Алексей Лельчук
Истории без географии

Спички

― Зачем?

– Я хочу, чтоб ты меня спросил, как я думаю.

– Как ты думаешь что?

– Любишь ты меня или нет.

– Чтоб я спросил, как ты думаешь, люблю ли я тебя, да? Ну и как ты думаешь, люблю?

– Нет, я хочу со спичкой.

– Да это игрушки все. Думаешь, со спичкой лучше будет?

– Со спичкой будет по-настоящему.

– Ну ладно. Марик, у вас спички в доме остались?

Марик усмехнулся митькиным забавам, сказал «Да» и пошел на кухню за спичками. Спички куда-то подевались, и он громыхал там дверцами шкафов минуты две. Все в комнате притихли и с любопытством ждали, чем закончится эта внезапно родившаяся среди всеобщих шуток и легких воспоминаний серьезность.

Даже спокойно разгуливавший по столу среди пустых чашек и тарелок черный как ночь котенок Синус, испугавшись неожиданно наступившей тишины, присел неловко на хвост и стал быстро искать зелеными глазенками причину этому новому для себя явлению.

Все время, пока Марик был на кухне, Инка так и сидела в кресле, поджав ноги под себя, и не отрываясь смотрела на Митьку. Митька отвечал ей почти тем же, но не совсем. Иногда он на мгновение бросал взгляд вниз на точеные инкины коленки, выглядывавшие из под джинсовой юбки, но быстро возвращался к ее взгляду. На сидевших на диване Колю, Ленку с Аней и Федосеева он не оглядывался. Он про них забыл.

Коленки у Инки еще сохранили летний загар, больше, чем руки и лицо, и напоминали Митьке этого лета каникулы, когда вся их кантонская компания целые дни торчала на море, и он имел возможность любоваться не только коленками, но и всеми остальными частями инкиного прекрасного тела. Он так тогда ей и говорил, лез прямо в глаза при всех с комплиментами отнюдь не платонического свойства. Впрочем, у него тогда, похоже, хватило ума вовремя остановиться. Не хватило Михалу. Он ляпнул, что, по его мнению, хорошую фигуру и через шубу с валенками видать, и Инка тогда на Михала обиделась. Сказала, что некоторым делать больше нечего, как тренировать воображение на чужих шубах.

Митька хоть и остался невиновным, в глубине души был с Михалом согласен. Он раскусил инкину красоту еще в самый первый раз, когда увидел ее в студенческом клубе в Барене. Тогда она была в большом бесформенном свитере и толстой зимней юбке, но этого ему вполне хватило. Они случайно пришли в этот чужой клуб в один и тот же день, случайно оказались за одним столиком, и случайно за этим столиком обсуждался вопрос, что значит «хорошо относиться к человеку».

Сейчас на Инке была такая же юбка, только джинсовая. И она сидела так же тихо и загадочно и задавала Митьке такие же каверзные вопросы. Что ж, это было нормально. Его возвращение в Белый Город, возвращение старых дружб и старых обид, проверка новых дружб и ― еще раз, проверка новых.

Инка видела его взгляд. Как обычно. В спички они не играли уже давно, а Инка вообще никогда не играла. Собственно, она только что узнала о такой игре, и ей не терпелось получить от нее свою долю.

Игра простая. Зажигается спичка, держится горящей головкой вверх и передается по кругу из рук в руки. У кого в руках спичка погаснет, тот отвечает абсолютно искренне на любые вопросы окружающих.

Почему-то при таких правилах всегда хочется сразу спросить про первую любовь, или про последнюю, что еще занятнее, или хотя бы об отношении к последнему фильму Мадонны. О планах на будущее спрашивают реже, и уж совсем никого не интересуют политические прогнозы и учеба в университете.

Обычно после второго часа игры правды в ответах заметно убавляется, а на следующее утро уже никто и вовсе не понимает, как можно было заниматься такими вещами всерьез.

Марик, наконец, вернулся из кухни с коробком спичек и с тарелкой неизвестно как сохранившегося печенья. Народ быстро расхватал печенье, Митька взял у Марика спички и повертел их в руках.

– Так со спичкой? ― он взглянул еще раз на Инку. Та кивнула.

Он вытащил спичку, чиркнул ею о коробок, подождал, пока она разгорится, потом перевернул головкой вверх и обернулся к дивану:

– Кто-нибудь еще играет?

Все замотали головами, и Ленка из угла за всех ответила:

– Нет.

– Тогда поехали.

Инка быстро переводила взгляд со спички на Митьку и обратно. Спичка притягивала ее, но ей нужно было смотреть и на Митьку ― ей хотелось видеть, что происходит у него на лице.

На лице ничего толком не происходило. Митька подождал, пока спичка прогорела на три четверти и протянул ее Инке. Инка еще раз взглянула на Митьку, осторожно вытянула руку и взяла спичку. Огонек медленно опускался вниз, и вместе с ним опускался к тонким пальцам инкин сосредоточенный взгляд.

Наконец, так и не добравшись до пальцев, огонек потух, пустив прощальный серый дымок. Инка подняла глаза на Митьку и кивнула:

– Ну?

Митька тихо спросил:

– Как ты думаешь, я тебя люблю?

Инка приняла вопрос, сделала еле заметное движение бровями и перевела взгляд на переставшую уже дымить спичку.

Она повертела черный язычок туда-сюда, улыбнулась одними губами, потом опять посерьезнела.

– Нет, ― ответила она тихо, но отчетливо.

Длинная киношная пауза повисла в комнате. Серьезность начинала принимать уж очень серьезный оборот. Спас сюжет, как ему и полагалось, кот, вдруг задумавшись о чем-то своем и наступив на неровно лежащую среди другой посуды чайную ложечку. Ложечка звякнула о расписное блюдце, блюдце стукнуло о тарелку, а Синус пулей рухнул Ленке на руки, разрядив своим голливудским полетом не менее голливудское мелодраматическое электричество.

– Так я не играю, ― Митька бросил на стол коробок. ― Инка, спасибо. Кто-нибудь еще хочет чаю?

– Ну, Митька, это же игра! ― Ленка бросилась их мирить. ― Инка, он же два года в это не играл. Он и тогда все воспринимал всерьез, а теперь и подавно.

– Ленка, чаю хошь? ― Митька взял со стола заварочный чайник, поболтал оставшейся там кашей, закрыл его крышечкой и пошел на кухню. Там он опять поставил на огонь только что кипевший чайник воды, подождал, пока тот еще раз вскипит, засыпал в маленький чайник новой заварки и так, с двумя чайниками в руках, вернулся в гостиную.

– Я люблю мелодрамы. Иногда. Иногда от них даже бывает польза. Например, узнаешь много нового и интересного о себе.

Митька плюхнул кипятка в заварку, прихлопнул его крышкой и поверх крышки ― лежавшим на краю стола полотенцем.

– А вот я думаю, что люблю. И люблю, когда ты ходишь в этой юбке. Красивая ты, хоть и глупая. Некуда мне деться. Помнишь, вы с Михалом чуть не поссорились из-за шубы?

– Нет. Когда?

– На пляже. Он говорил, что даже если б ты в шубе была, он разглядел бы, какая ты красотка.

– А, ну да.

– Я бы тоже разглядел, хоть ты и вопросы дурацкие задаешь, ― Митька стал расставлять чашки в ряд.

Тут Инка поправила волосы и неожиданно сказала:

– Но ты ведь не Михал.

Митька перестал возиться на столе и уставился на Инку:

– Ну. Конечно, не Михал.

– Но разглядел бы?

– Разглядел бы.

– Вот это хорошо, ― Инка с довольным видом ухватилась за ручки кресла, выпрямилась, потом дотянулась до спичек на столе, чиркнула одну и протянула ее Митьке.

– Я сказал, я не играю.

– Митька, теперь я задам вопрос, ― Инка сжала коробок своим маленьким кулачком и по-деловому глянула на разгоравшуюся у нее в руке спичку.

Митька обернулся еще раз к восхитительной девчонке, сидящей по-королевски в старом облезлом кресле, закинувшей длинную прядь волос, как обычно, за ухо и смотрящей ехидно на него, балбеса.

– А-а… Ну конечно да.

1991

Звезда

― Лёха, сколько тебе говорить ― следи за товаром! Матрешки не хватает. Спёрли, что ли?

– Блин, точно! Только что была, отвернулся на секунду. Эй, Серега, да ты ж ее и спёр! Давай назад!

– На, держи, да ворон-то не лови, вычту из зарплаты.

– Опять ты, Серый, со своими проверками! Не стой тут, не загораживай покупателей.

Серега отвернулся от столика с матрешками и пошел дальше по рядам, посмотреть, как идет антиквариат. Он неспроста прицепился к своему продавцу ― было отчего поиметь игривое настроение. Только что он встретил на площади Славку Ковалева, пацана, дворового приятеля, и от этой встречи в Сереге запела ревность. А когда в Сереге что-нибудь пело, он лез ко всем приставать ― характер такой.

Со Славкой они начинали, еще на книжках. Серега затеял это дело, ходил по складам и издательствам, а Славка был у него продавцом, стоял здесь же на Пушкинской, на жаре, и впихивал публике детективы и философские трактаты. Но потом университетские приятели сманили Славку в фирму, бегать где-то с импортными шмотками, и Серега остался один.

Теперь, через полгода, он уже раскрутился ― оброс продавцами, поставщиками, валютчиками. Но Славка-то, Славка! Он, конечно, все еще на побегушках, но зато на каких! Такие обороты Сереге и не снились. Да и в этом ли дело!

Умом Серега прекрасно понимал все выгоды своей независимости и со Славкой ни за что бы не поменялся. Но ― вы только посмотрите на этого Ковалева, как он подходит к «Макдональдсу» ― принц, фрегат под всеми парусами! Белое пальто, прическа «тушите свет», шарф на ветру, девушка под руку. Ослепительный мужчина. И где это в нем раньше было?

А у Славки сегодня был не совсем обычный день. Он решился, наконец, пригласить Светку в «Макдональдс», и на левой руке у него висела именно она ― Светка. Он был в нее влюблен страстно, так, по крайней мере, ему казалось, хотя этого слова он еще ни разу сам не произносил. И, вы знаете, даже принимая во внимание излишнюю славкину впечатлительность, это было у него первое в жизни настоящее чувство, первое ощущение полного и данного ему, наконец, нормального человеческого счастья. И ― оно много для него значило. Сегодня.

Теперь забудем про Серегу. Он уже произнес свою реплику и подумал свою мысль в этом рассказе и больше уже никогда в нем не появится. Дальше все будет про Ковалева и Светку.

Они обогнули никому теперь не нужные милицейские загородки, скакнули через лужу и поднялись по ступенькам к входу.

«Главное ― не потерять хорошего настроения». И Славка открыл перед Светкой прозрачную дверь.

– Прошу!

«Вы что это, молодой человек, домой пришли, что так распоряжаетесь?»

«Да нет, просто хочется перед девушкой выпендриться».

«Ну ладно, входите оба, наслаждайтесь».

В московском «Макдональдсе» хорошо. Тепло, на входе человек улыбается, музыка играет, народ ходит сытый и довольный. Бигмак стоит сорок рублей ― да-да, сорок рублей, оттого-то снаружи ни очереди, ни милиции.

Славка взял Бигмак, бургер с сыром, два разных коктейля, два разных напитка, Светке пирожок и что-то еще. Что-то небольшое, тоже две штуки и тоже разные. Из нехитрого здешнего меню это могло быть, пожалуй, только мороженое. Так что мороженого он, наверно, и взял, разного. А может быть, и не брал, потому что и так получилось довольно много, а лишнего Славка заказывать не хотел ― это он сразу решил. Он же не собирался быть как «эти», которые наберут гору, а потом сидят с вываливающимися от объедения глазами и пихают в себя что у них там еще осталось.

Кроме того, в таком выборе была и своя корысть ― побольше попробовать разного и поменьше потратиться. Потому что, не будем забывать, Славка еще только начинающий бизнесмен и, хотя он уже начал что-то зарабатывать, но… В общем, Славка не мог сегодня потратить очень много денег.

Однако, расплатиться без фокусов Славке не удалось, получился мини-спектакль. Почему-то все деньги у него оказались в одном месте, его личные и те, что ему выдали на поездку в Питер, так что ему пришлось вытаскивать всю пачку и из нее отсчитать нужное количество двадцатипятирублевок. Но он быстро овладел ситуацией и лихим жестом закинул оставшееся во внутренний карман пуховика. Светка улыбалась.

Ну и так далее. В общем-то, Светка здесь в первый раз, так что все эти выкрутасы с дверьми и деньгами вполне годились. Славка хотел блеснуть.

Мест за столиками хватало и в главном зале, и Светка даже попыталась пристроиться тут же за крайним столиком, но Славка потащил ее на второй этаж, в японский, как он сказал, зал.

По дороге наверх Славка стал рассказывать, чем японский зал отличается от остальных, что он, Славка, очень любит японскую графику, а недавно сел за книжку японского автора, и что японцы вообще очень интересные люди, и он на днях как раз участвовал в переговорах с японскими бизнесменами, и так далее. Я не буду здесь приводить целиком все, что Славка нес, пока они пробирались в дальний угол, потому что читать это было бы довольно скучно. И в дальнейшем тоже ― Славка болтал много и с литературно-художественной точки зрения совершенно бездарно. Я не буду все это пересказывать. Для вас ведь, надеюсь, не секрет, что господа писатели не все записывают слово в слово, а только, так сказать, отдельные характерные эпизоды и реплики, из которых потом складывается… Вот примерно в таком духе Славка и витийствовал.

Тем более, что Светке все это вполне подходило. Вовсе не потому, что она была совсем простая и невзыскательная слушательница, нет. Но ее славкины разговоры вполне устраивали. Она к Славке тоже была неравнодушна, слегка. Да и в «Макдональдс» ее не каждый день приглашали.

В японском зале было всего несколько человек. Ближе всего к ним сидел человек в ослепительно белых штанах и ел второй гамбургер ― обертка от первого валялась рядом ― запивая его Колой. Кроме того, он читал газету «Financial Times», положив ее рядом с собой на столик, как будто дело происходило не в самом дорогом ресторане в Москве, а у него дома на кухне. Время от времени он отрывался от газеты и обмакивал край гамбургера в кетчуп.

Ну и Бог с ним, с иностранцем. Светка ждала сигнала приступать.

― Сначала объясню, как что есть, ― Славка наклонился над столиком. ― Для Колы есть трубочки, они вставляются прямо в крышку. Вот так, раз и готово. Видишь, как удобно? ― Славка сунул трубочки в стаканы себе и Светке.

– Попробуй сначала Колы, для разминки, потом Бигмак, тоже с Колой, а потом будут коктейли ― на десерт. Я так всегда ем.

Он врал, конечно. Славка ел так «все» два раза, когда был здесь еще осенью, по старым ценам. Самоутвердившись таким образом, он стал обедать в забегаловке около своей конторы ― чуть попроще, но раз в пять дешевле.

Итак, пока друзья наши заняты делом, я вам, пожалуй, еще кое-что о них расскажу, иначе будет непонятно, чем, собственно, они так примечательны, и почему именно на них стоит обратить внимание в макдональдсовской толчее. Сейчас будет немного этого рассказа, потом еще чуть-чуть действия и рассуждений и потом переход на серьезный тон и развязка, как и положено по законам жанра. Только вот сейчас ― давайте еще немного послушаем, как Славка рассказывает о своей коммерческой деятельности.

– Бигмак слишком толстый, конечно, ты его ешь слоями. Потом научишься целиком. Да, надо рот иметь до ушей. Мы такие же бутерброды ели в Бутово на таможне, только с черным хлебом и салом, я сам настриг. Когда мы сидели там с Вадиком, ждали груза. Такие же толстые, в три слоя хлеба. Нам немцы не написали в факсе, на какую таможню они привезут свои компьютеры. Скорее всего в Бутово, решили мы и поехали с Вадиком в Бутово. Взяли пустой Камаз в гараже и поехали. А еще один человек уехал на всякий случай в Шереметьево ― нам нужно было все прокрутить за один день. Так трейлер в Шереметьево и прикатил. Как мы туда на Камазе рванули! По кольцу за час прогнали! А там что было ― ни в сказке сказать. Промаялись, короче.

Славка ― не Цицерон, конечно, но ладно. Не будем больше отвлекаться.

Про Светку. В школе она была из тех девчонок, что всегда находятся в центре внимания. Ее знало полшколы, она со своей скрипкой участвовала во всех концертах, цветы учителям от их класса всегда дарила она, и на вечеринках она редкий танец сидела у стеночки.

Славка со своей электроникой мало ко всему этому имел отношения, а уж со Светкой за весь десятый класс хорошо если перекинулся парой фраз. Он общался с людьми только на радиоэлектронные темы, и так вышло, что с девчонками не общался вообще.

И вот теперь ― пожалуйста. Кто бы мог подумать, что именно он всеобщую любимицу Светочку нынче водит в «Макдональдс»!

Хватит этих штампованных жизненных путей, студенческих и инженерских радостей. Все его одноклассники подались в институты, грызут гранит науки. Скучно, однообразно, рутина. До армии оставался еще год, нужно было сделать что-то оригинальное, необычное, то, чего никто больше не делает. Иначе зачем жить?

Мужчина ― это воин. Он должен быть на коне, с ятаганом и кошельком наперевес. И сам строить свою жизнь, свое будущее, по своему желанию и непохоже на остальных.

Сначала Славка крутился на продаже книг с лотков. Цены на бумагу тогда еще не поднялись, книги доставались дешево, да и погода стояла жаркая, товар шел хорошо. Потом они с Серегой немного поругались, и Славка подался в свою нынешнюю фирму.

Сначала ему вообще ничего не платили, но он провернул одно хорошее дело, другое, и на него уже стали посматривать. В истории с компьютерами и таможней он умудрился содрать с немцев неустойку, и по тому, как ему заплатили на этот раз, он понял, что попал в неплохое место. И он уже мог позволить себе сходить в «Макдональдс».

Славка откинулся на спинку стула и принялся за коктейль. Нет, не зря он с лета крутится, как угорелый. Все так и получается, как он хотел. И он давно уже всех своих переплюнул.

Он посмотрел на иностранца, заканчивавшего бутерброды. До этого Славка не обращал внимания на то, что происходит в зале, но тут он вдруг понял, что иностранец просто обедает. Славка пришел сюда праздновать победу, а тот ― обедает.

Ну и ладно. Пусть обедает. Славка опять обернулся к Светке.

Светка от тепла и вкусного пирожка разомлела, повеселела, перестала разглядывать стены и начала что-то рассказывать про свой институт.

Славка скептически относился к ее учению, он считал, что женщинам нечего делать в точных науках. Он иногда комментировал ее рассказ, на что Светка ничуть не обижалась, а, наоборот, хохотала до слез. Славка очень любил, когда Светка смеялась, и больше всего любил ее в такие моменты. Может быть, он и обратил на нее внимание прошлым летом именно из-за ее легкого, звонкого, захватывавшего ее саму смеха. Славка слушал, глядя Светке прямо в глаза и радуясь, что она не отводит взгляд, нет, а смотрит на него, говорит и смеется.

Потом они перестали болтать, Светка всерьез взялась за коктейль, а Славка стал присматриваться к тому, что происходило вокруг.

Иностранец ушел. На его месте сидел парнишка славкиного возраста с тетрадкой на столе. Пуховое пальто, такое же, как было на Славке, лежало рядом на стуле. Парнишка не взял ничего поесть. Он то рылся в тетрадке, видимо, в каком-то конспекте, то сам начинал рисовать в ней графики. Периодически он начинал усиленно грызть карандаш, шаря по сусекам собственных мозгов в поисках очередной линии. Взгляд его в это время блуждал по какой-то картине на стене за спиной у Славки.

Славка обернулся посмотреть. Там оказалась большая, как окно, репродукция японской гравюры. На высоком утесе среди прибоя примостился одинокий рыбак, закинув несколько нитей далеко в море. Над бушующей пеной, перед белоснежной Фудзиямой, стоял человек и спокойно удил рыбу.

Славка поежился. Вот уж не ожидал он здесь увидеть «Хокусая». И к тому же, странно, что он не заметил эту картину в прошлый раз, когда был в этом зале. Тогда он, похоже, вообще ничего и никого здесь не заметил ― только наслаждался макдональдсовскими радостями. Черт! Он даже не помнил, что за люди сидели тогда вокруг.

Как-то очень быстро он переключился со своего молодецкого настроения и стал завороженно смотреть на это море, так и сидя вполоборота, и стал вспоминать.

Мы не будем называть Славку философом, не потянет. Он, конечно, как-то начитан, кое-что понимает в живописи. Когда-то, какое-то время назад, он мечтал постичь что-то красивое и высокое, чем, впрочем, и положено по возрасту заниматься молодому человеку. Но ничего путного не постиг. А потом пришел Горбачев, пришел ятаган, и начавшие было пробиваться тропки к вечному забылись и заросли. Им не находилось места в славкиной голове, они оказались настолько величественными и бесполезными, что Славка плюнул на все свои построения и пошел зарабатывать себе счастье уже в этой жизни.

И вот Светка, Бигмак и все вокруг куда-то ушло, как будто исчезло за поворотом головы. Славка что-то увидел в этой картине.

Он знал, что это Хокусай, он видел его гравюры, и они ему нравились. Но ему никогда не приходило в голову, что произведение искусства может висеть в учреждении для приема пищи. Он никогда не думал, что эти две вещи могут так дружно сосуществовать, даже обогащая и дополняя друг друга.

И ведь верно ― он всегда ощущал, что японцы прячут от него что-то, может быть, не видное с первого взгляда, но очень, неимоверно важное. Что за точно переданным сюжетом, за четкостью извилистых линий рисунка стоит что-то, выходящее за рамки музеев и галерей, куда водили его в детстве родители.

Неужели он поймет это теперь, с бутербродом в одной руке и со стаканом газировки в другой? Неужели именно стакана ему не хватало?

Но эти люди, которые строили ресторан, они ведь знали, что здесь будет висеть Хокусай, они даже, наверно, знали примерно, почему им захотелось его сюда повесить. Может быть, у них даже была какая-то цель! Ведь есть люди, которые все это понимают сами.

Почему Славка не видел этого раньше? И почему увидел сейчас? И при чем здесь Светка? И причем здесь ширпотреб и ятаган?

Нет, вроде бы все идет как надо. Все по плану, все так, как он хотел. С прошлой весны ему ни разу еще не приходилось спотыкаться, он всегда четко знал, что он хочет и зачем. Передряги, в которые он попадал за это время, редко выбивали его из колеи. Он быстро придумывал, как из них выходить, и выходил. Это было лишь делом техники ― он двигался вперед. Он вправду стал самостоятельным, он вправду стал независимым, и он вправду переплюнул всех своих.

Но этот обедающий иностранец, этот парнишка с формулами, этот рыбак ― что-то все это означало. И то, что он увидел все это именно сейчас и именно все вместе ― тоже что-то означало. Славка не понимал, что, но он чувствовал, что что-то не то. Что-то не то.

― Славик, обернись. Ты меня слышишь? ― Светка расправилась с коктейлем и опять ждала руководящих указаний.

– Ты уже все? Ну пойдем, сейчас я свой допью. Ты одевайся пока.

Славка не успел додумать мысль, которая уже свистнула, уже пустила пары, уже начала потихоньку отваливать, отходить неспешно от перрона, который сам только что возник, родился из ничего буквально на глазах, и начала двигаться, неспешно перестукивая на стрелках и крестах, куда-то, туда, где он ее поймет, где, может быть, еще одной мелкой добавочной детали, рисунка, фразы, движения будет достаточно, чтобы узнать, чтоб увидеть все в новом, открывшемся, наконец, только теперь свете.

Он не успел додумать мысль. Но в последний момент сам «Макдональдс» дал ему готовый, чистый, бесстыдно понятный, сверкающий на зимнем солнце ясными кристаллическими гранями, ответ.

Идя к выходу, уже у самой двери, Славка случайно оглянулся назад и увидел за крайним столиком парня, напротив него ― девушку, а на столике между ними, он точно заметил, два подноса с двумя разными бутербродами, пирожком, двумя Колами и двумя морожеными. Парень, наклонившись над столиком, просовывал трубочку в крестообразное отверстие в крышке стакана, стоявшего перед девушкой.

И уже проходя в стеклянную дверь, Славка услышал:

– Сначала ― как все это есть.

1991