София Устинова
Сердце Аспида: Жена поневоле

Глава 8

Дамир

Я лютовал в своей комнате. Ходил вперёд-назад, скрипя зубами, сжимая кулаки да бранясь на все лады.

Что происходило?

Не узнавал сам себя…

Что творил? Какого лешего…

Мерил комнату злым шагом, пока опустошённо не сел в кресло перед окном, вид из которого был главной особенностью крепости. Самую верхнюю часть башни занимает моя комната: и опочивальня, и кабинет здесь. Но в моей крепости таких две. Вторую обжил чокнутый ведьмак, денно и нощно изучающий небо и звёзды. Чертит схемы, рисует карты, и, ежели б мне его труды не приходились по вкусу, ноги бы его у меня не было. Но благодаря ведовским исследованиям, я всегда легко находил дорогу домой, как бы далеко не залетал в своих странствиях.

И вот, сидя перед любимым от пола до потолка окном, коих в комнате три, дабы обзор был без слепых зон на все края острова, я бездумно смотрел на широкие поля, леса, очертания далекого села, что с каждым годом ширилось и расползалось.

– Дамир, – раздался робкий стук в дверь, и я нехотя отозвался:

– Чего тебе?

В комнатку тенью скользнула Вейта.

По бою её сердца слышал, как волновалась. Осторожно подступила со спины. Ладони положила мне на плечи. Чуть дрогнула в желании напомнить о себе.

Она моя любовница из последних. Тоже жервопринесённая. Откуп из тёплой страны, где оказался пролётом, но задержался.

Я привык к разному приёму, а там меня встретили богато. И интересных вещей надарили, и дев одна краше другой предлагали. Но подобные лакомства у меня надолго не задерживались. Аспид не терпел никого рядом! Ежели Дамир-человек шёл на общение и давал себе слабину – подбирал жертв, то Аспид, попадись они под горячую руку, вернее коготь-клык – и нет. Участь у таких жертв была только одна – смерть.

Потому человек во мне и был в растерянности: Вольху выбрал не я, а Аспид! Чего доселе никогда не было.

Не сожрал в пещере, когда она жертвой ждала.

Не разорвал, когда заприметил её с другим, хотя поведение благоверной бросило тень на её репутацию.

Не убил, притащив в крепость и учинив насилие.

И ежели мне было неприятно и скверно за то, что нарушил слово и не дал Вольхе обещанную седмицу, то Аспиду… плевать… Он пожелал, он взял, несмотря на сопротивление. Взял силой… и что удивительней, всё равно оставил её в живых!

Вейта огладила мои плечи жаднее, уверенней:

– Я знаю, что ни одна нежная и слабая княжна не способна Аспиду угодить, – тихо прошептала, носом уткнувшись в затылок. И ежели раньше спокойно к этому относился, сегодня стало противно.

Я порывисто встал с кресла, избегая прикосновений:

– Что она делает? – как бы невзначай бросил, пройдясь до окна.

– Не знаю, – недовольно протянула Вейта. – Когда я уходила, она вроде… плакала в углу.

– Так сходи и узнай! – надоело слушать девицу.

И без того забываться стала. Пора место указать.

Да и не до неё.

Мне бы голову и сердце вернуть к разумению.

– Не хватает, чтобы руки на себя наложила. Мне некогда другую для брачевания искать, – отрезал сухо, опять к окну повернувшись.

Рукой в стену упёрся, бездумно на свои земли глядя, и задумчиво добавил:

– Воды тёплой сделай, – знал, что ещё Вейта не ушла, – помыться бы ей. И свежую рубаху для сна! Поутру ежели ещё будет жива, платье какое-нибудь дай, а это в порядок приведи.

– Знаешь ведь, я плохо шью…

– Не пойму, на кой я тебя ещё не выставил, – буркнул в сердцах.

– Зачем ты так, – всхлипнула девка. – Я ведь дышу тобой…

– Оно мне не надобно! – отрезал резче, чем стоило б. – А платье Вольхи, Шануре отдай. Она починит аль выкинь его просто, – зло опять накатило.

Слышал недовольное сопение Вейты, но она знала, что мне перечить нельзя, потому тихо комнату покинула.

Остаток ночи промаялся, всё больше себя ненавидя и требуя от Аспида угомониться. Готовился к встрече с женой, даже повиниться хотел, но на завтрак девица не спустилась.

Решил, что устала, и по делам улетел.

На обед Вольха тоже не явилась.

Я заскрежетал зубами, усмиряя Аспида, готового молодой супружнице её место показать, но терпеливо проглотил бойкот.

Решил дать ей время одуматься, в себя прийти, и вновь делами озадачился.

Но и на следующее утро Вольхи было не видать.

– Где она? – Вейту к себе вызвал.

– В комнате сидит, – недовольно пробурчала прислужница, глаза от пола не отрывая.

– Она хоть что-то говорит? – прищурился, жадно выискивая хоть намёк, что Вейта обмануть захочет.

– Нет, – равнодушно повела голенькими плечиками прислужница. Она знала, как я любил красивое женское тело. У неё была восхитительная фигура: полная грудь, тонкая талия, длинные стройные ноги… И как меня возбуждали откровенные наряды, коих в этих землях не носили. Да и Вейта была из тех краёв, где женщины в платьях до полу ходили. И верх скромнее, грудь плотнее сокрыта, руки до запястья.

Но когда я ей показал комнату с вещами из тех стран, где успел побывать, она взяла за привычку мой глаз радовать разными платьями. Не стеснялась, не смущалась… Ей и самой нравилось примерять всяко-разно. И ежели раньше я бы ценил смелость прислужницы, то сейчас её наряд показался вычурно наглым и не к месту откровенным.

– Мне её позвать? – без явной охоты уточнила Вейта.

– Нет. Проголодается, спустится… – отпустил девицу, оставшись в злом одиночестве за огромным столом в пустом зале.

 «Проголодается!» – убеждал себя до ужина. Но как солнце стало клониться к горизонту, и до меня долетел запах из кухни, где над блюдами колдовала Шанура, не выдержал. Терпение лопнуло, и я ворвался к ней в комнату.

Вольха

По опочивальне бродила, руки заламывала, зябко за плечи себя перехватывала и вздрагивала от каждого шороха, страшась, что Аспид по мою душу и тело крадется.

Не отошла я от первой близости, не готова к следующей. И ежели плоть не болела, то страхи из головы так просто было не выгнать. Вот и пребывала в постоянном ужасе, мыслями не могла собраться, силами…

Может, это я так мягка телом и слаба разумом, что не выдержала первого сближения с мужем? Может, я, глупая, без причины сразу слёзы распустила да на Аспида дурно подумала?

Раньше бабы… да что уж там, и боярские дочери, жены, и княжеские, насилию подвергались при каждой проигранной войне аль набега соседа. Они привыкшие были. Горько, тошно, но подобное часто случалось, вот и входило в правило. На то не роптали, проглатывали боль и дальше жили…

Правда, давно это было и только в неспокойное время. А мы уж боле века не знали войн и жестокости. У нас редкий мужик бабу свою колотил, насильничал. И ежели случалось – оно осуждалось, наказывалось…  ежели жертва решится ссору из избы вынести да с жалобой к князю явится.

А может, у Аспидов так принято? Придавил, пар спустил – свободна! Без нежности, ласки, слова доброго.

Как животные спаривались.

У них тоже не особо с любовью, лишь на инстинктах, дабы потомство завести.

Ох, Великая Лада! Что ж это, мне досталось в мужья ЖИВОТНОЕ?!

Ох, нет!! Не готова я к подобному. Не по мне такие забавы. Не по мне такие отношения. Не выдержу я брака с чудовищем!

Как пить дать сбегу аль руки на себя наложу…

Мысль выпорхнула… Я испуганно взвизгнула, когда тяжёлая дверь со стуком распахнулась, а на пороге Аспид окаянный застыл. Зелёные глаза опасно сверкали, от него веяло яростью и опасностью. Точно хищник перед прыжком.

– Тебе разве не велено было спуститься? – вместо благодушного приветствия зло прищурился, ноздри прямого носа дрогнули.

– Вейта звала, – призналась тихо. Позорно зубами проклацала, не то от неописуемого страха, не то от холода.

– Так в чём дело? Недуг подхватила какой аль характер решила показать? – ощупывающе взглядом по мне пробежался, стопоря на самых постыдных участках, кои старательно прикрывала руками.

Нет, не была раздета. Вейта принесла наряд со словами: «Господин велел вам это надеть!».

Я два дня в ЭТОМ мучилась от холода, уж тела не чувствовала, время от времени в одеяло кутаясь, а тонкая ткань непристойного платья совсем не грела. От стыда, что такой открытый наряд на мне, нос страшилась из комнаты показать.

Лучше с голоду умереть, чем от стыда сгореть!

Думала, Аспид оставит меня в покое. Ан нет…

Неужто он такой монстр, что заставит меня ходить полуголой по крепости? Как прислужницу… а на ней такое платье, что у меня от смущения щёки каждый раз вспыхивали, как её видела.

– Я не голодна, – солгала, не моргнув глазом. Вернее, не сводя их с него. Таращилась и ждала броска Аспида, выплеска гнева… своей смерти.

– Два дня уже прошло, – напомнил, как давно я ни крошки хлеба во рту не держала. – Ты мне полудохлая не сдалась. А ну ступай вниз, – глухо прорычал Дамир.

Как заяц трусливый тряслась, но головой упрямо покачала:

– Нет! – судорожно края выреза платья на груди сомкнула плотнее, прикрывая непотребство. Аспид лютовал взглядом, желваки ходуном ходили.

Проследил за моим жестом… Глаза сильнее обычного полыхнули зеленью. Не то скрипнул зубами, не то рыкнул. В два шага подле оказался, пока я по стене спиной размазывалась, молясь, дабы смерть быстрой была.

– Мне не прекословят! – отчеканил ровно, но вкрадчиво. – И ежели велю выйти к столу, ты выполняешь! – без нежности дёрнул к себе.

– А разве я в неволе? – испуганно хлопнула ресницами, не веря ушам и еле с дыханием справляясь. – Жена…

– Нет, ты не невольная, но в Моём доме! – выделили значимо, давая понять, что прав у меня не боле, чем у гостьи. – А в обязанности жены – а на браке вы особливо настаивали – входит угождение мужу. Повиноваться, ублажать, почитать, слушаться, не перечить…

– Любить не заставишь! – не ожидая от себя, прошипела, еле сдерживаясь, дабы не плюнуть.

– А вот её-то мне не нужно! – Так же резко отозвался Дамир. Махом мои руки разомкнул, бесцеремонно уставляясь на грудь, кою тонкая ткань так облизывала, что соски бессовестно торчали, не скрывая моей голой плоти.

Я задрожала сильнее, рыпнулась было, да сильно за запястья меня удерживал Аспид. Рассматривал нагло.

Шумно выдохнул, будто ему под дых врезали и бросил в сторону… Вейте, топчущейся в дверях:

– Это ты ей платье это дала?

– Так вы же сами велели, – пробурчала прислужница, руки на боках уместив. – Мне показалась ей пойдёт: и цвет, и ткань, и пошив… Разве нет? – вскинув брови, наморщила носик, но уж больно тёмные её глаза лукаво поблескивали. – Вроде выгодно все её тощие кости подчеркнули…

– Прочь ступай, – отчеканил Дамир, опять на меня уставляясь.

Ох, и дурно мне стало от мысли, что деспот задумал. А что у него на уме было, и на лице ясно читалось.

Глава 9

Дамир

Ни на миг не поверил прислужнице.

Нравы в их краю куда вольнее тех, к коим Вольха привыкла. Характеры взрывнее, поведение свободней.

Не думала она о том, чтобы княжну для меня краше сделать. Чуял я в ней ревность и зависть, желание избавиться от соперницы.

Вот только просчиталась Вейта: алое платье невероятно шло Вольхе. А то, что смущалась жена, укрыться старалась – с непривычки.

Невдомёк ей, что для меня подобные наряды не в новинку. Стольких девиц встречал, в стольких одеждах, что никто на земле, окромя меня не видал. Разных во всём: и кожей, и цветом волос, глаз, телосложением, нравами, обычаями, повадками. Тихие, робкие, наглые, развратные, умные, глупые, красивые, простенькие…

Уж не ведаю, почему, но Вольха лакомством не для Дамира была, а для Аспида, и плевать ему на то, что худая и пугливая. Будоражила она его. Заводила… Дерзким взглядом, острым языком, лютой ненавистью и нескрываемым желанием сопротивляться.

Да, именно эта черта в ней особливо кровь мою горячила: сражаться с тем, кто заведомо сильнее, пререкаться, зная, что может прилететь смертельное наказание. Дура аль сама в кураже, пока не разобрать, но раз сразу не убил, значит играть с ней Аспид будет и дальше.

– Не смей, – нервно головой мотнула Вольха. В огромных глазах плескался ужас, кровь от лица отхлынула. Её упрямство улыбку вызывало и полнейшее недоумение. Неужто, не разумит, что Змию от её сопротивления ещё слаще?

– Не сметь «что»? – даже не ведал, на кой глумился. Когда пришёл ни мысли не было к близости принудить, но сейчас в моих руках… тощий птенчик был такой трепетно-жалкий, что лишь подогревал аппетит у оголодавшего в миг Аспида. – Думаешь, я только и мечтаю, как тебя поиметь? – хмыкнул, с горечью ощущая, что жутко лукавил: ведь и правда хотел жену.

– Нелюдь, – процедила, опять дёрнувшись, словно полагала, что могла из моего хвата вырваться. – Что б тебя…

Сдавленно всхлипнула, когда в кольцо рук её зажал да в себя впечатал.

– Что меня? – улыбнулся криво. Она продолжала меня пилить лютым взглядом, и я, дабы не показаться ещё большим чудовищем, решил спешно ретироваться. Но так, чтобы она не поняла, что я на грани на неё наброситься и опять снасильничать.

– Ужин стынет! – выпустил из объятий, но очухаться не дал. К выходу шагнул, её за собой утягивая.

– Я не голодна, – ещё пыхтела недовольно Вольха, едва за мной поспевая.

– Посидишь подле, ежели мне того хочется, – отрезал, торопливо соображая, взаправду, на кой её за собой тащил? Убедился что жива, и пусть бы дальше сидела в своей комнате, ежели так нравится!

За спиной гневной фыркнула жена, и я расщедрился на разъяснение:

– Не убудет с тебя, мне компанию составить, – зубами проскрипел, по ступеням спускаясь.

Уже внизу, в зале главной, рывком девицу к её стулу подтолкнул. А когда понял, что она и не собиралась по-хорошему уступить, насильно усадил, руками на плечи надавив:

– Сядь, – до своего места размашистым шагом прошёл.

Руки на стол водрузил, глазами обшаривая убранство. На столе уже ужин остывал. Шанури и Татуа, как всегда, накрыли столько, словно у меня гостей полный дом.

– Ешь, – проскрипел зубами, пригвоздив Вольху пристальным взглядом.

– Я же сказала… – начало было, но умолкла, опустив голову. На смиренность не походило, скорее… от бессилия, нежелания попусту ругаться. Как же она меня дико раздражала.

Ежели вначале купился на кроткий нрав, то опосля того, как её застал со Светозаром, больше не верил в её благочестивый образ воспитанной княжны. И смущение, когда увидел её в доме и пещере, лишь из-за непривычки, а не потому, что стыд девичий испытывала. И даже то, что невинна оказалась, моего мнения о ней уж не изменит! С характером жена досталась. Кровушки моей попьёт!

Уже начала… сначала взорвала терпение Аспида, а вот теперь есть отказывалась, дабы Дамира побесить.

– Ежели хочешь вернуться живой и невредимой домой через год, тебе придётся выполнять мои требования. Они у меня простые, но невыполнение, ослушание… вынудит и меня отказаться от своих обещаний!

– Думаешь, поверю, что ты меня живой собирался отпустить? – не подымая головы, вскинула на меня холодные глаза из-под бровей широких. – Ежели так продолжишь, либо порвёшь, либо сожрёшь…

Умная девка.

– Вот видишь, стало быть, усекла, что неугодных Аспиду он уничтожает, убивает, съедает… мучает. Не мне решать, что делать с жертвой, но меня не советую раздражать. Чем злее я, тем опаснее Аспид, – бросил вкрадчиво, приступив к трапезе.

Девица взгляд в тарелку перед собой упёрла и сидела молча. Меня не напрягала тишина, наоборот хорошо было, спокойно…

– Ежели до утра доживёшь, – минутами погодя решил немного молчание разбавить, – покажу тебе крепость. Расскажу, куда можно ходить, куда нет. А также решим, что ты будешь делать.

– А я не могу просто сидеть в комнате, дабы мы виделись пореже? – уточнила Вольха, чем вывела из себя.

– Ежели думаешь, что я горю желанием тебя созерцать с утра до вечера, не тешь себя такой надеждой. Мне всё равно до тебя!

– Тогда зачем? – заморгала часто, словно в растерянности пребывала. – Блажь? Просто, чтобы вернуть то, что родители обещали… – задохнулась предположениями. – Это же глупо… – помялась несколько мгновений. – Аль сердце тебе моё нужно? – шепотом обронила догадку.

Не ожидал от неё такого. Даже жевать перестал. Так резко вперил взгляд в жену, что она сбилась с мысли на миг:

– Занято оно…

– Мне всё равно, кем занято твоё сердце, Вольха. Мне не нужна твоя любовь, потому что это чувство мне чуждо, как и сострадание.

– Тогда зачем?

– Хочу.

– Я тебя ненавижу…

– Мне плевать, что ты ко мне чувствуешь, – вернул «любовь» с той же искренностью: – Главное, ублажай по моему велению и хотению, и год быстро пролетит. А там долгожданная свобода… – сам не ожидал от себя столько ядовитой насмешки.

– Так тебя вроде и ублажать не надобно. Ты же, как животное. Возжелал – взял.

– Это право не животного, а сильного, – покоробило такое замечание, хотя чего греха таить, сам на звериную похоть пенял.

– От животного человека отличает умение себя в руках держать и не кидаться на слабых. Нет чести в том, кто силу супротив заведомо его слабее применяет, – огорошила едкой мыслью, в коей была разумность.

– Так я и не кидаюсь. Ты жива, здорова, хотя порки заслужила, пока обжималась с княжичем. Аль я чего-то не понял? Пропустил? Нравы тепереча свободней стали, и замужние девки с кем непогоди могут любиться?

Вольха покраснела, рот открыла было, но так и выдохнула, явно слов не найдя.

– Вот и придумай себе за это наказание! Дабы я не переборщил, а то… душа у тебя ранимая, плоть слабая. Не то скажу аль сделаю, а ты и не переживёшь… Как я потом оправдываться перед батюшкой твоим буду? И княжич твой любый роптать на меня станет. А так. Воротишься домой… Светозар у порога аль под окошком ожидать тебя будет, – растягивал слова, пристально следя за женой, – аль у дерева?.. Тебе же так боле нравится, верно?..

Обмолвиться о том, что задело меня их общение, негоже было. Слабость мою показывало. Но дорогА реакция Вольхи на то, что мне ведомо и о чувствах её трепетных, и о женихе из другого княжества, кто давненько пороги их дома обивал, желая заполучить княжну Грозненскую.

И о том, что видел их…

Пусть не всё слышал, но глазам доверять привык.

Вольха со Светозаром под ивой долго обжимались, шушукались, а до этого в доме княжьем княжнич за ней хвостом ходил, следил, момент поджидал, чтобы её заловить… И что важнее всего, а для Аспида раздражительней – она не против была!

А чутьё Аспида под стать звериному – не ошибался Змий на сей счёт… легко считывал эмоции людишек. Остро ощущал, потому и распирало его от неуёмного желания порвать княжича и проучить за то, что посмела сердце другому отдать!

– Видал, стало быть, – шумно выдохнула. – Ты прав, – кивнула в стол, – недопустимо то было, – в тихом тоне вина плескалась.

– И потому ему не отказала в разговоре наедине? – не ведал, что во мне так ревность сильна и слепа. И никак не ожидал, что признание Вольхи не маслом смягчит рану, а солью окажется. Терял я себя… А жена не понимала того, продолжала исповедь:

– Да, то, что не искала с ним встречи, оправданием не может служить. И то, что… – опять сглотнула, слова подбирая, – позволила в разговор  утянуть… виновата. Не в лучшем свете выставила, но… клянусь, что ничего не было меж нами. И я… готова обещанное и родителями, и мной исполнить. Но не уверена, что хватит меня на год… ежели так и будешь… – запиналась на мыслях, – порвёшь скорее…

– А ты не провоцируй, и Аспид будет смирнее ящерки на солнышке, – отчеканил как можно ровнее. Не думал, не гадал, что придётся объясняться с девицей. Не собирался упрекать и себя принижать, обиды выговаривая. И вообще, было, уже послать её хотел. Пусть в опочивальню шурует, да взгляд на вырезе её платья залип.

Забыла Вольха о стыде, смущении… руки под столом заминала, вот и открылся доступ к телу. Белоснежная кожа, коей солнце не касалось. Высокая, упругая грудь. Тонкая ткань так её облизала, что я всю красоту созерцал. И оголять без надобности, но руки чесались… огонь в животе зародился, кровушка буйно побежала.

– Из тебя ящерка… – явно мои непотребные мысли прочитала Вольха и зло запахнула вырез платья, скрывая от меня красоту своего девичьего тела.

Надоел бессмысленный спор и поливание друг друга нелюбовью.

Было, рыкнул, чтоб немедля ушла, да Аспид первее меня до жены добрался. А когда я за рассудок человеческий удержался, смаргивая наваждение, Вольха уже распластанная на столе, повизгивала от ужаса.

Тонкая, вёрткая, а я меж ног её был.

Кровь лавой вены изжигала, во мне пожар бушевал.

Ох, и желал я девицу опять. Плоть крепко стояла, штаны натягивая, и нравилось мне держать Вольху в алчных руках. Дерзко и вольно оглаживать, кожу её нежную ощущать…

По ляжке ладонью скользнул под тонкой тканью платья, подбираясь к цели вожделенной…

– Пусти! – ещё прытче забилась подо мной жена.