Александр Тимофеевич Филичкин
На подступах к Сталинграду. Издание второе, исправленное
Павел вдруг ощутил, что его мучает сильная жажда. Он вспомнил о том, что не сделал даже глотка после раннего завтрака, и свернул к источнику влаги. Парень поднял пустое ведро, стоящее рядом на невысокой скамеечке, поднёс к квадратному зеву проёма и опустил в прохладную тьму.
Где-то внизу, послышался приглушенный плеск. Тонкая цепь слегка натянулась. Миномётчик схватился за ручку, прикреплённую к вороту, быстро поднял полную ёмкость и поставил на верхний венец деревянной обвязки.
Красноармейцы по очереди прильнули к краю потемневшей от непогоды посудине. Они несколько раз прерывались, но всё же, напились до отвала и наполнили опустевшие фляжки свежей водой.
Потом оглядели себя и тщательно отряхнули запылённую форму. Нельзя сказать, что она стала чистой, но всё же смотрелась не настолько ужасно, как раньше. Бойцы вымыли грязные руки и хорошенько умылись.
Олег увидел маленький невод, висевший на стенке сарая. Он подошёл к позеленевшей от времени снасти и снял её с деревянных гвоздей, что были вбиты между жердями. Работая карманным ножом, сержант отрезал короткие колья. С их помощью селяне таскали свой бредень по реке и затонам. Сержант свернул короткую сетку в плотный комок и бросил в коляску.
«Молодец командир. Пригодится для маскировки нашего транспорта. Особенно если встанем в кустах». – подумал молодой миномётчик, стоявший поблизости.
Бойцы взяли найденные во дворе топоры, сунули их сзади за пояс и вернулись к трёхколёсной машине. Павел схватился за руль. Олег упёрся сзади в коляску, на которой висела «запаска». Не заводя трескучий мотор, они тронули с места нагружённый шматьём «BMW» и покатили прочь от реки. Красноармейцы добрались до первой межи и увидели то, с чем им придётся, бороться в дальнейшем.
Лесов возле тихой станицы росло очень немного. Древесины, видать, не хватало. Границы обширных участков разделяли только плетни, связанные из тонких ивовых прутьев. Встречались и обычные жерди, закреплённые на редких столбах на уровне пояса. Ни те, ни другие заборы не являлись серьёзной преградой для людей с топорами. Два-три сильных взмаха стальным острым лезвием, и путь дальше снова открыт.
Куда больше проблем, вызывали канавы и грядки. Их разбросало по почве в какой-то странной системе, известной только сбежавшим хозяевам. Где-то, посадки с траншеями лежали вдоль огорода, где поперёк, а где и под каким-то нелепым углом.
Хорошо, что долгое время, погода стояла сухая. Колёса не вязли в грязи, а «BMW» вместе с грузом, весил не более трёхсот килограммов. Так что, два человека могли с ним, всё-таки справиться. Там, где мотоцикл застревал, в ход шли оглобли, снятые с ближайших оград. Павел по-прежнему вёл небольшую машину, схватившись за руль. Олег двигался сзади, упирался жердью в коляску и, действуя, как рычагом, сильно толкал ей транспорт вперёд.
Минут через сорок, красноармейцы миновали все огороды, выбрались на околицу и огляделись по сторонам. Перед ними привольно раскинулась плоская степь, ровная, как обеденный стол. Чуть впереди виднелась купа деревьев, в которой бойцы прятались с пушкой, всего лишь сутки назад. К ней вёл прямой пыльный просёлок.
Сержант выглянул из-за забора крайнего дома. Он разглядел, что часть узкого шляха прекрасно видна пулемётчикам, стоящим возле моста. Пришлось двум бойцам, двигаться по бездорожью ещё около одного километра.
Ровная для стороннего взгляда, степь оказалась усеяна глубокими норами сусликов и других мелких животных. Возле каждой дыры торчал низкий холмик земли, выброшенной зверьком на поверхность. Эти препятствия сильно мешали мотоциклу с коляской. То колесо попадёт в какую-то ямку, то двигатель врежется в кочку из слежавшейся почвы, то низкий прицеп прочно засядет на ней.
Наконец, дорога свернула налево и ушла из-под прицела фашистов. Красноармейцы навалились на «BMW» и, достаточно бодро, выкатили «трёхколёсного друга» на пыльный просёлок. Они с облегчением разогнули уставшие спины, оглянулись назад и посмотрели на оставленную ими станицу.
Со стороны мутной реки послышалась длинная очередь. Похоже, что бил Николай. Спустя пять секунд, ему ответил второй пулемёт, потом третий, четвёртый. Какое-то время, шла перестрелка, затем громко грохнули миномётные взрывы.
Над домами деревни поднялись клубы дыма и пыли. Они встали столбом в жарком воздухе, объединились в тёмное облако и застыли на месте, как причудливый гриб-дождевик великанских размеров.
Пальба постепенно утихла. Над опустевшей станицей повисла невероятная тишь. Смолкшие от шума, кузнечики снова взялись за свои лёгкие скрипочки и принялись выводить однообразные трели.
Олег снял пилотку, размашисто перекрестился и глухо сказал:
– Прощай, Николай.
Павел был комсомольцем с четырнадцати лет. Он с раннего детства не верил ни в бога, ни в чёрта, но, оказавшись на фронте, стал иногда вспоминать Вседержителя. Когда рядом рвутся снаряды и мины, совсем по-другому смотришь на жизнь и Всемогущую сущность.
В родной деревне Домашка парень слышал от старых солдат, воевавших в германскую: «На войне нет атеистов, все верят в Бога». Тогда он возмущался, а теперь призадумался над этим вопросом. Вот и сейчас он не стал говорить, как сказал бы неделю назад: мол, как это так, сержант, молодой человек, а крестится, словно старая бабка?
Вместо привычных комсомольских упрёков, боец обнажил бритую голову и, молча, стоял возле своего командира. Парень сказал про себя, что Олег уже третий начальник за последние дни, а всех, кто был рядом на фронте, даже трудно припомнить. Они прошли мимо Павла большой чередой и сгинули в жарком горниле войны.
Тут поневоле задумаешься: всё ли так просто, как говорят коммунисты? Ведь одни люди гибнут ни за что, ни про что, а другие остаются в живых при любых передрягах. Как он сам, например. Что это, кто может сказать? Простое везение или нечто другое?
Олег надел на макушку, пропитанную потом пилотку, повернулся к напарнику и сообщил:
– По моим скромным прикидкам, мы ушли от реки больше чем на два километра. То есть, вышли из зоны видимости проклятых фашистов, и их пулемёты нас здесь не достанут. Так что, давай, заводи и едем назад, в наш батальон.
Павел откинул кикстартер, ударил по рычажку сапогом, а ладонью слегка крутанул ручку газа. Двигатель тотчас отозвался, уверенно взрыкнул и заработал на одной ровной ноте. Парень перекинул правую ногу через седло, устроился сверху, как на коне, и взялся за руль.
Сержант разместился на заднем сиденье, немного поёрзал и отдал команду:
– Поехали, Павел! Полный вперёд.
Щёлкнула передача, переключённая парнем. Мотоцикл плавно тронулся с места и пошёл по дороге, прекрасно накатанной простыми телегами. Большую часть их пути к тихой станице, Павел сидел на возке, везущей снаряды. Он чутко дремал и не следил за просёлком до тех самых пор, пока их отряд не наткнулся на фрицев. После начала стрельбы, он сразу проснулся, стал вертеть головой и смотреть в разные стороны.
Меж тем, как сержант шёл всю дорогу пешком. По давней пехотной привычке он запоминал все приметы окружающей местности и теперь действовал, как проводник. Командир говорил, куда ехать, когда и где нужно парню сворачивать.
Обер-лейтенант подошёл к небольшому мосту, разбитому взрывами советских снарядов, и надолго задумался: «Первый танк ушёл в воду весь целиком, от траков до башни. Сверху не видно ни того ни другого. Значит, глубина здесь больше трёх метров и перейти на ту сторону, вместе с оружием, нам не удастся. Искать брод очень долго. Земля по левому берегу топкая, и добраться до мелкого места будет проблемой».
Офицер повернулся к куче корявых стволов, принесённых с болота и сложенных на узенькой насыпи. Он посмотрел на спиленные стрелками, деревья толщиной в руку мужчины и с огорченьем отметил: «Они слишком тонкие и очень короткие».
Не брёвна, а обычные жерди, годные лишь на поделки всякого рода. Например, для постройки тех странных заборов, которые крестьяне России ставят вокруг своих жалких участков.
Из них можно связать несколько маленьких плотиков, но растения эти всю жизнь провели на болоте. Они такие сырые, что со срезов сочатся крупные капли древесного сока.
Брось такую лесину в ближайшую реку, и ещё неизвестно, поплывёт ли она или сразу утонет. А если останется на мутной воде, то вряд ли удержит хоть сколько-то груза. Так что, плоты, увы, отпадают. Слишком долго мы будем переправляться всей ротой.
Можно собрать рядовых, что умеют плавать, как рыбы, и отправить с винтовками на противоположную сторону. Пусть солдаты развалят две-три избы, принесут брёвна на берег и свяжут из них большие плавсредства.
Но сколько нужно людей для этой тяжелой работы? Как долго они, будут возиться, пока сделают всё, что нам нужно теперь? А если нагрянут советские части? Что смогут сделать стрелки в одиночку? Их перебьют за пару минут, а мы им не сможем толком помочь.
Остаётся один вариант – мостик, подвешенный на железных канатах. Тросов у нас на машинах достаточно. Перебросим через дыру, пробитую в настиле снарядами, привяжем к ним тонкие жерди и перейдём на правую сторону».
Обер-лейтенант дал несколько громких команд, и работа вовсю закипела. Пока часть фашистов строила мостик, другие следили за берегом, на котором засели враги. Несколько умелых расчётов стояли у пулемётов и миномётов. Они были готовы открыть ураганный огонь, как только, кто-то появится тихой станице.
Меж тем, селение словно бы вымерло, оттуда не доносилось ни звука. Не бухали выстрелы, не мычали коровы, не блеяли овцы. Только однажды кто-то мелькнул поперёк пыльной улицы. Но кто это был, никто не успел рассмотреть.
Дали очередь вслед, так сказать, для острастки и на том успокоились. А кто там бежал, неизвестно. То ли, солдат вражеской армии, уцелевший после обстрела высотки, то ли, местный крестьянин, то ли, просто большая собака.
Наконец, возня с новым мостом завершилась. Умельцы, что вязали жерди к канатам, вернулись назад. Они подняли с досок грязную форму, которую сняли перед началом работы, и принялись одеваться. Такое обычное действие, оказалось не настолько простым, как было с утра.
Оказавшись на солнце, жидкая грязь быстро засохла и затвердела, словно цемент. Прочная ткань встала колом. Перед тем, как натянуть на себя галифе с гимнастёрками, стрелкам приходилось их разминать. После, того, как все оделись, они стали похожи на неведомых чудищ, что вылезли неизвестно откуда. Цвет волос и одежды мерзко-коричневый. Лица и руки в разводах и ряске. Да ещё вонь гадкой тины слышится метра за три, а то и четыре.
Всегда одетый с иголочки, молодой офицер выглядел нисколько не лучше от всех остальных. Он стеснялся неуместного вида и чувствовал себя так неуютно, словно был в этом виновен.
– Ничего, – сказал он под нос себе. – Сейчас перейдём на ту сторону. Займём оборону и помоемся или в реке, или, что значительно лучше, в банях русских крестьян. Холодной водой вряд ли отмоешь засохшую болотную жижу. Заодно, постираем форму с исподним.
Офицер приказал трём отделениям, взять оружие и боеприпасы, подойти к началу моста и встать в шеренгу на северной обочине дамбы. Обер-лейтенант прошёлся вдоль куцего строя, застывшего в положении «смирно». Он брезгливо осмотрел своих подчинённых и их грязную форму. На фоне сожжённых машин мотострелки выглядели особенно жалко, словно те бедолаги, что спаслись во время пожара.
В каждом подразделении не хватало двух, а то и больше солдат, которых убили проклятые варвары. Уцелевшие в ходе боя, солдаты оказались сильно нагружены: на спине ранец с вещами и винтовка «Mauser», на ремне противогаз, штык-кинжал, подсумки и пара гранат, торчащих из-за широкого пояса.
В руках у первого мотострелка, пулемёт «MG 34», у второго коробки с набитыми лентами. У третьего, четвертого и пятого германского воина – части от миномёта калибром 81 миллиметр. У всех остальных, деревянные чемоданчики с минами. Вдруг, этим солдатам придётся, обороняться от наступавших врагов.
По команде своего командира, первое отделение повернулось к реке. Строй слегка растянулся. С интервалом в метр-полтора, фашисты целеустремлённо направились к хлипкому мостику.
Двигаясь длинным гуськом, они подошли к началу висячей конструкции, и там, наконец, осознали все трудности предстоящей им переправы. Фашисты засуетились и стали перекладывать свою тяжкую ношу в левую руку, чтобы освободить другую ладонь.
Делали они это затем, что боялись упасть, и хотели сжать пальцы на тонком канате, что служил им перилами. Справившись с нелёгкой задачей, они наступали на хлипкий настил, связанный из корявых жердей.
Система металлических тросов оказалась весьма неустойчивой. Под ногами стрелков, она стала вилять справа налево и колебаться вверх-вниз, как синусоида. Опасаясь падения в реку, солдаты притормозили и пошли очень медленно, словно калеки, что вернулись с войны.
Обер-лейтенант взглянул на своих подчинённых и понял, что переправа займёт много времени. Эти ленивые увальни еле держались на дрожащих конечностях. Да, под ними шаткая лента, но ведь он, дал строгий приказ: – «Передвигаться, как можно быстрее!» – А воинский долг превыше всего!
Офицер хотел подстегнуть крепкой руганью нерасторопных свиней, но вдруг осознал, его крик ничего не изменит. Придётся стоять и смотреть, как стрелки еле-еле шевелятся. Окажись чужой снайпер на том берегу, и враг перебьёт их всех до единого. Хорошо, что он распорядился свернуть не все пулемёты и миномёты.
Наконец, первые девять солдат целиком втянулись на мост. Второе отделенье стрелков, без команды тронулось с места. Очень медленно переступая ногами, оно двинулось к подвесному мосту. Третий десяток, непроизвольно потянулся за ним.
Остальные, восемь неполных команд, неторопливо готовились к переправе через большую дыру в деревянном мосту. Они собирали выброшенное из «Ганомагов» имущество, разбирали миномёты на части и готовили к переноске «MG 34». На страже остались лишь те четыре «машинки», что следили за вражеским берегом.
Стрелкам сильно хотелось уйти с узенькой дамбы, где все они были на виду у врага. Нужно быстрей перейти на противоположную сторону, как следует окапаться в станице и занять оборону. Оказавшись в траншеях, они покажут «краснопузым бандитам», кто из них лучше воюет. Германцы всегда и везде, легко разбивали диких славян. Всё-таки высшая раса, а не какие-то там «унтерменши».
Николай неподвижно лежал на невысоком пригорке. Он смотрел на проклятых фашистов и думал о том, как лучше всего поступить? Прикинув несколько вариантов сражения, он выбрал один и решил сделать именно так. Ну, а там, как пойдёт, так и будет. Всё равно ему умирать.
Ведь, что это за жизнь с изувеченным телом, парализованным ниже пояса? Слышал он о таких бедолагах. Они существуют долгие годы, но всё это время, не могут двигать ногами и даже не чувствуют, когда испражняются. Кому нужен подобный калека? Уж лучше погибнуть в бою, как настоящий мужчина.
Красноармеец увидел, что десяток фашистов забежали на мост, висящий на тонких канатах. Подвесная конструкция внезапно забилась, словно змея, закреплённая на берегах головой и хвостом. Фрицы резко замедлились и стали передвигаться со скоростью больной черепахи. Бей в кого хочешь, на выбор.
Боец не стал торопиться. Короткие сошки позволяли оружию двигаться в разные стороны. Нужно только слегка сдвинуть корпус туда или сюда, вперёд или назад. Он посмотрел на два пулемётных расчёта, стоящих за дымящимся танком.
Сначала прицелился в тех, что находились по правую руку, потом перевёл на левую пару, а потом ближе к себе, на то отделение, которое неспешно шагало к мосту. Он повторил комбинацию ещё пару раз и понял, что мышцы запомнили последовательность этих движений.
Николай набрал полную грудь пыльного воздуха, шумно выдохнул, затаил на секунду дыхание и начал стрелять. Всё получилось так, как он и рассчитывал. Пара коротких очередей срезала четырёх пулемётчиков. Убил он их или нет, он, конечно, не знал, но все фигуры вдруг странно задёргались и исчезли из его поля зрения.
Руки сами собой, навели тяжёлый «ручник» на солдат, стоящих на узкой дороге, в затылок друг другу. Палец крепко вдавил спусковую скобу. Рявкнуло несколько выстрелов, один за другим. Массивные пули ударили в первого фрица, пробили его тело насквозь и попали в другого.
Упираясь в землю локтями, Николай чуть подался назад, быстро поднял грохочущий ствол и навёл его на третьего, потом на четвёртого, пятого и шестого фашистов.
Мотострелки, валились один за другим, словно костяшки от домино. Они открывали того, кто стоял позади, и стоящий сзади фашист, тоже падал, словно подкошенный. Лишь два замыкающих отделенье фрица успели понять, что же случилось сейчас перед ними. Они увидели гибель «камрадов», бросили свою амуницию и, прыгнув в разные стороны, и ушли от обстрела.
Третья группа солдат, что ждала у моста, повела себя по-другому. Услышав стрельбу с противоположного берега, отделение вздрогнуло, как один человек, и мгновенно рассыпалось, словно кучка тараканов на кухне. Фашисты прыснули, кто куда, спрятались за сожженной машиной и мгновенно исчезли из вида.
Николай не стал их ловить по отдельности. Он перевёл «MG 34» на ближний конец подвесного моста, и ударил по первому фрицу. Тот уже спрыгнул с шаткой дорожки, но не успел убежать. Враг получил три заряда в широкую грудь и, обливаясь потоками крови, рухнул на деревянный настил переправы.
Пулемётная очередь не остановилась на этом. Она хлестнула по тем, что шли позади, и стала срезать их одного за другим. Кого-то сразу убила, кого-то лишь подстрелила. Но и первые, и вторые слетали с шаткой конструкции и с шумным плеском падали в мутную воду.
Оружие и амуниция тянули фашистов на дно, а избавиться от ремней и застёжек удалось очень немногим. Но и те, кто смог всплыть на поверхность, недолго на ней задержались.
Алая жидкость хлестала ручьями из множества ран, покидала каждое пробитое тело и растворялась в воде без остатка. Фрицы пытались добраться до берега, но слабели быстрее, чем успевали доплыть до мелкого места. Обессилев от кровопотери, они погружались в пучину, глотали столько воды, сколько могло в них уместиться, и успокаивались на илистом дне.
Покончив с теми, кто был на мосту, Николай собрался ударить по тем пулемётным расчётам, с которых начал атаку. Он стал поворачивать тяжёлый «ручник», но не успел этого сделать.
Услышав пальбу с противоположного берега, обер-лейтенант прыгнул за танк. Он укрылся за дымящимся остовом и увидел, как его пулемётчики повалились на землю один за другим.
Следом за командиром за машиной укрылось с десяток его подчинённых. Молодой офицер выхватил из кобуры «Walther P.38» и снял оружие с предохранителя. Он навёл пистолет на ближайших к нему рядовых, заорал во весь голос и приказал стрелять по врагу.
Подгоняемые громкими криками, солдаты бросились к пулемётам, установленным на борту погибшей «четвёрки». Высунувшись из-за брони, они посмотрели на берег станицы, занятый советской пехотой, немедленно поняли, откуда стреляют, и открыли ответный огонь.
Очередь ударила в землю справа от плеча Николая. Минуту назад он хотел умереть, но в дело вступил всемогущий инстинкт. Услышав свист пуль над собой, боец ткнулся лицом в рыхлую землю и затрясся от сильного страха. Один кусочек свинца чиркнул по каске, но не пробил прочную сталь, а с визгом рикошетировал в сторону.
Ощутив сильный удар, красноармеец словно очнулся от наваждения и быстро взял себя в руки. Он собрал волю в кулак, поднял голову над пыльной землёй, и снова взялся за тяжёлый «ручник». Солдат прицелился в место, откуда палили фашисты, и нажал на крючок. Короткая очередь срезала фрица, но свободное место немедленно занял новый захватчик. Потом застрочил ещё один пулемёт, за ним ещё и ещё.
Не обращая внимания на сильный обстрел, Николай бил по противнику до тех самых пор, пока не иссякли патроны. Тогда он откинул трофейный «MG» от себя и взял привычную «мосинку». Куда попадали одиночные выстрелы, он толком не видел. Холодный пот залил глаза густой пеленой, а вокруг пехотинца повисло облачко пыли, поднятое пулями недруга.
Несколько горячих цилиндриков задели руки и плечи солдата. Мышцы опалило огнём, но Николай пересилил себя и остался на месте. Раны были не очень опасными, можно слегка потерпеть. Жаль, что кровь утекала из тела, и боец стал быстро слабеть.
Спустя пару минут, хлопнул один миномёт, следом второй, а за ним третий с четвёртым. Мина свистнула над головой, перелетела бугор и врезалась в дом, что стоял у подошвы пригорка. В воздух поднялось облако дыма и гари. В нём замелькали обломки досок и мелкие щепки.
Новая мина ударила по узкой дороге. Третья с четвёртой – чуть ближе к реке. Фрицы внесли коррективы в прицел. Грянул разрозненный залп. Снаряды мелькнули над переправой и, один за другим, попали в позицию советских солдат.
Их протяжного свиста Николай не заметил. Грохнул оглушающий взрыв. Волна детонации от тяжёлых снарядов прошлась над бойцом. Она сжала тело, словно клещами, и разорвала сосуды, питавшие сердце и мозг. Тонкие кровавые струйки немедленно хлынули из носа, рта и ушей. Пульс прекратился, и красноармеец скончался.
Озверевшие фрицы не угомонились на этом и ударили по небольшому пригорку ещё несколько раз. Так сказать, для порядка.
Офицер понял, что в ответ не стреляют, и дал команду: «Отставить огонь!» Он подождал ещё десять минут. Убедился, что на том берегу всё затихло, поправил фуражку на голове и выбрался из-за сгоревшего танка.
Потеряв около двадцати человек, обер-лейтенант начал действовать куда осторожнее. Теперь, через мост пошли два фашиста со «шмайссерами». Все остальные их страховали. Мотострелки смотрели на противоположную сторону сквозь прорезь прицелов своих карабинов и пулемётов.
«Добровольцы» перебрались на противоположную сторону и прижали приклады небольших автоматов к плечу. Они выставили оружие перед собой и, пригибаясь, устремились к красноармейским окопам.
Тем временем, ещё два солдата двинулись вслед за «камрадами». Они осторожно, так же, как первая пара, стали подниматься на холм, где находилась батарея орудий противника.
Четыре разведчика добрались до советских позиций и просемафорили, что не встретили живого врага. Только тогда, офицер успокоился. Он отдал новый приказ, и переправа продолжилась. Но даже теперь, когда на ближайших высотках стояли его вооружённые люди, по шаткому мостику шло не более пяти человек.
Перейдя на ту сторону, фашисты тотчас рассыпались по крестьянским дворам, обыскали дома, погреба и сараи, но никого из живых не нашли. Наткнулись только на трупы трёх человек, раздетых почти догола. Судя по внешнему виду сапог, это были мотоциклисты-разведчики, которые первыми явились в станицу.
Как и положено командиру армии Гитлера, обер-лейтенант не рвался вперёд. Он перебрался в деревню лишь после того, как в ней оказалась вся его рота. Первым делом, он пошёл на бугор, с которого долго стреляли противники.
Молодой офицер увидел несколько тел, лежавших в окопе, засыпанном до половины землёй, и осторожно приблизился к лежащему ничком Николаю. Он глянул на немецкую каску, на «MG 34» без патронов и понял, откуда взялись эти трофеи.
Фашист обратил внимание на кусочек железа, торчащий в спине мертвеца. Кровь, что вытекла из маленькой раны, уже запеклась и стала коричневой. Это говорило о том, что осколок попал в пехотинца давно. Более часа назад. Скорее всего, при первом миномётном обстреле.
Офицер так же заметил, как странно повёрнуты колени и стопы у пехотинца. Выходит, что сотню немецких мотострелков сдерживал один инвалид с парализованными раненьем ногами.
Рассерженный сделанным выводом, обер-лейтенант подозвал к себе рядового, который спустился с соседней высотки, и строго спросил:
– Сколько орудий стоит на вершине?
– Только одна 76-миллиметровая длинноствольная пушка, – ответил рыжий верзила и тут же добавил. – Орудие сильно разбито, а рядом находится погибший расчёт из шести человек.
«И здесь я насчитал пять мёртвых тел. Значит, всего их одиннадцать, – подвёл итог про себя командир. – Ни машин, ни телег мы на дороге не видели. Следов тоже нет никаких. Обнаружен только один, да и тот от мотоцикла наших погибших разведчиков. На нём могли бы уехать отсюда трое бойцов. Выходит, их было не больше пятнадцати, самое многое, двадцати человек.
И эта жалкая кучка славян уничтожила восемь средних «четвёрок», дюжину «Ганомагов», тридцать пять panzersoldat и почти пятьдесят мотострелков. Ещё три десятка получили ранения. Прямо, как триста спартанцев при Фермопилах. Те тоже сражались против огромной армии персов и погибли почти все поголовно».
Офицер вермахта повернулся к неширокой реке, посмотрел на узкую дамбу, усеянную остовами сгоревших машин, и печально сказал про себя: «Нужно признать, что место для артиллерийской засады они выбрали очень удачно. Выбили всю бронетехнику. Нанесли огромный урон в живой силе и сорвали наш рейд по советским тылам.
Ни о каком марше вперёд нет даже речи. Придётся, роте задержаться на месте, пока не подойдёт подкрепление. – Он печально вздохнул и добавил. – А мне остаётся готовиться к переводу в штрафной батальон».
Закончив с беглым осмотром, обер-лейтенант подозвал к себе двух фельдфебелей и отдал приказ:
– Стрелкам выйти на восточную сторону данной деревни, вырыть окопы полного профиля и занять оборону. По одному пулемёту с расчётами оставить на этих высотках. – Он указал на холм, где стояла разбитая советская пушка, и на траншею, где лежал Николай и его четыре погибших товарища.
Офицер помолчал и угрюмо продолжил: – Сейчас очень жарко. Поэтому мы не можем здесь ждать, пока появиться специальная зондеркоманда. Приказываю, собрать все трупы убитых и предать их земле возле местного кладбища.
Он немного подумал и тихо закончил:
– Противников тоже похоронить. Они хоть и наши враги, но доблесть и смелость солдат мы должны уважать.
Обер-лейтенант спустился с бугра, на котором стоял, увидел бегущего к нему ординарца и повернулся навстречу. Он выслушал короткий доклад и, наконец-то, услышал приятные новости.
Расторопный денщик сообщил, что для командира найдена приличная чистая хата. В баню натаскали воды, печь растопили, и приблизительно через час, можно будет помыться горячей водой. Запасной китель и галифе денщик уже постирал и повесил на солнце сушиться. Когда господин офицер покинет парную, вся одежда будет готова к немедленной носке.
Пока обер-лейтенант приводил себя в надлежащий порядок, мотострелки рыли траншеи и гнёзда для пулемётов.
Только к позднему вечеру, фрицы закончили с земляными работами по обустройству окопов, и устало взялись за погребенье погибших. Они собирали убитых «камрадов» и, чертыхаясь, таскали их на местное кладбище.
Причём всех погибших, пришлось транспортировать с противоположного берега. В том числе и утонувших в болоте, и обгоревших, как уголь, танкистов. Мёртвые мотострелки не доставили особых проблем. Взяли за руки, за ноги, и понесли, словно куль с корнеплодами.
А вот с panzersoldat возникло очень много мороки. Каждого мертвеца нужно было достать из железной «коробки», где он сгорел практически заживо. Обычно танкиста не удавалось извлечь целиком, и он распадался на части.
Сдерживая рвотный позыв, живые фашисты собирали куски чёрных тел и складывали на плащ-палатку. За неё бралась пара крепких солдат и волокла тяжкий груз по подвесному мосту. Настил под ногами ходил ходуном и грозил сбросить процессию в мутную реку.
Интенданты полка остались далеко позади. Готовых гробов и всего остального, что нужно в такой ситуации, к сожалению, никто не привёз, а делать домовины на месте, мотострелки не могли. Колхозники разбежались в разные стороны, а плотников среди немецких солдат, увы, не имелось.
К тому же, в убогой деревне не нашлось нужного количества досок. Найденных вокруг материалов хватило лишь на кресты и таблички. Пришлось класть погибших в могилы, прямо как есть, одетыми только в грязную вонючую форму.
«Камрады» мёртвых солдат, конечно, роптали, но ничего не могли с этим сделать. «Хорошо, что их предали земле, а не бросили на поверхности, как прочую падаль», – втихомолку, болтали они меж собой.
Ближе к полуночи, скорбное дело всё же закончили. Возле горстки могил местных жителей появилось почти девять десятков новых крестов. На каждом из низ висела железная каска с хищным германским орлом. Ниже виднелась табличка с фамилией, именем, и званием погибшего фрица.
Убитых советских бойцов закопали в одной большой яме. Какой-то фашистский стрелок воткнул в неё острый осиновый кол и угрюмо сказал:
– Чтобы эти славяне не восстали из ада.
