Алексей Котаев
Человеческая оболочка: от/с/чет
Глава 03
Канада 01
Прошел год с тех пор, как мы приступили к ремонту реактора. Питания на «Канаде-01» не осталось, а редкие добровольцы сменились принужденными к работе людьми. Капитаны слали сюда людей приказом или силой. Никто не хотел в этом участвовать, прекрасно понимая, что работа близ реактора смертельно опасна. Первая группа, вошедшая в опасную зону, все еще жива, вот только проблем избежать у них не вышло. Их здоровье подкосилось, а на «Канаде» нет условий, чтобы их вылечить. Работаем так.
Я начал понимать эту самоотверженность. Тут нет вопроса «хочу» или «не хочу». Тут есть «надо». И это надо, оно здесь и сейчас. В полуразрушенном корабле, оставленном практически без питания. Даже я сейчас чувствую, что бросил свое обучение на капитана, потому что надо. Потому что тут мое место. Люди, что приходят сюда, подчиняются мне, слушают внимательно. Я же в свою очередь стараюсь минимизировать риски. Все специнженеры по работе с реакторами входят в состав совета по восстановлению и собраны с трех ближайших колец.
Мы срезали оплавленные куски гасителя и почти до конца сомкнули створки реактора. Реакцию до конца погасить не выйдет, ведь чтобы привести корпус в идеальное состояние, надо его разобрать, а без электролита это попросту невозможно – реактор вспыхнет, разворотив весь корабль.
Вскрытые склады промышленного оборудования подарили нам надежду на то, что мы закончим эту работу в срок. Вот только все это оборудование не функционирует без электричества. Так, день за днем, по чуть-чуть, мелкими группами, люди заходят в загаженное радиацией пространство и отрезают по кусочку оплавленный корпус. По кусочку заваривают пробоины. Обеззараживают и дезактивируют поверхности.
А оно все не уходит. Со дня на день мы можем пустить воздух в пространство реакторной. Опрессовка низким давлением прошла успешно, дальше уже только заполнять. Сварка корпуса должна быть идеальной без кислорода. Благо хоть гравитация есть, иначе ошметки расплавленного металла летали бы по пространству.
Я уже потерял счет дней. Я просыпаюсь и засыпаю в бреду, с мыслью о том, что я должен закончить эту работу. Люди вокруг меня теряют самообладание, в ужасе отрывая клочки волос со своих голов. Сдергивая кожу с ладоней. Я и сам уже давно заметил, что работа тут плохо на меня влияет. Мне восемнадцать, а лицо, будто я скоро догоню своего отца. Я хватаю заражение не от реактора. От людей.
Теперь я уже и не задумываюсь о том, что смогу вернуться назад. Я должен был стать капитаном, но принесу радиоактивную чуму в свой дом, пусть даже заражен не так сильно, как все остальные.
Люди умирают. Мы не церемонимся, складываем их в разгрузочной секции. У корабля нет энергии на утилизацию тел, просто стараемся оставлять пространство вокруг трупов безвоздушным. Тела жутко фонят, но времени возиться с ними все никак не находится. Каждый день ты просыпаешься с мыслью, что вот оно. Еще чуть-чуть. Финишная прямая. А она все никак не заканчивается, эта прямая.
Электролит залит. Вот он, в новых трубках. Сварка стекла поддается хреново, но поддается. Вся система собрана и заряжена новым веществом. Двадцать девять человек отдали свои жизни, чтобы это произошло. Кто-то добровольно. Кто-то – потому что так получилось.
Пару лет назад я задавался вопросами по поводу своей миссии тут. В чем был смысл? Почему мой отец ведет себя так, словно у него он есть? Я мечтал оказаться где-то в другом месте. На Земле, что манила своими красивыми фотографиями.
– Запускай!
С точки зрения Вселенной, смысла нет вообще во всех нас. Тот бескрайний космос смотрит на нас с презрением. Мы недостойны иметь даже крупицу мудрости этой бесконечной пустоты.
С точки зрения миссии, мы спасли множество людей. Набора ДНК на «Канаде» хватит, чтобы воссоздать тысячи человек. Десятки тысяч. Сотни. Так что же стоим мы, те, кто тут жертвует, на фоне тех, кто еще даже не родился? Мой смысл в этом. Я вернусь домой и стану капитаном. Я понял, что значила фраза отца: «Люди никогда не будут равны». Это верно.
Те, кто родятся спустя много лет, высадятся на далекую неизведанную планету. Начнут строить города, рисовать карты. Создадут семьи и общество. И каждый из них в моем представлении сильнее и умнее меня, рожденного в металлической коробке посреди космоса, нужного, чтобы только принимать тяжелые решения, на которые не способна ИСП. Надеюсь, они не будут ненавидеть ее так же сильно, как я.
Люди не равны. Мы все разные. Кто-то умнее, кто-то изобретательнее, а кто-то опытнее. Корабли великих конгломератов несут в себе и этнические, культурные ценности, но это все мелочи. Темнокожий человек или с узкими глазами. Все, кто были рядом, пришли на помощь, лишь бы вновь ощутить ускорение импульсных двигателей на пути в новый дом. «Канада-01» вновь ярко сияет в общем потоке кораблей.
Пора домой.
Глава 4
Дыра
Громко сказано было, что пора домой. Я все еще тут. Несколько человек из экипажа, что когда-то работал на «Канаде» со мной. Я сплю и ем вместе с ними, ни на секунду не отходя от своего скафандра. Чутье подсказывает мне, что еще не все. Странное, холодное чувство говорит мне подождать еще чуть-чуть.
Хорошее чутье. Я проснулся посреди ночи от прорывающегося через темноту звука голоса ИСП и мерцания красных ламп. Все как в тумане. Даже мысли. Я попытался встать, но в глазах потемнело, и я упал рядом с койкой.
Каким-то чудом я умудрился залезть в свой скафандр и застегнуть его. Тяжелый, неподъемный, он прижал меня к полу. Я был в нем словно в коконе, тяжело вдыхая. Переговорник внутри скафандра разразился голосом ИСП:
– Утечка кислорода. Прошу членов экипажа проследовать в безопасные зоны. Персоналу, участвующему в ликвидации утечки, необходимо надеть кислородные системы.
– Почему так поздно сообщила? – хрипел я, выдыхая пустой воздух.
– Винсент, сообщение было активировано в момент фиксации утечки, – она переключилась только на мой канал, параллельно транслируя себя еще и по общекорабельной связи.
– Почему так поздно?
– Винсент, сообщение было активировано в момент фиксации утечки.
– Да иди ты!
Я хотел уже встать и начать искать выживших. Но не мог. Кислород из системы скафандра только начал поступать, и сил у меня не появится, пока не отдышусь. А дальше как пойдет. Такое быстро не проходит. Я пропустил заторможенность и тошноту во сне. Теперь потери сознания и слабость. Долго же я был без нормального воздуха.
Каждый вдох приносил жизнь. Я словно чувствовал вкус этого живительного воздуха. Он был полон кислорода. Я ворочался в просторном скафандре, постоянно переворачиваясь то на бок, то на спину. Страшно, ели этот скафандр остался единственным безопасным местом.
Около часа понадобилось, чтобы появились силы оттолкнуть себя от пола. Переносной комплект подачи кислорода был бы лучше, но он истрачен еще в первые недели работы над реактором. Одна беда за другой.
– Каков процент содержания кислорода от нормально? – спросил я ИСП, истекая потом от тяжести костюма.
– Одиннадцать процентов.
– Выжившие? Есть?
– Несколько человек. Находятся на капитанском мостике. На связь не выходят.
– Живы?
– Верно.
– Каков процент содержания кислорода на мостике от нормально?
– Восемь процентов.
– Блядь!
Я побрел к единственно возможному месту, откуда могла начаться утечка. Двери почти беззвучно открылись передо мной, заглушаемые скафандром и низким содержанием воздуха в атмосфере вокруг. Умереть тут было бы глупо.
Гермоворота со скрежетом опустились, и дозиметр взревел как безумный. Скафандр защищает от радиации, но не от такой. Я взял с пола канистру с остатками электролита и вылил жидкость на заваренную год назад пробоину. Ничего.
Жидкость как растеклась лужей, так и стояла, никуда не уходя.
– Доступ в техэтаж. Где? Через разгрузочную секцию?
– Верно.
– Свяжи с капитаном МакКреем, с «Надеждой Человечества».
– Выполнено.
По внутренним часам была глубокая ночь, и сигнал пробивался до дома, не давая надежды, что отец ответит быстро.
– Слушаю! – он моментально ответил.
– Пап, тут ЧП. Нужны права капитана «Канады»… – борясь с одышкой, выдавливал я.
– Что за ЧП?
– Долго… объяснять. Утечка, – я тратил воздух туда, куда бы не следовало. Запас скафандра тоже ограничен. Не прошло и минуты, как отец вернулся в эфир.
– Готово. Права твои.
– Спасибо.
– Сын. Может, ты вернешься?
– Да все нормально, – нагло врал я, еле кряхтя в переговорник.
Ни хрена не нормально. Я еле волочу ноги, а в глазах темно. Если бы не герметичный скафандр, то я тут же бы и наблевал. Нужно сдержаться. Слюна подступает к горлу, а я взмок, передвигаясь в этой тяжеленной скорлупе.
Я подхватил сварочник с кучей перепутанных между собой проводов и волоком начал тащить его в другой конец коридора.
– ИСП! Откачай воздух в общем пространстве корабля, кроме мостика. Срочно!
Прошла минута, может быть, две, пока я двигался в сторону спуска в техэтаж. Звуки вокруг меня пропали, остался лишь яркий свет, что с трудом пробивался в заплывшие глаза.
– Сделано.
– Какой объем?
– Четыреста двадцать семь кубических метров воздуха при нормальной плотности.
– Снабжай капитанский мостик, загерметизируй их двери. Поставь запрет на выход.
– Слушаюсь, капитан.
– Рециркуляция только на мостике. Остальное оставь безвоздушным.
Воздуха нет. Искать пробоину придется интуитивно, космос больше ничего не высасывает. Будет трудно, но надежда есть.
Блядь, как же тяжело. Я спотыкаюсь. Падаю. Ползу. Потом снова поднимаюсь на ноги. Чертова гравитация. В космосе скафандр был таким легким.
Я не работал в нем над ремонтом реактора. Нежные руки уже покрылись кровавыми мозолями. Слишком редко я работал руками в этом костюме. Вот он, час расплаты. Если какие-то Боги и были, то они остались вокруг материнской планеты, на ее «небе». Тут Бога нет, лишь бездушная чернота, что насовывает мне последний год на каждом углу и повороте.
– Открывай люк.
Напольная пластина сдвинулась, и передо мной появилась лестница с мелкими ступенями, что вела на уровень, который никто и никогда не посещает. Куча пыли. Она оседает на силовых кабелях и магистралях водо- и воздухопроводов. Провода толщиной с бедро здорового человека. Твердые, недвижимые. Черные.
Я шел и путался в паутине коммуникаций, волоча на себе сварочник. Иногда, вместо того чтобы перешагнуть через препятствие, я просто переваливался через него и вновь вставал на ноги. Хоть мне становилось лучше после появления вокруг меня воздуха, но усталость и тяжесть никуда не делись.
Свет. Красный, белый, синий. Блядь! Да она же искрит. Если бы не костюм, то меня уже давно сожгло бы на этом техэтаже.
– Глуши реактор! – закричал я. – ИСП! Глуши чертов реактор!
– Попытка //ОДИН//… Неудача… Попытка //ДВА//…
– Почему? Отвечай!
– Невозможность сомкнуть гаситель реакции.
– Обесточь техэтаж!
– Это поведет за собой отключение систем жизнеобеспечения.
– Капитан имеет право принять такое решение!
– В таком случае…
– Да, трибунал, я знаю! Отключай долбаное питание!
– Выполнено.
В техэтаже повисла кромешная темнота. Лишь красное оплавленное пятно на корпусе корабля горело во мраке. Я включил фонарик скафандра и практически на ощупь побрел к месту обрыва.
