bannerbannerbanner
полная версияСборник стихотворений. Понемногу обо всём

Александр Сергеевич Глухов
Сборник стихотворений. Понемногу обо всём

Думали, что он – дебил.

Только, будучи крапленой

Картой, он врагов побил.

Дал раскладку для начала:

Алчный питерский пасьянс.

А страна его венчала,

Он же создавал альянс.

Странны времени приметы

И, обыденны уже

В стельку пьяные валеты,

Туз и дамы неглиже.

Тут примкнул и дал оценку

Прощелыжный господин –

Король Миша «Два Процента»,

Из московских – он один.

Но недолго тяжким грузом

Восседал король Мишель.

В чем-то не поладил с тузом

И был вытолкнут взашей.

Нефтяной король – персона,

Жил, не ведая грозы.

Вякнул раз – и сразу в «зону»

Кандидатика в тузы.

Коротышку подобрали

И в валетики ввели

В спецколод крапленый ралли,

Он намечен в короли.

Из последнего валета –

– Шулерские гранд-азы

Проскочила немочь эта

Прямо в кресло – в лжетузы.

Полный спеси, при параде,

Суетливый карапуз

Сдал позиции не глядя,

Недомерок псевдотуз.

Дни летят, уходят годы,

Но не рвется фальши нить.

А засалится колода,

Тут легко ее сменить.

Карт крапленых выбор славный,

На любой и вкус, и цвет,

Только тузик самый главный

Несменяемый. О, нет!

Как престижно его славить!

Господа, о том ли речь?

Как страной он может править,

Коль не смог семью сберечь?

Кандидатов – аж излишек,

Хочется таким всего

И, на троне, королишек

Поменялось – о-го-го!

Коль король, то – враг народа.

Гарантировано – вор

И крапленая колода

Правит, мутит до сих пор.

Карты есть, шестерки ниже,

Там амбиции – мелки:

От души кутнуть в Париже,

Катерок взять для реки.

И грызня среди валетов,

Дам, шестерок, королей.

Уж не счесть какое лето,

Все серьезно – без соплей.

Шакалиная порода!

Вы собачтесь не в ущерб.

Не забудьте – у народа

Есть и молот, есть и серп.

23.10.2021г.

Кто генератор полит-идей?

Кто разрывает народ на части?

Не может, в стране, быть лишних людей.

Это – недоработка власти.

Мудрена кинематика

Во властненьких структурах.

Тут вам не математика

И, не литература,

И не деяний жжение.

Заведено веками:

Приводится движение

Деньгами и пинками.

Брат писатель! Не до шуток

Не ленись изобличать

Всех полито-проституток.

Грех – угодничать, молчать.

В памяти людской,

Сельской, городской,

Долго сохраняются былины.

Твердою рукой,

Строчка за строкой,

Пишется о времени старинном.

О делах былых,

Добрых или злых,

Память непременно сохраните.

Так, из века в век,

Мудрый человек

Поколений связывает нити.

1991 год

Дни черны, все вокруг не мило,

Старый мир – топором ко дну.

Закопали живьем в могилу

Дорогую мою страну.

Рома

Памяти моего племянника

Глухова Романа, трагически

погибшего от руки наркомана

Был простой, удивительно скромный,

В наше время уж нет таковых.

Добрым взглядом, из вечности, Рома

С фотографий глядит на живых.

Эх судьба! Гибнуть жаль в день победы,

Не в жестоком бою на войне.

Никогда ты не виделся с дедом

Но вы вместе, в земной глубине.

Минут числа и года, и даты,

Никогда ты не станешь седым.

И для нас, дорогой, навсегда ты

Так и будешь – совсем молодым.

Над заштатным Плавском – тяжкий рок,

Фсиновским грозится протазаном:

Каждый мятый плавленый сырок

Мнит себя элитным пармезаном.

И по плану, и от скуки,

Фсиновский тупой бедлам:

Растопырчатые руки

Нагло шарят по телам.

Демагоги! Мозги не парьте,

Охмуряя, в пылу, людей.

Выше, Родина, всяких партий

И дороже любых идей.

Мысль меня, невольно, поразила,

Я вскочил – аж скрипнула кровать:

Партии нужны лишь паразитам,

Чтоб разъединять и жировать.

Лето на Оке

Люблю я лето на Оке,

В большом селе Дединово.

Жара, река и нет в теньке

Желания единого:

Покинуть здешние места

С широкой водной гладью.

А там – работа, суета

И мыслей заурядье.

Нет, у реки я полежу

И окунусь в водицу.

На дальний берег погляжу,

Не тороплюсь простится

Со спуском берега к реке.

И, сколько б дней не минуло,

Люблю я лето на Оке

В большом селе Дединово.

Нас в бараке, в день иной,

Вспомнив время вольное,

Угощали ветчиной

Люди сердобольные.

Я скажу совсем категорично

И не трудно мысль мою понять:

Право править – это всё вторично

Надо ещё знать и выполнять

Тяжкие обязанности власти,

Помнить не о бабах и вине,

И не проплывать дерьмом в балласте,

А помочь измученной стране.

В родных политиканских дебрях

Лиц много старых и былых,

Но в сущности – Аурангзебов –

– Коварных, черствых, хитрых, злых.

Девушка с соседней улицы

Память шевельнулась мудрой ведьмой,

Закрутилась времени юла.

Вспомнил, что на улице соседней

Девушка красивая жила.

Надевала скромные наряды,

Не было крикливых в годы те

И ребята восхищенным взглядом

Вслед смотрели этой красоте.

Был я многих юношей скромнее,

Издали вздыхал, не подходя.

Никогда не довелось мне с нею

Под листвой стоять, под шум дождя,

Целоваться в маленьких беседках

И в любви купаться, как в вине.

Рассказала позже мне соседка,

Что она вздыхала обо мне.

Жизнь текла и добрая, и злая,

Приходила за весной весна.

Где же та красавица былая?

Где и с кем, и как живёт она?

Я надеюсь: день мой не последний

И присел, задумчив, у стола,

Вспомнил, что на улице соседней

Девушка красивая жила.

В давней юности, над тетрадью,

Я мечтал, авторучку сжав,

Не стихов писать заурядье,

А стараться острей ножа

Резать фразами, словом, строчкой,

Видеть светлое впереди,

Чтобы после последней точки

Надрывался восторг в груди.

Я шумел, и мы все шумели,

Только время свое взяло

И, лишь редкостные посмели

Чистых душ сохранить тепло

Злая жизнь хлороформной ватой

Усыпляла, душа мечты

Тягомотиной странноватой

Лизоблюдческой суеты.

Верноподданая рутина,

Фальшь, но встану я в полный рост.

Не могу быть немой скотиной

И займу свой последний пост.

Я надеюсь, стихом забытым

Равнодушия сон прервать.

Каждый счастлив не только бытом,

Нам творить, а не горевать.

С детства прям, дерзким духом сильный,

Стиснув зубы и губы сжав

Я не сдам рубежа России –

– Стихотворного рубежа.

Трудненько жить по дедовским заветам,

Стоя на страже каменной скалой.

Как страшно быть сегодня Пересветом,

Далёким от политики гнилой.

Кривы, ущербны властные дороги,

Грызуться разношерстные команды,

Сомнительны, навязчивы, убоги

Клише официальной пропаганды.

Тяжко бремечко земное

Чуть не каждый пятый – нищий.

Получается сплошное

«Чаепитие в Мытищах»

Непомерного богатства

Не учесть в просторах Раши.

Так откуда это гадство,

Эта супербедность наша?

Из прошлого

Память юности чуть зарделась,

Я скажу без соплей и слёз:

Как же здорово нам сиделось

На качелях, меж двух берез.

Первый лучик в оконной раме

И кузнечиков звонкий треск.

Как встречал комариной ранью

Нас, большой, земляничный лес.

Беззаботного детства годы,

Лето, осень, зима, весна.

Птичьим щебетом спеты оды

Тем, счастливейшим временам.

За рутиной, определенно

Затуманилась даль времен.

Подзабыты первовлюбленность

И заветных мечтаний клён.

Поколение разлетелось

Жизнь пресна и скучна всерьёз.

Как же здорово нам сиделось

На качелях меж двух берёз.

Моросят, не спеша, неделю

Надоедливые дожди.

Потемнели сырые ели

Толи ждёт ещё впереди

Мокрой серости мир бескрайний,

Как измученный шоумен

Мне сегодня откроет тайну

Синусоидных перемен.

В серой скуке и небо тонет,

И холодная ширь полей.

Пролетая, прощально стонет

Клин тоскующих журавлей.

Третий месяц бушует пламя,

Третий месяц горит тайга.

За мышиной возни делами

Не видны миллионы га.

Как плохие артиллеристы,

Всё надеются на авось.

Мол, пройдёт лет каких-то триста,

Зарастёт всё и так небось.

После ни х – хоть потом, хоть голод,

Временщик – перспективы враг.

Не холодный ум – лютый холод

Чинодральный несет дурак.

Мозг кипит, поражен невольно

Нищетой, пустотой, огнем.

Но довольно уже, довольно

Жить сегодняшним только днём.

Кто политики этой автор?

Под напором каких страстей

Убивается наше завтра?

В том числе и его детей.

Планомерно или спонтанно,

Наплюя на любые сроки,

Я высвечивать не устану

Человеческие пороки.

Не гонюсь за славою

В наше время мутное.

Сливки мелко плавают,

Все – сиюминутное.

Чиновник высший – не корней крестьянских.

В мелькании мерзовременных дней,

 

Сегодня процветает россиянский –

– Без племени, без рода, без корней.

Предзимье, утро, выйду за калитку:

В сосульных нитях веточки берез

И хрупкий лед, как слюдяные плитки

Сковал на лужах озорной мороз.

Юмор

Джем, пирожное, рулеты

Потребляю без усмешки

Что зимой, что жарким летом,

Я, на то и сладкоежка.

В парной

Соки жизни, по любому,

Побегут по телу кровью.

И я веником дубовым

Нахлещу себе здоровья.

На форзаце книги – живопись Рубо:

В битве рукопашной рты перекосило.

Неужели братцы стало нам слабо

Отстоять бесстрашно рубежи России.

Тяга к творчеству стала (увы!) угасать.

Что поделать? Старею, старею.

Жаль, не смог научится картины писать

Я ни маслом, ни акварелью.

Сливки армии в сладком сне,

До Урала и за Уралом

И паркетные генералы

Не помогут моей стране.

Блеск погон и медальный звон

Не спасли ни одной державы

И обидно, когда дрожа вы,

Так угодливы на поклон.

Бессмысленны все охи, вздохи

И споры: «Рай был, или гнёт».

Увы, погибшие эпохи

Никто обратно не вернет.

Старых вётел скрип больной, сварливый,

Мокрые плакатики с вождём.

Мы идём угрюмо и тоскливо,

Под ноябрьским ноющим дождём.

Каким стал мир духовно пустотелым,

Душевность тоже спряталась в глуби.

Власть денег и суетность псевдодела,

Успели душу фальшью огрубить.

Вопросов масса: «Кто я, с кем я, где я?»

В ответ чиновник вдохновенно врет…

Нужна простая, главная идея,

Чтоб не плутать, а двигаться вперёд.

Чиновная мерзавчатая свора

Живёт идеологией крысни.

Элитный вор, поддерживает вора,

Но мы же люди, мы-то – не они.

Я верю: сможем, непременно сможем.

Властишки поменяются в пути.

Забудутся их воровские рожи,

А нам, вперед – идти, идти, идти…

Прёт цифра, нагло, напролом,

В правительственном легионе.

В другом с утра поют псалом:

«Коль славен наш господь в Сионе».

Кто по воду, кто по дрова,

У власти приступ анемии.

Народ живёт едва-едва,

Тупняк и рокот пандемии.

Мне сказала бухгалтер Клава –

– Жертва счета-бумажных будней:

– Вы последний поэт из Плавска,

Здесь таких никогда не будет.

Мой ответ был совсем не ласков,

Он прямой был, сухой и ровный:

– Клава, я же совсем не плавский,

Я – егорьевский, подмосковный.

Юмор

Нос обшелушенный,

На дороге грязь.

Врач ума лишенный

Не дает мне мазь.

Долгое терпение людское

Иссякает, спросит гневный рот:

– Вы, когда оставите в покое,

Донельзя измученный народ?

Во власти остался запах лисятины,

Во власти остался запах крысятины

И не выветрится дух рыжей псятины –

– Воро-предательской чубайсятины.

Нащупал в боковом кармане я

Гроши, копейки за труды –

Итог особого внимания

Налоговой шакал-орды.

В наше время, мало-человечье,

Спертый дух и гнило-воронье.

Чино-злость и властный страх овечий

Дурь, тупик и глупое вранье.

Заблудились, но фальшиво строги

И трясутся, видно не спроста.

Тупо-управленцы – прочь с дороги!

Не для вас в правительстве места.

В верхах особенная гордость

Для кабинето-подлеца:

Излишняя широкомордость

Не очень умного лица.

Коммунистических рескриптов

Бумага сохранила клич.

Читаю их, как манускрипты:

Какая чушь! Какая дичь!

Как нас стравили безобразно,

Сын на отца, на брата – брат

Да, коммунизм – это заразно,

Хлебнули так – никто не рад.

Рвались в тупик одной дорогой,

Сейчас ползем в тупик иной.

К какому выведут порогу

Пути страны, сто лет больной.

Порывы ветра гонят тучи,

Фальшивы ноты властных труб.

Тропинки темны и дремучи,

Не виден честный правдоруб.

Когда пройдут твои болезни,

Моя зачумленная Русь?

И что за человек железный

Искоренит всю эту гнусь?

Ума ничуть не6 прибавляет

Любая должность, кабинет.

Да, в эйфории погуляют,

А что потом? Ответа нет.

Управления наука –

– Сущий дебилизм.

Занимательная штука

И чудная – жизнь.

Чинуши, олигархи, спецпроекты,

Для них всегда открыты закрома,

Хозяйствуют отборные субъекты

Без совести, без чести, без ума…

В топи народ погружен

В смысле – почти прямом.

Главное – всплыть наружу,

Но, не гнилым дерьмом.

Мой друг спросил: «По жизни кто ты?»

И я ответил, не тая:

– Поклонник страстный асимптоты

Кривая- точно не моя.

Кому-то снится в сладких грезах

Заморский, таитянский рай

А мне лишь милые берёзы,

Дом, поле, крепенький сарай.

Нет, я не жлоб единоличник

И не пропащий вертопрах,

Я человек простой – обычный,

Живущий, к счастью, не за страх.

Прилично жизнью опаленный,

С пытливым взглядом из-под век,

Умом совсем не обделенный,

Один из многих – человек.

Юмор

Литературный спор (В тюремной библиотеке)

Мы собрались в библиотеку.

Куда ж ещё с утра идти?

С невеждами больного века

Нам, стало быть, не по пути.

Четыре интеллектуала:

Я, Вася Гнутый, вор Ефим,

Валера – бомжик из подвала,

Торговец в прошлом, промбытхим.

Очаг литературных знаний

В колонии – весьма убог.

Там барствует месье Ананий,

Кровей нечистых полубог.

Из-за стола, за книжной стопкой,

Торчит его носатый лик

Он парень мягкий, но не робкий,

А вес его – весьма велик.

Крутились возле книжных полок,

Небритый Тузик, Миша Лоб,

Валера Морж, Шальной Осколок

И сумасшедший Остолоп.

Лоб Миша, исподлобья глядя,

Сказал: «Солидней книжку мне

Найди. Я в этом многорядье

Теряюсь, как трезвяк в вине».

–Да вот, возьми стихи Рубцова,

Не там, а чуточку правей.

– Ну книжка – веса огурцова,

Такой не дашь по голове.

Мне нужно, чтоб в могучем томе

Был вес, формат, большой объем.

А возле поля, на бетоне,

Я смог бы посидеть на нем.

Тут встрял небрежно морж Валера:

Мишель, а помнишь, ты, крича,

Разбил лбом стенку из фанеры?

А смог бы так из кирпича?

Лоб призадумался: «То – сложно».

Но Тузик перебил его:

– Вот, если яркая обложка,

Достойна книжица того,

Чтоб глянуть на ее картинки,

Увидеть, что там за герой…

– Ну, а читать? Ответ кретина:

– Читать – вопрос всегда второй.

Вскочил Ананий, встал как свечка,

Премудрый, хитрый полугрек.

Он – уроженец Семиречья,

Где семь, не очень крупных рек:

– Кто ценит книгу по обложке?

Небритый Тузик – ты балбес.

А текст черпай, как кашу ложкой,

Ох плачет по тебе ликбез.

Есть Шолохов, Дюма, Леонов,

Думбадзе, Пикуль, Поляков.

Вот Пушкин, Лермонтов, Платонов,

Гамзатов, Симонов, Сурков…

Что, классиков предать забвенью?

Но Вася Гнутый влез, болван:

– Я помню чудное мгновенье,

Когда увидел браги жбан.

И тут Ефим, всплеснув руками,

Воскликнул: «Вася! Ты о чём?

Тебя отсюда гнать пинками,

Дубиной, или кирпичом.

Полуеврей я, но культуру

Российскую впитал в себя.

Где брага, где литература?

Чеши отсель – побью тебя».

Ефим – немножечко «с приветом»,

Я придержал: «Ты не спеши,

Прозаики или поэты

Чуть ли не сплошь – все алкаши».

Тут Остолоп, слегка краснея,

Идею двинул (идиот):

– Тот автор остальных сильнее,

Который всех их перепьет.

Иль выпустить на ринг боксерский,

Пусть пыль клубится до небес.

– Заткнись ты, Остолоп печёрский,

На ринге важен личный вес –

–Боец былой – Шальной Осколок

Сопливый нос рукой утер:

Средь писанины книжных полок,

Найдётся, чай, нокаутёр.

Ефим заметил: «Каждый мелет

Лишь в меру своего ума.

Джек Лондон, тот, небось, сумеет

Побить Фейхтвангера, Дюма,

Маринину, Арсян, Донцову…»

Ананий вскрикнул: «Ну и прыть!

Пусть лупит бездаря Овцова.

А глупых баб зачем же бить?»

С ним согласились, что негоже,

Даже расширили вопрос:

Коль бить писателя по роже,

То толку будет с гулькин нос.

Идею вбросил Морж Валера:

Зачем писателя давить?

Пусть их берет чума, холера,

А вот героев их – стравить.

Кто всех сильней, а кто проворней,

Кто лучший снайпер, кто мудрец?

Дикарь Джура из кручей горшых

Или Бюсси – злой шпаги спец?

У каждого свои ухватки,

Набор орудий и причуд.

У Мишки Квакина – рогатка,

Из тиса лук – то Робин Гуд.

Небритый Тузик с рожей мятой

Сказал, упершись в полку лбом:

– Да я их всех одной гранатой

Рвану, и только пыль столбом.

Ефим предостерег: «Ты, это,

Подряд-то всех давай не трожь.

Тебе дай волю – и Джульетту

С Анной Карениной взорвешь.

Вот, кабы Джеймса Бонда, скажем,

С Илюхой Муромцем стравить.

Ну, если, на кулачках даже» …

– Не… Бонду нечего ловить –

– Шальной Осколок был уверен,

Стуча себя по голове –

– Илья ломал любые двери,

Имел удар, так тонны две…

Тут оперок, с чутьем Мухтара

К нам заглянул, но дурь сильна.

Увидя Митю – Аватара,

Воскликнул Гнутый: «Сатана!

Изыдь немедленно отсюда,

С тобой сплошной переполох.

Не то, я в церкви, до обеда,

Поставлю свечку – чтоб ты сдох»

И опер вышел, хмыкнув криво,

Поправя головной убор,

А мы, в горячке и крикливо

Вселенский вспомнили собор.

Церковный, где набравшись духа,

Презрев шум, гам и злобный лай,

Дал Арию в скулу, иль в ухо

Святой, в дальнейшем, Николай.

А, кабы тот дал Коле сдачи,

Искровенил и нос, и рот?

Могло б случится всё иначе,

То есть совсем наоборот.

И в Рождество, хмельные хари

Вопили б, стоя у дверей:

– Мы ждём тебя о Санта-Арий,

Приди, пожалуйста, скорей!

Ни пыл, ни глупость не умолкли.

Ефим сказал мне: «Посмотри».

Достал он с верхней книжной полки

Дюма и Сент-Экзюпери.

Я выбрал книгу Полякова,

Роман «Козленок в молоке».

Вдвоём ушли от бестолковых,

С литературою в руке.

Мне начихать на крик дебилов.

Зачем мне глупый разговор?

– Скажи, Ефим, что это было?

– Как что? Литературный спор.

В будущее время заглянуть бы.

Как ответит судочинный люд,

За людей размолотые судьбы?

Мягок будет спрос, иль крайне лют?

Госдума хитростью полна.

Законы нужные рожай же!

В цейтноте бедная страна,

А время спросит с вас строжайше.

Поход в тюремную больницу

Грязь, сырь и посерело небо

Пошли мы с другом на приём

К врачу. Ему, а также, мне бы,

Обоим старикам вдвоём,

Нужны банальнейшие справки

О том, что к строю не годны.

Сосут болезни, как пиявки,

С приходом древней седины.

Стоит толпа из осужденных,

В десятка три больных голов.

Тут, кто умишком поврежденный,

А кто «косит», хотя здоров.

Вошли вдвоём, присели чинно.

Я к даме, Саша – к мужику.

Она мне: «Веские причины

Вас привели?» А Кучаку,

Ленивый фельдшер, с подковыркой:

– Ты, старичок, ещё живой?

Не увлекаешься мостыркой?

– Какой мостыркой? Боль – хоть вой.

Мне дамочка: «Давайте руку.

Как там с давлением дела?

Так, интересно, нука, нука…

Ой, я с таким бы умерла».

– Аорта мучает, зануда,

Днём, вечером, а то – с утра.

Что делать? – «Мне-то знать откуда?

Мы тут, небось, не доктора».

Укол и горсть таблеток с горкой

Мне прописали, а дружку,

Массаж и кучу очень горьких

Пилюль, вдобавок к чесноку.

Пошли назад, чеша затылки.

Загадка, нам не по уму:

Не разобраться без бутылки

Куда ходили и к кому?

Пусть мутные маячат дали,

Но мы-то молоды душой.

А справки нам, конечно, дали.

Хотя бы это – хорошо.

 

Страна тридцать лет на глиссаде.

Вокруг туман и мутный дым.

По аварийному посадим,

Или починим и взлетим?

Юмор

Курьёзные истории от Кучака

Мой друг Кучак – мужик серьёзный,

Историй разных знает тьму.

Стал мне рассказывать курьёзы,

Давно известные ему:

– Знакомый мой – калымщик Гриша,

Первейший жулик из зараз.

С ним, в пять слоев, мы крыли крышу.

Слупили цену – в десять раз

Побольше, чем нам полагалось.

Ну, ляпнули, как с потолка…

Заказчица чуть проморгалась

И…ставит литр коньяка,

С закуской, это сверх оплаты.

Переглянулись: ё-моё,

Куда ж спешить из этой хаты?

Остались на ночь у неё…

Другой мой кореш – Виты Рощин,

С которым долго я дружил,

Вставную челюсть своей тёщи

В ломбарде как-то заложил.

Да, тёща – та ещё зараза,

Сварливой злобою полна.

Он приласкал её два раза

И… успокоилась она.

А вот ещё был случай редкий:

Мне с детства нравится металл.

На берегу реки Медведки

Наш автосервис процветал.

Кормились, как жуки в навозе

И пили водку тоже здесь.

К нам, ка-то вечером, привозят

Сгружают краном «Мерседес».

Шанс отличится – настоящий,

Подруга-жизнь преподнесла.

Смотались, взяли водки ящик,

Она, подлюка, подвела.

Два дня, без отдыха минутки,

Старались, мучаясь всерьёз

И понял я на третьи сутки,

Что у машины нет колёс.

На выход Барбадоса из-под Британской короны

Из Барбадоса, во вторник, прозвучало:

– Королева старая прощай!

Вот тебе барбадосское: чао,

Ты же в Альбионе не скучай.

При честном народе я,

Власти вороватой:

– Низкоблагородия,

Как вы крысоваты.

Две простыни из парусины,

Подарок с воли не ценя,

БлагоУродия из ФСИНа

Зло отобрали у меня.

Коварная зима пугает непогодой.

Свист ветра, снег с дождём до вечера с утра

Декабрь наступил, а он – вершина года.

Итоги подводить, пожалуй, мне пора.

Что ж, год был недурен и с творчеством в порядке.

Но это для меня, а в мире – злой ковид.

Буксует агитпроп, хрипит без подзарядки.

Посмотрим, чем нас впредь элита удивит.

Окутан мир большой шальным политиканством

И, без заботы жизнь, пожалуй, умерла.

А скоро Новый год и праздничное пьянство,

Ширь планов и еда обильного стола.

Истерику подогревая,

С телеэкрана прёт враньё.

Из слов – завеса дымовая.

А цель? Бог ведает её.

Третье железнодорожное стихотворение

Люблю железные дороги:

Ряжск, Вёрда, Жердевка, Кичкас,

Морозки, Нара, Кондопога,

Казань, Челябинск, Унгуртас,

Алгай, Поворино, Кущевка,

Голутвин, Химки, Вялки, Лось…

Мне ещё с тех времен – хрущевских

Рейтинг@Mail.ru