, словно перекати-поле: принимал решения, потом отказывался от них и метался из стороны в сторону. Бердымухамедова перевели в УВД Ташаузской области заместителем начальника УВД области. Он был счастлив, а мне вновь пришлось столкнуться со своим начальником и товарищем по работе, находясь в служебной командировке.

Примерно через год, в 1971 г., в составе группы управления мне пришлось принимать экзамены у личного состава Ташаузской роты на осенней проверке. Комиссия части состояла из трех человек, председателем был назначен заместитель командира части по общим вопросам подполковник Я. М. Кравцов. У меня было дополнительное задание от командира части и начальника политотдела – глубоко изучить моральный климат в коллективе. От личного состава поступали сигналы о том, что командир роты злоупотребляет служебным положением, обложил личный состав поборами к различным праздникам и на свой день рождения. Он назначал день и время посещения, «приглашенный» был обязан накрыть хороший стол и вручить подарок ему и его жене.

Встречали нас в аэропорту, как правительственную делегацию. Делегацию на встрече возглавлял подполковник Бердымухамедов. Для трех человек они предоставили три легковых автомобиля с мигалками. Нас повезли в единственную в районе гостиницу, где стояли в строю первый секретарь РК КПСС, начальник УВД района, председатель исполкома и командир роты. Мы разместились в отдельных номерах, после чего Бердымухамедов повез нас показывать районный город с населением порядка 30 тысяч человек. Самым большим промышленным объектом был хлопкоочистительный завод, следы его работы мы видели всюду, когда ехали из аэропорта в гостиницу. На деревьях, проводах висели кисти хлопка. Мы приехали в УВД. Бердымухамедов завел нас к начальнику УВД генерал-майору Максимову. Тот извинился, что не может уделить много внимания, так как в район прибывает Первый секретарь ЦК КПСС Туркмении. Опекать нас он поручил своему заместителю по ЧС. В наше распоряжение было выделено два легковых автомобиля, так как в роте имелся только один автозак. Затем нас повезли на обед, после чего Бердымухамедов пригласил к себе домой. Он показал два больших кирпичных дома, обнесенных кирпичным забором. Дома были одинаковые. Мы зашли во двор. Слева у забора стояло примерно семь кирпичных хозпостроек. Нам открывали их и показывали, что в них находится: арбузы, дыни, скот, корова, овцы. Затем мы вошли в дом из восьми комнат. Ни одного домочадца мы не встретили, хотя у хозяина было семеро детей. Как они перемещались, я не знаю. В большой столовой нам предложили сладкий стол, но мы отказались. Бердымухамедов в конце экскурсии по своему дому сказал, что за забором находится дом начальника УВД Максимова.

Прибыв в роту, мы приступили к проверке согласно плану, рассчитанному на три дня. Вечером нас отводили каждый раз в другой дом и обильно угощали. На третий день мы подвели итоги работы в роте и по плану должны были улететь в Ашхабад в 15.00, а на 11.00 была назначена встреча у начальника УВД. Он нас принял и сказал, что наша командировка продлевается еще на два дня, этот вопрос согласован с командиром части полковником С. Т. Желновым.

На два дня нам предложили большую культурную программу с посещением интересных мест по всему району и обильными застольями. На второй день мы уже были довольно уставшие, и нам хотелось быстрее покинуть гостеприимный Ташауз. Но без доклада начальнику УВД уехать не могли. Примерно в 11.00 в день убытия он нас принял и еле-еле уговорил старшего комиссии поставить роте хорошую оценку. Затем мы поехали в лучший ресторан на обед, который стал затягиваться. Наши попытки остановить застолье не увенчались успехом. Мой бывший шеф заявил: «Самолетик вас подождет». В аэропорт мы приехали с опозданием в 30 минут. Пассажиры сидели в самолете и ждали нас. Я был удивлен силой местных властей пойти на это, ведь там было более 30 пассажиров, и никто не возмущался, сидели тише воды, ниже травы, поглядывали на нас и скромно опускали головы.

Прибыв в часть, мы доложили командиру части о результатах проверки и о том, что командир роты действительно потерял совесть и уронил честь офицера. По национальности он был уйгур, достигший пенсионного возраста, и командир части принял решение вызвать его на аттестационную комиссию и предложить написать рапорт об увольнении по собственному желанию. На комиссии он отказался писать рапорт об увольнении. Тогда ему предъявили материалы расследования по всем фактам его злоупотреблений. Он все опроверг и убыл в роту, где сразу начал преследование тех военнослужащих, кто дал мне показания. На следующий день после его возвращения в роту один из военнослужащих не сдержался и решил пойти на крайние меры. Будучи часовым КПП по пропуску сотрудников колонии, он при проходе через КПП командира роты закрыл его в проходном коридоре, парализовав работу ЛТП на несколько часов. Лишь после личных переговоров с командиром части и его обещаний уволить командира роты тот был уволен по служебному несоответствию. Для нормализации обстановки в роту была направлена комиссия по приему-передаче дел и должностей.

Ашхабад – прекрасный город: вечно зеленый, чистый, с большими, широкими проспектами. Центральный проспект был длиной 11 800 метров, ровный, просматривался от начала до конца. Огромные лиственницы, посаженные вдоль проспекта, разрослись, их кроны образовывали сплошную зеленую арку. Город был хорошо отстроен после землетрясения 1948 г., в нем появилось много красивых, самобытных, с национальным колоритом зданий. Население в основной массе составляли туркмены, русских и других национальностей было 15– 20%. Снабжение было великолепным: на прилавках магазинов было все, что хочешь, в том числе в нашем военторге. Отношения с местным населением были ровные, без конфликтов, в отличие от Узбекистана. Народ жил бедно, в глинобитных домиках, мясо кушали по праздникам, основной пищей служили чай, лепешки, фрукты, зелень.

Народ, живущий там, строго придерживался обычаев. Со многими мы, приезжие, были не согласны. Дико было смотреть на неравные браки, когда девочек 11–13 лет продавали за 6–8 тысяч рублей. Мужу было 45–50 лет. Жен у него было не менее 2–3. Но, что удивительно, имея большую семью, отец обеспечивал их материально. Пьяных на улицах и в скверах я не увидел за три года службы. Женщины выступали против такого неравноправия, часть из них сжигали себя, обливая керосином. Одну такую акцию протеста я воочию увидел в г. Навои, куда после акта самосожжения привезли девочку 13 лет. Ожоги составляли 80% тела. В Туркмении таких актов случалось в среднем от 55 до 70, в Узбекистане подобных фактов было меньше, да и за невест выкуп составлял 4–6 тысяч рублей. Часто встречались браки, где первая жена была русской. Как правило, в таких семьях рождались очень красивые дети-метисы.

Современная застройка в городе велась с учетом проживания больших семей. По этой причине я долго не мог получить однокомнатную квартиру, так как их не строили. Мне пришлось жить в подсобном помещении: на вещевом складе, куда мы купили диван-кровать, холодильник, шкаф. Пищу готовили на керосине. В туалет и душ ходили в лазарет, который располагался рядом со складом.

Командир части полковник С. Т. Желнов был хорошим хозяином: вся территория была засажена цветами, здание покрашено, на территории располагались два бассейна с рыбками, утопающий в зелени спортгородок. Спорт был слабостью командира части. Занятия спортом были святым делом. Два раза в неделю с 08.00 до 10.00 все от мала до велика выходили заниматься спортом, в том числе женщины. Всегда долго бились две команды управления по волейболу. В одной из них играл командир части вместе со своим штабом, а офицеры политотдела и тыла были во второй команде. Ударной силой в штабе был начальник физподготовки капитан Анатолий Дурдыев. Он был женат на русской женщине. Мы с ним стали друзьями, особенно когда я получил однокомнатную квартиру рядом с ним. С Толиком мы часто ездили в командировки, выступали за сборные команды части по волейболу, баскетболу, стрельбе. Он приучил меня к пиву, которое я буду помнить всю жизнь. Варил его специалист, чех по национальности. Рыбу мы привозили из Красноводска с рыбзавода. Цены были смешными: вобла – 88 копеек, лещ вяленый – 92 копейки, копченый – 1 рубль 8 копеек. Брали ящиками. Организм требовал утоления жажды. По городу через каждые 100 метров стояли бочки с пивом, морсом и квасом. Я и моя семья научились охлаждать напитки без холодильника. Мочили полотенце, оборачивали им бутылку и в авоське вывешивали на свежий воздух. Вода испарялась и охлаждала содержимое.

Я получил квартиру на пятом этаже. Под окнами разбили цветник, посадили арбузы. Свой сад-огород поливали из шланга. Удивительно, но в песке все росло быстро. За нашим домом были горы, в пригорье по весне росли красные маки, их было море. В пустыне были пастбища, в ряде районов рос хлопок, а в 1972 г. в районе г. Мары нашли нефть и газ, и республика приступила к их освоению. В части было свое большое подсобное хозяйство, где солдаты из группы «Н» выращивали свиней, коров. Командир части создал себе рабочую команду, и за два года ему удалось освободиться от балласта, что сказалось на результатах служебно-боевой деятельности.

Часть занимала одно из ведущих мест в дивизии и ГУВВ. Вошел в эту команду и я, примерно в октябре 1971 года. Мне предложили должность заместителя командира батальона по политчасти в г. Чарджоу. Я отказался, так как решил поступать в 1972 г. в Военно-политическую академию, о чем честно сказал командиру части, а на должность замполита батальона предложил капитана Иващенко, заместителя командира первой роты. Он был старше меня, с большим опытом работы в конвойных войсках и перехаживал в звании. Мое предложение понравилось командиру части, он подписал мой рапорт о поступлении в академию.

Учитывая, что в академию надо было сдавать такие экзамены, как математика, физика, мне пришлось нанять репетитора. Сборы абитуриентов проводились в Москве, длились около двух месяцев, а затем в лагере академии в Кубинке мы сдавали экзамены. В 1972 г. Москва задыхалась в дыму: горели торфяники в Подмосковье, рядом с Кубинкой. Экзамены представители ВВ МВД сдавали сложно. После каждого испытания наши ряды теряли по пять человек, и к последнему экзамену по истории КПСС мы подошли строго в нужном для поступления в группу МВД количестве. Именно в это время моя жена Римма приехала ко мне в гости, и я отпросился у командира группы на сутки съездить в Москву к ее родственникам. Он согласился меня прикрыть, но, увы, не сдержал слово, и меня за нарушение режима за два дня до последнего экзамена отчислили. Вернувшись в часть, я принес свои извинения командованию и с удвоенной энергией работал дальше.

Жизнь показала, что я не имею опыта работы с комсомольцами-сверхсрочниками. Их было мало, но нужно было учиться работать с ними. Многие из них были семейными и после службы торопились к семье, детям. С жильем у них было все хорошо, так как в то время государство заботилось об этом. Оставалось искать способы установить контакты с семьями. Надо было продумать совместный отдых, общение, и мы нашли выход. С начальником клуба продумали репертуар фильмов для детей по выходным дням, раз в месяц организовывали кинолекторий для членов семей военнослужащих. Народ был не против выезжать на природу. Через ЦК ВЛКСМ Туркмении я доставал приглашения на концерты, спектакли. Впоследствии понял, что надо идти дальше в работе со сверхсрочниками. Они были первыми на линии огня, сталкиваясь на зонах с вредной, опасной идеологией преступного мира. И здесь важно было правильно подбирать составы войсковых нарядов, исключая прямые контакты новичков с осужденными. Надо было выстраивать взаимодействие с оперативными работниками, обслуживавшими подразделение. Это очень сложный, болезненный вопрос, и в дальнейшем мне пришлось не раз столкнуться с нечистоплотностью данных сотрудников.

ГЛАВА 4. Работа офицера в повседневной жизни

В августе 1973 г. мне вновь пришлось работать в г. Мары, где к тому времени заместителем по политчасти был старший лейтенант Федотов, мой однокурсник по училищу. На второй день работы мне поступила команда штаба срочно выехать в Ташкент. Пришлось срочно постираться, погладиться, и ночным поездом я выехал в штаб дивизии. В голове роилась масса вопросов: зачем вызвали? куда хотят перевести? есть ли там жилье?

Прибыл в кадры, те направили к начальнику политотдела дивизии полковнику С. Н. Булычеву. Тот, сняв очки, внимательно посмотрел на меня и спросил: «Как дела?». Я честно рассказал о своих проблемах в работе с молодежью. Он сказал, что рад тому, что я оправдал его доверие, и командование имеет планы назначить меня заместителем командира батальона воинской части 6642 в г. Навои. Начальник политотдела подполковник В.А. Таджибаев просит меня на эту должность, так как хорошо знает меня по совместной работе.

Батальон был большим, около тысячи человек, как отдельная часть при штабе бригады. В штабе четыре роты и взвод служебных собак. Батальон был сложным по объему выполняемых задач. Охранял две колонии: одну общего и одну строгого режима, плюс охрана двух режимных объектов по линии среднего машиностроения. Офицерским составом батальон был укомплектован на 52%. Вся работа велась в звене «рота – взвод», сержантским составом. Изложив характеристику батальона, Булычев дал мне два часа для раздумий за обедом в чайхане, куда пригласил меня. Я все взвесил, позвонил жене в часть и дал согласие.

Через неделю я уже был в г. Навои Бухарской области. Меня с женой встретили и разместили в новой трехкомнатной квартире, в зале. Две другие комнаты были пока свободными. В доме напротив жил мой друг Валера Бармаков. Так мы снова оказались вместе. Командовал батальоном майор С. Чалей, начальником штаба был капитан Субханов. Батальон размещался при штабе в сборно-щитовых казармах, как и весь штаб бригады. Полный интернационал был и в ротном звене. Командиром первой роты был узбек, второй – казах, третьей – осетин, четвертой – русский, комбат – белорус, начальник штаба – узбек. Все четыре замполита рот были русскими, один из них – мой однокурсник по училищу. Встретил меня подполковник В. А. Таджибаев. Заместителем у него был подполковник Крупенников, старшим инструктором оргпартработы–капитан Дзех, выпускник ВПА имени Ленина. Коллектив был сплоченным. Бригадой командовал участник Великой Отечественной войны полковник Шпак. Он был очень уважаемым человеком как в дивизии, так и в главке: твердый, волевой, порой жесткий, но справедливый. Он прошел всю войну и очень ценил солдата, считая, что победитель – рядовой и к нему всегда надо относиться с заботой и уважением. Именно это было его отличительной чертой, как я убедился позже в работе с людьми.

Свою работу я знал хорошо, но надо было самоутвердиться, так как по возрасту среди командования батальона и командиров рот был самым молодым. Кроме того, на эту должность метил заместитель командира первой роты старший лейтенант Мирошниченко. Командир батальона четко распределил обязанности среди лиц командования. За мной были закреплены вторник, пятница, воскресенье. На два дня к 5.00 я должен был приехать в батальон вместе с офицерами, ответственными по ротам, и следить за выполнением распорядка дня до 21.00, а после отбоя убыть домой. В другие дни моя служба начиналась в 7.00 и заканчивалась в 20.30. Вторник и пятница – дни политзанятий, воскресенье – день отдыха и активной спортивно-массовой работы. Комбат отвечал за понедельник, четверг и субботу. Правда, иногда он отдавал субботу начальнику штаба, а среду брал на себя.

Объем службы был велик, за сутки надо было проверить два суточных объекта: охрана ИТК и 28 выводных объектов. Транспорта не хватало. В батальоне имелся один семиместный «ГАЗ-69», и один автозак выделялся для проверки службы. От такой физической нагрузки без привычки у меня поднималось давление, ноги в сапогах болели, а постоянное недосыпание отражалось на семейных отношениях, особенно после рождения дочери в 1974 году. Я не мог активно помогать жене по хозяйству и заботиться о дочке. Но надо было все пережить, ведь у меня была цель поступить в ВПА им. Ленина. Я пристально наблюдал за стилем работы командира батальона. Он все больше рос в моих глазах не только как командир, но прежде всего как человек. Восхищали его умение строить отношения с подчиненными, требовательность к себе и другим. Он не хитрил, был прямолинейным человеком. Если срывался, то быстро отходил, и мы сразу прощали его. Мы подружились семьями.

Позже я заметил, как изменилось отношение ко мне офицеров ротного звена. Я видел, что два командира рот, первой и третьей, имеют слабость выпить бутылочку водки или пива, чтобы снять усталость после службы. Командир четвертой роты Падерин и его заместитель капитан Гаврилов вели скрытный образ жизни и в свою жизнь никого не пускали, так как у них были проблемы в семейной жизни. Командир второй роты капитан Куанжанов был хорошим семьянином, позже мы стали соседями и дружили семьями.

Конечно, приехав в Навои, я обрадовался, что буду служить рядом с другом Валерой. Он жил в отдельной квартире, а я целый год жил в трехкомнатной, где моими соседями стали подчиненные. Это были две молодые семьи. Конечно, жить было сложно, неудобно, тесно, все три семьи испытывали желание быстрее разъехаться.

Передо мной стояла задача найти подход к политработникам рот. Замполит первой роты капитан Мирошниченко спал и видел себя слушателем академии, обижался, что его не повысили в должности. Я решил начать работу именно с ним, о чем поставил в известность командира батальона. Тот предупредил меня, что Мирошниченко обидчив и чуть что – сразу пишет жалобы. Я взял на контроль организацию и проведение всей политико-воспитательной и индивидуальной работы, изучив взаимоотношения в звене «офицер – сержант – солдат». После чего провел индивидуальные беседы с каждым офицером, указав им на ошибки в работе с подчиненными. Это позволило мне лучше узнать подчиненных.

У командира были проблемы с семьей, так как не было детей, и он очень сильно переживал это. За внешней грубостью в нем скрывалась тонкая и нежная натура. Он был вспыльчив, но отходчив.

Один из командиров взводов давно перерос в должности, потерял интерес к службе и не скрывал этого. Частенько напевал песню: «Как надену портупею, все тупею и тупею».

Надо было решать кадровые вопросы. Вместе с комбатом мы пришли к выводу, что замполита надо будет отпустить в академию, подписав ему рапорт, командира взвода назначить заместителем командира роты по контролерской службе, чему он обрадовался, так как устал от работы с солдатами срочной службы. Новая должность давала возможность выйти на новый уровень взаимоотношений в звене «сверхсрочники – осужденные – руководитель ИТК».

Работая в данной роте, я познакомился с начальником ИТК общего режима капитаном Карповым. Он был вдумчивым начальником. Имея экономическое образование, сумел трудоустроить осужденных, открыть новые рабочие места. Особенно удачным было открытие художественного цеха, в котором использовался местный материал с территории ИТК. Здесь росло много белых тополей, их пилили толщиной до 2 см, затем обрабатывали и изготавливали поделки, которые я и сейчас часто встречаю в магазинах.

Работая в ротах, ежедневно замечал, что командир бригады полковник Шпак внимательно изучает меня, мое отношение к подчиненным. Он завел очень важную традицию в части: главное – это солдат с ружьем. Каждое утро в 7.00 оркестр провожал караулы на службу и с 17.00 до 18.30 встречал в любую погоду. Все офицеры батальона должны были быть во дворе городка и встречать солдат со службы. Медики изучали состояние их здоровья, тыловики шли в столовую, службисты проверяли качество службы, офицеры штаба помогали принять оружие и боеприпасы. Политработники получали от актива караулов и войсковых нарядов информацию. Комбриг строго следил за тем, чтобы территория военного городка была чистой, ухоженной и радовала глаз. Все аллеи были выбелены, газоны между тротуарами и садовыми бордюрами подстрижены, земля вокруг деревьев засыпана битым кирпичом. Комбриг лично проходил по городку в часы съема караулов, заглядывал в кабинеты, и не дай бог, если там находился офицер, который не встречал бойца со службы.

Солдаты, сдав оружие, помыв руки, шли на ужин, после чего начиналась боевая и политическая подготовка. Мне было сложно понять, как можно о чем-то говорить на этих 40–50-минутных занятиях, где солдаты сразу засыпали от постоянного недосыпания и больших физических нагрузок. Ведь им надо было целый день стоять на вышке на 50-градусной жаре. Подменный выделялся на 3–4 поста. Солдаты так уставали, что не видеть этого мы не могли. Помещений для занятий не хватало, на четыре роты было две ленинские комнаты.

Поработав в первой роте, я набросал эскизы для оформления ленинской комнаты, согласовав с командованием роты и утвердив у комбата. Через начальника штаба организовал заготовку необходимого материала: бетонной крошки для пола, фанеры, красок, клея и т. д. С боем вырвали со службы двух военнослужащих и приступили к работе. Через три недели все сияло. Нашу работу изредка, набегами контролировали комбриг и начальник политотдела бригады. Бетонный пол охлаждал воздух, в ленинской комнате стало прохладно. Все сразу оценили это. Также мы переоформили ленинскую комнату третьей роты.

Работая в батальоне, я видел, как важно создать здоровые отношения в коллективе, особенно в караулах и войсковых нарядах, с учетом постоянного воздействия на личный состав осужденных. Ведь каждый конфликт в карауле, где все вооружены, мог привести к тяжелейшим последствиям.

В это время, в начале 80-х годов, в армии зародилась дедовщина. Сначала она проявлялась в мелочах. Например, при чистке картофеля в столовой, где старослужащие заставляли выполнять эту работу молодых солдат. Или в суточном наряде перекладывали часть своих обязанностей на младших товарищей. Иногда этим злоупотреблял сержантский состав. Узнав о таких фактах издевательств и глумлений, комбат был очень суров и справедлив. Он завел железное правило: всех, кто был замечен в этих злодеяниях, подвергал публичному осуждению и наказанию. Выстраивал на плацу весь личный состав, выводил на середину плаца «отличившихся», объяснял суть случившегося и на глазах всего личного состава заставлял принести извинения. Кто не выполнял, заставлял отжиматься от пола, ходить вокруг плаца вприсядку. После этого объявлял, что названные им казарменные хулиганы будут уволены 31 декабря в 23 часа 45 минут. И он делал это, и это заставляло многих подумать, прежде чем совершить что-то подобное.

С пьяницами мы поступали другим способом. Разбирались, откуда взяли деньги на спиртное. Если выслали родители, то сообщали им, зачитывая эти письма перед строем. Пьяную речь записывали на магнитофон, готовили злую радиогазету и включали ее вместо радио. Это было действенным средством, влияющим на повышение качества службы, привитие ответственности за ее результаты. Приведу лишь один пример. Работая в первой роте, как я уже говорил ранее, я познакомился с начальником ИТК и начальником строящего военного объекта. Мы договорились с ними о встрече с личным составом на тематическом вечере «Наша служба почетна и трудна», где просили поощрить лучших военнослужащих, несущих службу на их объекте. На встречу пригласили комбрига как участника Великой Отечественной войны. Вечер начали с прослушивания замечательной песни «С чего начинается Родина». В это время на экране демонстрировались отрывки фронтовой хроники. О тяжком солдатском труде в годы войны рассказал комбриг. После чего прозвучала музыкальная радиогазета, а на экране появились лучшие военнослужащие батальона. Затем выступил начальник ИТК, рассказал, как достигается надежная охрана объекта, доложил о результатах хозяйственной деятельности и вручил подарки. Когда он завершил свое выступление и вручение подарков, увидел военнослужащего – часового КПП, извиняясь, снял свои наручные часы и вручил солдату за хорошую службу. Зал взорвался аплодисментами. Начальник строящегося объекта также поблагодарил солдат и сержантов и добавил к поощренным офицеров роты. После их выступления мы показали художественный фильм о городе Навои «Есть такой парень». После этого вечера комбриг с начальником политотдела собрали командиров рот и их заместителей и поставили в пример работу командования батальона. Вскоре в часть приехала группа офицеров из журнала ВВ МВД РФ «На боевом посту» для обобщения и пропаганды нашего опыта.