Алексей Толстой
Завещание Афанасия Ивановича
Много было славных дел, а громче не было, как переход через Гадарский перевал. В Грузии в то время были меньшевики, в Баку сидели англичане, в Батуме – турки. На Кавказ и не сунься. Афанасий Иванович повел Железную дивизию прямо через хребет, без дорог, чтобы свалиться меньшевикам на голову… Тут и Наполеон, и Суворов в затылке бы почесали…
Взобрались мы на ледяные вершины и стали спускаться. От движения дивизии поднялся снежный буран. Иные всадники падали в бездонные пропасти. Впереди – Афанасий Иванович на Вороне, закутанный в бурку. Как поползла с гор по снегам наша дивизия, – потянулся сзади кровавый след: спускались на задницах… А Афанасий Иванович не оглядывается – вперед, вперед… Пушки, зарядные ящики, пулеметы спускали на канатах и самокатом, и свалились мы, почти что с неба, к теплому морю, под самый Батум, – турки нас без боя впустили в город.
Прошлой весной заехал я повидаться к Афанасию Ивановичу на хутор. Встречает меня его жена – заплаканная. «Что такое?» Махнула рукой. Подходит работник, берет у меня лошадь, – тоже серьезный. «Нездоров, что ли, Афанасий Иванович?» – «Ночью нынче Ворон пал». – «Как? Сдох Афанасия Ивановича боевой конь?»
Оказывается, шурин Афанасия Ивановича загнал Ворона, после этого не выводил как следует; ночь была холодная, конь застудился, получил воспаление легких. Афанасий Иванович выписал из города трех ветеринарных врачей, сам не спал десять суток. Добрый конь боролся со смертью. Войдет на конюшню Афанасий Иванович, – и Ворон мордой тычет себе в грудь, показывает, где болит. Подходит врач с клистиром, и Ворон сам отворачивает хвост. Десять суток был на ногах, – такой добрый конь, и только нынче ночью лег – почувствовал конец. Афанасий Иванович поцеловал его морду и ушел. До утра сморкался и писал.
