Александр Велесов
Банник
Но только не любил он конечно разговоры их слушать, чекистские… а то начнут за здравие, а кончат за упокой.
Этот самый чекист любил водку кушать и по боле чем и господа офицеры, и мужики с сохи.
Водка, как говорили сами чекисты, для них молоком материнским была.
И вот как-то заслушался он беседой двух чекистов. Один из них был лысый с большим брюхом, а второй маленький, коренастый с небольшими усиками. И говорит лысый маленькому.
– Ну что Макар выбил ты из этого Флебенсонова сына где отец их покойник заначку оставил?
– Скоро скажет всё … – скрепя зубами произнёс Макар, – Этот буржуйный сынок итак нам уже и драгоценности фамильные передал, но не всё. Золота там конечно немерено было. Это уж точно. Но папаша в могилу унёс.
– Давай выбивай из него и вместе с зубами! – вскрикнул в конце лысый и добавил – И парку, парку подбавь! Ух – ах!
– Щщщас, товарищ Бондарь, щщщас, мы всю эту контру из них то и выбьем!
– Начни с меня! – аж взвизгнул от удовольствия лысый, когда веник в руках Макара стал окучивать его круглую жопу. – Выбивай эту сволочь! Выбивай её раз этакую! Вот так, вот так. – замлел он.
– Давайте товарищ Бондарь я Вас холодной водой окачу и предлагаю в предбанник за водкой сходить.
– Давай окати родимый, окати. Уффф… – в конце вздохнул лысый, – Всё пошли водки храпанём!
И они поплелись в предбанник, а тут Дементий тут как тут и ему ж охота дальше дослушать о чём эти чекисты ещё гутарить будут.
– Я вот что скажу тебе Макар, – закатив глаза произнёс товарищ Бондарь, а потом вдруг словно спохватившись заорал как резанный, – Прохор! Прохор – окаянный!
Тут словно из-под земли возник старый мужик, худой и длинный как жердь, с длинным орлиным носом и зачёсанной назад седой чёлкой. Это был последний банщик из тех, кто выжил после всех революций и войн. Раньше их три было, а ещё пару дворовых – уборщиков, но после всех мобилизаций и войн остался один лишь Прохор, проработавший в бане никак не меньше чем тридцать последних лет.
Прохор знал всё, но имел привычку молчать и потому при любой власти сумел сохранить себе какой никакой статус. Этот статус свой Прохор кровью и потом выстрадал, как он сам и считал.
Но правда оставшись один из всего персонала Прохор видно из тоски стал всё больше и больше прикладываться к бутылке пока не стал пить запоями. А кормиться то надо и свою половину, больную жену кормить, да и власть новая вроде не обижает, по крайней мере пока…
Баня то во все времена нужна. Потому Прохор и за баней следил и за тем что от былой рюмочной осталось. Ну готовить так как в былые времена повар Лапшинов готовил он конечно не мог, но закуска кой какая у него всегда имелась, ну и водочка само собой тоже не переводилась. Ну и помогала ему по бане девка залётная, что от голода прибилась – Фросей её звали. А жила здесь в комнатке при бане. Была она для него на старости лет усладой и полюбил он её как родную дочь. Своих деток им с Марьей Петровной бог не дал и вот тут Фрося появилась и помогала ему во всём в работе. Правда немного странная была она, словно блаженная что ли … а может из-за голода она умом тронулась? Ребёночек у неё, по её словам, вроде как был, и не один хотя Прохор не одного из детишек её и не видел сроду. А может и не было ребёночка или помер давно? А другие детишки где ж были её тогда? Прохор этого не знал.
А девка и правда странная была. То выйдет во двор с птицами говорить начнёт, и они и правда вокруг неё кружить начинают. То встанет в бане в углу и смотрит долго в упор куда то, пока Прохор её не окликнет. А то сядет и песню какую-то заунывную затянет вполголоса, еле слышно.
И вот Прохору жаль её было до боли и потому приютил её у себя и постепенно прикипел к ней душой и сердцем.
И банник Дементий за ней давно наблюдал и казалось ему, то что будто видит она его. Говорить, она ничего при этом не говорила, но смотреть на него смотрела.
Ну, а что до власти новой то вскоре Прохор понял, что всё человеческое ей тоже не чуждо было, и водочки выкушать с мясом.
Потому Прохор и держал всегда в запасах своих чего-нибудь съестное. Конечно, как ещё при нэпманах водились расстегаи с икоркой, того уже не было, но чего-нибудь вкусное припрятано у старика всегда было.
– Ну что, Прохор, давай неси нам с закромов своих всё самое лучшее! – заорал лысый.
– А что изволите товарищи? – пробубнил в нос Прохор. – У меня и огурчики малосольные есть, и колбаса краковская, и селёдочка с картошечкой отварной.
– Водки побольше и это в первую очередь, ну и остальное тоже тащи. Всё тащи!
– Слушаюсь, – произнёс Прохор и поспешно ретировался.
Сам же он давно понял, что новой власти, как и старому режиму угождать надо, а потому быстренько всё и сварганил.
С чекистами шутить нельзя. Вон давеча сказали мне, чтобы я к вечеру для них одних затопил. Сказал значит сделать надо. А то ещё чего и меня к стенке поставят, хотя и им слуги то нужны. Ладно пойду им жрать принесу,
Вскоре на резном столе из чёрного дерева, последней из оставшегося от прежнего режима вещи, уже дымилась отварная картошечка, густо посыпанная свежей зеленью, блестели пузатые малосольные огурчики, селёдочка с лучком аппетитно была уложена на тарелке и ещё колбаска с чудным запахом свежего копчения и буженина от вида которой аж у товарища Бондаря зашла слюна.
– Так давай наливай Макар! – скомандовал он.
И полилась родимая в рюмки издавая при этом мелодичный тихий звон.
Вскоре ещё через пару заходов в парилку и выпитой полтора литра беленькой товарищ Бондарь совсем разомлел и его потянуло на баб.
– А помнишь, помнишь тех двух мадам, мамашу и дочь еённою, как бишь то звали её стерву? – начал он нараспев.
– А эти что с неделю у нас были, ну да, а мы потом их в расход пустили. – стал хихикать Макар. -Храмсова Лизавета и дочь её – Олечка.
– Ну да, ну да. Сучка кинулась мне лицо царапать и пришлось ей в торец зарядить. Так мы всем ГПУ отрывались потом с ними. Такая мамаша оказалась … Ну прям огонь, орала как самка недорезанная. Строят из себя барышень, а на деле всё одно шлюхи.
– А что может нам и сейчас с кем оторваться товарищ Бондарь?
– Да бабы не помешали бы нам. А где взять то их?
– Так и я видел у этого Прохора девку дворовую, так вроде и лицом ладная, да румяная.
– О точно! А ну Прохор поди сюда! – закричал товарищ Бондарь.
Вошёл Прохор, видно уже зная зачем зовут его.
– Ты давай-ка приведи нам сюда эту как её зовут, девку твою! – орал напыжившись товарищ Бондарь.
– Так она умаялась больно, не здорова … – промямлил, побледнев Прохор и внутри у него аж сжалось всё.
– Щщщас, мы поправим ей здоровье! – пьяным голосом нараспев затянул Бондарь, – Советская власть тебя от эксплуататоров освободила, а ты тут ерепенишься?! Веди сюда её быстрей старик, а то велю тебя прямо здесь расстрелять как врага народа. – и он, достав из висевшей кобуры маузер повертел его перед носом побледневшего как смерть Прохора.
Фрося и прям хороша с собой, хоть и одета бедно. Ну не то чтоб красавица, но лицом кругла, а груди у ней прямо так и лезли из-под замызганного сарафана, а бёдра при всём при этом были круглы.
– Ну-ка, сядь тут вот с нами рядом, – пробубнил осоловевший товарищ Бондарь. – Макар налей ей водки.
– Не, не буду я, дядя, – пролепетала Фрося.
– А тебя никто и не спрашивает будешь ты или нет. Наливают значит пей. – ответил ей Бондарь.
– Пей дурёха! – смеясь кричал ей Макар, – С самим товарищем Бондарем пить будешь!
– Отпустите меня дяденьки. Зачем я Вам? – взмолилась девка.
– Ты давай бери стакан и пей! Это приказ!
Фрося, закатив глаза опрокинула в рот стакан.
– И по второй давай и за-ку-сы-вай, – пропел пьяный Бондарь, – И вот что, расскажи нам откудова ты такая будешь?
– Мы из тамбовских дядя … С Тамбовской губернии.
– О как! И как родимую тебя занесло сюда? Каким это ветром? – не унимался Бондарь.
– Пришли комиссары в деревню к нам, все припасы забрали, не колоска не оставили. У меня сынок был, от голода пух, его потом тётке родной сюда в деревню привезла. Здесь у Вас вроде посытней то будет. Ну, а сама в город подалась, что зарабатываю тётке всё отсылаю. И вот благо Прохор Силантьич к себе взяли. Он отец родимый и кров мне дал и денежку какую-никакую заработать. Дай бог здоровья ему. – отвечала девка ему.
– А что ж отец твой как ты сказала сейчас, родимый тебя по ночам то жарит небось? – улыбаясь спросил Бондарь.
– Гы—гы –гы! – заржал Макар.
– Не такой он, не такой. Прохор Силантьич хороший.
– Знаем, что нормальный он, а был бы контрой мы бы его давно к стенке поставили. – сказал Бондарь. – И Вас блядей знаем, кулачьё недобитое! Сбежала от комиссаров говоришь? … Комиссары всё для трудового народа в пользу забирали понимаешь!.. А Вы суки и не поняли … Ладно ты это, давай ложись как на пол и портки с себя сымай. Что-то утомила ты меня сегодня…
– Я не … Нельзя мне товарищ начальник … У меня это, как его … Дни красные … – лепетала девка.
– Правильно и красный день календаря заодно отметим! Да, товарищ Бондарь?! Гы—гы—гы! – загоготал Макар.
– А тебя никто и не спрашивает можно тебе или нельзя! – заорал пьяный Бондарь и ударил её наотмашь по лицу.
Фрося упала навзничь на пол и из уголка её рта засочилась кровь.
– Заткни рот свой, блядина, а ноги раздвинь пошире! – не унимался Бондарь. – Давай, Макарка, держи руки твари!
Макар, навалившись на грудь девке стал ей заламывать руки, хотя она не сопротивлялась вовсе и лежала совсем с безучастным видом … Прохор же всхлипывал за ширмой.
– Щщщассс, товарищ Бондарь влупит по самое не могу!
– Щщщщассс, я тебя откомиссарю! – жуя каждое слово бормотал Бондарь.
И вот тут случилось невообразимое … Жбан, который стоял на полке, поднявшись застыл в воздухе, а потом с размаху упал на голову Бондаря.
Макар, не поняв ничего отпрыгнул в сторону, но тут какая-то сила отбросила его к столу, и он головой стукнулся об его угол.
И всё затихло…
Прошло чуть меньше двух часов, прежде чем комиссар Бондарь и Макар пришли в себя.
– Что это было? … – спросил заплетающимся языком Бондарь у Макара.
– А кто ж знает? Нажрались мы с Вами товарищ Бондарь и поэтому ничего и не помним. – ответил ему Макар, помогая встать на ноги.
– Ладно помоги мне одеться и пошли отсюдова быстрей. – сказал товарищ Бондарь, еле-еле одевая свои штаны.
Вскоре они покинули наконец баню. Прохор же помог подняться Фросе и проводил её до своей комнаты.
Держась за плечо Прохора Фрося шла всё время оглядываясь в угол предбанника, откуда на неё смотрел своими красными зрачками Дементий.
На следующий день она встала не свет не заря, умылась и достала из красной тряпочки несколько денежек, которые ей когда-то дал Прохор, взяла их и сходила на рынок, купив там связку свежих баранок и молока.
Вернувшись в баню, она подошла к тому самому углу в предбаннике, выложила баранки на тарелку и налила молочко в мисочку.
И тут взгляд её упал на стол, из-за которого на неё выглядывало два красных зрачка. Она протянула в руках миску с молочком выглядывающей из-под угла тени.
– На пей, – сказала она тени, – Не бойся пей.
Тень слегка задребезжала и через минуту трансформировалась в худого, сгорбленного старичка.
– Так ты что ж всё это время видела меня? – спросил её старик.
– А то, конечно дедушка. – пролепетала девка.
– И ты знаешь кто я?
– Дух ты нечистый, дух бани, – ответила ему Фрося.
– А откуда тебе сила дана меня видеть? – снова спросил её Дементий.
– Бабуся моя мне передала. И я тебя сразу то и увидела, как Прохор меня к себе взял. Благодарствую за то, что за меня давеча заступился, – ответила ему Фрося и поклонилась ему.
– Ты это брось! «Я Банник и меня бояться всем надо», – сказал он ей зыркнув на неё своими красными зрачками.
– А я не боюсь тебя, ты хороший дедушка, – сказала Фрося, – Я вот тебе молочка купила и пряников с баранками, а завтра денежку сыночку моему пошлю – Ванечке.
– Сыночку? – спросил её Дементий, – А где же он?
– Там он у тётушки, у тётушки … – пролепетала Фрося и вдруг попятилась от Дементия.
– А ну погодь, погодь девка – в глаза мне смотри … – приказал ей банник и Фрося после его слов почувствовала, как тело её стало ватным, а глаза будто остекленели от взгляда Дементия.
И тут увидел Дементий такое, что даже его нечистый дух содрогнулся. И после наступившего гробового молчания Дементий произнёс.
– Ты почто дитятко своего съела? Что же ты наделала девонька?
– Дяденьки с красными фуражками пришли все колосинки забрали, военные село закрыли, чтобы не вышел никто. У меня деток трое было, три мальчонка, а младшенький Ванечка. Сначала мы травушку ели, кору с деревьев. А потом…Потом… – разрыдалась девушка, – Голод такой был, что многие умом тронулись и я Ванечку заколола, чтобы двух других моих деток спасти. Месяц мы моим Ванечкой цельный питались. Но потом решили из села бежать, но я одна выбралась. Двух деток моих военные забрали и увезли в город, а куда я не знаю… а я шла долго … Долго шла … Пока вот сюды то и не прибилась.
Дементий долго смотрел на неё, а потом сказал,
– Иди, забудь, что со мной говорила. А теперь знай я сейчас глаза твои отведу, забудешь ты всё это. Забудешь ты и про сыночка своего и всё плохое тоже. Живи как жила раньше, а меня видеть больше не будешь. Да будет так. – хлопнул он в ладоши и исчез.
Фрося долго ещё стояла застыв, а потом повернулась и ушла к себе в комнату.
История на этом, казалось бы, могла закончиться, но только не для Дементия. Для него она продолжалось. Ведь мир не стоял на месте…
Прошли годы … Не стало Прохора, который сначала похоронил жену, а потом и сам почил в иной мир. Вместе с ним ушла старая эпоха.
А тихую помешанную Фросю вскоре отправили этапом в лагерь. Кто-то из её мест случайно узнал в ней свою сельчанку и всплыла история с её сынком. Когда её вызвали на допрос, поняли то что она тихо помешанная. Но в лагерь всё равно отправили … Так она канула в небытие …
Советская власть не стояла на месте, переламывая в своей железной мясорубке судьбы миллионов человеческих жизней.
Поменялось и название бани. Теперь она стала называться, Советская Народная Баня.
Долго не мог забыть Дементий случай с Фросей, тосковал он и по старику Прохору, потому как знал его много, много лет.
И всё бы ничего для Дементия, только шастать к нему стала в гости старуха обдериха. Долго не было её …
А звали её – Бодуня. Старуха была больно надоедлива и любила она особо вредить в те дни, когда мужики парились.
Что двигало ею Дементий не знал, а может она на весь род мужской была обижена. Кто знал? …
Дементий недолюбливал противную старуху, но и побаивался её, потому как среди других банников слух шёл, что обдериха то не простая, а самая что не на есть – шишига, а это считалась даже среди нечистой силы самая злобная тварь.
И не как он понять не мог, что этой Бодунье надобно в бане. Ведь все знали, что хозяин бани с незапамятных времён один и это он – Дементий. Да и видел он последний раз старуху перед самым октябрьским переворотом, а тут на тебе заявилась и видать не к добру, не к добру.
А появилась она как-то ночью, когда Дементий как раз сам помывку делал. Не как он не мог природу свою поломать и потому мылся он в полночь, как и всегда грязной мутной водой.
– Ну что не закис тут один? … – услышал он где-то в стене каркающий голос.
А после из стены вылезла голая синяя старуха, причём с ниспадающими до пола не седыми, а огненно-рыжими, как у молодухи волосами.
–Что заявилась старая?
– А я может до тебя охоча? Соскучилась. И прямо не в терпёж мне. Ведь ты не смотри что я стара, за то огня во мне как в печи во время топки. Отдеру как в последний раз. Хотя у тебя там ещё хоть шевелиться что-то аль нет? – спросила Дементия старуха и ткнула грязным длинным когтем в его торчащую между ног бледную морковку.
– Не замай старая! – рявкнул на неё Дементий.
– О, ты посмотрите на него! Интеллигент хренов! Кому ты нужен со своей морковкой. А ну я же забыла, что ты у нас философ и этот как его романтик, раз тебя раз этак.
– Не обдериха ты, а шишига, самая что не на есть настоящая. – ответил ей Дементий.
– Дура ты! Была б я шишигой, то ты б у меня уже из банника в мокрого слизняка обернулся и потом тебя какой-нибудь мужик ногой в пол припечатал бы и всё.
– Ладно говори, что пришла старая.
– Тебя повидать и пожить малость. Примешь на постой на неделю, другую? – спросила его Бодуня наматывая прядь огненных волос себе на палец.
–Живи что уж там, только не шали больно, а то народ ходить в баню перестанет, скажет завелась дескать нечистая сила.
–Не скажет. Народ теперь в бога перестал верить и в нечистую силу тоже. Народ сейчас верит всё более в коммунизм. – ответила Бодуня, явно гордясь своими познаниями современных терминов.
–Ну это как знать? Как знать?
–Ну пока у тебя перекантуюсь то можа и покуражимся с тобой, вспомним годы наши молодые? – не унималась Бодуня и прямо как блудная девка выпятила свою ногу ткнув её снова Дементию ниже пояса.
– Ну старая не уймёшься всё? Лучше вон воды мутной сколько сегодня вот и помойся с дороги, а потом посидим, поболтаем.
–Ладно помыться мне надобно. – ответила ему Бодуня и нырнула с головой в маленькую лужицу в углу.
А Дементий вытер со лба пот и сам тоже нырнул под каменку.
Вечером того же дня они уже довольно мирно сидели под каменкой и вели меж собой тихую и милую беседу.
–Ну что ты расскажешь мне старый? Чаво делал все годы? Как куражничал? Не посрамил ли дело нечистое? – всё докучала его расспросами бабка обдериха.
–Я старая всё больше задумываться стал о смысле жизни. – со вздохом ответил ей Дементий, – Ведь вот оно как бывает …Мы ведь с тобой вроде то духи нечистые и должны злобливы быть, только вот я порой людям то удивляюсь. Человек может куда более самого злобного зверя быть. Вот помню ко мне всё любили эти как их мать их, гэпеушники париться любили приходить. Ну вроде работа и работа у них…Как и всех. Только вот палачи они и есть палачи. Слушал я их исповеди друг перед другом. Любили они всё хвалиться сколько душ загубили невинных. А главное если так разобраться, то и не за что. Всё больше по доносу или по вообще непонятно почему.
Народ другой стал. Строят они свой хоммунизм, строят, а пока построят его сколько же народу они погубить могут.
– Не пойму я тебя Дементий. Не пойму. И почему ты такой стал?
– Какой такой?
– Малахольный какой-то …Ты дух бани! Ты что должен делать? Своё дело! За баней смотреть, порядок держать, за кудесниками следить чтоб не напортачили чего с ворожбой и само собой самому быть всегда начеку. А ты что ж слюни то распустил! Злобливый народ стал … Злобливый он стал от чего?!
– От чего?!
– От хоммунизму своего! Вот от чего!
– А почему ж от него? – спросил Бодуню Дементий.
– Ну что ж ты бестолковый такой. Они в глаза его не видали и слыхом не слыхивали про энтот хоммунизм, а строят. А если ты про чего не знашь, а тебя делать энто заставят то ты его как построишь? Ась? – не могла угомониться Бодуня.
– Не знаю …
– Вот то-то и оно. Что не знаю… а они тем более не знают. Это как в сказке одной … Слышал небось? … – покосилась Бодуня на Дементия.
– А что за сказка?
–А там послал царь добра молодца туда куда не знаю куда, да за тем что не знаю зачем. – проговорила как скороговорку обдериха, почёсывая при этом свой выпуклый как барабан живот.
– Да действительно задача … -пробубнил озадаченный совсем Дементий.
– Вот то то и оно что задача. А потому и народ стал глупой, а всё из-за того, что он не знает, как жить. Народ в старину всё понимал. Во главе всего царь стоял, потом бояре, опосля купцы, крестьяне и всякий чёрный люд. И заметь ведь каждый знал своё дело. И мы тоже своё место знали. Потому как народ и нечистую силу уважал и это испокон века шло. Народ уважал нас и боялся. А потому и мы при деле были. А сейчас что? …
– Что?
– А ничего? В Бога они не верят и за это ещё в тюрьму угодить могут. А если в бога не верят, то разве в чёрта верить будут? Сам посуди? А потому они и не бояться никого окромя власти.
– А власть то ведь и при царе боялись?
–Боялись да не так как сейчас. Сейчас приедет за ними ночью чёрный воронок и пиши, как звали… Только вот куда? Был человек и нет его … Всё сгинул с концами и даже имени от него не останется.
А народ без Бога – это так … Вот и не понимает он что творит. Народ то …Всё одно – дурак! Ему по ушам насвистели, а он и пошёл сам не зная куда и зачем. Хоммунизму эту …Тьфу – слово то какое то, больше на клизму похожее.
–Вот тебе и клизма. – снова вздохнул Дементий, – А я вот и смотрю раньше то в баню народ, всё больше крещённый хаживал, ну кресты ясное дело за баней все оставляли как положено. А сейчас не то что креста так даже и колдунов не увидишь. Перевелись все что ли?